Утро… наступает. Именно так характеризует новый день Асано, резко садясь, так что перед глазами пляшет стая белых точек. Чтобы искры пропали, требуется время, так что он несколько секунд бездумно смотрит в стену, следя за их уменьшением.

— Что, уже утро?.. — слышится с соседнего футона сонное бормотание, а затем шелест ткани. — А! Еще же нет и… Опять разбудил меня раньше времени!

Асано привычно ловит кинутый в него будильник и усмехается, когда рыжая макушка вновь скрывается под одеялом. Теперь утро может стать добрым. С пониманием, что он — тот, кому нельзя расслабляться почти никогда и нигде, — имеет моральную поддержку, пусть и не признает ее существование.

То утро домашнее, а потому доброе. Школьное утро, начинавшееся через пару часов, имеет другую характеристику — повседневное, то есть обязательно идентичное другим таким временным промежуткам. Утро множества приветствий, прелюдия к занятиям. Начало очередного длинного дня.

Стайка первогодок желает ему утра более рьяно, нежели другие, и Асано отвечает снисходительной улыбкой. Снисходительной, потому как почти все учащиеся пытаются хоть как-то оставить след в его памяти, чтобы в возможном будущем это стало маленькой помощью в открытии двери во взрослую жизнь. Подобная предусмотрительность — уже поступок идущего на правильном пути, однако, глупый из-за его заметности. Наивно-детский, потому что все, кто носит звание «школьник», являются, по сути, детьми, неважно каким опытом обладающие. Асано такой же, правда, он осознает, что в ежедневном посещении кабинета студсовета, теперь принадлежащем ему номинально, не имеется никакого смысла.

Он всегда появляется там первым. Случающиеся «осечки» скорее исключения из правил, нежели норма. Сначала Асано открывает кабинет, затем удостоверяется, что все, что нужно для работы студсовета, лежит на местах, проверяет сделанное за предыдущий день и, уже после, совершает «круг почета» по школе. После занятий он уже не приходит, но его действия играют на нервах студсовета и без его присутствия. Таким образом пока еще действующий президент позволяет новичкам ощутить всю тяжесть давления правил и обязанностей, которые совсем скоро на них обрушатся в полном объеме.

Но это лишь одна сторона медали. Обратная, пусть и в тени, имеет гораздо большее значение — контроль над всем, что ему подвластно. Как и на третьем году средней школы, Асано, перейдя в старшую, забирает бразды правления у отца и полностью захватывает власть в свои руки. Председатель, конечно, уже слепил из него идеального преемника, однако… Кто сказал, что нельзя подкидывать палки сыну в колеса?

Когда Асано завершает обход по школе, почти все члены студсовета уже присутствуют. Еще не заметив его появления, они что-то расслабленно обсуждают в небольших группах, говоря в полголоса, не мешая другим. Отличает атмосферу от той, что царит в суете обычного класса серьезность, собранность, и, конечно, поднимаемые вопросы.

— Доброе утро, Асано-семпай!

Взволнованно-звонкое приветствие будто бы на мгновение ставит на паузу время всех присутствующих. В следующую секунду на лицах всех, без исключений, появляются подобострастные улыбки и, едва ли не наперебой, школьники принимаются приветствовать президента. Даже те, кто когда-то учился в злополучном «Е», сумевшие перепрыгнуть несколько ступеней «пищевой» лестницы и теперь состоявшие в совете, не избегают этой участи. Конечно, они знают, что на самом деле Асано не святой, однако же, его растущей харизме почти невозможно сопротивляться. Исключением, пожалуй, является нынешняя зам. президента — Окуда Манами. Девушка смотрит на него с обожанием, но, по сравнению с другими, более нейтральным. Вдумчивым.

Кто бы мог подумать, что за какие-то три года эта нерешительная девушка изменится до такой степени, что найдет в себе твердость вынуждать других слушать и принимать ее точку зрения? Впрочем, скромные косички и аккуратные очки с овальными линзами никуда не исчезли, как и мягкость характера. Правильнее сказать, что она взрослеет, пытаясь пробиться сквозь скорлупу себя прошлой. Иногда Асано даже кажется, что, не пойди Сакакибара в другую школу, она смогла бы занять место его прошлого зама. Не сразу, конечно, на первый год, а вот второй и уж точно третий более чем возможно. Именно такое впечатление оставляет девушка, найдя свою собственную харизму.

Занимая принадлежащее ей место рядом со все еще действующим президентом, Окуда ясно дает понять, что «перерыв», выраженный в неспешном бормотании между собой, закончен и стоит стать собраннее. Младшеклассник, развеявшись атмосферу дружелюбия, тушуется и растворяется в окружающих. Остальной коллектив из будущих и еще действующих членов совета, сплачивается, принимаясь докладывать. Отчет их не долог — все, что по-настоящему стоит знать, содержится в подготавливаемом ими плане, так что они только проходятся по значимым новым деталям. Руководит всем этим, конечно же, будущий президент.

— Они хорошо стараются, — высказывает свое мнение Окуда. Как обычно, она сопровождает Асано в их класс. Иногда, когда отсутствует тема, она начинает разговор, чтобы занять тишину.

— Да, неплохо, — отзывается он, привычно пропуская девушку вперед вниз по лестнице, чтобы не мешать потоку других учеников. — Мы нашли подходящего человека мне на замену, но его руководство все еще местами оставляет желать лучшего.

— Ты хочешь невозможного, Асано-сан. Со дня выборов прошло не так уж и много времени. Ему нужно свыкнуться с мыслью, что теперь он будет главным.

Резонно подметив это, она отводит взгляд, зная, что это звучит как критика в его адрес, на что Асано обычно реагирует весьма неоднозначно, доказывая, что «обвиняющий» не прав. И он собирается опровергнуть ее слова, но не делает этого. Потому что Окуда права в отношении ученика со второго года. Будущий президент не носит фамилию Асано и, не имея подходящей этой фамилии подготовки и таланта, старается в меру своих сил. Просто сам Асано привык ставить планку другим если не наравне с собой, то достаточно высоко.

Девушка находит молчание в ответ странным, но все же понимает, что ее слова не отвержены и приняты, что не может не вызвать мягкой улыбки, которой она поприветствует одноклассников, входя в кабинет. В самый первый год это вызвало бы массу противоречивых эмоций, однако, школьники, когда-то состоявшие и в «А», и в «Е», проучившись в таком составе три года, хотя бы внешне, но сплочены и отвечают ей, если и не радостно, то вполне дружелюбно. Главным образом влияет смена обстановки и пара бойких совершенно новых лиц в коллективе, но, пожалуй, значимым является и никуда не исчезнувшее соперничество за главенство между Асано и Акабане. Оно более… спокойное и уважающее друг друга, вынуждающее последователей двух сторон следовать примеру.

Окуда занимает следующую после Асано парту, так что и тут они фактически не расстаются, правда, каждый занимается уже своими личными делами. Девушка заговаривает с ровесницами с других двух близких к ней парт и отворачивается. На Асано же обращают внимание все, кто ждет его прихода, чтобы хоть немного, но урвать его времени, чтобы пообщаться. И спросить его мнение о советуемых учителями книгах для подготовки к поступлению.

Последним, впрочем, почти что всегда, из учащихся объявляется Акабане. Хулиган вызывает своим появлением напряжение в атмосфере класса, но оно тут же сходит на нет, как только тот произносит привычное приветствие. За три года рыжий становится заметно уравновешеннее, однако окружающие все еще невольно держат себя рядом с ним в некоем напряжении. Правда, это касается только тех, кто учился в бывшем «А». Остальные в нем души не чают.

— Доброе утро, Карума-кун.

— Доброе… — Акабане широко зевает и садится на свое место — рядом с ней. — Окуда.

— Опять не выспался? — проявляет заботу девушка, и умело отводит взгляд на лежащий на парте учебник. Она уже перепроверила, но…

— Да, опять. — Тут он хитро улыбается и заговорщически шепчет, придвинувшись к ней поближе. — Соседи опять устраивали свои игры.

Никто этого не замечает, но Асано садится ровнее, слегка повернув голову в их сторону. Окуда краснеет, помня недавний рассказ рыжего, и пытается отнекаться от подробностей. Не срабатывает.

— Бесстыдники, честное слово! Так громко этим заниматься.

Нет никого, кто может помешать ему убивать время до начала урока, смущая соседку по парте, так что Акабане развлекается. Конечно, то, чем именно на самом деле занимаются «соседи» он так и не рассказывает. В конце концов, это самый приятный момент, и он хочет оставить напоследок осознание девушки, что она понимает все не так благодаря специально употребленным словам и выражениям.

— Нет. Прекрати вести себя как ребенок.

Без какого-либо раскаяния, Асано шлепает по чужой ладони, что вот-вот возьмет коробку с соломкой в шоколаде. Его голос громче, чем следует, осуждающе, как он и подразумевает, так что несколько человек отвлекаются от своих покупок, заинтересованно смотря на подростков. Акабане, уже было готовый защищать свои интересы в еде, реагирует мгновенно, поспешно ухватив Асано под локоть и, изображая безучастность, ведет его подальше от чужих глаз, однако и после этого ничего не говорит, лишь показывая возлюбленному язык. Вот если бы не общественное место…

— Мы договорились не покупать ничего лишнего, когда вдвоем, — констатирует факт Асано, спокойно обратившись к полкам с едой, давно привыкший к причудам Акабане. Тот хмыкает, сначала по привычке засовывая ладони в карманы, а затем, сняв солнечные очки, заглядывает однокласснику за спину, скучающе окидывая этикетки беглым взглядом. Ничего интересного. Точнее, ничего неполезного и вкусного.

Делая вид, что послушался, рыжий возвращается к стойке с соломкой в шоколаде. Цветастые коробки с надписью «новинка» все не выходят у него из головы, так что он не собирается бороться с желанием их заполучить. Оглянувшись по сторонам и, приметив расположение камер, хулиган присаживается на одно колено, делая вид, что завязывает шнурки. Подняться так, чтобы его руки не попали на пленку и быстро сунуть коробку в карман толстовки ему не составляет труда, так же, как и вернуться обратно к Асано и разочарованно состроить ему кислую мину.

— Следующая твоя очередь, так что купишь сам на свои деньги. — Над чем-то задумавшийся Асано ничего не замечает и даже сочувствует, так что Акабане едва усмиряет улыбку. Кража того стоит хотя бы из-за этого.

Впрочем, существование сладости обнаруживается по пути домой, неожиданно и внезапно — сжимая в одной руке тяжелый пакет с покупками, чтобы не держать свободную без дела, рыжий сует ее в карман, совсем забыв о содержимом. Под пальцами что-то предательски громко хрустит, заглушая шелест целлофана.

— Что это было? — любопытно, явно не подозревая о причине звука, интересуется пока еще в хорошем настроении Асано.

Не собираясь скрывать то, что все равно станет очевидно по возвращению домой, Акабане выуживает из кармана помятую коробку и игриво трясет ей в воздухе. Хлеб стучит о картон, порождая приятное шуршание. Отличник молча следит, как рыжий вскрывает упаковку и извлекает поломанные палочки, отправляя несколько себе в рот, а затем оставшиеся протягивает ему.

— Хочешь?

Однако вместо того чтобы взять предлагаемое, ладонь Асано тянется дальше, берясь за чужое запястье. Это неожиданно, но хулиган не теряется и тут же направляет конец самой длинной палочки ему в рот. Настоящий поцелуй не выходит — тот лишь хватается зубами за свободный край, скользит по шоколаду и, откусив самый кончик, отстраняется. Акабане разочарованно хмыкает, жуя оставленную часть палочки, любуясь припорошенным снегом бетоном, пропуская, как на лице Асано чуть съезжаются брови.

— Не понимаю, что ты находишь в этой безвкусице. — Не так уж и недовольно заключает он, шелестя своим пакетом, хотя, конечно, он предпочитает дорогой бельгийский шоколад этой подделке с пальмовым маслом. Рыжий, чувствуя, как температура щек приходит в норму, успевает как раз вовремя увидеть его красные уши — они проходят под фонарем. Над тем, действие ли это холода или же легкое смущение от банальности, они предпочитают не задуматься — ответ очевиден.

Следующий свет конуса освещает фигуру незнакомой школьницы с собакой, и атмосфера легкого конфуза сходит на нет. Видела ли она, что они едва не поцеловались? Узнала ли она их? Определенно нет, потому что даже не удосуживает их взглядом, когда проходит мимо. Выпуская облачка пара даже сквозь закрывающий почти все лицо шарф, она торопливо семенит в сторону более освещенной улицы. Под едва слышный скрип снега Асано и Акабане переглядываются, а затем одновременно улыбаются, словно безнаказанно совершили какую-то детскую шалость.

Будто кому-то только и есть дело, как смотреть за двумя старшеклассниками, проявляющими друг к другу аморальные для общества чувства — так видит Асано и довольно просто отпускает подозрение. Акабане же, помянув существование монстров, способных передвигаться со скоростью, неуловимой человеческому глазу, отметает это предположение с бОльшим трудом, пусть во встреченной девушке и не находится ничего подозрительного. Вбитые в средней школе навыки так легко не забываются.

Квартира встречает их приятным подскоком температуры благодаря оставленному включенным обогревателю. Акабане первым скидывает лишнюю одежду, снимает кепку и, вертя ее на одном пальце, проходит в гостиную — не его очередь готовить, так что и помогать нет причин. Усевшись за котацу, он наблюдает, как шуршащий пакетами Асано идет на кухню, а затем широко зевает. Пара мгновений в тепле действует лучше снотворного, так что, моргнув, он заметно удивляется, заставая возлюбленного уже в фартуке. Он задремал? Свистит чайник, раздается частое постукивание, что-то шкворчит. Рыжий моргает еще раз и смотрит на часы — циферблат утверждает, что он проспал ровно двадцать минут.

Условное разделение двух комнат перегородкой не скрывает происходящее благодаря широкому проему в ней, и Акабане имеет великолепную возможность сидеть, клевая носом, и следить за Асано. Точнее, его спиной и как мелко подрагивают плечи, пока он что-то нарезает. Выступающие из-за этого сквозь обтягивающую ткань рубашки лопатки, лишившиеся защиты пиджака, напоминают ему о вчерашнем вечере — причине, почему они оба не выспались. Задумываясь об этом, рыжий опять теряет счет времени, правда, в этот раз уснуть не успевает — Асано наконец-то оборачивается и сообщает, что ужин почти готов.

— Да, мамочка! — имитируя голос ребенка, передразнивает рыжий возлюбленного, когда тот добавляет, чтобы он шел мыть руки, но все же шевелится.

Через пару минут рыжий, подперев голову руками, уже вновь сидит за столом, правда, одеяло ему все же приходится убрать и прибраться, благо квартира отличается минимализмом вещей и навести бардак трудновыполнимо. Вновь уставившись в спину возлюбленного, в этот раз рыжий задерживается на его талии — две полоски ткани удерживают бантом фартук. Как ни странно, а именно Асано выбрал квартиру, имеющую японский дизайн, что не было бы так странно, не готовь он только европейскую еду. Фартук, конечно же, тоже западный. Простой белый, без изысков, от мыслей о котором Акабане неожиданно осеняет гениальной идеей для подарка на приближающийся день святого Валентина — новый фартук. Не такой, как когда-то на него самого цеплял Коро-сенсей, но смущающий не меньше, правда, не дизайном, а какой-нибудь надписью. Шоколадно-конфетный обмен между ними кончается, едва начавшись, из-за множества получаемого ими шоколада в подарок от других, так что это вполне свежая идея.

За перегородкой в руках Асано блестит острие ножа, кардинально сменяя направление мыслей Акабане. Уже прошло три года, а он вспоминает об этом каждый раз. Каждый раз, когда видит в руках возлюбленного холодное оружие, перед глазами возникают окровавленные ошметки мяса, укрепившие их отношения донельзя. В конце концов, вся эта «семейная» жизнь, которой они предаются, словно сну, порождена как лекарство от преступления, пластырь, скрывающий истинную суть их кажущейся наивной любви. Веселый детский рисунок на защищающей рану ткани идеально дурит внешне. К примеру, Коро-сенсея, обманувшегося и не сумевшего разглядеть в сознании своего ученика опьянение насилием. Впрочем, будучи убийцей сам, возможно, он только внешне порицает такие действия?

Невозможность понять глубину чужих мыслей одновременно интригует и выводит из себя и, если причины попустительства учителя для Акабане не являются чем-то поистине важным, то содержание головы Асано с каждым месяцем хочется узнать все сильнее и сильнее. Ведь, даже спустя три года, они не обмениваются глупым «Я люблю тебя» ни разу.