Итачи отстранился и заглянул брату в глаза. Саске вспыхнул и потупил взгляд в пол. Итачи рассмеялся.

— В конце концов из нас двоих именно ты хотел меня убить, Саске.

Саске отвернулся лицом вбок и промолчал. Потом поднялся с кровати и вышел на террасу. Там он постоял некоторое время, привалившись к парапету и всматриваясь в гущу леса.

— Я никогда по-настоящему не хотел тебя убивать, Нии-сан. Все эти годы я лишь пытался убедить себя, что твоя смерть — это то, чего я действительно хочу, что это моя причина жить. Ни о чём другом я и думать не желал. Было непросто. В голове постоянно всплывали ненужные мысли и воспоминания о тебе, но я старался стереть их из памяти и возненавидеть сильнее. Пытался игнорировать то, насколько мне тебя не хватает. В итоге мне-таки удалось притвориться, будто я жажду твоей смерти. Я почти уверовал в это. А ты одним прикосновением пустил всё прахом. Когда чувствую твои губы на своей коже… И всё же, я по-прежнему тебя ненавижу.

Итачи сидел на постели в сумрачной комнате, глядя на Саске, стоявшего на улице в солнечном свете. Именно так всё было и много лет назад, в их детстве. Когда Саске был мал и пока ещё не имел никакого представления о смерти и настоящем несчастье — и стоял в свете; а Итачи пребывал во тьме, погружаясь в неё всё глубже и глубже. Теперь всё иначе: теперь Саске тоже во тьме. Он сам себя наполнил холодом и жестокостью, бог знает скольких убил, вымокая в крови и пытаясь уничтожить любые эмоции, стать бессердечным. И всё же чувства его никуда не делись — его боль, его желания, его воспоминания были всего лишь зарыты глубоко в памяти. А теперь их вынули на поверхность, только чтобы проломить кокон ненависти, которую он взращивал так много лет. Это была настоящая пытка, разрывающая Саске на части, и его брат знал об этом.

— Саске, я понимаю, ты никогда меня не простишь.

Младший брат вздохнул, обводя взглядом плывущие по небу облака, вершины деревьев, траву, и наконец посмотрел на собственные пальцы, вцепившиеся в край парапета. И сжал их сильнее.

— Ты был такой вредный, Итачи. Я в тебе нуждался, а ты меня просто игнорировал. А потом причинил мне боль и заставил ненавидеть тебя всей душой. Едва я только успел подумать, что наконец-то смогу познать что-то вроде счастья — ты меня бросил. Я чувствовал себя преданным. Потерять мать с отцом было больно, мне их не хватало — но это ты всегда был для меня важен, как никто. Но ты ушёл. А теперь, когда я уже научился жить без тебя, когда только успел подумать, что всё наконец-то кончено, ты… Я тебя ненавижу, но в то же время хочу, и что мне теперь делать — не представляю.

Наступила длительная пауза. Оба хранили молчание, Итачи смотрел на Саске, а тот смотрел на деревья.

— Можешь делать всё, что душе угодно. Я не смею тебя о чем-либо просить, Саске. И не жду, что твоя ненависть исчезнет. Я всё понимаю. Вижу, что ты хочешь меня, но если этого недостаточно, если твоя ненависть ко мне сильнее желания, то я уйду. Знаю, ты больше не хочешь меня убивать, но если и видеть не желаешь, если тебе это невыносимо — я уберусь с глаз долой. И буду хранить воспоминания о тебе, об этих последних нескольких часах и о том времени, когда ты был маленьким и хотел всего только играть и тренироваться со мной вместе. Воспоминания о том, как ты мне улыбался. О том, каким ты был до ненависти, до боли, до всего случившегося. Думаю, ты любил меня в то время.

Саске затрясся. Пытался сказать что-то, но дыхание спёрло. Он сглотнул и сделал глубокий вдох.

— Итачи, — дребезжащим голосом выговорил Саске. — Итачи, ты идиот, я же всё ещё люблю тебя...

В груди у Итачи что-то сжалось. В следующий же миг он очутился на террасе, у Саске за спиной. Тот ощутил его присутствие, а в следующий миг старший брат уже обвил его руками за талию, привлекая ближе. Саске тотчас развернулся к нему лицом, подаваясь в объятия. Зарылся носом в волосы, впился ногтями в плечи, поцеловал в шею и прошептал:

— Не смей больше уходить! — а потом оттолкнул брата от себя и вернулся в спальню. Итачи последовал за ним.

Саске сел на кровать, подобравшись и скукожившись на ней в комочек, и бесцельно уставился в чёрный пол.

— Не могу… не знаю… мозги того гляди взорвутся, — Саске закрыл глаза, вцепившись пальцами в собственные волосы. В голове проносились потоки воспоминаний, плохие вперемешку с хорошими, воспоминания об Итачи: как Итачи тренируется, Итачи улыбается, Итачи хмурится, Итачи забрызган кровью, лицо матери, её улыбка, строгий голос отца, друзья, миссии, Итачи стоит над телами родителей, боль, слёзы, одиночество, решительность, мрачный лабиринт в убежище Орочимару, все творящиеся там безумства, убийства, кровь, лицо нынешнего Итачи, его прикосновения, ледяное и зловещее лицо брата из прошлого, боль, кровь, ещё больше кровавых картин — всё это заполоняло его разум, утаскивая за собой.

— Я схожу с ума, — произнёс Саске, дрожа всем телом. Даже руки тряслись. — Ты хоть понимаешь, что сделал со мной? Итачи?! — перешёл он на крик. — Я не могу забыть. Просто не могу. Мне казалось, я избавился ото всех светлых воспоминаний, связанных с тобой, но нет, они по-прежнему в моём чёртовом мозгу. Сейчас я уже не в состоянии отрицать, что хочу тебя, но не могу и стереть из памяти все годы ненависти и боли, все усилия, которых стоило убедить себя, что ты — зло. Я смотрю на тебя и хочу до смерти, а в следующую секунду уже хочется схватить тебя за горло и придушить. Но я не могу этого сделать, потому что, убив тебя, причиню себе такую боль, что загнусь следом за тобой. Потому что… потому что ты единственное в мире, что имеет для меня какое-то значение.

Саске сцепил зубы и до белизны костяшек стиснул сатиновую простыню. Итачи просто смотрел на него. Такое чувство, словно сердце сграбастала мёртвой хваткой ледяная рука. И тогда Итачи забрался на постель и сел рядом с дрожащим Саске, привлекая его в свои объятия. Запечатлел поцелуй на его лице и негромко, мягко зашептал:

— Я знаю. Этот мир жесток. Нам обоим не довелось познать светлых сторон жизни. Всё, что мы делали, так это подчинялись приказам и оправдывали чужие ожидания. И это нас уничтожило. Обоих. Я до сих пор вижу кровь матери на своих руках всякий раз, как посмотрю на них. Но также я вижу твоё лицо каждый раз, когда закрываю глаза, словно оно отпечаталось у меня на веках. Не пытайся ничего забыть. Просто прими это. Знаю, это больно. Но у тебя нет выбора, и в противном случае ты просто сойдешь с ума. Раз и навсегда подавить свои чувства у тебя не получится. Я не могу тебя винить за ненависть ко мне или за желание причинить мне боль, я просто смирюсь с этим, как бы ни было больно. Твои перепады настроения и что угодно ещё — я всё вытерплю.

Сердцебиение у Саске замедлилось, мышцы расслабились. Успокаивающий голос Итачи даровал утешение и усмирял внутренний кавардак. Он прильнул к старшему брату всем телом и зашептал в ответ:

— Просто поверить не могу, что в конце концов ты здесь и всё это говоришь, а действительность оказалась не такой, как мне думалось. Я в раздрае.

Итачи ласково потрепал его по макушке.

— Понимаю. Нужно время, чтобы всё переварить, — с этими словами он поднялся с кровати и направился в ванную.

Саске остался лежать, потерявшись в собственных мыслях, блуждая взглядом по причудливым рисованным фигурам на красном потолке, по драконам и другим чудищам, по канджи с пугающими значениями, написанными здесь с целью напоминать о мести, сосредоточить на ней все помыслы. Но сейчас ему не хотелось их видеть, больше нет. Он закрыл глаза. И возродил память о нежных прикосновениях, которые Итачи дарил ему несколько часов назад. О нежных, о грубых. Так горячо, так усладительно.

Саске испустил стон. До слуха доносились звуки льющейся в ванной воды. Он лежал как на углях, поскольку в нижней части его тела усиливалось тепло и напряжение. Терпение вышло.

Саске встал, вышел из спальни во мрак коридора и очень скоро оказался перед дверью в ванную комнату. Отворил её нетвёрдой рукой. Ванная представляла из себя маленькое помещение, отделанное алой плиткой с чёрным орнаментом. Сквозь завесу пара проглядывалось обнажённое тело Итачи, сияние капелек воды на его коже, длинные пряди волос, прильнувших к лицу. Саске присоединился к брату под душем, ощутив горячие струи воды, ударившие по напряжённому телу. Итачи заметил, что младший брат возбуждён. Снова. И это завело его самого. Саске подался вперёд и поцеловал его влажное лицо, облизнул губы и прижался ближе, потирая друг о друга их твёрдые члены, а Итачи прошептал:

— Кто-то здесь нетерпеливый, м? Не можешь дождаться, когда получишь меня снова. Как занятно видеть в твоих глазах такое отчаянное желание поиметь меня.

Саске застонал.

— Помолчи, Нии-сан, — он скользнул языком в рот брату. Тот прикусил вторженца, отстранился и усмехнулся.

— Люблю твою нетерпеливость, Саске, маленький похотливый-… — поцелуй не дал Итачи закончить, и он застонал, а между тем Саске лизнул его в ухо, в шею, несильно прихватил зубами за плечо. Потом в несколько шагов зашёл старшему брату за спину, схватил за волосы и вжал в стену, впечатав грудью и лицом в холодную плитку. Потом ещё раз провёл языком по его шее и принялся вылизывать спину, опускаясь ниже, гладя пальцами живот, играясь с твёрдым членом и потирая самый кончик, нежно гладя яички. Саске спускался языком всё ниже и ниже, вылизывая брату спину, уже стоя на коленях натирал руками его член, целовал, оставлял ярко-красные укусы на ягодицах и в конце концов коснулся языком входа.

Итачи в ответ застонал на ещё более громкой ноте, извиваясь всем телом. Саске с ухмылкой остановился, вынудив его умоляюще протянуть:

— Мммм, Саске, ещё.

— И кто здесь нетерпеливый? — развеселился Саске.

Он стремительно встал и вмялся в брата всем телом, притираясь членом к заду. За волосы запрокинул ему голову, чтобы поцеловать в губы, после чего заглянул в глаза. Взгляд Итачи подёрнула поволока, сознание было свободно от любых мыслей, в глазах — ничего, кроме чистейшего вожделения, длинные ресницы трепетали подобно крыльям бабочек, губы приоткрылись с загнанным вздохом, и он шепнул:

— Трахни меня.

Саске и рад был подразниться подольше, но сдерживаться больше не мог, так что всунул пальцы брату в рот.

— Оближи, — и с наслаждением впитал ощущение от языка, обвившегося вокруг фаланг. Вскоре Саске вынул пальцы и приставил к тугому входу своего брата, проскальзывая внутрь.

Итачи зашёлся дрожью от удовольствия и возбуждения, воспламеняясь жаждой изнутри при мысли, что Саске снова будет верхним. А потом захлебнулся воздухом, чувствуя, как внушительный член Саске гладко проникает внутрь него, продвигаясь медленно, всё глубже и глубже, задевая сладкое местечко в глубине. Саске крепко удерживал брата на месте, ласкал пальцами кожу, сжимал плоть. Он потянул Итачи за волосы и запрокинул ему голову, вылизывая щёку и ухо, всаживая в шею зубы, вталкиваясь глубже — так упоительно сладко — потом выходя и оставляя внутри только самую головку, чтобы вновь втиснуться как можно сильнее внутрь под прерывистые вздохи, которыми сопровождалось каждое попадание в заветную точку. Саске рыкнул и шёпотом зарокотал Итачи в ухо:

— Ты мой, наконец-то мой, весь ты…

Он двигался в размеренном медленном ритме, сжимая в своих руках великолепное влажное тело, втискивая его в стену. Все ощущения сводили с ума: гладкость кожи Итачи под ладонями, вкус его влажной кожи, аромат только что вымытых волос, жар внутри его тела, звук его мягких стонов.

Итачи прикрыл глаза, его вело от удовольствия, и он когтил пальцами стену, ощущая каждой клеточкой скольжение члена Саске у себя внутри и слушая шёпот о том, насколько сильно брат его хочет. Холода кафельных плиток больше не чувствовалось — лишь тепло тела прижавшегося к нему Саске, его важного языка, до дрожи нежно вылизывающего кожу. А потом он ощутил, как внушительный твёрдый член внутри задвигался немного быстрее, разжигая пламя в сладком местечке в глубине и делая удовольствие практически невыносимым.

— Саске… — шепнул Итачи имя брата, а затем повторил громче, прокричал, наслаждаясь его звучанием. Он просто не мог сдержать себя — из-за сладости прикосновений Саске, его твердости внутри своего тела — просто не мог сопротивляться, содрогаясь всем телом и криками прося ещё: — СаскеСаскеСаске!.. — и кончил, ещё раз выкликнув имя брата, а затем снова и снова повторяя его шёпотом и чувствуя, как тело плавится от запредельного блаженства. Саске сделал ещё несколько рывков, сжимая в ладонях его ягодицы и с последним толчком кончил, на низкой ноте рыча в ухо:

— Ты мой, аааах, мой!

***

Саске лежал на свежезастеленной постели, завёрнутый в полотенце, и прикидывал, как долго проспал. В эту минуту в комнату вошёл Итачи и сел рядом, коротко поцеловал младшего брата в губы и одарил улыбкой.

— Никогда бы не подумал, что ты будешь настолько меня хотеть, Саске.

Саске с нежностью прикоснулся к его лицу и пробежался пальцами вниз по груди и животу, до самого края полотенца, а потом отвёл глаза в сторону и вполголоса сказал:

— Никто из той прорвы мужчин и женщин, с кем я был, не помог мне тебя забыть. И ни с кем я не почувствовал того же, что с тобой сейчас.

Итачи вздохнул.

— У меня точно так же. С тем, что я испытываю рядом с тобой, не сравнится ничто.

Потом Итачи осмотрелся вокруг и тихонько рассмеялся:

— Мм, Саске, у тебя не найдётся чего-то съестного? Ведь если мы продолжим в том же духе — я имею в виду, не будем вылезать из постели — боюсь, надолго меня не хватит. В другой комнате мне на глаза попались какие-то банки и бутылки с мерзким содержимым, но надеюсь, питаешься ты не этим?

Саске молча встал и исчез в коридоре, чтобы минутой позже вернуться с одной из банок в руках. Итачи поглядел на это дело, и у него дёрнулась бровь.

— Проклятье! Только не говори, что правда это ешь!

Саске расхохотался.

— Она только похожа на те, которые ты видел, но на самом деле внутри еда.

Как только Итачи отведал кушанье на вкус, бровь у него задергалась ещё сильнее.

— Кошмар. Ничего получше нет?

Саске только плечами пожал.

— Лично мне всё равно, чем питаться. Не помню, когда в последний раз мог наслаждаться вкусом пищи. Но зато эта штука питательная, так что ешь.

Итачи промолчал. Трапезу они заканчивали в тишине. Взгляд Итачи блуждал по комнате, изучая обстановку и причудливый декор. В конце концов его внимание остановилось на брошенной плети, так и валяющейся на полу как напоминание о вчерашнем дне.

— Интересные у тебя здесь игрушки, Саске.

Саске отследил направленность его взгляда и тоже посмотрел на плеть.

— Да уж, у меня их сколько влезет.

Итачи перевёл взгляд на брата.

— В запертой комнате?

Саске возвёл одну бровь.

— И когда ты успел прочесать весь дом? Но вообще-то да, они в запертой комнате. Хочешь взглянуть? — он порылся в поисках ключа и подтолкнул его к брату. — Вот. Ни в чём себе не отказывай.

Итачи подобрал вещицу и вышел в поглотившую его тьму коридора. Быстро отыскал нужную комнату и воспользовался ключом, отворяя скрипучую дверь. Представшая перед ним комната отличалась от прочих: пусть и мрачных, зловещих, но чистых и отремонтированных. Здесь же было грязно и разило смертью. Отсыревшие гнилые стены были увешаны пыльными полками, уставлены столами с разбросанными по ним инструментами и всяческими приспособлениями, большей частью похожими на орудия пыток. Центр помещения занимал массивный стол с цепями, заляпанными кровью. Ещё больше пятен крови оказалось на полу, и одни выглядели застарелыми, а другие совсем свежими.

— Что-нибудь интересное?

Итачи развернулся. В дверном проёме стоял Саске.

— Чем ты здесь занимался, Саске? Что это за дрянь?

Саске без какого-либо выражения на лице пожал плечами.

— Сложно догадаться? Иногда мне требовалось вытянуть из людей нужные мне сведения, делиться которыми они не горели желанием. Приходилось сделать их посговорчивее. А иногда я делал это просто забавы ради, — на лице Саске возникла кривая улыбка, в глазах заплясали искорки безумия.

Лицо Итачи оставалось безэмоциональным.

— А что насчёт всех тех банок и непонятных сосудов? Они выглядят, как лабораторные.

— В точку. Но и это не всё. Видел бы ты ещё кости и человеческие останки в подвале, а ещё искажённые тела в экспериментаторной. Некоторые из идей Орочимару были весьма и весьма любопытными. Даже гениальными, должен признать. Я старался их развить и многому у него научился. Это потребовало многих жертв и многих человеческих смертей. Но меня это особо не волновало, — Саске подобрал со стола диковатого вида нож и поиграл им в пальцах, но потом вернул на место. Итачи взглядом следил за движениями брата, и что-то в его голосе ему совсем не нравилось.

— Саске, во что ты превратился?

Саске усмехнулся.

— Что? Ты меня собрался обвинять? За все мои убийства, пытки и изнасилования? Неужели ты удивлён? Только не говори, что не ожидал такого. А знаешь, что во всём этом самое интересное? Я всего-навсего хотел быть, как ты. Таким, каким я тебя считал, таким же безжалостным. Все этим эти годы я представлял, как где-то там ты занимаешься тем же самым. И просто хотел соответствовать тебе, когда мы наконец-то встретимся.

Губы Итачи изогнулись в печальной ироничной улыбке.

— Очаровательное же у тебя представление обо мне.

Саске рассмеялся.

— Твоими стараниями, — а потом улыбка внезапно пропала. — Во всяком случае, именно так я думал. А теперь просто не представляю, что и думать. Те чувства, которые у меня к тебе были и остаются — и я говорю не о ненависти — так вот, из-за этих других чувств я теперь ощущаю себя уязвимым.

— А всё то, что ты совершил, давало тебе ощущение силы? — спокойно спросил Итачи. — Тебе понравилось, Саске?

— Думаю, да. Хотя, может, это просто самообман. Я уверовал, что мне нравится. Даже не знаю. В кошмарах я до сих пор слышу крики тех, кого убил: как они вопят, умоляют их пощадить или добить и прекратить пытки. Спрашиваешь, во что я превратился? Мне кажется, лучше спросить, во что ты меня превратил. И самое смешное, что ты оказался совершенно не таким, каким я тебя представлял. Ну разве не забавно? Ведь со смеху помрёшь. Почему ты не смеёшься? Почему не смеёшься, Итачи?

Саске заржал, как помешанный. Громким, пронзительным, омерзительным гоготом. Почти сумасшедшим.

Итачи шагнул ближе и отвесил ему пощёчину. Заливистый хохот оборвался.

Они застыли в неподвижности и молчании на несколько секунд, просто стоя друг против друга, равные по росту, равные по силе, лицом к лицу, глаза в глаза, шаринган в шаринган.

А потом Саске вдруг разразился воплем ярости и сшиб старшего брата на пол.

Навалившись сверху, Саске впился в него глазами. Глаза Итачи почернели, лицо было спокойно, ни страха, ни гнева, ни даже раздражения, ни осуждения — лишь только сожаление и понимание.

Саске ощутил тепло тела брата под собой, его мягкую обнажённую кожу в контакте с собственной. Полотенца сползли с их бёдер, когда братья рухнули на пол, и теперь Саске мог до волновой дрожи ощутить каждую частичку нагого тела Итачи, и это моментально довело его до полного возбуждения. Он схватил братовы запястья и пришпилил к полу, а потом обрушился на его губы, неистово всасывая и кусая нежную плоть, чувствуя необходимость одновременно и причинять боль, и обладать.

Итачи оказал сопротивление и перекатился на младшего сверху, перенимая главенствующую позицию. Он целовал и кусался, всаживая зубы в шею Саске. Мальчик протяжно застонал, расцарапывая ему спину, потом оттолкнул, заваливая на спину и вновь занимая верхнее положение. Так они катались по полу ещё какое-то время, сражаясь за главенство, хватая и сжимая друг друга, оттягивая за волосы, царапаясь и кусаясь, целуясь, сплетаясь языками, посасывая губы, постанывая и рыча, притираясь друг к другу каменным пахом.

Саске в очередной раз оказался сверху, и на сей раз Итачи уступил: расслабился и откинул голову, разметав по полу длинные чёрные волосы. Он ахнул, когда Саске слишком сильно, до крови воткнул зубы ему в шею, и поцеловал младшего брата в окровавленные губы, томно протянув:

— Мммм, Саске, мне нравится, когда ты жесток. Это так заводит.

Саске раззадоренно осклабился и прошипел ему на ухо:

— А ты даже не представляешь, насколько меня заводит твоё подчинение, — потом неожиданно отстранился, устраиваясь у брата между ног, нагнулся и всосал его член по самые гланды, потом облизал, потом ещё раз обсосал, огибая языком и играясь с самым кончиком. — Ммм, Итачи, ублюдок, до чего же ты вкусный.

А потом Саске остановился и потянул Итачи за волосы, заставляя принять сидячее положение, затем с ещё большим усилием притянул вперёд и нагнул. Крепко удерживая брата за голову, Саске всадил свой член ему в рот и принялся так сильно вбиваться внутрь, что Итачи подавился. Потом Саске вынул член и запрокинул брату голову, чтобы поцеловать в губы, жёстко укусить в шею, засасывая плоть и прокалывая зубами насквозь, пока в рот не потекла кровь.

Итачи отстранил его, хватая ртом воздух и откашливаясь в попытке восстановить дыхание. Он посмотрел на Саске, стоявшего коленями на грязном полу и тяжело дышащего, с гнездом на голове, с родственной кровью, стекающей изо рта, с подёргивающимся каменным членом, вожделеющим голодным взглядом, не отрывающимся от старшего брата, с хищными искрами в прищуренных глазах, с низким хриплым рокотом, срывающимся с губ. Весь блестя от пота, напряжённый каждым выдающимся мускулом, Саске походил на дикого зверя.

Младший брат облизал кровь с губ и проглотил. Сгреб Итачи за волосы и встал, утягивая его за собой, толкнул к столу и перегнул через него. Терпение кончилось, он не мог больше ждать — быстро облизал пальцы взамен смазки, несколько раз всадил во вход брата и сразу же заместил их членом, с низким рычанием погружаясь в шёлковую гладкость родного тела.

— Ааах, какой же кайф, аааанх… — он сделал несколько глубоких и медленных проникновений, блаженствуя от ощущений, а потом усмехнулся: — Так значит, любишь пожёстче? Дааа, точно знаю.

После этих слов Саске стал вбиваться в брата максимально грубо и на каждом толчке слышал его отрывистые вскрики и скрип стола. Саске не мог обуздать свой взрывной пыл и желание.

Итачи был вжат лицом в заляпанный кровью стол, каждая косточка в теле содрогалась, толчки были столь нещадными и быстрыми, что не вздохнуть.

Внезапно Саске остановился, чтобы сменить положение. Он уложил Итачи спиной на стол и заковал его руки в цепи. Провёл длинную дорожку языком от пленённых запястий до плеча и соска, потом забрался на брата сверху и рывком вошёл, а затем посмотрел прямо в глаза. Одним мощным толчком Саске заставил старшего брата затрепетать всем телом.

— Итачи, ты никуда больше не уйдёшь, никогда больше. Я тебе не позволю, — новый рывок. — Ненавижу тебя, — ещё рывок. — Но хочу до последней капли, — рывок. — Моя жажда тебя... я больше не могу её сдерживать и теперь знаю это, — новый рывок. — И мне плевать, — Саске мазнул губами по губам брата и прошептал: — И даже если это выжжет мне сердце дотла, — он скользнул языком в его рот до самого горла, покружил там, вынул, облизнул раскрасневшиеся истерзанные губы и снова зашептал:

— Хочу каждую частичку твоего тела, хочу меня в тебе и тебя во мне.

Саске вышел из тела Итачи, облизал его член и сплюнул на него, чтобы увлажнить, а потом оседлал брата и медленно насадился на него, застонав от ощущения, как твёрдый член заполняет его полностью, и стал двигаться вверх-вниз. Запрокинув назад голову и полуприкрыв глаза, Саске оперся на одну руку, а другой коснулся своего соска, потом прошёлся вниз по животу и обхватил член, поглаживая.

Итачи подбросил бёдра ему навстречу, уставившись на младшего брата ошарашенным взглядом. Видеть то, как Саске ездит на нём, оказалось для него чересчур. Он извивался, дёргаясь и натягивая цепи, не в силах устоять перед побуждением схватить братика и заключить в объятия, стиснуть, поцеловать. Между прерывистыми вздохами Итачи пробормотал:

— Саске, хочу тебя коснуться.

Саске нагнулся и расковал ему руки. Итачи рванулся вверх и сел, отчего сидящий на нём Саске проехался членом по его животу. Итачи притянул его в тесные объятия, Саске обвил его руками за шею, двигаясь в постоянном ритме. Итачи крепко обнимал брата, целовал и гладил его тело, желая потрогать везде без исключения, прижимался максимально близко, ощущая жар кожи Саске, его горячечное дыхание, и терялся в его бездонных тёмных глазах, затуманенных от вожделения.

День близился к концу, тьма в углах комнаты сгущалась, последние лучи заходящего солнца проникали сквозь маленькое окно и ласково касались их обнажённых тел, придавая коже тёплое красное сияние. Теперь они двигались быстрее, задыхаясь и выстанывая громче. Саске крепко схватил Итачи за плечи, бешено вздымаясь и опускаясь, не в силах себя контролировать, сгорая от удовольствия изнутри, уперевшись лбом в лоб старшего брата. Их приоткрытые губы задевали друг друга, они дышали друг другом, бормоча неразборчивые слова. Вдруг полуприкрытые глаза младшего распахнулись во всю ширь, и он вонзился взглядом в Итачи, впившись ногтями глубоко в его плечи, и Саске закричал, яростно кончая, а потом громкий крик перетёк в мягкий певучий стон, мышцы расслабились, и тело отдалось экстазу и последующей изнуренности. Итачи утробно зарычал и крепко притиснул брата к себе, кончая одновременно с ним. Потом прислонился щекой к щеке Саске и ласково пропустил пальцы через его волосы.

Заходящее солнце полыхнуло на горизонте — и скрылось из виду, последний красноватый луч сверкнул у братьев на коже, прежде чем сгинуть в сумерках. Они больше не шевелились и просто застыли, вжавшись друг в друга в тесном объятии, щекой к щеке, даже не дыша, исцарапанные и в синяках, измотанные, насытившиеся, забывшиеся в этом моменте. Саске медленно повернулся лицом к брату, веки у него становились всё тяжелее и тяжелее, чуть подрагивая и уже наполовину прикрыв глаза, телом и разумом овладевали усталость и полудрёма. Саске нежно потирался губами о губы брата, в то время как кончики их языков касались друг друга, а после схлестнулись и переплелись, углубляя поцелуй. Они просто сидели в мягких сумерках, наслаждаясь обоюдным присутствием и нежностью прикосновений, а все буйные эмоции сошли на нет, сменившись спокойным удовлетворением. Время текло незаметно, густо-синее небо стало чёрно-фиолетовым, наполняя комнату более насыщенной темнотой, и при тусклом свете одних только звёзд братья больше не могли разглядеть лиц друг друга. За всё время никто не проронил ни слова, да и не было нужды что-то говорить, ведь им было хорошо и так: млеть и растворяться в удовольствии оттого, что теперь вместе. Наконец-то снова вместе.

Через какое-то время они всё же разделили объятия, чтобы покинуть пыльную, стылую и мрачную комнату, выйти в коридор и направиться в ванную. Ярко-красная блестящая плитка создавала приятный контраст тому мрачному месту, из которого они только что ушли, а горячая вода усмиряла напряжение в перетруженных мускулах и боль в гематомах. Саске быстро закончил с купанием и вышел, а вот Итачи остался подольше, наедине с собственными мыслями.

Он тщательно взвешивал всё произошедшее за последние 24 часа. По идее, его сейчас уже не должно было быть в живых, но нет. Странное ощущение. Итачи припомнил тот момент, когда почувствовал начинающееся действие препарата и близкую потерю сознания — он тогда решил, что никогда уже не очнётся, и эта мысль принесла странное удовлетворение, ибо у него больше не оставалось причин задерживаться на этом свете. Но вот он вновь пришёл в сознание под голос Саске, чтобы принять на себя его ненависть, чтобы подглядеть в щёлочку, которую тот приоткрыл в своём тщательно выстроенном фасаде и увидеть там разруху и опустошение, и почувствовать необходимость исправить всё разрушенное. Однако исправить всё от и до оказалось невозможно. Невозможно. Но по крайней мере можно сделать всё от себя зависящее. Ведь Саске дал ему шанс.

Итачи закрыл глаза. Неужели всё это реально? Что он увидит, когда вновь откроет глаза? Увидит ли красный кафель ванной комнаты, затем коридор, затем спальню и огромную кровать, где на алом сатине в ожидании него будет лежать Саске? Или всего лишь проснётся от обыкновенного сна? От одного из тех снов, что время от времени являлись ему и делали жизнь терпимой, пускай так больно было проснуться утром и понять, что всё было не по-настоящему.

В доме стояла полнейшая тишина. Ни единого звука. Итачи мог расслышать собственное сердце. Сейчас оно билось слишком часто. Очень медленно Итачи приоткрыл глаза.

Красные плитки.

Он выступил из ванной в коридор и у красной двери в спальню остановился. Выждав несколько мгновений, Итачи лишь затем осторожно отодвинул створку двери и вошёл, задохнувшись от облегчения при виде алых стен, пламени свечей, неясных силуэтов деревьев в ночном саду — и улыбающегося Саске, свернувшегося клубочком по центру необъятной кровати. Всё выглядело таким настоящим. Итачи на секунду ещё раз закрыл глаза, потом опять открыл. Саске никуда не делся.

Снаружи раздался раскат грома и накрап дождя по крыше. Саске слез с постели, чтобы закрыть дверь на террасу. Потом вернулся в кровать и устремил взгляд на Итачи, который так и прирос к полу, глядя на младшего брата с дурацким выражением лица. Саске никогда ещё его таким не видел. И лицо его снова просветлело от улыбки.

— Нии-сан, ты так и простоишь там до утра? Идём в постель. У тебя странный вид. И забавный.

Итачи не шелохнулся. И тогда Саске подошёл сам и помахал рукой перед лицом.

— Итачи, всё в порядке?

Старший брат несколько раз моргнул. Саске взял его за руку и потащил в кровать.

— Обними меня, Нии-сан.

Опустившись на алый сатин, Итачи наконец-то отдался волне приятных ощущений. Кожа Саске, волосы Саске, руки Саске, обнявшего его, мягкое пламя свечей, мелодия дождевых капель. Итачи расслабился и окунулся в сон.

А Саске пока засыпать не спешил. Сейчас он чувствовал, что волен думать обо всём, что захочется. Волен испытывать самые разные чувства. Вынуть на поверхность воспоминания. Это было странно и необычно. Даже неловко. Но ему понравилось. И мысль о мести более не владела его сознанием.