Кто-то покончил жизнь самоубийством, спрыгнув со школьной крыши. Событие потрясло всю школу. Поговаривали, что это была девушка, а причиной стала неразделенная любовь. Прогулявший этот день Акабане с неприкрытым интересом впитывал все слухи, что доходили до ушей, пока добирался до класса. Самому разузнать не выходило — он едва не опаздывал, придя в школу впритык. Задаваясь вопросом, почему об этом происшествии умолчал Асано, хранивший тишину со вчерашнего дня, Акабане вошел в кабинет. Не успел переступить порог, как ощутил на себе с десяток острых пронизывающих насквозь взглядов. Прежде, чем опомнился, они узнали в нем одноклассника и потеряли интерес.

Ответом пристальному вниманию стала прозрачная ваза с белыми цветами на предпоследней пустующей парте в ряду от окна. Прямо перед партой самого Акабане, так что ему не пришлось напрягать память, чтобы вспомнить тихую трудолюбивую соседку с удивительно красивыми длинными темными волосами. Она действительно была влюблена. Акабане был невольным свидетелем того, как она то и дело кидала украдкой взгляд в сторону среднего ряда. Акабане и сам частенько туда поглядывал. Сейчас эта парта так же пустовала, но, к счастью, лишенная цветов. Парта Асано. Теперь стало понятно отчего одноклассники были настолько напряжены и, словно невзначай, посматривали в его сторону. Разумеется, никто не знал истинной сути его отношений с Асано, однако их дружба была общеизвестна.

 По инерции пройдя к своей парте, Акабане сел. Бездумно уставился на букет, отчего-то ожидая, что тот исчезнет. Поверить, что он оказался по уши замешан в том, где обычные люди себя не представляют, даже ему, уже пережившему одну смерть, оказалось трудно. Совесть услужливо пожурила за будничный настрой поматросить слух и бросить, переключившись в разговоре с Асано на более интересный вчерашний «выходной».

Звонок заставил многих вздрогнуть. Учитель опоздал на несколько минут. Войдя, неловко извинился. Проверил посещаемость, упустив два имени, что не осталось незамеченным и начал длинный монолог об упускаемых возможностях. Несколько и без того едва державшихся девушек расплакались. Класс тут же загудел, начав обвинять в этом учителя, распаляясь еще сильнее, стоило тому начать попытки всех успокоить. Неожиданно кто-то негромко произнес: «виноват Асано». Повисла тишина.

— В этой ситуации нет правых и виноватых, — пришел в себя учитель. Постарался говорить твердо, — это трагедия, и все мы жертвы обстоятельств.

Акабане встал и во всеуслышание заявил:

— Вы не правы, учитель. Виноватый есть. Если бы она не сбежала, ничего этого бы не было, и классный час прошел бы как обычно.

Его слова вызвали настоящую бурю. Каждый стал высказывать свою личную точку зрения и в шуме голосов потонул и авторитет учителя. Воспользовавшись суматохой, Акабане покинул класс. Когда он проходил мимо соседнего кабинета, дверь неожиданно открылась и оттуда вышел учитель. Смерив Акабане презрительным взглядом, спросил:

— Куда ты? Уроки уже начались.

Акабане пожал плечами и, пойдя дальше, закинул сумку на плечо. В спину послышалось:

— Вернись в класс!

Не убыстряя шага, Акабане не послушался. Учитель, не став его догонять, направился в шумящий класс. Занимаясь бессмысленным самообманом, Акабане спустился на первый этаж, сменил обувь. Остановился перед выходом, всматриваясь сквозь прозрачное стекло двери на землю под палящим солнцем. Вышел под лучи в духоту и направился к воротам. Несмотря на середину лета и отсутствие ветра, по шее пробежал холодок. Акабане смахнул его и пошел в противоположную от дома сторону.

Дверь в дом Асано открылась прежде, чем Акабане позвонил в звонок у ворот забора. Встретившись взглядом с взрослым мужчиной, он опешил. Асано-старший закрыл за собой дверь и подошел впритык. Открывая ворота, сказал:

— Я тебя ждал, Акабане-кун. Проходи.

Последовав за мужчиной в дом, Акабане так и не поздоровался. Не спросил и почему тот днем не на работе. Так же молча разулся в коридоре, надел тапочки для гостей и уже было пошел к лестнице, как Асано-старший заговорил вновь.

— Он не хочет тебя видеть, поэтому будь понастойчивее.

Обернувшись, Акабане кивнул и ступил на лестницу. Было твердо зашагал по ступеням, но ноги предательски отказались топать, чтобы заранее сообщить о своем приходе. Удерживаемые мысли наконец-то вырвались наружу. Некстати загалдели, предлагая поставить себя на место обоих Асано. Акабане все-таки перешел на быстрый шаг и за пару секунд оказался у нужной двери. Стукнул раз по косяку и, не дожидаясь, открыл. Мысли испугались тишины и умолкли.

Асано сидел за столом, привычно ровно держа спину. Что-то начав говорить обернулся и так и застыл с открытым ртом. В руках его был учебник. Японский. Это успокаивало. По крайней мере он был достаточно в себе, чтобы попытаться сбежать в знакомое отвлечение.

— Привет, — неловко проговорил Акабане. Переступил порог и закрыл за собой дверь. Мгновением спустя обернулся, миролюбиво улыбаясь, — а я сегодня, как видишь, опять прогуливаю.

Асано перекосило.

— Это он тебя позвал?

— Он? — Акабане сделал паузу, — твой отец? Не, я додумался прийти сам раньше. Знаешь, волновался и все такое. А у вас с отцом все-таки начались сподвиги?

Съязвить натурально не вышло. Асано лег на стол, подложив под голову руки. Выдохнул:

— Уйди, пожалуйста.

— Ни-ког-да.

С каждым слогом делая шаг, Акабане подошел со спины. Обвив шею руками, навалился всем весом. Некоторое время они молчали.

— О чем ты думаешь? — сдался первый Асано.

— Что будет, если твой отец принесет нам чай и застанет нас.

— Ничего не будет, — он двинул плечами. — Слезь, ты тяжелый.

Послушавшись, Акабане отстранился. Выдвинул Асано вместе со стулом из-за стола и, сев сверху, обнял.

— А если так?

Асано вздохнул, обняв в ответ, уткнувшись лицом в плечо. Нежничали они не настолько часто. Совесть кольнула в бок за наслаждение ситуацией.

— Это не твоя вина.

— Знаю, — слишком быстро ответил Асано.

— И можешь прекратить строить из себя сильного.

— Нет.

Акабане прижался плотнее. На его месте он вел бы себя точно так же.

— Говорю тебе, поплачь.

— Не хочу.

Задумавшись, Акабане умолк. Погладив Асано по спине, ощутил, как мелко задрожали чужие руки, крепко державшиеся за плечи. Все-таки не представляя себя на его месте, Акабане сдался. Стараясь придать голосу беззаботности, заговорил:

— Пойдем на свидание. Съездим в парк аттракционов. У меня столько денег нет, так что попросим у твоего отца.

— Очень смешно.

Способ оказался правильным. Оставалось закрепить.

— А потом пойдем ко мне и… а, родители приезжают, нельзя, застанут еще. М… в отель? Шиковать, так шиковать. Таки стоит просто стащить у твоего отца кошель, а извинения он потребовать побоится. Как тебе идея?

Асано не ответил, но и не нужно было. Продолжая болтать, все больше погружаясь в фантастические бредни, Акабане увлекся. Недостаточно, чтобы пропустить, как чужое дыхание начало выравниваться. Когда Асано засопел, он замолк. Немного помолчал, подбирая слова. Сказал то, что никогда открыто не произносил:

— Я люблю тебя.

Чуда не произошло и Асано не вскочил. Любовь всегда приносила излечение только в сказках. В реальности эгоизм толкал захватить себе как можно больше другого человека.

— Знаешь, это было очень неловко. Мог бы ответить.

— Она так же сказала это… «я люблю тебя», — хрипло выдохнул в шею Асано, — а затем извинилась.

— За что?

— Я сказал ей, что у меня уже есть любимый человек.

Акабане внутренне фыркнул. «Любимый человек» звучало так фальшиво-отстраненно. Но одноклассница определенно была хуже этих слов.

— Какая дура. Призналась, получила отворот-поворот, а затем решила остаться в твоем сердце хоть так. Даже не подумала попробовать тебя отбить.

Акабане почувствовал, как начинает злиться, прямо как в классе, когда во всем обвинили Асано. В этот раз на самого Асано, думающего, прямо как та и хотела, лишь о погибшей.

— Разумеется, у нее бы ничего не вышло, но она же об этом не знала. Я бы на ее месте все мозги тебе выел и заставил влюбиться, а потом признаться первым.

Не зная, шутит ли, или говорит правду, Акабане так бы и продолжил, как неожиданно Асано под ним зашевелился.

— Ты мне ноги отсидел.

Подняв голову, Асано одарил его непонятным взглядом. Готовым плакать не выглядел и Акабане искренне улыбнулся.

— Спасибо. За то, что ты есть.

Стоило бы сказать что-то смешливое, но Акабане отчего-то смутился. Чувствуя, что его как будто самого начнут сейчас утешать, он выдал:

— А в парк аттракционов все-таки пойдем. Тебе срочно нужны уши Микки Мауса.

— И кто теперь дурак?

Ответ был очевиден.

— Ты, разумеется. Они тебе очень идут!