наклони к себе сердце свое

Back then I was dauntless

And dawn could never know

Ямагучи высовывается из кустов и протягивает руку, сжатую в кулаке.

— Подставляй ладонь, — требовательно, серьезно, с привычными интонациями командира.

Тсукишима слушается. Ямагучи накрывает раскрытую ладонь, и Тсукишима чувствует что-то холодное, мокрое и живое.

— Ямагучи.

— Тсукки, — серьезная интонация трещит по швам, Ямагучи убирает руку и смеется, видя невпечатленное выражение лица Тсукишимы, рассматривающего у себя на ладони лягушку. Она, не раздумывая, спрыгивает и скрывается в траве. Тсукишима оборачивается к Тадаши, но тот спешит скрыться за кустами, и, хихикая, продолжить работу.

На самом деле, Тсукишима мог бы найти в себе силы посмеяться, если бы сейчас не было раннее утро, и он, героически не выспавшись, не ползал бы по земле в лесу, собирая травы для аптекарской лавки Акитеру. Ямагучи благородно предложил помощь, потому что после прошедших ливней дороги размыло, и ему не нужно было запрягать лошадей и ехать в город доставлять товары. Ему определенно нравится быть на природе, собирать цветы и ловить лягушек. Тсукишима как-то предлагал ему начать торговлю светлячками, чтобы разбогатеть и быть самым счастливым человек со всей их деревни, но Ямагучи только отмахнулся — мне тебя в качестве светлячка хватает. Что ж, тогда Ямагучи — его жаба, и он обязательно сделает из него успокаивающий бальзам. Их достаточно легко делать, даже сейчас Тсукишима может справиться, о чем он и напоминает хихиканью за кустами. В ответ в его сторону летит шишка.

Тсукишима старается проводить как можно больше времени за работой: все чаще подменяет Акитеру в лавке, относит заказы, бродит среди деревьев в поиске лечебных трав. Ему не нравится оставаться дома, находиться в доме — становится душно и неуютно, хочется провести больше времени на открытом пространстве.

Лес успокаивает Тсукишиму, он — понятная и предсказуемая территория, и любая опасность кажется преодолимой. Здесь мысли текут ровно, спокойно, каждую можно рассмотреть и преобразовать в решение, в действие, потому что каждый шаг в сторону протоптанной дороги — любимый ритуал, наполняющий силой. Удобно обладать подсознательными подсказками, всегда просто и легко знать, как веснушки Ямагучи, куда идти.

Они возвращаются в деревню, Ямагучи доблестно помогает донести корзины. Тсукишима с мрачным видом протягивает ему свой кулак. Ямагучи медлит, но подставляет ладонь — Тсукишима пересыпает ему в руку ягоды и отправляет домой.

Аптека их семьи — единственная на всю деревню, поэтому поиском работы Тсукишима не утруждался. Он перебирает растения, связывает их в пучки и дополняет записи в тетради. Сегодня Акитеру сам разносит банки тем, кто не может до них дойти — Тсукишиме нужно было больше времени проводить среди склянок и трав, раз он хочет и в будущем работать аптекарем. Ему, на самом деле, нравится делать бальзамы, мази, сиропы — словно он остается в лесу, и его руки всегда пахнут осенью и листьями.

— Привет, — мягко шелестит голос. Сугавара стоит у прилавка, как всегда бесшумно подкравшись на минимальное расстояние.

Тсукишима старается сдержать резкий выдох и поднимает голову. Сугавара лукаво улыбается, от него пахнет полевыми цветами и кровью. На нем черный легкий доспех — форма ночных охотников, которые убивали в округе нечисть. Или обычных людей, которые кому-то мешали — никто не спрашивал, чем именно они занимаются.

Тсукишима не боится Сугавары или кого-то из охотников — он знает их несколько лет, они одни из самых частых клиентов. Все они вежливы и спокойны, не пытались ничего похитить и не устраивали трагедии, как иногда делают перенервничавшие пациенты.

С Сугаварой… хорошо. Он никогда не задерживается, если видит, что Тсукишима тонет в работе или в настроении кого-нибудь придушить, в свободное время рассказывает смешные случаи из походов, делится приметами, спрашивает так, что самому хочется ответить. Иногда он приходит в простой белой рубашке и выглядит совершенно безопасным соседом, иногда у него с собой на поясе тяжелый меч, и Тсукишима заворожен плавностью и переменчивостью его образа, его всегда теплой улыбкой и чем-то несказанным, непонятым, что висит в воздухе.

— Я пришел забрать лекарства Асахи. Вот рецепт, — Сугавара протягивает аккуратно сложенную бумажку. — Хорошо, что дожди закончились, я уже забыл, как выглядит солнце.

Тсукишима кивает в знак согласия, пока ищет нужную коробку.

— Уезжаете?

— Да, думаю, через недели две вернемся. Хочешь с нами?

Тсукишима закатывает глаза на проскользнувшие смешинки.

— Меня не интересует работа, в которой нужно пытаться умереть из-за ёкая, — он протягивает Сугаваре коробку. Тот забирает ее, наверняка намеренно пробежавшись пальцами по рукам Тсукишимы.

— Ну, нам за это хорошо платят. Можно позволить себе вкусный обед в городе.

Тсукишима смеется.

— То есть ты рискуешь своей жизнью из-за еды?

— О, не смей осуждать меня, ты же не был в городских тавернах, — Сугавара чуть поднимает брови. — Я придумал. Хочешь поехать со мной в город на ужин?

Тсукишима моргает. Сугавара смотрит на него и смеется.

— Не сегодня. После того, как мы вернемся. У тебя есть время решить. Если, конечно, ты хочешь провести время со мной — обещаю, я не убью тебя за отказ.

Тсукишима дарит ему невпечатленное выражение лица, игнорируя ощущение того, как у него горят уши.

— Я согласен.

Сугавара радостно улыбается.

— Тогда до встречи?

— До встречи. Постарайся не умереть.

— Как всегда очень заботливо, Тсукишима. Постарайся не заблудиться в лесу.

Сугавара уходит, вместе с ним уходит чувство двойственности, искаженной реальности. Остается только вечный зов внутри, который, почему-то всегда обостряется рядом с охотниками.

Что-то всегда тлеет у него в груди невысказанными искрами, когда-то казалось, что он воспламенится и сгорит, когда-то — что он такой же, как и все, и что в нем нет непонятной пустоты, которую невозможно заполнить ни улыбкой Ямагучи, ни пальцами Сугавары, ни добротой Акитеру. Это что-то выводит его из леса, это что-то помогает найти травы, это что-то помогает слышать и видеть чуть больше. Тсукишима благодарен своей интуиции, потому что чаще она облегчает жизнь, чем мешает. Но иногда происходит сегодня — тени становятся четче и темнее, запах трав клубится дымом в голове, и контур собственной руки кажется слишком резким. В такие дни Тсукишима старается сосредоточиться на работе, и когда он освобождается, его обволакивает усталость, и голоса внутри утихают.

День проходит спокойно. Закончив работу, Тсукишима возвращается домой длинной дорогой, ведущей к реке. Он косится на воду. На него смотрит чужое отражение.

And my weakness made me weep less

Than I would ever show you

Следующие дни Акитеру почти не выходит из лавки, Тсукишима — почти не возвращается. Из-за непрекращающихся дождей все лекарства были распроданы, и они забывают, как жилось вне работы. Все становится спокойнее через несколько недель. Тсукишима чувствует себя разбитым, каждый шаг его делается нетвердым.

Ямагучи допивает вино и расслабленно откидывается на спинку стула.

— Хоть в чем-то у тебя хороший вкус.

— Заткнись, — беззлобно отмахивается Тсукишима. В доме Тадаши всегда теплее и свободнее, чем в собственном. — У меня во всем хороший вкус. Не я же хотел попробовать лягушачьи лапки.

— По сравнению с моими лягушачьими лапками твои танцы с ночными охотниками гораздо ужаснее. Возможно, ты единственный из всех будешь жалеть, если они не вернутся.

— Но они всегда возвращаются.

Ямагучи хмурится.

— Ты не слышал? Асахи сказал, что они пропали. Ни от кого нет вестей.

Путь домой в этот раз кажется самым тяжелым и пустым. Тсукишиму не подкашивает новость — всегда было ясно, что однажды Сугавара не вернется, и они не смогут сблизиться, потому что Тсукишима не умеет быть покладистым и легким, чтобы быть званным гостем на ужинах. Он колюч, он чужд, поэтому ему и нравятся охотники — в них будто течет похожая кровь. Правда, они свою теряют.

Ему все еще тепло и легко от вина, оно растворило в нем сдерживающие цепи, и Тсукишима замечает мелькающий мягкий свет. Он знает, что должен следовать за ним. Пусть на самом деле он не видит свет, это все еще зов, это все еще его путь. Тсукишима умеет себе доверять до некой границы, которую он ни разу не пересекает, как будто он плавно балансирует на конце иглы, и каждый раз остается живым и свободным. Ночь смеется над ним.

Почему ты никогда не боишься? Почему не узнаешь правду?

Тсукишима приходит к реке, на другом берегу начинается лес — темные деревья продолжают казаться безопасными, несмотря на голос разума в голове. Ему кажется, что он видит лисий хвост. Зов усиливается. Тсукишима снимает обувь и делает несколько шагов вперед, вода холодом хватает щиколотки. Ему нужно ближе. Отражение полной луны колеблется и кажется таким же ярким, что и на небе. Тсукишима вдыхает холодный воздух и заходит в реку. Вода достигает талии, когда ему кажется, что он стоит прямо под луной.

Ему хочется, чтобы вода потушила в нем огонь окончательно.

Ему хочется, чтобы его что-то либо отпустило, либо поглотило с головой.

Тсукишима смотрит на свое отражение, — его лицо наполнено силой и спокойствием, он хочет дотронуться до него, но останавливает руку совсем рядом с поверхностью воды. Отражение дергает уголком губ. Это он. Но это не он.

— Кто это?

— Кто ты? — отзывается отражение точно таким же голосом. Это его интонации. Но это не он.

— Что изменилось?

Отражение смотрит на него так же пристально и пожимает плечами.

— Так странно, — отвечает оно. За его головой луна кажется принадлежащей ему.

Чувство ответственности за знание горьким теплом проводит по векам.

Утром Тсукишима видит у дома соседей убитую лису.

— Осторожнее.

Тсукишима оборачивается на голос, но улица пуста.

I shiver as a fox stands frozen

I close my eyes

К городу было тяжело привыкнуть, и сначала казалось, что это был неправильный выбор — какой город тому, кто предпочитает ходить по лесу и пропадать за изготовлением лекарств? Но дом Тсукишимы находится близко к окраине, к лесу и дороге, по которой к нему приезжает Ямагучи. Работать в городской аптеке приятнее хотя бы потому, что теперь он может позволить себе нанять помощников и каждый вечер оставаться сытым. Здесь всегда есть спрос, и спрос приятный — люди с рецептами Куроо действуют на него умиротворяющее, в отличие от советов ведьм, которые ни разу ничего не смогли предсказать.

Здесь много голосов, рук, дел, и нет ничего лучше чем теряться среди толпы, вечер заканчивать в таверне с кружкой сидра и позволять своему разуму блуждать где-то в полутьме.

— Тсукки, как дела у твоей печени? — Куроо садится напротив него, ставит перед собой миску супа.

Они часто проводят время вместе. Как врач Куроо сильно помог Тсукишиме с аптекой в первое время — направлял людей именно к нему, рассказывал, что нужно приготовить. В какой-то момент их сотрудничество переросло в коротание времени друг с другом. Они не становятся близкими друзьями, каждого из них что-то удерживает сделать несколько шагов вперед, но Куроо тоже пахнет осенью и грозами, и он всегда оказывается рядом. Тсукишима часто ловит себя на мысли, что в нем тоже есть что-то, скрываемое в глубине, потому что ему постоянно кажется, что Куроо часть того воя, того зова, будто в Куроо сосредоточена чаща леса с ее темнотой и кровожадностью, и он раз за разом переворачивает лезвие кинжала в сторону своего сердца.

Куроо заговаривает его и не позволяет заказать еще одну кружку, быстро доедает суп и вытаскивает Тсукишиму на улицу. Тсукишима рассказывает о том, как в детстве Ямагучи съел жареную лягушачью лапку, и Куроо так громко смеется, что Тсукишима грозится утопить его в первой попавшейся луже. Их много — дожди продолжают идти слишком часто.

Они прощаются, и Тсукишима благодарен Куроо, потому что вместе с ним всегда исчезает и спокойствие, и остаются только чьи-то когти, вонзившиеся в его сердце. Он не доходит до дома и сворачивает в лес. В последнее время часто говорят, что завелось слишком много лисиц — возможно, их начнут отлавливать. Тсукишима морщится, вспоминая ворчание клиента. Лучше бы кому-то лучше следить за своим скотом, а не сваливать все на животных.

Река встречает его спокойствием и доверием, но чем чаще он приходит, тем громче звенит мысль о том, что он теряет свой трусливый баланс — зачем он склоняется на неизведанное, невидимое, то, что не скрывает своей опасности? Тсукишима знает, что это может обернуться чем-то, что он не сможет контролировать, но продолжает не чувствовать угрозы, и все его действия кажутся такими же неопределенными и неясными, как плавность движений Сугавары, которому не мешала тяжесть доспехов и вескость слов.

Тсукишима испуганно замирает, услышав шорох с другого берега. Из листвы показывается черная лиса, и, заметив Тсукишиму, она замирает тоже. Они напряженно смотрят друг на друга. Тсукишима расслабляется и фыркает, удивляясь самому себе. Ему нужно перестать заниматься ерундой. Он разворачивается и уходит, не слыша, как лиса входит в воду.

Он прекращает ходить к реке, все чаще выпивает в таверне, и Куроо точно вскроет его — это одна из самых любимых его угроз, которую он использовал только в разговорах с Тсукишимой: “ты поможешь науке, поможешь мне, поможешь людям, я буду показывать всем твою печень как причину, по которой нельзя много пить”.

Пьяному, ему слышится, как воют лисы, и их вой отзывается в нем, и Тсукишиме хочется кричать с ними. Они стонут, будто перед смертью, и Кей чувствует и знает, что это — и его конец тоже. Тсукишима пропускает момент, когда ему помогают подняться чьи-то холодные руки, ему приходится продраться сквозь стоны внутри головы, чтобы разобрать голос:

— Я доведу тебя до дома, ну же, Тсукишима, пойдем.

Рука Сугавары удобнее устраивается на его талии, и Тсукишима послушно шагает, но он не знает, куда — он не видит себя, он почти не видит Сугавару, его образ ускользает, кажется пламенем свечи.

Они проходят мимо реки, и Кей чувствует свое отражение, и не хочет на него оборачиваться.

And when I think I’m fine you’ll visit

And then you happen to me, you happen to me all over again

Ливни почти не прекращаются, Тсукишима не успевает думать о том, что произошло. В свободные минуты перед сном он продолжает слышать вой, и теперь он — громкий, четкий, такой, будто происходит на самом деле и раздается из леса, от той самой реки.

Вечером Куроо приходит в аптеку, взмокший и такой же уставший. Под глазами залегли тени, волосы определенно чувствуют себя не очень хорошо, и Тсукишима, как всегда, понимает его до мельчайших песчинок, и заваривает чай. Куроо не задумывается о возможности обжечь горло и выпивает кипяток чуть ли не залпом, заверив, что это его не убьет.

Что-то скулит, и Тсукишима нервно выпрямляется.

— Ты это слышал?

Куроо вопросительно поднимает бровь.

— Кто-то из нас сильнее заработался?

Тсукишима показательно морщится.

— Да ладно вам, в лесу часто что-то воет, так было и этих дней.

— Лисы, наверное. Их решили истребить, чтобы не так много было.

Накормив Тсукишиму своими усмешками, Куроо уходит.

Эти дни должны принести что-то хорошее, Тсукишима уверен, потому что, несмотря на неясную тревогу, внутри него будто что-то успокаивается и смиряется, и ему будто бы свободнее, когда под его рукой есть дружелюбная колкость Куроо, письма Акитеру и смех Ямагучи. Ему кажется, что он — снова — выстоит.

Но когда Тсукишима выходит на улицу, он видит из лужи свое-чужое отражение, и оно кажется перепуганным и злым.

— Тсукишима, привет, — голос Сугавары все такой же мягкий, но Тсукишима умеет различить метель под внешним дружелюбием.

Он поднимает голову. Охотник стоит перед ним в своем легком черном доспехе, будто бы он не пропадал, будто бы вся деревня не считала его погибшим. Сугавара скользит взглядом по луже, и Тсукишима надеется, что с его угла не видно отражения.

— Ты жив.

— Ну да. Ты думал, я тебе привиделся?

Тсукишима пожимает плечами. Его настораживает то, как Сугавара улыбается.

— Ты как будто воскрес из мертвых. Что ты здесь делаешь?

— Вообще, охочусь на лис. Но я был рад встретить тебя здесь, и решил поискать по аптекам, — улыбка Сугавары изменяется, становится той же, которой была несколько лет назад. — Не хочешь поесть вкусного городского мяса?

В этот раз Тсукишиме не нравится то, какая недосказанность повисает в воздухе, и то, как Сугавара будто прожигает взглядом каждое его движение, но он делает шаг вперед и соглашается.

Shoulder the sky

Open those eyes

There’s a kind of calling

Calling

— Ты знаешь Сугавару? — спрашивает Куроо, продолжая обваливать мясо в муке.

Они дома у Тсукишимы, но по тому, как свободно себя чувствует Куроо в любом месте, Тсукишима начинает думать, что эта очередная общая территория, и он этому чертовски благодарен. Кей чертовски благодарен Куроо за то, какой он.

— Да, мы жили в одной деревне. Я тогда еще только учился, и он часто заходил к нам в аптеку. Ты его лечил?

Куроо отрицательно качает головой.

— Ну, может, тебе придется. Он ночной охотник, они часто получают около смертельные ранения.

Руки Куроо останавливаются, Тсукишима перестает резать лук и поднимает голову. Тецуро назидательно тычет в него пальцем, лицо — мрачная серьезность.

— Охотники опасны, Тсукки. Не доверяй ему.

Тсукишима наставляет на него нож.

— Это предрассудки, он хороший человек.

Куроо остается только поднять руки и сдаться.

Зов возвращается к нему мелькающим светом, Тсукишима чувствует, что что-то не так. Он выбегает из дома, и ноги несут его к реке. Дождь усиливается вместе с воем.

Тсукишима видит фигуру в черном. Сугавара странно согнулся над водой, и вой резко стихает, когда Кей подбегает ближе.

Сугавара топит Куроо.

Тсукишима не разрешает себе замереть, подстигаемый теми же инстинктами, которые всегда выводили его из леса домой.

— Сугавара! Что ты делаешь? — Тсукишима толкает его в сторону, Куроо неуклюже поднимается и отскакивает за спину.

— Я надеялся, что ты отказался от этого, — Сугавара убирает мокрую челку со лба и тянется к мечу.

— Отказался от чего?

Сзади него раздается рычание. Тсукишима оборачивается. Черная лиса, слишком большая для обычной, пригибается к земле, собираясь прыгнуть вперед.

Насмешка в голосе Сугавары не скрывает клинки и плавность удушья:

— Раскрой глаза.

Вой накрывает Тсукишиму, словно удар, он чувствует воду реки, в которой стоит, он чувствует отражение луны в ней, хотя на небе солнце скрыто тучами, и Тсукишима понимает, что в зове есть его голос.

Сугавара достает свой меч, Кей — свою душу.

Он встает на четыре лапы и знает, что сейчас его отражение в воде правильное.

Кей слышит голос Куроо:

I can’t wait to show you

How much I know you can be

Just let the rain come