Я его возненавидел. С самой первой секунды. Возненавидел, как только увидел этот блестящий длинный хвост, стянутый не резинкой, а лентой. Что за хрень, мы что, в восемнадцатом веке? Меня взбесил его дурацкий пиджак, темно-синий, в клеточку. Он что, думает, что явно дорогой костюм на фоне нас делает его круче? Затем я возненавидел и ворвавшийся следом за ним запах одеколона. Маленький, худенький, он выглядел так, будто ему двенадцать или четырнадцать, а держался, будто все сорок.
Естественно, на его фоне мы, в наших джинсах, свитерах и майках, выглядели, как бездомные с улицы. Особенно я, носивший рванину с цепями и кеды, или галерка, предпочитавшая тусоваться в майках и каких-то странных амулетах, выглядела особенными дикарями.
Что этот пижон с сумкой стоимостью всех моих внутренностей делает в обычной школе, которую такие, как он зовут «для быдла»?
Но тем не менее, он был здесь. Он прошел в наш класс, заложив руки за спину, будто был учителем, а не новичком, который приперся черт знает откуда.
Он встал перед партами и гордо посмотрел на нас, пока мистер Дэвин распинался о том, что теперь в нашем классе будет учиться мальчик из Лондона. Они с семьей, мол, только недавно переехали. Пока он болтал, я с неприязнью рассматривал явно богатого засранца. Какого черта он тут делает? Сидел бы в своей луже под дождем, пил бы чай, оттопырив мизинец.
— Я Хэйтем Кенуэй, — сказал он, после того, как его попросили представиться.
В классе послышались смешки. Сидевший на задней парте огромный второгодник Коннор гыгыкнул пару раз особенно громко, предвкушая, как будет чесать кулаки о новую грушу. Волной прошлись шепотки — странные имя и фамилия тут же были нарочно переианчены по-дурацки. Самыми безобидными вариантами мне показались «Хренуэй» и еще что-то в этом роде. Я тоже едко фыркнул, надеясь, что это хоть как-то заденет новенького. Но Хэйтем спокойно и снисходительно смотрел на то, как все специально коверкают его имя и ржут. Смех быстро стих — Коннор и его дружки заметили, что объекту издевок, собственно, все равно, что над ним издеваются. Хэйтем спокойно дождался, когда гогот и выкрики стихнут. На секунду мне стало его жалко, но потом опять захотелось впечатать кулаком в тонкие губы.
— Можешь занять любое свободное место.
Хэйтем поправил сумку и присмотрелся. У него был вариант сесть либо на парту перед учителем, где никто не отваживался сидеть, либо со мной.
Он выбрал второе.
— Можно к тебе?
Еще чего! Не хватало мне тут пахнущих одеколоном пижонов.
— Вообще-то это место занято, — цыкнул я. — Так что иди нахрен.
— Разве? — Хэйтем вскинул брови. Кто-то сзади хихикнул, но в основном все молча ждали, чем закончится спектакль. — И кем же?
— Это место моей лучшей подруги, ясно тебе? Так что проваливай.
Вместо того, чтобы свалить, этот Хэйтем медленно наклонил голову сначала в одну, потом в другую сторону, щуря странного цвета глаза. Потом он пригнулся и посмотрел под стол.
— Прости, может, у меня что-то со зрением или у тебя галлюцинации, но твоей подруги здесь нет.
Класс загыгыкал. Хэйтем протянул руку и пошарил над сидением.
— Да, точно, нету. Так я могу занять ее место?
— Разбирайтесь быстрее, — велел мистер Дэвин.
— Когда Дзио выздоровеет, ты свалишь, — прошипел я.
— Это значит да? Что ж, благодарю, — он осторожно сел рядом со мной. Окутанный облаком одеколона, я взял стул за краешки и подвинулся в сторону, пуская его. Цепь на моих штанах загремела, стуча об металлический край. Все загоготали. Хэйтем молча сложил руки на парте и повернулся к учителю, делая вид, будто ничего не происходит — никто не ржет над ним, не обзывается и не кидает ему в спину ручки и карандаши.
Мне особенно сильно захотелось ему врезать. Прямо по смазливой физиономии. Какого хрена он терпит?
Хэйтем только поджал и тут же расслабил тонкие губы. Увидев, что едва начавшийся конфликт исчерпан, мистер Дэвин начал урок. Его биология была мне до фонаря, как и лекции на тему того, что в этом учебном году мы должны взяться за ум и вообще вести себя как благовоспитанные молодые люди. При речах о воспитанности он пару раз покосился на новенького, отчего мне захотелось как следует надавить этому Хэйтему на затылок, заставить покориться. Где его место, в конце концов? Но тот явно не замечал моих взглядов. Ни моих, ни испытывающих, пронзающих с галерки. Он только зашуршал в сумке, доставая тетрадь и учебники по просьбе мистера Дэвина.
Я вытаращил глаза — этот пафосный говнюк предпочитает обертывать школьную хреноту в кожаные обложки с инициалами! Ну офигеть!
В моей голове щелкнул звук кассового аппарата — если продать эти обложки, я могу купить себе щенка, о котором давно мечтал и никогда больше не зависеть от отца и братьев. Даже у бабушки мелочь на пиво не просить. И не подворовывать в собственном магазине струны.
— Записываем тему — базовые потребности организма, — мистер Дэвин противно заскрипел мелом по доске. Я поморщился. — Кто назовет?
— Выпивка! — рявкнули с задних парт. Класс хором грохнул.
— Сигареты! — тема продолжилась.
— Секс! — хохотнул кто-то, и из класса послышалось «О-о-о-о!», а следом — проникновенные стоны, как из дешевого порно. Я покосился на Хэйтема: молчит, зараза. Сохраняет спокойствие. Что ж он не скривился, как кисейная барышня? Он только криво ухмылялся, слушая, как другие орут.
— Батарейки для плеера!
— Кола!
Класс покатывался с предложений, казавшихся особенно смешными. Я воодушевился и рявкнул:
— Группа «Queen»!
— О-о-о-о!..
— Нет, только не это, — взмолился мистер Дэвин. — Успокойтесь!
Но меня было уже не остановить. Я начал отстукивать известное вступление по парте, два раза стуча кулаками по столу и один раз хлопая.
— Buddy you're a boy make a big noise,
Playin' in the street gonna be a big man some day, — пропел я. К стукам и хлопкам постепенно присоединялся весь класс. Припев грянула даже галерка с Коннором во главе:
— We will, we will rock you!
Я продолжал орать и хлопать. Галерка медленно поднялась с мест и стала аккомпанировать уже стоя, притопывая ногами. Я последовал их примеру. Сам текст короткой песни мы проорали довольно быстро, и теперь продолжали гонять по кругу припев.
— Если не прекратите, ещё неделю будете мыть сортиры, — голос мистера Дэвина потонул в нашем хоре. Мы же прекрасно знали, что с почти целым классом даже директор ничего особо не сделает — высылать большую половину учеников на временное исключение как-то подозрительно и тупо. А допы мы сорвем, как пить дать. Что уж говорить про какого-то завхоза и унитазы. Да и вообще — заставлять нас работать незаконно, пусть болтает, что хочет.
Стоя, я краем глаза заметил, что Хэйтем сидит, прикрыв лицо рукой, мол, как вы меня все достали. Так тебе и надо, засранец. Пусть знает, что в этой школе все порядки принадлежат нашему классу.
Точнее, одному Коннору из нашего класса, ибо здоровенного индейца тут боятся все, у кого инстинкт самосохранения в порядке, но новенькому это знать не обязательно. Коннор и его друганы поддержали идею, а значит, я в шоколаде. Что ж, раз это так, продолжаем орать дальше. Тем более, что Хэйтема это, скорее всего, бесит.
Он это заслужил. Нечего быть смазливым богатеньким ублюдком.
— We will, we will rock you! — орал я, срывая голос. Стул рядом со мной скрипнул — Хэйтем пошевелился. Неужели мы его окончательно достали? Я затянул песню по новой. Вообще-то уже хотелось спеть хотя бы We are the champions, но я сомневался, что кто-то из остальных знает ее так же хорошо, как я.
— Buddy you're a young man hard man
Shouting in the street gonna take on the world some day
You got blood on yo' face
You big disgrace
Wavin' your banner all over the place, — вдруг услышали мы слегка хрипловатый голос.
В классе повисла тишина. Хэйтем, быстро пропевший куплет и припев, вдруг спокойно сказал:
— Знаете, если вы хотите сорвать урок, для начала хотя бы научитесь петь. Вы раз десять сфальшивили за всю песню, а она короче некуда, — он поднялся. — А ты, — он вдруг кивнул в мою сторону. — У тебя хороший тенор, но ля и ре слегка западают.
Мы замерли, офигев от произошедшего. Я переглянулся с галеркой и остальными, не зная, что предпринять. Запал ушел, скандалить и дальше петь уже не хотелось. Я первым рухнул за парту, снова громыхнув цепью, а следом за мной постепенно уселись остальные. Я на миг даже почувствовал себя главой класса. Хэйтем какое-то время постоял, потом скромно сел за парту, опять обдав меня запахом своих дурацких духов. Я принюхался и понял, что пахнет чем-то напоминающим кожаную куртку.
Остаток урока прошел мирно, даже дебильных шуток больше не было. Правда, лично я препода слушать не стал — задумался. Мне не хотелось осознавать, что впервые класс смогли заткнуть, причем сделал это не директор, а какой-то новенький мажор. Кроме того, от этой фразы про фальшивость реально делалось как-то стыдно.
Теперь хотя бы ткнуть Хэйтема в затылок, если не стукнуть, мне уже хотелось чисто из принципа.
Чтобы не придушить его прямо на уроке, я, скрипнув зубами, отодвинулся от него, прислонился к стене и стал мечтать о том, какая у меня будет собака. Собаку я хочу уже давно, и мне уже было настолько все равно, какую, что я бы согласился как на слюнявого бульдога, так и на маленького шпица. Меня уже задрало двенадцатый год бегать за отцом и канючить, чтобы он разрешил припереть с улицы хотя бы дворняжку. Я просто хочу услышать топот маленьких ножек в ответ на свой зов, тяжелое дыхание в ухо и радостное тявканье. Но слышу только железный голос отца:
«Мы не можем себе его позволить. Нам негде даже держать пса».
Взгляд почему-то опять зацепился за поганца Хэйтема: вот этот богатенький засранец явно может позволить себе хоть коня в доме держать. А мне нельзя даже сраного маленького терьера! Это несправедливо!
Я во все глаза на него уставился. Какой же смазливый до мерзости… Маленький, тонкогубый, нос точеный, с широкой переносицей… А глаза…
— Что-то не так? — чувствуя мой пристальный взгляд, Хэйтем повернулся ко мне. Я вздрогнул и пихнул его стул:
— Иди нахрен, понял?
Глаза у него странные — то ли серые, то ли голубые.
Говнюк.
Я отвернулся. Как же меня выбешивает эта его вежливость! Как будто высокопарные фразы делают его лучше других.
— Сопи потише, Чарльз, а то весь класс подумает, что находится на корриде рядом с быком и опять потеряет контроль над собой, жаждая кровавых развлечений, — Хэйтем наклонился и зашептал мне в ухо. Я вздрогнул. Не знаю, что более странно — ощущение от того, как он опаляет дыханием кожу или от того, что он знает мое имя?
— Я, кажется, тебе не представлялся, — зашипел я.
— Ну ты еще крупнее подпиши вещи, чтобы даже инопланетяне из космоса могли разглядеть твое имя, — он усмехнулся и отодвинулся от меня. — Дело-то, конечно, твое, но я могу тебе обещать, что если ты не перестанешь это делать, у тебя где-то через пару лет разовьется паранойя от того, что тебя будут звать по имени даже незнакомцы.
Он пожал плечами и отвернулся к окну.
— А если я подпишу мельче, Коннор сделает вид, что вещь ничья, — неожиданно для себя выдал я. — И как ты думаешь, что будет, а?
— Если человек невоспитанный…
— Знаешь, что? Иди нахер со своими советами, — разозлился я. Самый умный тут нашелся, что ли? В голову пришла идея. Я мстительно посмотрел на Хэйтема: — Будешь умничать много, будешь и домашку за всех делать. Понял, придурок?
— Спасибо, учту, — он даже не повернулся, скучающе подпирая щеку рукой и глядя на учителя.
Не, ну он явно нарывается! Пусть тогда не удивляется, что Коннор в один прекрасный миг решит, что слишком красивую рожу надо подправить. Хотя, судя по его взглядам и смешкам, он явно это уже решил и будет только ждать повода намылить шею британской аристократии, если этот повод ему нужен. Но, как ни странно, в течение урока он особо не мешал. Хэйтем тоже — прикрылся от меня стороной тетради и что-то вдохновенно рисовал и писал. Небось конспекты строчит, ишь какой прилежный. Я лениво достал из кармана ручку и занялся любимым делом — лишал тетрадь девственной чистоты, разрисовывая обложку логотипами рок-групп. В голове сам собой стал складываться ритм, и я открыл последнюю страницу и стал чертить табы. Конечно, попробовать бы отыграть это все сразу, чтобы сразу исправить косяки, но будем полагаться на слух и память.
К концу урока я уже в принципе заготовил интро и был вполне доволен собой.
— Мистер Ли, — вдруг услышал я голос учителя и с неохотой поднял голову. — Вам сегодня ответственное поручение.
— Какого хрена?
— Не выражайтесь. За то, что вы устроили, проведите мистеру Кенуэю экскурсию по школе, — он внимательно посмотрел на меня мутными глазками.
— Спасибо, обойдусь. Я не заблужусь в трехэтажном здании, — спокойно сказал Хэйтем. Шкала желания убить его снова загорелась и начала заполняться.
— Нет уж, — я вцепился в его плечо и сжал, нарочно делая ему больно: — Мистер Дэвин сказал «экскурсия», значит экскурсия.
Хэйтем вздохнул. Со звонком все ломанулись толпой из класса, а мы выждали. Мне не очень-то хотелось толпиться в дверях, еще и держа этого пижона за ручку, чтобы не удрал. С другой стороны, конечно, Коннор мог устроить что-то типа живого коридора у входа и пропеть нам песню про наше пидорство. Поэтому прежде, чем выйти, я оттеснил Хэйтема и выглянул в коридор — разведка. Нет, вроде засады нет. Коннор, видимо, еще только готовит какую-нибудь срань, если не пошел курить на улицу. Мы с Хэйтемом вышли из класса и направились по коридору. Я заметил, как он стал оглядываться по сторонам, видимо, в поисках путей отступления, и схватил его за локоть, чтобы не удрал. Нет уж, дружочек, раз страдать, так не мне одному. Получай!
— Это любимый подоконник Коннора, — тоном училки начал я и показал. — Если ты посадишь на него свою жопу, он тебе засунет туда потом как минимум швабру.
— Ясно, надо уважать территорию аборигенов, — кивнул Хэйтем.
— Ага, — я нарочито медленно покивал. — Поэтому если не хочешь быть избитым или обоссанным, в раздевалке вторую лавочку не занимай. А еще Коннор любит сидеть в столовке за крайним столом, который ближе к буфету.
Зачем я его предупредил? Я бы сам ему всыпал! Ишь какой, ходит тут, как король, руки за спину заложил, осматривает владения. Но вместо того, чтобы хорошенько его выпороть палкой, как он того заслуживает, я продолжал вещать:
— Это кабинет матана. Хочешь жить — не клади руки на парту без слова «пишем» и не говори, что ты атеист.
— А то что?
— Получишь линейкой по пальцам или по балде.
— А Коннор что, тоже получает линейкой? — ехидно поинтересовался Хэйтем.
— Его только железной бить, деревянную об него она нахрен сломала, — заржал я. — Но вообще он появляется на матане достаточно редко, чтобы реже огребать, но не настолько, чтобы отчислить его за прогулы. Иногда он линейки ворует и ныкает, и тогда мы свободно дышим.
— То есть, уходим в разнос, — уточнил Хэйтем. — Ясно.
Экскурсия продолжилась:
— Тут у нас сортир, — я показал в сторону помещения, откуда несло мочой.
— Я не слепой и обонянием вроде обладаю, — он поморщился. — Или в сортире тоже какие-то правила?
— Да в общем-то, нет, просто учитывай, что какие-то придурки сняли там некоторые двери, чтобы можно было макать мордой в унитаз таких зануд, как ты, — предупредил я.
— Просто потрясающе, — прокомментировал он. Я показал ему еще пару кабинетов, и мы спустились вниз, прошли по коридору в другое крыло, где была столовая и спортзал. В столовую мы не заходили, просто заглянули — на первой перемене миссис Мэйдан никого не пускала. Мы с Хэйтемом, который к тому же накинул пиджак на плечи и держал у груди тетрадку, напоминали сами себе проверяющих.
— Если хочешь поесть что-то вкусное — отпрашивайся на уроке поссать и покупай заранее, — предупредил я. — Иначе будешь стоять в очереди и есть, что останется.
Хэйтем скривился:
— Я стараюсь в общественных местах не питаться.
Ой, какие мы нежные! Перед моими глазами появилась мелькающая надпись, как в игре, «FIT HIM!».
— Не бойся, сифилис через трах передается, а не через обед с индейцами, неграми и нищебродами в одном помещении, — съязвил я.
— Да что ты! — он фыркнул. — Ну знаешь ли, в любом случае я не хочу ломать зубы об здешние каменные котлеты. Тут по запаху понятно, что все в одном котле варят из туалетной бумаги.
— Смотри, как бы тебе эти зубы не пересчитали.
Мы поднялись по лестнице к спортзалу.
— Мистер Шетти считает физкультуру самым важным предметом, поэтому запишись хотя бы на борьбу, если тебе лень бегать, — посоветовал я, а потом нарочито презрительно посмотрел на него. — Хотя какой из тебя борец, тебя перешибить соплей можно.
— Ты хочешь это проверить? — Хэйтем оскалился.
— А мне-то что проверять? — я нарочито равнодушно пожал плечами, а потом вдруг представил, как прижимаю его к мату на полу, а он шумно дышит подо мной, красный и мокрый. Нет, что-то как-то не унизительно. Я бы даже сказал наоборот. — Тебя любой наш одноклассник размажет.
Хотя бы ради того, чтобы я не представлял подобное пидорство.
— Ну-ну.
Он презрительно скривился, осматривая маты, а я предупредил его, что в раздевалку лучше заходить, натянув на нос футболку и осеняя всех брызгами из дезодоранта, иначе можно реально задохнуться от вони. Хэйтем только вздохнул. Потом я показал ему актовый зал. Там как раз мои братья, Том и Рон, подкручивали аппаратуру на сцене.
Актовый зал из всей школы выглядел особенно жалко. Полураздолбанный, с этими убогими фиолетовыми шторами и колоннами посередь площадки. Сама сцена была наспех сколочена из говна и палок, и кое-где доски уже проламывались. Мы с Томасом и Ронни уже порядком задолбались перетаскивать и без того барахлящие усилители туда-сюда, боясь, как бы они не провалились.
— Опять контакты засрались! — проорал Томми и швырнул на пол провода. — Твою мать! Задрали эти малолетки уже брать наши вещи для своей говняной самодеятельности!
— Добрый день, — поздоровался Хэйтем.
— Привет, Чарли, — Рон вытер руки об какую-то тряпку.
— Это что еще за хер с тобой? — Томас спрыгнул со сцены.
— Я новенький, приехал из Лондона, — Хэйтем слегка наклонил голову и представился, все так же держа руки за спиной.
— Чума!
— Рональд Ли, — мой младший брат первым пожал руку Хэйтему.
— Томас. Мы братья этого дурня, — они покивали на меня.
— Я понял по вашему сходству, — Хэйтем мягко улыбнулся. Я знал, что он рассматривает их. Том носил полосатую майку, патлы с начесом и кеды, на штанах у него вечно моталась куча брелков, а кроме того, он имел идиотскую привычку привязывать штыри для гитары к штрипкам джинс и держать в зубах медиатор. Здоровый, почти как Коннор, он явно производил впечатление. Особенно тем, как таскал туда-сюда комбик — он довольно быстро забил на нас и вернулся к возне. Мы с Хэйтемом понаблюдали за процессом, а потом я заметил, что он перевел взгляд на Ронни.
У Рона был короткий хвост, но на лице, как и у меня, только начал пробиваться пушок. Из нас троих только Том имел полноценные усы, идеально выбритые бакены на щеках и бородку. Рон опять упер отцовскую гавайку и наполовину ее расстегнул, заправив в штаны, но все равно потел, бегая от пульта к аппаратуре.
И рядом я, в выцветшей серой майке с поблекшей физиономией то ли Леннона, то ли Гарри Поттера, и сине-зеленой спортивной кофте. На фоне клетчатого пиджака и черной рубашки Хэйтема мы похожи на конюхов, а не на начинающую рок-группу. Но новенький, как ни странно, смотрел на нас троих почему-то без презрения. В глазах был искренний интерес.
— И что, давно играете? Как успехи?
— Мы ща в жопе, — Томас плюнул прямо на сцену. — Потеряли вокалиста. Нормального хер найдешь. Наверное, все-таки придется объявить о прослушивании, блин.
— А что не так с прослушиванием? — Хэйтем поднял брови.
— Понимаешь, парень, — Ронни оперся на край усилителя. — Их прет от GZA, 2Pac и прочей нигерской херни, и они думают, что бубнить всякую галиматью в микрофон и значит быть вокалистом. Прослушивать это тот еще кайф, я тебе скажу.
Хэйтем понимающе кивнул.
— Не сыграете что-нибудь? Я оценю по достоинству.
— Ты уже оценил, — обрубил я его, но все трое меня проигнорировали.
— Не, малой, извиняй, — Томас тряхнул волосами, достал из-за шторы гитару, повесил ее через плечо и стал крутить колки. — Надо разобраться сегодня, че эта тупая малышня тут наворотила.
— Тогда не буду мешать, — Хэйтем вежливо кивнул. — Пойдем, Чарльз.
Мы вышли из актового зала. Хэйтем пристроился у автомата с напитками. Я чувствовал, что он притих и стал каким-то подавленным. Да и мне больше не хотелось его заводить. Он зазвенел монетками, оплачивая чай, и только осуждающе покачал головой, изучая сетку трещин на стекле автомата и матерные рукописи на его стенах. Забрав вкусно пахнущий стаканчик, он отошел.
— Эй! Знаешь, что?
Он поднял брови. Я ударил автомат плечом, пнул ногой в бок и, услышав знакомый звяк, сунул пальцы в ячейку для сдачи. Показал Хэйтему несколько монеток и сказал:
— Вот так тебя, мажора сраного, будет трясти на бабло любой хер.
— Спасибо, учту, — он отхлебнул чай.
Меня уже трясет от этой фразы. Я вцепился в его локоть:
— Пошли. Нам еще много чего надо исследовать.
Хэйтем закатил глаза, но покорился — понимал, что иначе мы в пылу борьбы расплескаем чай. Да и мне, если честно, кипятком облиться не хотелось. Но руки чесались от желания нагадить Хэйтему, чтобы стереть эту дурацкую ухмылку с его губ. Поэтому я потащил паршивца в танцевальный зал.
— Привет, девчонки! — я обаятельно улыбнулся «Кошечкам», которые в этот момент как раз трясли помпонами. Ну, хоть не жопами.
В ответ — сначала визг, потом — возмущенное:
— Ли! Твою мать! Сколько раз тебе говорить — пацанам сюда нельзя! Пошел вон!
Мне в рожу прилетела какая-то тряпка, подозрительно напоминающая грязные трусы. Я брезгливо снял ее и отшвырнул в сторону.
— У нас новенький. Хотите пуську на растерзание?
Вопли поутихли. Линдси Йоханн отделилась от всей толпы, тряхнула светлыми волосами и подошла к нам.
— Доброе утро, дамы, — Хэйтем слегка поклонился.
— Где ты его выкопал? — пользуясь тем, что он не может ничего сделать из-за горячего чая в руках, Линдси взяла его за лицо и покрутила, рассматривая. — Ничего, симпатичный.
— Это не я выкопал, он сам пришел.
Остальные девочки стали подкрадываться к нам, изучая Хэйтема. Я их понимал. Мальчик, не плюющийся под ноги, не обзывающий их шлюхами и не пытающийся задрать им юбку хотя бы ради хохмы — просто экзотика.
— Слушай сюда, красавчик, — Линдси сдавила Хэйтему лицо. — На первый день я тебя прощаю, потому что ты тут новенький, — Она провела наманикюренным ногтем ему по лбу и носу. Он поморщился. — Но если еще хоть раз сюда припрешься — забудь про то, что у тебя были яички, ясно?
Хэйтем медленно моргнул, давая понять, что все уяснил. Когтистые тонкопалые руки отпустили его.
— У вас, однако, суровые нравы, — спокойно сказал он, потирая лицо. — На вашем месте я бы просто повесил предупреждающую табличку.
Я фыркнул.
— Ты думаешь, гориллы типа Альфреда, Коннора или просто придурки типа Хики или тройняшек Ли будут утруждать себя чтением, если вообще умеют? — Линдси вздернула накрашенные брови. Из-за фиолетовых теней она была особенно похожа на Лолу Банни.
— Тогда просто пописайте на дверь, — предложил Хэйтем. — Звери распознают запах чужой мочи и не подойдут.
— Очень остроумно, красавчик, — прошипела Линдси и кивком головы указала ему на дверь. — Еще раз сюда припрешься, останешься без глаз или яиц. Ты понял? Ли, — она перевела взгляд на меня. — Тебе последнее предупреждение, засранец.
— Мы уже уходим, — я мило улыбнулся, сцапал Хэйтема и повел к выходу. — Я просто пришел познакомить вас с ходячим кошельком, кисы.
— Ли! — мне показалось, или в голосе Линдси послышалось рычание. Я вытолкал Хэйтема за дверь и захлопнул ее, и уже через секунду в нее с другой стороны что-то со стуком врезалось — кедами, небось, зараза, кидается.
— А теперь идем на улицу, пуська, — я снова нарочно сдавил ему локоть, желая сделать как можно больнее.
— И что это было? — поинтересовался он, выбрасывая в помойку стаканчик.
— Это наши фурии из группы поддержки, зовут себя «Кошечками».
— Почему в их зал нельзя? — Хэйтем сунул руки в карманы.
— А, — я махнул рукой. — Они бесятся, что кто-то подсматривает за их репетициями или тупо заходит сюда, чтобы залезть им в трусы.
— Боже, — Хэйтем закатил глаза. — Это омерзительно. Почему бы просто не оставить девочек в покое? Если вести себя вежливо, то…
— … В лучшем случае ты нихера не получишь, а в худшем — попадешь на Линдси.
— А что не так с Линдси?
Я захихикал, схватил его за хвост, намотал волосы на кулак, поддернул, как поводок, вынуждая запрокинуть голову и зашептал ему в ухо:
— Девочка любит пожестче. А ты любишь пожестче, а? Любишь плетки, ремешки? Может, тебя стоит выпороть? По-моему, ты этого заслуживаешь.
Хэйтем только зашипел. Я еще больше разошелся, рывком толкнул его к стене и прижал:
— А может, тебя хлыстиком постегать в комнате удовольствий? А?
Я вдавил его в стену еще сильнее, хотел взять за горло, но его странный взгляд остановил меня. Мне показалось, что его глаза стали светлее, и смотрели уже с какой-то скорбью и обреченностью. Выведенная на убой корова появилась в нем так же внезапно, как и пропала.
— Если ты не прекратишь, все нас увидят, подумают, что ты хочешь переспать со мной, и будут долго бить. Ногами.
Я разжал руки. Если честно, мучить его мне перехотелось еще после взгляда, так что фраза была даже лишней. Я ждал, что он накинется на меня с обвинениями, заорет, что я извращенец, может даже треснет. Но своим спокойствием он создавал такую неловкость, что мне опять стало жутко стыдно. На секунду захотелось извиниться, но я тут же себя одернул — я не стану извиняться перед этой ряженой обезьяной! Сжимая и разжимая кулаки, я стоял, смотрел на него, не зная, что предпринять — продолжить таскать по кабинетам или отпустить с миром. Его внимательные глаза смущали меня только больше.
— Покажешь мне, где у вас курилка, и мы забудем об этом прискорбном инциденте, — спокойно сообщил Хэйтем.
— У нас нет курилки, — выдохнул я.
— Как это нет?
— Была. Но старшие ее разнесли и постоянно туда ссали, а потом директор и вовсе запретил курить на территории.
— И как вы выкручиваетесь?
— Курим за сараями, — я пожал плечами. Мне все еще было неловко.
Мы спустились вниз, но я уже не держал Хэйтема за руку, да и он не пытался убегать. Он как-то расслабился, несмотря на эту мою трепку, а я, наоборот, опять испытал угрызения совести. Мне стало еще более неловко, когда кучки друзей в коридоре стали шептаться, глядя на нас. Закутавшись в олимпийку поплотнее, я вышел из здания и повел Хэйтема к сараям.
— Залезай.
— Там грязно, — он поморщился, заглянув в пространство между стеной и забором.
— Либо лезешь в грязь, либо тебя палят учителя, — я был непреклонен.
Хэйтем проворчал что-то себе под нос, подвернул штаны и полез, осторожно пробираясь за угол, чтобы не наступить на окурки, гвоздлявые палки или говно. Я хмыкнул: даже жалко его стало. Я лазить туда тоже не любил, поэтому всегда ждал Тома снаружи. Впрочем, пока Хэйтем курит, я смогу пойти к автомату и позвонить Дзио, спросить, как она себя чувствует. Развернувшись, я направился к автомату.
— Чарльз, ты далеко?
Я вздрогнул и обернулся. Хэйтем стоял наверху, на сложенных друг на друга ящиках. Как он вообще залез туда? И как не падал? Куча опасно шаталась, но Хэйтем спокойно дымил. Я даже издалека увидел, что он курит черные сигареты. Нифига себе! Да если я сопру или обменяю на что-то у него одну и продам кому-нибудь из компании Коннора, я смогу неделю, а то и больше, питаться в кафе. Обычно я менялся с ними на сигареты Тома, за что периодически огребал от него, но они явно ни в какое сравнение не пойдут на нашем рынке, если я толкну туда то, что курит Хэйтем!
— Чарльз?
— Да тебе какое дело, а? Позвонить хотел…
— Иди сюда, возьми мой коммутатор и позвонишь, кому надо, — он закатил глаза и стал спускаться с кучи. Я подошел поближе. Естественно, когда он спрыгнул вниз, ящики свалились друг с друга.
— Ох, твою мать… — простонал Хэйтем.
— Ударился? — спросил я, искренне переживая, как бы он не свернул себе шею. Но уже через мгновение до меня дошло, что переживать за него не стоит — всего лишь богатенький засранец, он этого заслуживает. — Так тебе и надо, нефиг было выпендриваться…
— Со мной все нормально. Иди сюда, посмотри на это.
Заинтригованный, я осторожно пробрался к нему, едва не порвав куртку об рабицу. Увидев, что Хэйтем склонился над одним из ящиков, я подошел к нему поближе и нагнулся.
Ящик был битком набит черными пакетами. Один из них порвался, и я увидел, как зловеще белеет на темном какой-то порошок.