Последующие несколько дней превратились в один. Парень не вставал с постели, с большим трудом заставлял себя посещать душ, совмещенный со спальней, и не обращал внимания на еду, которую заботливо приносил пожилой омега. На аккуратном подносе каждый день размещались маленькие блюдца с абсолютно разным набором, чтобы омега мог хоть что-нибудь найти для себя. Но особых успехов в этом деле не было. Юнги иногда крал кусочки свежей рыбы с риса или выковыривал авокадо из поке, но к основной еде не притрагивался и только осушал все бутылки с водой. Аппетит не возвращался, даже после того, как боль сошла на нет.

Но внутреннее удручающее состояние лишь усугублялось, когда он возвращался в холодную постель, заматывался в толстое одеяло и старался скрыться от мира в царстве морфея. Однако, с открытием век весь мир возвращался на свое место. У Мина забрали жизнь: исчезла работа, унизили достижения, забрали единственного друга и лишили свободы. Изнасилование в этой большой гамме остается простым фоном, так сказать, не самым страшным событием. К удивлению, бежать совсем не хотелось, ибо некуда. За время пребывания в закрытой спальне ни разу не проскочила мысль о побеге, обмане прислуги и попытке исчезнуть из этой клетки навсегда.

Он все равно найдет, может быть, снова разобьет маленький нос и изнасилует. Нос, кстати, заживал тяжело, но Юнги уже привык ощущать легкую припухлость на горбинке. Омега не чувствовал себя ни ущемленным, ни оскорбленным просто по той причине, что не было ощущения ни жизни, ни смерти. Обычное едкое существование с собственной головой в закрытом помещении, Мин даже проводил параллели с психически больными людьми, которые изолированы от общества. Ведь самое страшное, что человек может сделать такому больному — оставить его наедине со своими мыслями. Безумно жестокое наказание для иногда невиновных людей.

Так вышло и у Юнги, который не считал, что творил плохие вещи, когда влезал в чью-то жизнь и потом выставлял на всеобщее обозрение. На этом омега смог наказать малознакомых людей, заработать славу и даже неплохие деньги.

Спустя неделю с тяжелого дня, что омега всячески выталкивает из своих воспоминаний, Чонгук так и не появился, чем облегчил процесс восстановления бедного парня. Возможно, ворвись он опять внезапно в спальню, то Мин бы после этого повесился на прочных простынях.

День сурка для журналиста не заканчивался: он почти не ел, выпивал всю жидкость и спал большую часть дня. И сейчас в сон снова крайне сильно клонило, Мин даже предположил, что, скорее всего, в воду что-то добавили, ведь веки закрывались и не поддавались контролю совсем. Догадка подтвердилась позже.

Юнги смог окончательно проснуться, обнимая большую подушку, которая была явно другой формы и наполнения по сравнению в той спальне. Первым осознанием было то, что парень совершенно в другой комнате, которая отличалась темным интерьером и размером. Вторым стало увиденное панорамное окно, вид из которого выходил на бескрайний участок бамбукового леса и поляны с деревянной лавочкой и высаженными цветами. Мин теперь точно не в Сеуле и, скорее, даже не рядом с городом, потому что не помнил бамбуковые заросли в пригороде. Значит, его перевезли. Было ли ему страшно? В груди абсолютно ничего не чувствовалось: ни страха, ни горести. За всю неделю Тэхён ни разу не навестил, он просто испарился из жизни. Так что в Сеуле искать его больше некому. Мегаполис остался хорошим воспоминанием.

Омега не заметил никакой бурной реакции, казалось бы, он должен бегать и крушить, впадать в истерику и умолять выпустить. Но у Юнги не осталось эмоций и желаний. Точнее, одно все же осталось — умереть, тихо, во сне, в одиночестве. Но человек, проделавший столько всего ради перевозки Мина сюда, явно не хотел бы увидеть труп в своей постели. А характерный брутальный и холодный интерьер в мастер-спальне особняка, который, видимо, достаточно огромный, говорил об этом. Размеры дома омега прикинул на глаз, рассматривая территорию из большого окна. Основная дверь из спальни вновь закрыта на замок, так что из развлечений на день у Мина осталась только ванная, отделанная в черный мрамор, и чужая гардеробная, в которой любезно выделили одну пустую полку. На нее как раз поместится все стекло из прошлой жизни.

Весь день парень исследовал спальню, внюхивался в посторонний колючий аромат и вслушивался в полную тишину. Но после заката солнца дверной замок щелкнул с неприятным звуком и в спальню вошел Чон, одетый снова в строгие брюки и черную жилетку, плотно облегающую подкаченное тело. Двумя руками он держал большую красную коробку, которая заметно выделялась на фоне черноты комнаты и слабом освещении. Юнги молча сидел на кровати, зарывшись во все возможные одеяла, пока ждал своего наказания.

— Что это? — прервав тишину, омега решился на прямой вопрос, кивнув головой в сторону коробки.

— Твой подарок. Давай распакуешь прямо при мне, — Чон исчез в стороне гардеробной, пока Мин без помощи ножа справлялся с упаковкой.

Внутри оказалась раритетная печатная машинка, сделанная когда-то в Германии. Довольно редкий экземпляр, удачно сохранившийся до сегодняшнего дня. Омега в них не разбирался, но как-то мечтал о подобной покупке, чтобы она красовалась на рабочем столе дома. Альфа появился неожиданно, застав ничего непонимающего Мина за исследованием каждой клавиши на устройстве.

— Сегодня я показал тебе весь мир. Тебя предупреждали, что ты мог убежать, но ты бежал не в ту сторону, необдуманно несся прочь ко мне. Теперь мир ограничен этой комнатой и тем окном, за которым сможешь сидеть днями и ночами, изучая все вокруг. Спальню ты больше никогда не покинешь, потому что пересечь границу и исчезнуть из мира, у людей пока не выходит. У меня мир чуть больше, у тебя чуть меньше, но, чтобы здесь не скучал, ты сможешь писать свои статьи каждый день, — Чонгук присел на кровать рядом с омегой, гладя теплой ладонью по грязноватым волосам и дрожащим плечам. Глаза Мина не выражали боли, но взгляд потихоньку потухал, когда сталкивался с черными зрачками напротив. Тон альфы был совершенно спокойным, будто он разговаривает с маленьким ребенком в надежде что-то ему донести. Юнги, кажется, перестал дышать. — Их ты будешь писать обо мне, каждый вечер зачитывая вслух своему единственному слушателю, потому что весь мир для тебя теперь — это я, Мин Юнги.

Примечания: