Ему просто страшно потерять Уилбура, как он потерял свой дом, друзей и вообще всё, что имел.

Всё, за что Томми боролся у него отняли в один миг. Одной сделкой о союзе, одним приказом о изгнание.

Томми ставил на кон собственную жизнь и диски ради Л’мэнбурга, а его вышвырнули оттуда, как кого-то пса. Всё, во что он верил, чем дорожил в один момент оказалось по другую сторону баррикады.

В первую ночь, спя на холодной земле нового дома, Иннит утешал себя тем, что у него есть Уилбур. Уилбур, за которым он бы пошёл куда угодно. Почему «бы»?

Уилбур за которым он пошёл.

Уилбур, который заставлял сердце трепещать от привязанности и восхищения. Шлатту никогда не забрать у него Уилбура.

Так Томми думал по-крайней мере.

Думал до тех пор, как не заметил первую табличку, первую кнопку и то, как выцвели ранее горящие глаза. К тому времени у них уже были силы, были свои люди в новом правительстве, были сторонники и помощники, которых не устраивала жёсткая диктатура. Когда Томми заметил, что с Уилбуром что-то не так, было уже поздно.

Томми тогда уже стоял на грани обрыва, буквально ещё один шаг и он потеряет Уилбура.

Единственное, что у него осталось.

Хотя Сут больше никогда не будет тем же, кем Томми его знал.

Это больно, когда твой любимый человек отталкивает тебя, больно не иметь возможности ему помочь, больно, что всё стремительно движется в пизду, а ты не можешь сделать ни-че-го. Сильнее всего Томми ненавидит это чувство, бесполезности и безысходности. Все его попытки заранее провалены, все идеи по умолчанию отстой, а надежды разрушены.

Уилбур уходит в себя всё больше и больше, как и пропасть между ними растёт с каждой секундой молчания. Даже камень в пещере теплее, чем их отношения.

Куда делся весь звонкий смех? Искренние слова, взгляды? Куда делись неловкие прикосновения, которые выходили за рамки дружеских. Томми никогда не забудет, как однажды они сидели на крыше фургончика, ещё до того, как там появился горящий хот дог, когда небо было мирным и не приходилось бороться/ за выживание и за них. Уилбур только что закончил рассказывать о каком-то созвездие, что-то о влюблённых, которые свернулись навсегда вместе на небесном полотне. Он так увлечённо это делал, что совсем не заметил, как его рука случайно легла на бедро Томми, и так же случайно, механически, начала его поглаживать. В этом не было второго смысла, просто ладонь на бедре. Уилбур, конечно же, отдёрнул руку, как ошпаренный, когда заметил.

За несколько дней до этого Томми попросил его научить целовать.

Через несколько дней Уилбур начал основывать нацию.

А потом началась война за независимость.

С той ночи, на крыши, Томми больше никогда не чувствовал, что всё стабильно хорошо.

Может быть, всё началось с неслучившегося поцелуя, а может с войны, ведь именно тогда они начали отдаляться. Уилбуру нужно было вести свой народ к победе, Томми — помогать ему. У них не было минуты, чтобы остановиться и поговорить о проблемах между ними. В любой момент могла напасть вражеская армия, размахивая мечами и сверкая чарами на броне, так же всегда надо было думать о том, чтобы у их собственного, не многочисленного войска, было оружие и припасы.

А потом Уилбур заперся в четырёх стенах.

А потом их выгнали из их же страны.

И Уилбур заперся в себе.

Томми ненавидел богов за то, что у них никогда, кажется, даже не было шансов на то, чтобы просто остановиться и перевести дыхание, не говоря уже о том, чтобы быть вместе.

Ему хотелось быть счастливым, а для этого не хватало Уилбура. Томми, за годы своей любви, уже смирился с тем, что они никогда не будут вместе и он просто хотел, чтобы Уилбур был рядом.

Тот Уилбур, которого он полюбил когда-то будучи подростком, если уж не ребёнком.

А не тот Уилбур, в которого превращался его Сут, эта безликая тень, которая лишь чем-то отдалённо напоминает предыдущую личность.

Однажды ночью Томми проснулся от шороха совсем близко к нему. За время существования Погтопии его сон стал в разы хуже, что отразилось как и на общем самоощущении, так и на лице. Он часто просыпался, много вошкался и не редко снились кошмары. Из раза в раз, Шлатт, на фоне пожара, изгонял их, и лицо его было искажено в пьяном экстазе и было полностью красным. Снился иногда и Дрим, забирающий диски и бросающий их в пропасть, откуда их не вернуть.

Снился Уилбур. Томми к кошмарам относил любые сны с его участием.

Разлепив с трудом веки, он понял, что старания были бессмысленными, ведь глаза всё равно уставились в темноту. Вместо монстров поблизости Томми почувствовал, что в кровати с ним кто-то есть.

— Всё в порядке, — прошептал такой знакомого голос, в котором было мало чего знакомого на самом деле. Последнее, чего хотел Томми так это проснуться посреди ночи и снова упасть в эту бездну боли. — Это всего лишь я.

Уилбур забрался к нему под одеяло. Они спали в одежде. Протёртые одеяла, которые они с трудом достали, грели не достаточно, чтобы раздеваться. Томми всё равно отстранённо подумал о количестве грязи, которое останется после пальто Сута. Не то, чтобы Иннита действительно заботила чистота в постели, но эта вещь конкретно выглядела так, будто старший нашёл её на свалке. Может, так оно и было.

— Вали в свою кровать, — промычал Томми, прикладывая минимальные усилия, чтобы столкнуть незванного гостя кровати на пол. Не то, чтобы у него сейчас было много силы или желания.

— Да тиши ты, — без злобы шикнул, попытаясь успокоить, Уилбур. — Я по делу.

— Какое нахрен дело посреди ночи?

— Очень важное.

— Блять, ну удиви.

Глаза едва привыкли к окружающей их темноте. Томми смог увидеть мягкую улыбку на сухих потрескавшихся губах.

— Я кое-что обещал тебе когда-то, — издалека начал Уилбур, а Томми это ненавидел. Он вообще много чего ненавидел в последнее время. Уилбур не стал исключением, как бы сильно Иннит его не любил. — Я тогда отказал, по понятным причинам. Да и у меня на уме целый мир, да и у тебя в голове был сплошной ветер, наверное. Ты ж мелким был. Такое славное время, помнишь его?

— Я никогда не был мелким. Я сразу родился большим человеком, отличие от тебя, который всегда был нюнчиком, — огрызнулся Томми. Он ненавидел/ долгие вступления. — Просто скажи, что тебе нужно и съеби к чёртовой матери.

Уилбур раскололся в широкой улыбке. Улыбке, которая раньше останавливала природные катаклизмы, а сейчас служила лишь напоминанием. Славное время?

— Ты просил меня научить тебя целоваться, а я сказал, что сделаю это, когда ты вырастишь. Мы прошли через достаточное количество дерьма, чтобы ты приблизился к определению «взрослый». Вот, пора исполнять обещание.

Не будь Томми таким сонным, он бы вмазал по этой «самодовольной» рожи. Просто за то, что Уилбур стебётся над его чувствами.

Но вместо этого Томми в неверии задрожал.

Минуты шли в тишине. Видимо, Уилбур ждал, когда Томми попросит его об этом, но Иннит и не собирался.

Он не хочет, чтобы такой Уилбур научил его целоваться.

Томми хотел поцеловать Уилбура, впитаться губами в чужие и через это прикосновение рассказать обо всём ворохе мыслей в голове. Но он хотел того Уилбура, который был героем его детства, который восхищал, а не заставлял иногда от страха и обиды вжиматься в каменную стену.

Не этого Уилбура, который переставал быть Уилбуром.

Томми казалось, что он уже снова засыпает, когда руки неожиданно коснулись его грязные прядей.

— Зря, очень зря, — зашептал Уилбур. Томми не видел его взгляд, но узнал интонацию. Этим тоном Сут успокаивал умирающих в мобильных госпиталях, или плачущих жён и детей, которые потеряли мужей и отцов, а иногда детей, которые остались сиротами. — Меня скоро не станет. Больше возможности не будет.

— Не говори так, придурок, — обиженно засопел Томми, а потом пихнул Уилбура в плечо.

Точно. Уилбур настоящий придурок.

В то плечо, в которое Томми ударил, он и заплакал. От всего: обиды, горечи, досады, страха, печали, грусти, разочаровании, любви.

А Сут просто гладил его по голове. И не сказал ни слова, пока Томми рыдал и просил его перестать. Перестать быть таким придурком, мудаком и уёбком.

Перестать всё рушить, перестать лишать их шанса, перестать постоянно убегать от него, перестать делать больно.

Они больше не говорили нормально.

Как же Уилбур был прав.

Его не стало совсем скоро. В день, когда люди объединились, чтобы выступить против диктатуры. В день, когда они вернули себе свою/ страну, то, что принадлежит им по праву.

В день, когда они победили всё было предрешено.

Сердце Томми наполнилось надеждой, может… может не всё потеряно, может у них будет ещё миллион шансов поцеловаться? Уилбуру станет лучше, обязательно станет лучше. Они справятся со всем вместе, Уилбур и Томми.

Потом где-то нажалась кнопка, когда люди уже собирались начать праздновать.

И через доли секунд взорвался первый динамит.

Никогда прежде не было настолько обидно и больно. Эта боль не сравнилась бы ни с чем другим. О чём там Томми несколько дней назад? Да не важно, уже ничего не важно.

Его сердце только наполнилось надеждой.

(Через время, Томми обернётся на этот день и поймёт, что этого не происходило никогда больше.)

Взрывы никогда больше не звучали громче.

(Даже, когда Дрим в изгнании взрывал тнт прямо у него под ногами.)

Визеры никогда больше не кричали так громко.

Томми бежал, пытаясь найти Уилбура.

И всё для того, чтобы увидеть его мёртвого на руках отца.

Уилбур был первым человеком, которого Томми действительно захотел поцеловать. Его щёки когда-то расцветали от мыслей, представлений какого это, любить и быть любимым Сута.

Уилбур был прав в двух вещах.

Его не стало совсем скоро, сразу после того, как Томми добровольно отказался от них.

У них никогда больше не будет шанса поцеловаться.