Шедевр Освальда Кобблпота

Touch me, yeah

I want you to touch me there

Make me feel like I am breathing

Feel like I am human

С тех пор, как Освальд полноценно вступил на пост мэра Готэма, прошло не так много времени. Да, пусть он и заранее знал, что эта должность у него в кармане, всё равно было приятно. Даже вдвойне. Да, выходка Эдварда с взятками счётной комиссии, конечно, стоила ему порядочно нервов и пары седых прядей в, возможно, весьма скором и не таком далёком будущем, но всё же…

Кобблпот не дурак, урок он усвоил, выводы делать умеет. Люди его любят. Его готовы любить, его выбрали добровольно, его не обманули, а он не обманул в ответ. Да, пусть и не сам, но… В итоге, все размышления вновь сводятся к Эду. Ведь именно он заставил Освальда поверить в себя, заставил понять, что он может быть любим. И, будь нынешний мэр Готэма хоть немного более вспыльчив, возможно, Нигме это стоило бы жизни. Но, тем не менее, даже с дулом пистолета перед лицом тот успел сотворить с Освальдом ещё одну вещь, которую тот не в силах осознать уже непривычно и просто непозволительно долгое время.

Эдвард Нигма заставил его полюбить.

И это как раз одна единственная его загадка, на которую Освальд пока не может найти ответа. Раньше Кобблпот думал, что чувства — это исключительно разум. То, что можно осознать, то, что можно скрыть, и то, что можно запрятать куда поглубже, загасить и забыть. Что чувства поддаются контролю разума. Но тут его ждала нехилая такая подстава.

Ничего подобного с чувствами, оказывается, сделать нельзя. Не осознать, потому что чувства — это что-то вне черепной коробки. Где угодно, но не в голове. Освальд не любит метафоры с сердцем. Ещё чувства — вау — и скрыть нельзя, и затолкать куда подальше не выйдет, потому что слишком выдают жесты, мимика, да и, в конце концов, потихоньку отключающийся мозг. Разум просто-напросто не работает в тот момент, пока чувства бушуют где-то внутри. И это даже не привычный и излюбленный всеми рой бабочек, это нечто большее. Вóроны, например. Скребутся где-то изнутри грудной клетки, не могут взлететь, клюют пропитанную страхом новизны чувств плоть и никак не могут выбраться. И не смогут, пока Освальд не перестанет вести себя так по-детски и не признает очевидного.

У него явно проблемы с чувствами. Чувствами к Эдварду Нигме. Его дорогому другу.

Сейчас, полностью погрузившись в мрачные, так до конца и не понятые мысли о собственных чувствах, Освальд сидит в своём кабинете. Короткие ногти, покрытые чёрным лаком, стучат по лакированной поверхности стола, а взгляд голубых глаз направлен куда-то далеко за пределы кабинета, сквозь стены и этажи. Освальд сейчас не здесь, он пытается дрессировать внутренних воронов.

Он по привычке поджимает губы, как делает это всегда, когда волнуется и не знает, что делать, когда нервничает, раздражён и сомневается. Сейчас на немного обветренных, тонких губах — почти что чёрная, тёмно-бордовая помада, про которую Освальд и вовсе забывает. Это — очередная его проба индивидуальности и поисков себя. На людях так, конечно, появляться не стоит, тем более, когда он стал законным мэром Готэма, но кто ему запретит ходить так в собственном поместье, м? Правильно, тот же, кто запрещает не спать ночами напролёт и есть много сладкого. Никто, то есть.

Помада не смазывается от такого жеста, теперь лишь слегка стягивая губы по краям. У Освальда в косметичке, весьма небольшой, на девяносто девять процентов чёрной и весьма скудной на разнообразие, лежит ещё одна точно такого же оттенка, только матовая. А сейчас же его губы блестят, потому что матовая помада была вчера. На встрече с новыми поставщиками оружия. Забавную жизнь он живёт, однако. Освальд с лёгкой улыбкой косится на две стопки скрепленных листов на столе, одна из которых включает его планы на сегодня, как мэра Готэма, а вторая — как криминального авторитета всё того же города. Ханна Монтана отдыхает и нервно курит в сторонке.

И все эти списки дел подготовил для него Эд… Ещё пара мыслей о нём и Освальд точно поедет крышей. Будто бы её уже дважды не сносило и будто бы Аркхем действительно помог. Теперь же справки его и Эда о том, что они здоровы и вменяемы, в красивых рамках под стеклом висят на стене кабинета и смотрятся весьма прекрасно — хоть и обе лживы — особенно рядом друг с другом. Тем более, что с момента становления Эда главой администрации это — не только кабинет Освальда.

И сейчас этот факт давит на мысли о чувствах, из-за чего так хочется уйти куда-нибудь подальше отсюда, прогуляться не то что по поместью, а чуть ли не уйти в кромешный лес на пару часиков. В тишине меланхолично посидеть под каким-нибудь деревом, подумать и ни с чем вернуться обратно. Только потому что Освальду дорого его время, он этого не делает.

И всё же, немногим позже Освальд застаёт себя за небольшой прогулкой по поместью. Сейчас он уже на первом этаже, наливает себе стакан воды, хотя, честно говоря, хочется вина. Или виски. Да, лучше виски, если не коньяка. Но ему сегодня ещё нужно побывать на паре публичных мероприятий, а если он сейчас, по пути наверх, обратно в свой кабинет, захватит графин с виски, то вместе с комом липких и непонятных мыслей о своих чувствах алкоголь сделает его неспособным на посещение, как минимум, детского дома и школы точно. Неуместно, мягко говоря.

Поэтому, грустно допив злосчастный стакан воды, Освальд тяжёлой походкой, стуча тростью, поднимается вновь в свой кабинет. Иногда ему просто необходимо что-то сделать самому, без помощи прислуги, даже если это просто стакан воды в дополнение к прогулке меж этажей особняка. Да и прогулку в лес на пару часов он навряд ли осилит даже с тростью, так что… Своего рода компромисс хоть какой-нибудь прогулки, его возможностей и желанного одиночества.

Но, что ж… Одиночество его грозит быть недолгим.

— Доброе утро, мэр Кобблпот, — слышит Освальд, как только заходит в собственный кабинет, и тут же замирает на месте. Ну замечательно, час от часу не легче. Просто прекрасно.

С кресла, расположенного рядом с кофейным столиком, тут же вскакивает Эд, приветствуя Освальда и, как всегда, держа в руках очередные бумаги. Освальду начинает казаться, что основную работу выполняет вовсе не он сам, потому что то, как работает Нигма, нельзя описать как-либо, кроме как «сверх меры».

И обычно Освальд говорит ему об этом, хвалит и ни разу не льстит, потому что не подобрать слов, как он благодарен Эдварду за всё то, что он сделал для него и то, что, наверняка, ещё сделает. Уж точно постарается, по крайней мере, в этом можно быть уверенным. И, в этом плане, Освальд давно отделил благодарность от остальных чувств к Эду. И прочих чувств всё равно каким-то образом остаётся слишком много на лакомство внутренним вóронам.

Освальд Кобблпот ужасно любит Эдварда мать его Нигму. И абсолютно точно не знает, что с этим делать.

— Доброе, Эд, — говорит Освальд и медленно сокращает расстояние за два неспешных шага, тихо стуча тростью, забирает из рук Нигмы те самые бумаги и небрежно откидывает их на стол. С этим можно разобраться и потом. Сейчас он лишь смотрит на руки Эда, пару мгновений назад державшие стопку листов, а теперь лишь неловко сжимающиеся в кулаки, небыстро взглядом поднимаясь выше, чтобы, в конце концов, заглянуть тому в глаза. И, читая там лишь открытость, доброту и уважение, Освальд не знает, радоваться ему, огорчаться, или всё-таки поверить в то, что он не умеет читать лишь по глазам, хоть всё равно пытается. Но выходит неполная картина. Он не знает, что думать, и что чувствует тоже не знает. Ну, или не хочет признавать, потому что… потому что тогда всё станет во много раз сложнее. — Ты очень удачно зашёл, — немого привирая, говорит Освальд. Потому что если бы Эда тут не было, он бы его и не позвал. Просто продолжал бы грызть самого себя вопросами без ответа в гробовой тишине. — У меня к тебе есть очень важное дело, — и вот это теперь уже без привираний. Это важное дело сформировалось в его голове за пару мгновений, что Эд здесь, и получило гордое звание «идеи». Пускай, может быть, и провальной. Освальд говорит едва ли не запинаясь, и ему словно не хватает воздуха. Он всё ещё смотрит Эду в глаза, не смущаясь взгляда в ответ. Он бы обязательно нервно прошёлся языком по губам, не будь на них помады. Убивать людей и строить гениальные стратегии вовсе не сложно, сложно — говорить словами через рот.

Потому что в голове сейчас вакуум, настоящая чёрная дыра. Но лучше пусть это чувство, на пару с неопределённостью, сейчас возьмёт над ним верх, чем точно такая же чёрная дыра будет замещать все его чувства каждую минуту с этого дня. Ведь никто не знает, что будет сегодня вечером, завтра или через несколько дней. Откуда-то словно всплывает волной весь юношеский максимализм с таким дурацким лозунгом «Сейчас или никогда!». И Освальд явно привык выбирать «сейчас».

Прежде, чем Эдвард успевает задать какой-либо вопрос, всё ещё непонимающе глядя на Освальда, тот делает ещё полшага, вставая вплотную, подаётся вперёд и прижимается своими губами к его. Целует не настойчиво, мягко, и Эд, не будь он в закономерном шоке, обязательно улыбнулся бы тому, как Освальд смешно жмурится во время поцелуя и как ему приходится привставать на носочки. Да, Эд ненормальный по любым параметрам — как и они оба — и он входит в тот небольшой процент людей, не закрывающих глаза во время поцелуя. В какой-то радио викторине мелькала цифра в тридцать четыре процента. Именно стольким нравится наблюдать за реакцией их партнера во время поцелуя. Дальше было что-то про переизбыток чувств, эмоциональную перегрузку организма и так далее, но Эдвард уже не слушал. Да это и не так важно.

Сейчас же всё то немногое, что Эд может видеть — до чёртиков прекрасно, и он слишком давно ловит себя на мыслях о том, что готов перецеловать все веснушки на этом очаровательном лице. Слизать каждую каплю крови, попавшую на эти щёки и скулы и бесконечно касаться их после, держать в ладонях… Эдвард — человек аналитического склада ума, поэтому он довольно тяжело и долго шёл ко всем тем мыслям, которые успели заполонить его голову во время такого недолгого поцелуя.

Тем не менее, сразу после того как Освальд отстраняется, Эд лишь удивлённо моргает, теряясь во времени и ощущениях, с ужасом осознавая, что так и не ответил на поцелуй. И это срочно нужно исправлять.

В этот раз целует уже Эдвард, отчего Освальд удивлённо мычит в поцелуй, но после пары мгновений лишь подаётся вперёд, беря на себя инициативу и положив руки на плечи Эда. Как-то слишком громко даже для пустого кабинета падает трость, но им обоим так плевать на это.

Словами и не описать, что чувствует сейчас Освальд, да он особо и не заморачивается на этот счёт, будучи лишь в полной готовности убить любого, кто зайдёт сейчас в этот чёртов кабинет. Или позвонит. Или хоть как-то вмешается в этот до предела интимный момент… Любой — умрёт жестокой смертью, это Освальд в силах гарантировать. А сам он лишь слегка боязливо и неловко мнёт в пальцах пиджак Эда, что вовсе не вяжется с настойчивым и требовательным поцелуем, на что тот лишь накрывает его ладони своими, проводя по его рукам, чтобы огладить плечи сквозь одежду и слегка приобнять, притягивая чуть ближе.

Единственный, кто может сейчас поспорить с Освальдом, что именно он — счастливейший человек на планете, это Эдвард Нигма. По причине того, что он может как оборвать такое мимолётное счастье, так и провозгласить себя гораздо счастливее. Потому что никому не известно, сколько времени он бы сам потратил на то, чтобы решиться на хоть какое-то проявление своих чувств, в которых он до невозможности запутался — хм, что-то знакомое — ну, кроме как в виде верности до гроба. Это — единственное, на что он способен. Ну, ещё на тёплые жесты, которые, как он думает до сих пор, Освальд ни разу не заметил. Что ж, тут он кардинально неправ. Каждая идеальная чашка кофе по утрам, каждое так вовремя отменённое мероприятие, всё это было у Освальда на счету. Он иногда слишком внимателен к деталям, но точно не внимательнее Эдварда, запомнившего, что кофе мэр Кобблпот любит с одним кубиком сахара, хотя и в служанки не записывался, и что запонки тот носит по настроению, и что галстуки в его гардеробе имеют определённую последовательность… Это действительно то, что интересовало Нигму.

Освальд Кобблпот целиком и полностью.

Также внимание Эдварда не могло обойти и то, что в последнее время Освальд экспериментирует с макияжем, пускай лишь только в стенах поместья. Подведённые чёрным глаза, подкрученные и накрашенные таким же чёрным ресницы, иногда угольно-тёмные тени, а сейчас… а сейчас помада. Пускай и не чёрная, а тёмно-бордовая, но у Эда голова пошла кругом ещё вчера, когда Освальд появился в первый раз с накрашенными губами, строго и сосредоточенно заходя на встречу с новичками на чёрном рынке, с которыми предстоял пока не долгосрочный контракт. В общем и целом, если бы Эдвард уже не знал, что поехал крышей, то со вчерашнего дня точно начал бы подозревать, что что-то не так.

Сейчас, после поцелуя более долгого, который никто — пока что — так и не осмелился углубить, Эдвард проводит языком по собственным губам, ощущая странный привкус. Помада.

Следующее, что видит Эдвард, тяжело дыша и снова облизываясь, это увеличивающиеся зрачки в голубых глазах напротив. Освальд сейчас выглядит весьма потрёпанно: волосы, слегка выбившиеся из укладки, немного помятая в плечах одежда и, главное, — смазанная помада, бордовыми следами и пятнами оставшаяся вокруг губ. И только спустя пару секунд Эд понимает, на что так жадно смотрит Освальд.

Идеально выглядящий до прихода в этот кабинет Нигма сейчас не менее потрёпан, учитывая сползающий с плеч пиджак и губы, измазанные тёмно-бордовой помадой. У Освальда голова кругом.

Он настойчиво, но одновременно с тем легко и аккуратно, словно вновь боязливо, толкает Эда в плечо, заставляя сесть обратно в кресло, а сам лишь встаёт напротив, чтобы наклониться, уперевшись руками в спинку кресла, и посмотреть на Эда сверху вниз. Любая возможность увидеть Эдварда, выжидающе смотрящего на него снизу — на вес золота.

Он кладёт руку на измазанную помадой щёку Эда, сначала оглаживая скулу, полностью игнорируя сползшие на кончик носа очки, а затем большим пальцем оттягивает нижнюю губу, сейчас небрежно измазанную бордовым. Взгляд тут же поднимается, и вот они уже вновь смотрят глаза в глаза. Они оба чертовски любят моменты, в которые так подолгу могут себе позволить держать зрительный контакт, это слишком затягивает, завораживает. Тем не менее, никто ничего не говорит, не произносит ни звука.

Но стоит лишь уголку губ Эда дёрнуться в совсем лёгкой усмешке, Освальд тут же целует снова. В этот раз ни секунды не медля, будто бы только этого и ждал, он целует уже глубже, проходясь языком по губам Эда и ощущая вкус всё той же чёртовой помады. Не проходит и секунды, как на поцелуй отвечают, потому что сейчас Эд не в силах выдержать хоть сколько без поцелуев. Зрительный контакт — хорошая замена, но хватает её ненадолго.

Этот поцелуй выходит ещё более долгим, более чувственным, а Эд самодовольно кладёт руки на шею Освальда, всё же улыбаясь в поцелуй и притягивая ближе. Пару раз они неловко стукаются зубами, потому что оба хотят слишком много, ведь этот чёртов город слишком завысил их стандарты. Теперь оба не согласны на «что-нибудь», им нужно всё, без остатка. Они нуждаются друг в друге.

Следующий человек, после Эдварда, который может поспорить о счастье Освальда, это любой, кто скажет о том, что тот сейчас возбуждён гораздо больше, чем счастлив. И, что ж, может быть, он окажется прав. Освальд сейчас явно не в состоянии сравнивать два этих чувства, заполнивших его абсолютно полностью в чёрт пойми какой пропорции. Он наверняка знает лишь то, что вóроны внутри наконец-то не клюют его, а лишь взмахивают крыльями, щекоча изнутри, а это уже не мерзко, даже наоборот.

Освальд подаётся вперёд, разорвав поцелуй, и ставит одно колено сбоку от Эда, тут же седлая его бёдра и устраиваясь поудобнее. Тот в ответ хочет лишь притянуть ближе и не отпускать больше никогда, вновь увлекая в тягучий поцелуй, но у Освальда насчёт него, видимо, другие планы. Он мелко дрожащими пальцами расстёгивает верхние пуговицы на рубашке Эда, заранее оттянув галстук, даже не заморачиваясь над тем, чтобы развязать его до конца. После, Освальд лишь мимолётно, мокро целует Эда в щёку, оставляя совсем блёклый отпечаток помады, тут же спускаясь ниже, на шею. Вот там уже и разворачивается чистый холст для творения. Личного шедевра Освальда Кобблпота.

На шее красуются яркие и не очень пятна, похожие на едва распустившиеся бутоны, и только по вздохам Эдварда, запрокинувшего голову на спинку кресла, можно понять, что кроме следов помады на шее и ключицах останутся бордовые метки в виде засосов. На укусы Освальд не решается, всё ещё осторожничая, будто через секунду он и правда может просто очнуться в собственной постели и его вóроны снова возьмутся за старое.

Лишь наслаждаясь и не опуская головы, Эд стягивает с Освальда пиджак, на что тот лишь в помощь протягивает руки, вынимая их из рукавов, после чего кладёт ладони на торс Эдварда, сквозь расстёгнутые жилет и рубашку лишь оглаживая. Пиджак уже давно спущен с плеч, а из рукавов Эд выпутался сам. Будь воля Освальда — он бы уже пометил абсолютно каждый миллиметр Эдварда Нигмы во всех значениях и не всегда в рамках приличий.

Да и о каких рамках вообще может идти речь, когда Освальд тяжело выдыхает Эду в ключицу, ведь тот оглаживает его спину, спускаясь вниз и сжимая задницу сквозь натянутую ткань брюк. Освальд чувствует, как его настойчиво притягивают ближе, держа за бёдра и оглаживая подвздошные косточки, пускай и всё ещё сквозь чёртову ткань. И только позже он поймёт, что это всё для того, чтобы он не переносил весь свой вес на колени, делая себе же хуже, для того, чтобы он сейчас окончательно устроился на бёдрах Эда, теперь уже прижимаясь ближе некуда. Пойми всё это Освальд сейчас — непременно счёл бы за совершенно ненужное проявление жалости, чего он не терпит, но в душе всё равно был бы благодарен за заботу. И, всё же, хорошо, что от переизбытка чувств перестаёт нормально функционировать разум.

Освальд хватает ослабленный, оттянутый галстук Эда, наматывая его на руку, и тянет ближе к себе, чтобы вновь впиться поцелуем в такие желанные губы. Злосчастная помада, кажется, уже повсюду, но Эдварду доставляют огромное удовольствие небрежные смазанные следы у Освальда на лице и его довольный до искорок взгляд, долгие поцелуи, контроль во всём: от первого поцелуя до крепкой хватки галстука сейчас. Ему чертовски доставляет удовольствие Освальд Кобблпот целиком и полностью.

А Освальду доставляют удовольствие зацелованные губы Эдварда, теперь тоже все в помаде, отпечатки и следы на его шее, ключицах, на некогда чистой коже. Ему в кайф расстёгивать его рубашку всё ниже, очерчивая грудь и живот, приобнимая за талию и останавливая себя лишь у пояса брюк. Ему в кайф Эдвард Нигма целиком и полностью.

Им обоим нужно больше.

Эдвард тянет Освальда за бёдра, а сам слегка ёрзает, подаваясь вперёд, и теперь они оба тихо стонут в поцелуй. Освальд больше хрипит и часто дышит, а Эд низко и коротко стонет, вовсе не сдерживаясь. Его разум сейчас похож на дымящийся процессор, выдающий сбой за сбоем, потому что не хватает всего: воздуха, касаний, трения…

И от этой несдержанности Эда у Освальда срывает тормоза. Такой вечно собранный и периодически даже весьма холодный Эд сейчас чувствует то же самое, что и он, тут можно быть уверенным. Чувствует полный хаос внутри черепной коробки, а остальное тело окончательно не хочет слушаться команд, поступающих от всё менее организованного разума.

Освальд аккуратно откладывает очки Эда на кофейный столик позади себя, пока тот держит его, обвив рукой за талию. Если бы очки принадлежали самому Освальду, то тот бы откинул их куда-нибудь подальше, даже не глядя, но тут другое дело.

От Эда не хочется отрываться надолго, не хочется терять и секунды, поэтому на шее к засосам и поцелуям тут же добавляются укусы, отчего Эд тихо шипит, а после стонет, вскидывая бёдра и похабно прижимаясь к Освальду.

Тот лишь ухмыляется и, наконец, тянет руки к пуговице на брюках Эда, а после и молнии, слегка отстраняясь, ёрзая у того на коленях. И то, что Освальд уже не так близко и не вжимается своим торсом в торс Эда, явно стоит того, как прекрасно Нигма стонет, когда Освальд касается его члена, оттянув резинку нижнего белья. Тут же одумавшись, он облизывает ладонь, особо не заморачиваясь с представлением, ведь так до невозможности хочется… Он вновь обхватывает член Эда, пока лишь играясь с головкой, дроча медленно, играя с темпом и тем, как сжать пальцы…

И для Эдварда это всё чересчур. Но, видимо, скребутся где-то нотки мазохизма, поэтому вместо того, чтобы запрокинуть голову и постараться собрать себя по кусочкам из того, что с ним сделал Освальд, Эд пару секунд внимательно смотрит на него, пока тот полностью увлечён его членом, дроча ему, любуясь этим же, и облизывая губы, на которых почти и вовсе не осталось помады. Невольно думается о том, как прекрасно эти тонкие, зацелованные губы, накрашенные тёмно-бордовым, смотрелись бы на его члене, но это уже, чёрт возьми, перебор. Эдвард ходит по краю, думая об этом, но ему всё ещё недостаточно. Поэтому он подхватывает пальцами подбородок Освальда, заставляя смотреть на себя, после чего обводит кончиками пальцев контур губ, через мгновение легко надавливая и заставляя открыть рот.

И Освальд с радостью размыкает губы, высовывая язык, широко лизнув длинные пальцы перед тем, как Эдвард опустит их на язык и слегка толкнётся ими дальше, тут же вскидывая бёдра. Второй рукой Эд сейчас сжимает свой член у основания, явно мешая Освальду, только набирающему темп. Но если бы мог, Кобблпот бы улыбнулся, не будь он занят тщательным обсасыванием пальцев Эда, так пошло втягивая щёки, потому что то, как тот на него реагирует — просто восхитительно.

Достав пальцы изо рта Освальда, Эд подаётся вперёд и снова целует, вылизывая чужой рот и в первый раз настолько явно ведя за собой, а не просто принимая и отвечая. Обеими руками он пытается справиться с брюками Освальда, как можно быстрее расстёгивая, после чего вновь сжимая задницу, лишь ближе притягивая к себе так, что Освальду приходится опереться руками на его грудь, где сейчас красуются бордовые пятна. И когда помада смоется, тёмно-бордовый оттенок никуда не уйдёт, Освальд уверен, он старался. Бёдрами Эд лишь подаётся выше, толкаясь членом в стояк Освальда, отчего тот разрывает поцелуй, не в силах больше терпеть. Он не знает, что сейчас важнее, но кончить они должны оба и как можно скорее, пока он не упал в обморок от переизбытка кислорода — так часто он дышит, губами хватая воздух.

Но Эдвард вновь подносит пальцы к его лицу, а сам губами обхватывает пальцы Освальда, уже в который раз просто оглаживающие его щёку, измазанную помадой. Сейчас любимое дело Освальда — любоваться своим персональным искусством. Какой художник не любит свои полотна?

Они смотрят друг другу в глаза, стараясь не прикрывать веки от удовольствия, пока языками обводят пальцы друг друга, похабно то вводя их глубже, то и вовсе вытаскивая с влажным хлюпаньем и тянущейся от губ слюной. Глаза в глаза, а в них — черти. Никаких омутов, никакой тишины, только грех в чистом виде. Напоследок они проходятся языками по ладоням, облизывая, и только после этого обхватывая члены друг друга. И это первый раз, когда Освальд стонет в голос. Он слишком чертовски долго ждал этого момента. Ждал Эдварда внутривенно, прямо здесь и сейчас, такого доступного… Сейчас дрочащего ему и стонущего всё громче и прерывистее, так чертовски низко, всё же запрокинув голову. И Освальд не упускает момента припасть губами к его кадыку, сейчас так часто опускающемуся и поднимающемуся, когда Эд тяжело сглатывает. Он точно долго не выдержит. Ровно как и Освальд.

Второй рукой Освальд путается в волосах Эда, так, что о прежней укладке можно напрочь забыть, и, крепко хватая, заставляет смотреть на себя. Смотреть, хотя у самого глаза едва не закатываются от удовольствия. Они дрочат друг другу в одинаково быстром темпе, всё больше внимания уделяя головке и прекрасно зная, что ещё совсем немного — и перед глазами вместо любимого лица будут рассыпаться сотни искр, а кабинет заполнится синхронными стонами, самыми громкими за сегодня.

Первым кончает Эдвард, всё ещё толкаясь в руку Освальда, перед глазами видя хоть и не искры или звёзды, но созвездия веснушек точно, и чересчур довольное лицо Освальда, сейчас в полной мере наслаждающимся лишь оргазмом Эда, потому что тот на пару мгновений выпал из реальности, замедляя темп на его члене. Но Эду нужно совсем немного времени, после чего такая же ухмылка расцветает и на его губах, когда он резко набирает вновь быстрый темп на члене Освальда, с удовольствием наблюдая, как пару мгновений назад спокойный и такой властный над ним Освальд, сейчас несдержанно стонет и запрокидывает голову, не в силах держать глаза открытыми и не толкаться в руку Эда всё сильнее.

Он кончает, всё же глядя на Эда из-под ресниц, и, кажется, навсегда отпечатывая на сетчатке глаза его довольную ухмылку и этот взгляд. Взгляд, полный доверия, ведь Освальд абсолютно точно в этом уверен, но не знает, как во взгляде читается любовь. Позже он поймёт, что выглядит она именно так, но всё это не сейчас.

В полной тишине, нарушаемой лишь очень шумным дыханием, они оба приходят в себя, а Освальд, до этого долго и внимательно рассматривающий Эда, сейчас упирается лбом ему в плечо, утопая с объятиях Нигмы, который так аккуратно, ласково гладит его по спине.

Через некоторое время Освальд всё же находит в себе желание встать с колен Эдварда, а ведь силы на это было найти гораздо проще. Натянув брюки вместе с нижним бельём, он хромает до своего стола, на котором педантично лежит упаковка бумажных платков. Падая в своё кресло, Освальд сначала быстро вытирается сам, взяв пару салфеток, после этого сразу же кинув их через стол в кресло Эду. Того это, правда, весьма удивило, но только потому, что сложно без очков увидеть, как в тебя что-то летит, а потом ещё и, не дёрнувшись, просто взять это. В итоге Эд сначала надевает очки, со второй попытки найдя их на кофейном столике, а потом и приводит себя в порядок.

Когда они оба избавляются от следов спермы на теле, то снова пристально смотрят друг на друга. Освальд смотрит едва ли не слишком очевидно влюблённо на потрёпанного и измазанного в помаде Эда, зачем-то поправляющего свой галстук и уже застёгнутую рубашку, а Эд чуть усмехается, глядя на такого Освальда. Счастливого и тоже в помаде.

— Может… — начинает Эд, но осекается, потому что голос чуть охрип от стонов. И это заставляет Освальда улыбаться лишь шире. — Может объяснишь, что это всё же было? — и тут дело не в том, что Эдвард хочет что-то уточнить, нет. Ему гораздо больше, чем недавний оргазм, говорят сейчас влюблённые глаза напротив. Но всё-таки так хочется услышать то, как Освальд будет запинаться в объяснениях, это — любимое развлечение Эда. Удивлённый или растерянный Освальд, вместо слов хватающий губами воздух и часто-часто моргающий.

— Это? — глупо переспрашивает Освальд, заранее откашлявшись и тут же стараясь выглядеть чуть серьёзнее и собраннее, чем мгновение назад, не поддаваясь на провокацию. — Тест-драйв новой помады, — с невозмутимым видом говорит он, пристально смотря на Эда и, слегка кивнув головой, с максимально серьёзным видом складывая руки в замок на столе. Вся официальность мэра и этого рабочего места летит к чертям одним лишь потрёпанным видом Кобблпота, и он наверняка осознаёт, как выглядит со стороны.

В глазах Нигмы — прекрасно.

— Я так понимаю, тест-драйв она не прошла, — усмехается Эд, смотря на измазанные щёки Освальда и с интересом представляя, как же он сам выглядит со стороны.

— Почему же, очень даже, — наигранно удивляется Освальд, но ему с каждой секундой всё сложнее сдерживать себя от дурацкой улыбки на всё лицо. — На тебе она смотрится просто чудесно, а всё остальное — неважно.

На этих словах Эдвард поднимается с кресла и подходит к столу, чтобы, перегнувшись через него, поцеловать Освальда снова, только на этот раз более легко и нежно, притягивая к себе и перебирая пряди на затылке.

— Мэр Кобблпот, — с улыбкой, которая, кажется, теперь ещё долго будет сиять на его лице, говорит Эдвард, специально делая акцент на обращении на Вы. — Исправьте меня, если я не прав, но, я думаю, мэру не весьма разумно трахаться с главой администрации, — он говорит это настолько близко к губам Освальда, что тому стоит огромных усилий не перебить его поцелуем.

— Исправлю. Я так не считаю, — в этот раз и вправду удивляется Освальд, всё же перехватывая игру Эда. — Почему же Вы такого мнения, мистер Нигма?

— Потому что у нас с Вами впереди посещение школы и встреча с учениками, на которой будет море СМИ, — напоминает Эдвард. — А мы все измазаны Вашей помадой, выглядим далеко не лучшим образом, и от нас за километр пахнет сексом, — под конец этой фразы они оба едва не смеются. — И никто из нас не может отменить эти планы, то есть, я не могу прикрыть Вас.

— Этого и не требуется, — говорит Освальд, подаваясь вперёд только чтобы уткнуться носом в нос Эда. — Мы всё успеем, не переживай. А во-вторых, так ты выглядишь ещё очаровательнее, — и Освальд чересчур сентиментально даже для самого себя чмокает Эдварда в нос.

Их и правда ждёт встреча, которую они не смогут пропустить или перенести, но то, в какой они спешке собирались на неё, и то, как жадно Освальд смотрел на Эдварда зная, что под почти идеальной белой рубашкой скрывается не смытая помада, следы его губ, засосы и укусы… Всё это было потом, а сейчас они лишь снова целуются через стол в кабинете мэра, не удосужившись даже взглянуть на часы.