«Чем он меня отравил?»

Телом владела слабость, он ничего больше не мог чётко рассмотреть, сознание медленно погружалось во мрак.

«Я умираю».

Он рухнул на землю и уже вовсе не способен был ничего видеть, всё обратилось в черноту. Последним, что он услышал, прежде чем окончательно потерять сознание, стал мягкий саркастичный голос, прошептавший ему на ухо:

— Ты не умираешь, Итачи, но проснёшься уже в аду.

***

Болезненные ощущения. Верёвки на руках и ногах. Что-то мягкое под щекой. Сатин. Кровать. Он был привязан к ней. Что-то тяжёлое. Что-то сидело у него на спине. А потом раздался всё тот же мягкий саркастичный голос:

— Так-так, очнулся наконец. Проснись и пой, брат.

Веки были неподъёмны. В голове — кошмарная усталость. Он постарался разлепить ресницы и осмотреться. Всё казалось размытым, но постепенно обретало четкость, и мир медленно возвращал себе нормальные очертания и цвета. Маленькая комната, большая кровать, алые сатиновые простыни. Он постарался шевельнуться, но увы: путы оказались слишком тугими.

— Куда-то собрался, брат? Поздно, теперь ты мой.

Интересно, подвластна ли ему сейчас речь? Он решил попробовать:

— Са-... Саске... чт-... что ты со мной сделал?

Мягкий смех. В воображении встала лёгкая саркастичная улыбка младшего брата.

— После победы над тобой я дал тебе один препарат, Итачи. Теперь ты не сможешь сражаться. Ни одно дзютсу не используешь. И даже на тайдзюцу силёнок не хватит. Ты слаб, — смех стал громче и зловещее.

Итачи почувствовал, как сидящий на нём пошевелился, а потом ощутил на своём лице его горячее дыхание.

— Теперь твоя очередь бояться, Итачи, твоя очередь кричать. Я заставлю тебя молить о пощаде, но её не будет.

Теперь разум немного прояснился. Он стал получше видеть, слышать и чувствовать. Но по-прежнему не было сил двинуться. Проклятые верёвки. Проклятый саркастичный смех.

— Ты мечтал об этой минуте, Саске? Прямо-таки лучишься счастливым волнением.

— Счастливым? Итачи, ты правда думаешь, я когда-нибудь ещё смогу быть счастлив? Думаешь, я когда-то знал, что такое настоящее счастье? Думаешь, я теперь когда-нибудь познаю, что это такое? После всего, что ты со мной сделал?

Итачи вздохнул.

— Саске... я никогда не стремился причинить тебе боль-... — на него обрушился тяжёлый удар. Потом ещё один.

— Как ты смеешь это говорить, больной ублюдок, как смеешь... — Саске задыхался, крича так громко и так страшно гневаясь, что ему не хватало воздуха.

— Если так сильно меня ненавидишь, почему просто не убьёшь? — прошептал Итачи.

Саске бросил ему гневный взгляд. А потом улыбнулся.

— Но ведь так не весело.

А потом его улыбка внезапно исчезла, и он стиснул кулаки под вторгающиеся в сознание болезненные воспоминания.

— За то, что сделал со мной, ты заслуживаешь куда худшего, чем просто быструю смерть. Сперва ты пострадаешь, как страдал я.

— Ты про то чудесное время, которое мы проводили вместе, когда ты был маленьким? — теперь Итачи улыбался. «До чего милый, — подумал он. — Ты был таким милым, малыш Саске, и ты по-прежнему милый».

Боль. Ещё больше жёстких ударов. Саске кричал, как сумасшедший. Ещё больше боли.

— Чудесное для тебя, отбитого извращенца! — Саске опять едва мог вздохнуть, сердце у него бесновалось на грани разрыва, глаза сузились в щёлки, а кулаки били Итачи снова и снова. — Я навечно сотру с твоей физиономии эту идиотскую улыбку!

А Итачи всё улыбался, хотя по подбородку уже потекла струйка крови.

— Вызываешь у меня улыбку каждый раз, как взгляну на тебя. Даже когда ты зол, когда ненавидишь меня, когда смеёшься или плачешь — мне всегда хочется улыбнуться.

Саске прекратил его бить и несколько секунд сохранял молчание. А потом вновь принялся бить и кричать:

— Закрой рот, я не желаю слушать это дерьмо. Сейчас ты будешь наказан за всё, что натворил, что убил клан и-... и-... что вытворял со мной все те ужасы всякий раз, как приходил по ночам в мою комнату. Всё, чего ты когда-либо хотел, это принести мне страдания. Как можно больше. И ведь одного раза тебе не хватило, ты просто не мог насытиться моей болью и повторял всё почти каждую ночь.

Вмиг Саске прекратил избиение и просто сидел на постели, схватившись за голову и зажмурившись.

— Зачем? — практически шёпотом спросил он, закрыв ладонями лицо.

— Дело не в том, что я специально хотел сделать тебе больно, — сказал Итачи и подождал на тот случай, если Саске опять раскричится и продолжит избиение, однако тот не шелохнулся, потому Итачи продолжил: — Я просто не мог устоять. Ты был таким восхитительным. Смотреть на тебя, прикасаться к тебе, мечтать о тебе — я не мог отогнать мысли об этом. Меня просто пожирало желание к тебе.

Саске трясло.

— Как ты мог... — прошептал он. — Всё, чего я хотел, это твоего внимания, твоего признания, чтобы ты меня любил и принимал. А ты просто пренебрегал мной, держал от себя подальше, до тех пока не начал вытворять со мной все те ужасы...

Итачи вздохнул.

— Ты просто сводил меня с ума, Саске. Поначалу я пытался сдерживаться, но это оказалось непосильно. При каждом взгляде на тебя я хотел тебя так сильно, от каждой твоей улыбки у меня всё переворачивалось внутри. От твоего голоса, когда ты называл меня нии-саном, бросало в дрожь, а всякий раз, как ты обнимал меня, я умирал. Я пытался тебя избегать, но не смог этого выносить. Каждый день ты был рядом, я слышал твой смех в саду, твои шаги, когда ты бежал через весь дом в поисках меня, и я понял, что больше не смогу держать руки при себе.

— Хватит! — Саске перестал дрожать. На лице его возникла кривая усмешка, а в глазах — алое сияние шарингана. — Ты за это поплатишься, — он отошёл, но уже через несколько секунд вернулся, держа что-то, чего Итачи не мог видеть.

— Аааа! — Тело пронзила боль. Снова. И снова.

— Скажи, что тебе жаль! — плеть зашипела у Саске в руке и ещё раз стегнула тело Итачи. — Скажи это, чудовище!

— Я не могу жалеть о том, что доставляло столько удовольствия. И мне кажется, иногда ты его тоже получал, — голос Итачи был спокоен, несмотря на боль.

— То, что ты добивался от меня идиотской физиологической реакции, не значит, что ты мне нравился! — взбеленился Саске.

— Всё не было так уж по-идиотски, когда ты кричал моё имя от удовольствия, — улыбнулся Итачи, наслаждаясь воспоминаниями.

— А теперь ты будешь кричать моё от боли. Я больше не твой уке! — Саске яростно лупил его плетью. — Скажи это, скажи, что сожалеешь! — ещё удар. — Говори, тварь, — он врезал плетью ещё сильнее.

Было больно, но про себя Итачи подумал: «Ну хорошо, Саске, я сыграю в твою игру».

— Я сожалею, Саске.

Наконец-то Саске остановился.

За пределами маленького дома сгущалась темнота. В окно Итачи увидел, как мягкое светло-голубое небо переплавляется в более насыщенный тёмный цвет, и последние проблески заката тают в наступающей ночи. В сумерках он не видел лица Саске — лишь только его силуэт и мерцающую красноту шарингана.

Саске принялся зажигать свечи.

— Хочу света, хочу видеть твоё лицо и его выражение, когда я буду тебя унижать.

Когда загорелись все свечи, он уставился на распростертое тело на кровати. В прекрасной физической форме, с безупречной кожей, сейчас раскрасневшейся от плети; длинные волосы беспорядочно рассыпались, тёмные глаза с длинными ресницами наполовину прикрылись веками. «Всё же чертовски хорош собой, — подумал Саске. — Злой, но прекрасный, чёрт его побери, чёрт побери его учиховскую горячесть и чёрт побери мою, ведь это из-за неё он тогда вытворял со мной невесть что. Что ж, теперь из него получится замечательный уке».

Саске разделся. Затем разрезал верёвки на руках и ногах Итачи, освобождая его.

— Даже без верёвок ты ничего не сможешь сделать, не сможешь бороться, потому что препарат истощает твою чакру. Сейчас у тебя нет ничего: ни шарингана, ни дзютсу, ни даже сил для тайдзюцу. О да, замечательный препарат. Уход к Орочимару был не напрасен. Теперь ты мой раб, подчинись, иначе я буду тебя пытать.

— Ты и так всегда был для меня пыткой, Саске, сладкой пыткой, — Итачи взглянул на обнажённое тело Саске, на его горящий за чёрной чёлкой шаринган, яростное выражение на лице. «Он изменился», — подумал Итачи. Стал выше, сильнее, жёстче, его глаза — когда-то такие детские и невинные — стали такими злыми теперь. Но он по-прежнему ужасно милый и всегда таким будет, от этого он становится ещё горячее.

Саске сграбастал Итачи за волосы и стащил с кровати.

— На колени, сука.

Итачи не шелохнулся. Саске ударил его в живот и силой поставил коленями на деревянный пол, всё ещё держа за волосы.

— Соси.

Итачи просто смотрел в упор на то, что находилось у него перед лицом, большое и твёрдое, но ничего не предпринимал.

— Я сказал соси! — Саске залепил ему пощёчину.

— Он не был таким большим, когда я видел его в последний раз. Впечатляюще!

— Засунь свою дурацкую улыбочку куда подальше и соси, иначе я выбью из тебя всю дурь!

Итачи наконец-то приступил к тому, что ему велели.

Саске застонал, ощутив его тёплые губы и язык, и постарался не закрыть глаза, а смотреть Итачи в лицо, смотреть, как тот подчиняется его приказам. Потом отодвинулся, чтобы поцеловать Итачи, укусить в губу до появления вкуса крови, а затем вновь втолкнулся ему в рот.

— Соси, — скомандовал он. — А сейчас только полижи. Теперь самый кончик... Теперь целиком... Медленнее... Быстрее... Медленней. Быстрее... аааа... быстрее... быстрее.

Итачи оказался чертовски хорош в этом.

— Ааах, — Саске не смог больше терпеть и кончил, забрызгав Итачи лицо и попав в рот, и частью забрызгав пол. — Проглоти, — хлёсткий удар по лицу. — Я сказал глотай! — Саске ухмыльнулся, услышав, как Итачи проглотил то, что было во рту. — А теперь слижи с пола.

Итачи просто смотрел на него. Саске взял плеть и принялся лупить Итачи до тех пор, пока тот не подчинился. Как только приказ был исполнен, Саске сел на стул и закрыл глаза.

Итачи, слабо двигаясь, забрался на кровать. Осмотрелся вокруг. Красные стены, красные с гигантским рисунком чёрного дракона раздвижные двери, ведущие внутрь дома; чёрный деревянный пол, массивная кровать, застеленная красным сатином; красные свечи и — как ни странно — стеклянная раздвижная дверь на террасу. Итачи был несколько удивлён. С каких пор младший брат пристрастился к таким цветам и что это за место?

— Ты ждал этого момента все эти годы, не так ли, Саске?

Нет ответа.

— Это не месть. Ты просто хотел меня, признай же это.

По-прежнему без ответа. Саске даже не открыл глаза.

— Даже трахая свою маленькую розовласку, ты не переставал думать обо мне — не спрашивай, откуда я всё знаю. У меня свои источники, и я в курсе многих событий твоей жизни, — Итачи ожидал какой-нибудь реакции, но Саске сохранял молчание, так что он продолжил: — А когда трахал своего лучшего друга — того сумасшедшего блондина — разве ты не кричал моё имя, кончая в него?

Вот теперь Саске подскочил и в ярости лягнул стул, на котором только что сидел. Посмотрел на Итачи и ещё пуще рассвирепел, когда понял, что Итачи пялился на него и трогал себя всё то время, пока говорил.

— Больной ублюдок! Это ради мести, и ты поплатишься за всё содеянное! Я тебя выебу, изобью, прикончу. Ты видимо думал, что ничего тебе за это не будет, да? — Саске расхохотался. — Глупый старший брат, я буду тебя пытать, ты себе даже не представляешь, насколько я тебя ненавижу. — Он схватил плеть и возобновил избиение. — Умоляй меня, моли о пощаде, ублюдок, я убью тебя!

Итачи всё молчал.

— Тебе мало? Так получи ещё.

Снова и снова свистела плеть и звонко хлестала тело Итачи.

— Будь ты проклят Итачи, я заставлю тебя орать от боли, я тебя сломаю, — ещё больше яростных ударов плетью.

Итачи скорчился на кровати, прикрыл голову руками, чтобы защитить лицо, но не издавал ни звука.

— Тебе ведь это нравилось, да? Быть старше, сильнее, быть предметом всеобщего восхищения. Да только никто не знал, что ты вытворял со мной каждую ночь, какую боль причинял, каким жалким и несчастным меня делал. А теперь ты будешь кричать, будешь плакать, я тебя сломаю, будь ты проклят, я тебя сломаю! — Саске приостановил порку, чтобы перевести дух.

Итачи отнял руки от лица и взглянул на него снизу вверх сквозь спутавшиеся пряди чёрных волос. В глазах не было злости — лишь печаль.

— Я сломан, Саске. И сломался уже давно. Желать тебя так сильно, но не обладать тобой — вот что меня сломало. Получив тебя, но видя в твоих глазах ненависть всякий раз, как я делал тебя моим, я ломался ещё больше. А когда я оставил тебя и мы больше не виделись, это окончательно меня уничтожило. Моё сердце разорвано на части и ничто его не восстановит, кроме тебя, — Итачи выпрямил руку, чтобы дотянуться до лица Саске, но тот оттолкнул его и стегнул плетью.

— Как будто мне есть дело до твоих чувств. Я хочу твоей боли, отчаяния, крови и унижения. Мне всегда было на тебя плевать.

Это была ложь.

— И мне плевать сейчас, — Саске сделал паузу. «Плевать, плевать, плевать», — повторил он несколько раз, словно бы стараясь убедить самого себя.

Он схватил плеть и начал хлестать. Потом отшвырнул её прочь, взобрался на кровать и вцепился Итачи в горло. Итачи не мог дышать, он ощущал, как Саске лижет его в щёку, кусает в губы, а потом шепчет в ухо:

— Будь ты проклят. Я убью тебя, я теперь ещё хуже тебя, я ничего не испытываю, кроме ненависти, ты превратил меня в монстра, я убью тебя, убью!..

Наконец-то Саске отпустил его и ухмыльнулся.

— Но сперва я с тобой поразвлекусь, — у Саске снова стоял. — Большой, говоришь. Готов поспорить, что больше твоего. Я теперь во всех отношениях лучше тебя, сильнее, больше. Я сражаюсь лучше и трахаюсь лучше тебя, брат, — он шлёпнул Итачи по заднице. — Сейчас ты убедишься, насколько я лучше тебя, и это будет очень больно. Можешь умолять меня остановиться, но это не поможет. Теперь ты боишься? И не зря, ведь я постараюсь сделать побольнее. Проси пощады! — захохотал Саске. — Говори, тварь, — он залепил Итачи оплеуху и с силой ударил кулаком. — Умоляй меня!

— Саске, пожалуйста, не надо, — прошептал Итачи и зарылся лицом в подушки, извиваясь от боли, а про себя думая: «Если его это заводит, я скажу всё, что он пожелает».

Улыбка Саске стала шире. Одной рукой он сцапал Итачи за волосы, другой за задницу и грубо вломился внутрь.

Жаркий, тесный, шёлковый рай.

Саске потянул Итачи за волосы, врезал ладонью по заднице, оставляя ярко-красные следы пальцев, и с силой вбился в его тело.

— Нравится, сучка? Нравится быть уке, а? Моли пощады, умоляй меня и кричи.

— Пожалуйста, нет, — простонал Итачи, а в голове у него билось при этом: «О да, да, да, ещё, о боже...»

Большой, твёрдый, наполняющий его до предела — потрясающий!

Стоны Итачи превратились в крики.

Саске начал вбиваться в него быстрее — и ещё быстрее, когда услышал его крики. Потянул Итачи за намотанные на кулак волосы, безжалостно тараня его тело.

— Порву тебя на части, переломаю кости, разорву, проткну до самого твоего гнилого сердца и оставлю от тебя одни кусочки, — Саске просто упивался происходящим. — Кто теперь сильнее? — он слышал, что крики Итачи набирают громкость, и надеялся, что это от боли. Но он не мог видеть выражения на лице Итачи и румянца на его щеках. В них читалась боль, но не только она.

Саске остановился, наслаждаясь моментом.

— Скажи, что я лучше тебя.

Тишина. Жёсткий толчок.

— Ты лучше.

— Скажи, что сожалеешь и что заслуживаешь этого, — ещё одно мощное и резкое вторжение.

— Я сожалею.

Новый толчок.

— Скажи ещё раз, — ещё более жёсткий толчок. — Скажи! — жёстче и быстрее. Вбиваясь, шлёпая, кусая, впиваясь ногтями в кожу Итачи, оставляя болезненные царапины, вдалбливаясь, жёстче, быстрее. — Скажи! — жёстче, быстрее.

— Мне жаль, ну хорошо, мне жаль, аааах... я это заслужил, я сожааалею... аааа, накажи меня, я был плохииим... ааааааааах, Саске...

Жёстче, жёстче, жёстче.

— О да, скажи это, ты плохой... ааах... больной ублюдок, ненавижу тебя, Итачи, я убью тебя... тебя, аах... ааа, боже, аааааааааах...

Сердце колотилось, как бешеное, веки плотно сомкнулись, зубы и ноги глубоко вонзились в кожу Итачи, всё тело сотрясалось и неистово корчилось.

Пальцы Итачи впились в алый сатин. Особенная точка внутри его тела пылала, сознание взрывалось, и совсем скоро под крики Саске в его нутро хлынула горячая жидкость.

Саске вышел из тела Итачи и посмотрел на него, полностью расслабившегося поверх красного сатина, на его разметавшиеся длинные чёрные волосы, его кожу, заляпанную кровью из множества царапин; на его закрытые глаза, его длинные ресницы на разрумяненных щеках.

— Ты повержен. Я всегда хотел стать лучше тебя во всём, и теперь я стал. Лучше в этом, лучше в битве, во всём. Всегда хотел стать лучшим шиноби, чтобы убить тебя. И теперь я лучший. Я сражаюсь лучше, чем ты. Я лучший шиноби — скажи это, тварь. Скажи!

Тишина. Мягкий стон.

— Мммм, Саске... ты лучший сэме в мире. Это было потрясающе, о, как же хорошо...

Тишина.

— Какого чёрта!!! — Саске бил его, пинал и кричал: — Я убью тебя, ты, ничтожный уке, ты уке, и ты покойник!

А потом Саске просто отвернулся и сел на кровати спиной к Итачи, ничего больше не говоря.

— Теперь тебе лучше, Саске? — голос Итачи был мягок и спокоен. — Ты меня трахнул, избил и скоро убьёшь. Я ничего не смогу с этим поделать, так что считай, я уже мёртв, твоя месть осуществилась. Можешь ты посмотреть на меня и сказать, что тебе сейчас в самом деле лучше? Какова польза от достижения твоей цели? Исчезла ли теперь твоя боль, пустота в сердце и одиночество? И кошмары никогда к тебе не вернутся? Тебе действительно лучше?

Саске не смотрел на него и ничего не говорил. Ему не стало лучше. Боль, пустота и всё остальное, что Итачи упомянул, никуда не исчезло. Его затрясло.

Все связи с прошлой жизнью он безвозвратно уничтожил. Обратной дороги не было. И он пожертвовал всем ради этого? До сих пор его ненависть и цель поддерживали в нём жизнь. А теперь не осталось ничего. Лишь пустота.

— Наш клан... — услышал он голос Итачи у себя за спиной, — я не хотел его уничтожать. Это не было моим решением, но именно мне пришлось это сделать. Ты не можешь себе представить, через что я прошёл. Моя жизнь так же пуста и болезненна, как твоя, — Итачи смотрел на силуэт Саске в тёплом свете свечей, на очертания его тела, на блеск его чёрных волос. — И когда я делал это с тобой, мне нужна была не твоя боль, а только ты. Мне доставляло удовольствие не причинять тебе боль, а обладать тобой, делать тебя моим. Быть с тобой — вот что мне действительно нравилось. И думаю, иногда тебе тоже нравилось, не так ли?

— Иногда да. Иногда нравилось, когда не было слишком грубо. И иногда после этого, когда ты не уходил, а оставался со мной на всю ночь и обнимал.

Итачи подался ближе.

— Вот так? — он обвил Саске руками.

Саске вздохнул и закрыл глаза.

— Да. Вот так.