О том, что спорить с Мори – гиблое дело, честных людей следовало бы предупреждать заранее и каким-нибудь совсем уж очевидным способом вроде надписи на лбу. Мол, берегись, ты сумеешь его переспорить только если убьёшь! Хотя, по мнению Фукузавы этот способ с ним тоже был бесполезен. Поганец всё равно окажется прав и следующие лет десять будет приходить в кошмарах с глумливой ухмылочкой и своим фирменным «а я же говорил», от которого каждый раз сводило челюсть. Но Фукузава – закалённый воин, прирождённый боец, не сдающийся трудностям, не ищущий лёгких путей, человек чести, и… он проспорил.

Несмотря на очевидный проигрыш одной стороны, уговор был обоюдным, простым и заманчивым до странного: Юкичи позволяет сделать себе массаж на чужих условиях, Огай же выбирается из европейских тряпок и надевает что-то традиционное. Это вызывало массу подозрений. Первое предположение – массаж путём наложения табуретки на голову давнего соперника – было сразу же отметено по причине несвойственной Мори банальности.

В конце концов, на энгаву Фукузава ступил со всей тяжестью своих сомнений, нарочно предупреждая о своём присутствии скрипом. Мори вышел, будто ждал условного знака, вальяжно качнул бёдрами, облокотился плечом о дверной проём и окинул гостя оценивающим взглядом вроде тех, которыми встречают посетителей хозяйки борделей. Расчётливость с налётом томной пошлости, вызывающее равнодушие и провокационно ослабленный оби. Известно, для каких целей. Впрочем, озвучивать эту ассоциацию было бы способом самоубийства похлеще описанных в книжонке Дазая, поэтому Фукузава предпочёл молчаливое созерцание – свою часть уговора Мори сдержал и сделал это великолепно. Или же ему просто очень шли цветастые юкаты из дорогой тяжёлой ткани, а Юкичи нравилось пялиться на боссов преступных организаций в красивых тряпках. Что тот, кроме прочего, умеет обращаться с кисеру, Фукузава не знал, но спросить забыл, отвлёкшись на держащие её пальцы. Скрипачи с таким же извращённым изяществом держат смычки.

– Упёртый болван, – Мори вдруг недовольно нахмурился и затянулся.

Будь сила взгляда чуть более материальной, во лбу у Фукузавы непременно появилась бы дыра, но к счастью (или к сожалению), стоящий перед ним мужчина предпочитал для этих целей пистолет.

– Всего лишь не вижу смысла в особенной одежде ради обычного массажа, – равнодушно отрезал он с полным осознанием факта, что массаж на условиях Огая точно не может быть обычным.

Мори лишь насмешливо выгнул бровь, многозначительно хмыкнув, и кошмарно эротично приоткрыл губы, чтобы выдохнуть облачко дыма. Невольно завороженный Фукузава смотрел и перекатывал в голове рассеянную мысль о том, есть ли на нём хоть что-то под этой юкатой. С него ведь станется.

В комнате пахло чем-то мускусным и дымно-терпким – едва уловимо, но достаточно, чтобы Фукузава, оказавшись внутри, безошибочно угадал сандал. Всё вдруг стало интереснее, когда Мори отдал короткий приказ:

– Раздевайтесь.

Приглушенный свет идеально сочетался с обманчивой ленцой в его движениях, но холодный тон голоса резонировал с тёплой атмосферой примерно как расплавленный воск с кожей. Думать об этом было опасно. Особенно под выжидающим, просвечивающим, словно рентген, взглядом напротив. Фукузава сморгнул и нахмурился, медленно высвобождаясь из рукавов, но Мори это явно не устроило:

– Оби, Фукузава-доно. Или вы предпочитаете, чтобы я сделал всё сам? Ну же, не стесняйтесь. Я же не стриптиз заставил вас танцевать.

– Массаж, я помню, – мрачно отозвался тот, но узел оби всё-таки распустил, позволяя одежде сползти вниз.

Наиболее уместным звуком стал бы пошлый присвист, но его не последовало. Впрочем, это не помешало Юкичи почувствовать себя ужасно неуютно под чужим облизывающим взглядом.

– Как поэтично.

Фукузаву порядком раздражала склонность Мори отпускать реплики, не поддающиеся пониманию и не имеющие никакой видимой логической связи с происходящим. Сразу возникало чувство, будто ты – пустое место, а ещё куча глупых вопросов, ни на один из которых этот хитрый лис не отвечал. Может, именно поэтому Юкичи упрямо поджал губы и целиком проигнорировал сказанное.

– Неужели на этот раз без вопросов?

Мори обошёл его со спины, не прикасаясь, но по обнажённым бёдрам словно бы мазнуло лисьими хвостами. По крайней мере, именно так Фукузава предпочёл трактовать свой собственный взгляд на чужую задницу. Хвостов ожидаемо не наблюдалось. На этот раз.

– Значит, тебе всё же нравится, когда я их задаю?

Само собой, ответа снова не последовало. Вместо него на плечи с нажимом опустились ладони с беззвучным приказом – «сядь», – которому Фукузава нехотя повиновался и пожалел об этом спустя ещё долю секунды: на глаза легла плотная тёмная повязка. Чужое смятение и беспокойство Огай считал с хищнической скоростью – через прикосновения, сквозь кожу и, кажется, чем-то ещё, что наукой принято отрицать.

– Не нервничайте и расслабьтесь. Вам понравится, беспокоиться не о чем.

Вкрадчивый голос прозвучал совсем рядом, по-демонически из-за левого плеча и, конечно же, Юкичи не поверил ни единому слову. Почти. Почему-то с Мори всегда остаётся это абсурдное «почти». Что ж, пришло время вспомнить многочисленные тренировки с закрытыми глазами – тело уже отреагировало, постепенно дополняя потерянный канал восприятия.

Ладони у Мори узкие и тёплые. Пальцы длинные и цепкие. Шорох дорогой ткани за спиной, по-кошачьи мягкие шаги по татами, мимолётное движение воздуха слева и шлейф из самых разных запахов – Фукузава уловил каждую мелочь и воссоздал почти совершенный вид комнаты и чужих действий в ней. И всё это смешалось в кашу, когда от седьмого позвонка вниз скользнула кисть, оставляя след из чего-то горячего и ароматного. Кажется, вздоха Фукузавы, прогнувшегося под её кончиком, как под ударом.

– Тебе нравится, Юкичи?

Обращение по имени прошлось тёплой волной по уже намеченному следу.

– Почти ничего не почувствовал, – солгал он, затылком почуяв чужой опасный прищур.

«Ложь».

Иероглиф лёг на всю спину – словно невидимое клеймо, постепенно обтекающее благоухающим горячим маслом. Четырнадцать черт – четырнадцать проклятий и одно осознание, зачем Мори понадобилась его полная нагота.

– А теперь?

– Теперь гораздо… Чётче.

Ехидная усмешка осела то ли похвалой, то ли пятнадцатой чертой – мягким, целомудренным поцелуем на плече, заставившим сердце биться ещё чаще.

– Люди часто становятся искреннее, если снять с них одежду. Но ты всё равно скупишься. Неужели я не достоин твоей честности, Юкичи?

Непослушная кровь, непослушное дыхание, и очень непослушный Мори за спиной со своей чёртовой кистью – всего этого почему-то оказалось слишком много для одного изголодавшегося волка. А Мори показалось слишком мало одного иероглифа.

«Прикосновение».

Ладоней к коже напрямую, ткани чужой юкаты к бёдрам, а ещё языка к шраму на лопатке. Фукузава вздрогнул, кажется, всем телом, на что послышалось тихое, буквально сочащееся самодовольством:

– Так-то лучше.

Мори не трогал, не ласкал и не соблазнял. Он пробирался под кожу, выворачивал наизнанку нутро и силой отбирал то, что ему было нужно. Своим языком и губами Мори касался не шрамов Юкичи – оголённых нервов, пробуя на вкус чужое истончающееся терпение. Он один умел его выпить до конца в рекордные сроки. Но сегодня Фукузава сорвёт дерзкие лисьи замыслы вместе с юкатой.