На дне бумажного стаканчика с гадким растворимым кофе осталось не больше маленького глотка. Помимо этой отравы на столе стоит ноутбук с открытой на нем таблицей, вмещающей в себя имена, фамилии, номера телефонов десятков людей, не объединенных ничем, кроме любви к татуировкам. Ещё лежит несколько бумажек с разными скетчами: часы в стиле стимпанк с шестеренками, своеобразная бабочка, нарисованная как будто неаккуратно, и абстракция с планетами и парой звезд. Их рисовал я. Полдня выводил без какой-либо причины. Захотелось.

За окном почти август, когда день уже пошел на уменьшение, а ты только привык к свету, пришедшему после затяжной зимы. Фонари отдыхают, поэтому я мажу взглядом по силуэтам листьев на ветвях деревьев на фоне насыщенно голубого неба. Ни одной звезды не видно, но это вовсе не недостаток, цвет слишком приятный глазу, чтобы не посидеть с поднятой головой добрые десять минут. Даже без звезд и самолетов.

В холл мастерской — маленькую комнатушку, которую мы с Намджуном отвели для администрации и гардеробной — с шумным вздохом входит уже упомянутый Намджун. Ведет плечами, разминает шею. Следом за уставшим коллегой выходит и клиент — глаза блестят от восторга, улыбка не сходит с лица. Молодой парень рассыпается в благодарностях, выкладывает на стойку — стол, за которым сижу я — наличные и с обещанием прийти еще раз, уходит.

— Первая? — спрашиваю потому, что молчание затягивается.

— Ага. С посвящением дедушке.

Посвящения кому-либо всегда интересны и трогательны. Какую связь с человеком нужно чувствовать, чтобы решить запечатлеть что-то с ним связанное на собственном теле, в котором приходится, иногда к сожалению, ходить всю жизнь? Многие не понимают, а я не побоюсь сказать, что — да. Понимаю.

Тру ладонью плечо, на котором под спортивной толстовкой находится то самое доказательство моего понимания, и зеваю. Спать хочется ужасно, хотя на электронных часах половина девятого вечера.

— У тебя завтра сколько записей?

Намджун наконец-то размял все затекшие мышцы и стал постепенно собираться домой. Он педант, поэтому постепенно. Ничего не забыть, всё поставить на места, всё помыть, выбросить, привести в торговый вид. Сделать безжизненным, по моему скромному мнению, которое в подобных вещах я никогда не высказываю. Мою непереносимость излишней уборки стоит всё-таки отнести к недостатку, а не «потребности в уюте и легкой небрежности». О моей небрежности во многих сферах жизни так отзывался всего один человек, остальных она раздражала, сколько я себя помню.

— Две. Доделываем рукав и второй сеанс медведя на спине. — Отвечаю, пробегая в последний раз по именам, фамилиям и датам в таблице и киваю самому себе. Сверился.

Джун кивает и выключает свет в основном зале. Я тоже встаю, собираюсь. Точнее, выключаю ноутбук и беру свою барсетку.

— Значит, завтра ты придешь первым. Там в течение дня, возможно, подойдет один парень. Летчик. Он хочет попасть именно к тебе, но почему-то звонить не хочет. Странный, короче.

— Хорошо, понял.

Не особо хорошо на самом деле. Не люблю летчиков, ассоциации дурные. Для многих — это едва не синоним слова «престиж», красивая форма, романтизированное представление серьезных людей, управляющих не просто огромной железной, как говорят, птицей, но и держащих в своих руках сотни жизней. Я бы посмеялся и добавил, что держат они и сердца падких на тех самых серьезных воздухоплавателей девушек, ну и парней. Вроде меня. Поэтому и не смеюсь — знаю, что все мечты романтичных натур могут больно столкнуться с абсолютно не привлекательной реальностью. Правда, так происходит в любой сфере и с любым человеком, но мне досталась именно такая комбинация.

Молодой, красивый, перспективный мужчина в синей тужурке, брюках и фуражке.

В паре со мной. Молодым, симпатичным, посредственным мужчиной в спортивной толстовке, обычных джинсах и кроссовках от Найк, который работает не по диплому, а по интересу и не рвется к звездам.

Сейчас понимаю, что это заведомо проигрыш, но раньше, когда ни один из нас не был тем, кто есть на данный момент, даже не задумывался о том, что люди друг другу должны подходить.

— Какой-то ты сегодня загруженный. Не хочешь поделиться? — Намджун закрывает дверь на ключ и участливо оборачивается на меня, пока я стараюсь полной грудью вдохнуть приятную прохладу улицы.

Засовываю руки в карманы и улыбаюсь.

— Просто не выспался из-за соседей, у которых была прекрасная ночь.

Это даже правда, потому что за одной из стен моей спальни начинается спальня чужая, в которой происходит то ругань, как в мексиканских сериалах девяностых, то примирения уже несколько другого формата. Иногда даже завидно. У кого-то есть силы и желание жить красочно, испытывая целую палитру эмоций.

— Тебе бы тоже не помешало. Заиметь прекрасную ночь, знаешь.

Я искренне смеюсь, чувствуя легкий порыв ветра. Вокруг слышится мягкое шуршание листвы, откуда-то дальше — гудки машин и рев явно какого-то байка. Чувство приятное. На улице всегда есть звуки, дома их приходится создавать искусственно.

— Не в ближайшее время.

Намджун фыркает, как делает это обычно, если не согласен, но четко дает понять, что лезть в чужие дела не будет, и мы, попрощавшись, расходимся. Он — к своему велосипеду, который предпочитает даже простеньким мопедам, я — сначала к автобусной остановке, а потом мимо.

Погода слишком хорошая, чтобы сидеть в автобусе.

Слушая шелест листвы, и ловя лицом свежий ветер, не замечаю дороги, по которой иду на автопилоте. Медленно закрываю глаза, выдыхаю через нос и всё думаю об этом таинственном летчике, будь он неладен. Почему Намджун вообще упомянул его профессию? Так и встретились, на трапе? Им, между прочим, на открытых участках тела нельзя ничего прокалывать или набивать. На мой взгляд — консервативная глупость. В свое время даже переубедил на этот счет Тэхена…

Ну всё. Приехали. Ироничнее будет — прилетели. Не сдерживаю досадного стона вслух, шагаю все равно в полном одиночестве. И как теперь избавиться от никому не нужных мыслей?

Всё в моей голове циклично. Вот, вроде бы, только вышел из собственной ловушки, расслабился, как случается что-то незначительное, вроде этого упоминания одной профессии, как круг замыкается и начинается заново. Уже почти год, один из самых длинных и в то же время коротких в моей жизни. Если остановиться и осмотреться, то, кажется, что время пролетело, и непонятно, как я вообще очутился в этом моменте в этом месте. А если оглянуться назад и задуматься, то ощущение такое, будто прошла целая вечность.

Мяу.

Резко торможу и начинаю взглядом искать источник столь жалобного звука. В паре метров от меня около угла дома шевелится картонная коробка. Цокаю языком, когда ноги сами несут к явно попавшему в беду существу.

— Ну привет.

Как только коробка открывается, на меня зыркают два больших голубых кошачьих глаза на еще совсем маленькой мордочке. Котенку от силы месяца полтора, хотя могу ошибаться — совсем не разбираюсь в развитии животных, — он удивлен не меньше моего. Смотрит на открывшееся небо и на меня, а потом вопрошающе пищит, будто ждет чего-то. Или просит о помощи.

— И что мне с тобой делать?

Вокруг ни записки, ни миски хотя бы с водой, не говоря уже о корме. Или ему ещё нужно молоко? Смотрю в ответ на котенка и жую губы в сомнении. Никогда не держал домашних животных. Была в один период общая мечта завести собаку, но в моем понимании то была перспектива столь далекая, что я не думал о её реализации.

После очередного жалобного «мяу», чертыхаясь, беру коробку и нового друга в комплекте.

Когда мы — я с коробкой — подошли к многоэтажному дому, находящемуся в спальном районе, стало заметно темнее. В квартире царил совсем неуютный мрак, поэтому я тут же включил свет. Особо лучше не стало, но придавать этому значение бессмысленно, к тому же мой гость снова дал о себе знать копошением.

С горем пополам нашел в шкафчике на кухне небольшую запылившуюся плошку, которую купил Тэхен ещё в наш выпускной год на рождественской ярмарке. Нелепая керамическая посудинка ручной работы, покрытая красной краской и специальным лаком — самое то для молока, которое по счастливой случайности не закончилось сегодня утром.

Переношу коробку с её жителем на кухню, того осторожно вытаскиваю, и сам сажусь на пол рядом. Маленький комочек серого цвета крутит головой во все стороны, вызывая улыбку, и находит-таки мисочку. Удивительно, как становится тепло от присутствия кого-то ещё живого в моей квартире. Я скучал по этому чувству.

— Думаю, мне стоит тоже перекусить.

Говорить в тишине собственного дома тоже стало удивительным, даже странным. Чувство, будто каждое движение сейчас вызвано искусственно, просто заданная кем-то программа, к которой я не привык, будучи роботом с парой рабочих функций. Будто жить — неправильно.

К счастью, в кухонном шкафчике закончился не весь неприкосновенный запас. Одинокий пакет с лапшой быстрого приготовления всё же имеется. Вновь осевшая тишина, разбавляемая лишь бурлением воды в кастрюльке, сводит с ума впервые за долгое время.

— Ну что? — Смотрю на подошедшего к моей ноге котенка. — Какую музыку ты любишь? Раз уж у нас не получается диалог, хоть послушаем что-нибудь.

Иду к своему старенькому ноутбуку, мирно лежащему на столе, включаю и, пока ищу подходящий плэйлист, бросаю взгляд на рамки с фотографиями. Покрылись густым слоем пыли. Чертыхаюсь и хмурюсь, потому что в очередной раз про себя посылаю Намджуна к черту, ведь от мысли, что Тэхен такого не допускал, уже не отделаться.

Стоило вот говорить одно единственное предложение! Пара слов от одного человека к другому — бам! — и собеседник загружается тонной разных воспоминаний, под которыми начинает тонуть.

Я же действительно иду к раковине за тряпкой и возвращаюсь, чтобы привести пластиковые рамки в порядок. Беру в руки каждую, рассматриваю, словно впервые, и понимаю, что меланхоличный плэйлист должен быть мне противопоказан, как орехи аллергику. Однако одна мелодия сменяет другую, а я провожу указательным пальцем, едва касаясь, по изображению совсем еще юного лица одного из самых дорогих людей в моей жизни. Нелепая растрепанная прическа, волосы, осветленные в домашних условиях, что синоним к слову «плохо», потому что потом их пришлось долго лечить, чуть круглые щеки, широкая улыбка и прищуренные глаза. А позади я. Опустил руки на еще хрупкие мальчишеские плечи Тэхена и выглянул над его макушкой. Тематическая фотография в тельняшках, не помню уже в честь чего.

На задней стороне этого снимка, прекрасно знаю, какая фраза написана:

Прямиком из другого времени. Путешественники.

Тэхен всегда любил подписывать памятные фотографии, даже в последние несколько лет, когда они почти все хранились на электронном носителе. Он всё равно самые важные печатал и подписывал на обратной стороне.

— Гук, — мычу, не отрывая глаз от темного неба. — Ты знаешь, что мы все, все люди в смысле, путешественники во времени?

— Это почему?

Тэхен всегда видел вещи под не самым обычным углом. Меня, в отличие от многих других, это не раздражало и не смущало, я уже тогда умел спрашивать и интересоваться тем, чего не понимаю.

— Ну как же? — он оборачивается на меня, когда я уже смотрю на него такого воодушевленного и энергичного. — Люди живут не меньше половины века! Пятьдесят лет, ты вообще понимаешь масштаб? В детстве у тебя дома стоит телефон с длинным скрученным проводом и круглым набором для номера, а сейчас?

Он достает из кармана свою кнопочную Нокию с такой улыбкой, будто я никогда ничего подобного не видел. Вау. Телефон, который помещается в карман, какой шок. И ведь продолжает:

— Ты в свои, допустим, семь лет и подумать не мог, что подобное станет обыденностью. Уже практически полностью исчезли кассеты, телевизоры стремительно худеют, и появляются компьютеры практически в каждом доме. И через годы мы обернемся назад и подумаем, что это было другой жизнью. Чем не путешествие? Сначала были в одном времени, а потом, через лет двадцать — уже в абсолютно другом.

Да уж. Я сейчас, сидя с тарелкой рамена перед тонким ноутбуком без дисковода и управляя им с помощью беспроводной мышки, точно в другом времени. Еще тогда мы частенько размышляли, кто из нас Док, а кто — Марти, раз уж мы путешественники. Примерно в тот же период пришли к выводу, что никто из нас никем из них не является. Ни я со своей молчаливой и, буду честен, пугливой натурой, ни Тэхен — активный, но рациональный парень, который лишний раз на рожон не полезет и меня не пустит.

Снова смотрю в окно, слушаю стрекот цикад и думаю о прошлом, используя глаголы настоящего времени. Говорю же: путешественники.

Дело только в том, что нет больше ни кассет с фильмами, ни приставок с усатым итальянцем в джинсовом комбинезоне, ни жвачек с вкладышами, ни нас. Кто бы сказал, что время забирает в свои пыльные руки не только технический прогресс, но и человеческие отношения любого рода. Приятельские, дружеские, романтические — любые.

Те, что были между мной и Тэхеном, я бы назвал любовными. Это на порядок выше и глубже просто романтических. Дело даже не во времени, годах, проведенных вместе, ведь наше исчисление насчитывает неполные семь лет. Тут суть содержится именно в том, как и что между нами было.

Понимание, принятие, нежность, желание, страсть, любовь — самое простое, что можно перечислить, не думая. Если же вдуматься, закрыть глаза и вспомнить, то я бы наивно назвал это судьбой, родством душ, в существование которых безоговорочно верю.

Но люди не обязаны разделять одно и то же мнение, а даже если так и случается, то с течением времени многое может измениться, и это нормально. Так что то, что мы с Тэхеном были вместе, пока дипломы о получении высшего образования не оказались у нас в руках, и взрослая жизнь не заграбастала как минимум двух неопытных путешественников в свои черствые руки, а потом это изменилось — нормально. Просто Тэхен стал работать по своей профессии — мечте, — что резко сократило наше общение.

Поначалу казалось, что всё не так уж и плохо, а любые трудности можно преодолеть вместе. Бреши в выстроенной защите от жизни появились многим позже: когда нам стало не комфортно молчать. Телевизор, ранее не включавшийся для фона, стал едва не единственным источником человеческой речи в квартире. Основным — уж точно. Его всегда включал именно Тэхен, будто боялся в свои нечастые выходные остаться со мной наедине и в тишине.

Мы стали практически чужими друг другу людьми, живущими под одной крышей. До поры до времени, конечно. Без малого год назад, двадцать третьего августа — если б я так дни рождения и номера квартир своих друзей помнил, — Тэхен собрал чемодан вовсе не в очередной полет и сказал роковое:

— Думаю, нам пора это прекратить.

Под «это» подразумевалось бессчетное множество деталей. Это — делать вид, что всё в порядке. Это — заниматься не любовью как раньше, а быстрым перепихом перед сном. Это — включать чертов телевизор, чтобы он был не фоном, а основным персонажем нашей драмы. Это — мучить друг друга, по мнению Тэхена. По моему — молчать и пресекать все попытки разговора.

Шумно хлопаю верхней панелью ноутбука и откладываю его в сторону, настроение совсем испортилось. Лучшим решением будет просто выключить свет, укутаться одеялом, ведь спать без него не могу, и уснуть, забывая и о Тэхене, и о безымянном котенке, который шумно играет со своей коробкой где-то на кухне.

Уже из состояния дремоты меня вырывает громкое уведомление, пришедшее на телефон. Щурюсь одним открытым глазом, чтобы прочитать:

«Ничего, если мы с Чимином завтра вечером придем к вам в салон? Он хочет сюрпризом, но я решил спросить».

Чувство тоски плавно перетекает в безобразное чувство стыда. Отвечаю коротким «да, конечно, Юнги» и окончательно вспоминаю, что жизнь год назад не закончилась.

Всё ушло далеко вперед, но исключительно вечерами, переходящими в ночи, я признаюсь самому себе, что остался где-то там. Точнее, здесь. На этой же кровати, только смотрящий в широкую спину уходящего человека, который, кажется, забрал часть меня с собой. Увез в сером чемодане.