Если бы кто-то спросил Фукузаву о том, что способно его напугать, он ответил бы чем угодно, только не правдой. Его правда прямо сейчас сидела и вдумчиво рисовала, судя по всему, планы Мори на будущий рабочий день. Иначе Фукузава не мог объяснить изображение мёртвого мафиози в окружении многочисленных бабочек и цветочков. Расспрашивать же о деталях почему-то не хотелось.

Мори был страшен во многих проявлениях – необходимое и очень полезное качество для человека, руководящего, по мнению Фукузавы, оравой неуравновешенных головорезов. До определённого момента своей жизни он был уверен, будто на него самого этот эффект не распространяется. Здравое опасение, готовность к удару, подозрительность, осторожность, беспокойство – ещё множество других чувств, но только не иррациональный страх. Всё же они провели бок о бок достаточно много времени, чтобы Юкичи научился «отделять зёрна от плевел», как выражался сам Огай.

Определённый момент наступил, когда Фукузава впервые за период их совместной жизни заболел. Этого одного раза хватило с лихвой, чтобы он поклялся себе, что о втором Мори никогда не узнает. Потому что операции по вытаскиванию пуль, зашиванию ран и вправлению суставов не шли ни в какое сравнение с тем, как он лечил обычный грипп.

Дважды Фукузаве удалось обвести своего домашнего медицинского тирана вокруг пальца: отговориться деловой поездкой, закрыться на несколько суток в отеле и ударными темпами избавиться даже от намёков на простуду. Но вчера что-то пошло не так. Уже почувствовав лёгкое недомогание, Фукузава приготовился к позорному бегству, но стоило один разочек не сдержаться и чихнуть, как на него снизу вверх уставились два больших голубых глаза, от взгляда которых внутри всё похолодело. Маленькая ручка крепко сжала подол его домашней юкаты, а за спиной послышались приближающиеся шаги и ехидно-угрожающее: «Вот ты и попался». Итог закономерный: Мори уехал по делам, а на случай, если Фукузава всё же попытается сбежать, оставил его дома под самым надёжным присмотром.

– Дай! – из размышлений его выдернул звонкий требовательный оклик Элис, указывавшей пальчиком на коробку фломастеров, лежащую от неё слишком далеко.

Требование было выполнено без единого слова, но девочку это, кажется, совсем не смутило. Теперь она была занята рисованием какого-то жуткого зубастого монстра.

«Ёкай», – подумал Юкичи.

– Это ты! – безаппеляционно сообщила Элис, демонстрируя свой труд.

С бумаги на Фукузаву посмотрело нечто. По виду оно напоминало скорее доисторического саблезубого дикобраза, нежели волка, но говорить об этом вслух желания было ещё меньше, чем спрашивать о трупе мафиози на лужайке. Выразив девочке сдержанную благодарность и похвалу, Фукузава вновь вернулся к чтению, мысленно понадеявшись, что на этом их взаимодействие друг с другом на ближайшее время окончено.

Встретившись с Элис впервые, он шутливо (или нет) сравнил Мори с Гамельнским Крысоловом, выкравшем для сомнительных целей обычного ребёнка. Открывшееся Фукузаве знание об истинной сути этого ребёнка раза в два прибавило вопросов и предположений; озвучить добрую их половину он так и не решился. Во многом из соображений тактичного невмешательства в чужие странные наклонности. К настоящему же моменту он успел пройти все этапы отношения к маленькой Vita Sexualis: от равнодушного игнорирования и восприятия её исключительно как чужой способности, через шутки про любовь Мори к играм в куклы, и до пугающих подозрений, что Мори всё наврал, что кукла совсем не кукла и обладает собственным независимым сознанием.

Наверняка было понятно только одно: Фукузава ей нравился.

– Ты странный, Юки-чан, – вдруг произнесла девочка, не отрываясь от своих увлекательных художеств.

– Фукузава-сан, – машинально поправил тот, нахмурившись, и добавил: – Это почему?

– Какой нормальный человек будет читать книгу, держа её вверх тормашками? А ты всё утро так читаешь. Зачем очки надел только. Кстати, Ринтаро говорит, что в очках ты выглядишь… – девочка осеклась и приложила палец к подбородку, будто припоминая.

Что по этому поводу мог сказать Ринтаро, Фукузава знал не понаслышке, а потому поспешно перебил предполагаемый эпитет:

– Это такая техника чтения.

Но книгу всё же перевернул. День обещал быть долгим.