— Коул, пристегнись, не заставляй весёлое путешествие ждать тебя.

— Да, пап.

Замок на ремне щелкнул, и Хэнк потрепал бы мальчика по мягким каштановым волосам, если бы их не укрывала синяя шапка с лохматым бубенчиком. Андерсон застегнул куртку сына до самого предела, осторожно, чтобы случайно не защемить нежный детский подбородок. Этого никогда не происходило, но Коул боялся, как все девочки и даже мальчики его возраста. Ему совсем недавно исполнилось шесть лет.

— Поехали, — Хэнк улыбнулся сыну и завел потрепанную временем и быстрой ездой машину.

Несмотря на свои внешние недостатки, она никогда не подводила своего хозяина в дороге.

— А куда именно мы едем?

— Пусть это будет сюрпризом для тебя, Коул. Жить не очень интересно, когда знаешь всё, что ждёт тебя впереди.

— Пап, а так можно? У кого-то есть такая супер-сила? — мальчик был всегда любопытен, и нельзя сказать, что Хэнку бы это не нравилось.

— Видеть будущее? Может быть, но не у меня. Если бы я мог проворачивать такое, то раскрыл бы все преступления ещё до их появления. Тебя это не очень огорчает?

Хэнк вывел машину и взял скорость пониже — дорога местами обледенела из-за дождливой погоды ранее и резкого заморозка ночью.

— Нет, так было бы слишком легко! Ты можешь быть героем и без супер-способностей.

Что за счастье: оставаться личным героем для своего маленького сына, несмотря на тягу малыша к комиксам, хоть и старым, с Капитаном Америка. Хэнк гордился этим больше, чем наградами на службе.

— Спасибо, Коул. Но ты-то вырастешь и перегонишь меня во всём, да?

Коул задумчиво смотрел в лобовое стекло машины и щурился от осеннего утреннего солнца.

— Я хочу спасти мир от чего-нибудь. Не хочу, чтобы начался конец света или планету захватили инопланетяне и люди пострадали, но хочу сделать что-нибудь хорошее.

— В мире много ужасных вещей. Но, я верю, ты станешь тем человеком, кто будет бороться с этим фактом и когда-нибудь победит.

Заговорив о серьёзных вещах, Хэнк вспомнил о музыке и решил разбавить атмосферу. Он ведь вёз мальчика в новый, только что открывшийся для маленьких посетителей, огромный парк развлечений в закрытом помещении — он будет работать в любое время года. Привычным движением руки Хэнк выбрал кассету наугад и вставил её в магнитолу, не спуская с дороги внимательного взгляда.

— Хочу стать, как ты, папа.

Хэнк не мог сдержать широкой и чуть глупой, слишком счастливой улыбки.

— Ты станешь лучше, — он поправил шапку, съехавшую чуть набекрень на Коуле, и прибавил скорости: встречных машин они почти не встречали.

Небо было ясным и бесконечно голубым в это ноябрьское прохладное утро. Совсем скоро должен будет выпасть первый снег, который у Коула всегда вызывает детский восторг, сколько бы раз он его уже не видел. Хэнка это удивляло, и он был по-своему рад, что проработав в полиции Детройта восемь лет, его ещё могло что-то удивить.

Машина вышла на очередной поворот, и в этот момент Хэнк с ужасом увидел, как красная фура, не замедляясь, летит прямо навстречу им.

— Папа! — Коул зажмурился и вжался в сидение.

Хэнк, не задумываясь, вывернул руль вправо, чтобы удар пришелся на его сторону и Коул остался бы невредим. Но у Андерсона не было времени понять и предвидеть, что машина таким образом слетит с дороги и, перевернувшись несколько раз, врежется в дерево правым боком.

От столкновения с рулем, Хэнка спасла подушка безопасности; в ушах стоял гул и он слышал, как ошалело бьётся его собственное сердце. Хэнк с трудом поднял тяжелую, как будто налитую свинцом, голову и взглянул на сына. Андерсон видел, как синяя с бубенчиком шапка медленно окрашивается в тёмно-красный цвет.

— Коул! Коул, господи, ответь! Коул! — Хэнк потянулся к мальчику и закричал от внезапной боли, пронизывающей правую руку начиная с предплечья и заканчивая фейерверками на кончиках пальцев.

Он не мог дотянуться до него. Хотя бы посмотреть, проверить, сделать хоть что-нибудь.

— Коул, прошу, — Хэнк чувствовал, как проваливается во что-то вязкое и душное. Когда закрылись глаза, в висках пульсировали образ мальчика, разбитое окно, осколки, вонзившееся в желто-голубую куртку и темно-красная шапка.

Хэнк открыл глаза и непроизвольно сделал первый вдох глубоким. Он лежал в постели, в своей комнате с плотно закрытым шторами окном. Андерсон не считал, сколько раз просыпался так — на смятой, мокрой от холодного пота хлопковой простыне, с легким ненужным одеялом, которое свисало с кровати так, как будто молило о помощи. Все в его доме нуждалось в помощи после того дня, который Хэнк проживал в деталях снова и снова по ночам. Он мог избежать этого, только напившись до потери сознания или уснув ближе к утру, когда мозг был не в силах генерировать что-либо, кроме бездонной черноты.

Хэнк честно ставил будильник каждый вечер, только это еще ни разу не помогало. Сон, всегда приходивший чуть ли не на рассвете, держал его в своих лапах до самого конца. Он перестал удивляться этому, плакать, кричать, метать подушки в платяной шкаф — Хэнк привык. Он давно знал, что человек такое существо, которое может приспособиться к любой среде, и это вызывало большую тошноту и ненависть к самому себе, чем все остальные очевидные недостатки. Хэнку также было плевать на то, сколько раз он опаздывал в участок и сколько раз это будет повторяться — его выговоры подсчитывал другой человек, и он, наверно, тоже ко всему привык.

Он считал дикостью пить крепкий алкоголь по утрам, но сейчас наливал в стакан дешевого виски, потому что перестал воспринимать себя как полноценного адекватного человека. Хэнк сделал два глотка и остановился на этом, чтобы на случай приглашения к Фаулеру не переусердствовать с ответной реакцией и вместо привычного выговора получить увольнение. Может ему было и начхать на работу, но Хэнку уже осточертело привыкать ко всякому новому дерьму в его жизни.

На участке было спокойно. Все занимались своим делом и не лезли в чужое, что Андерсону понравилось с самого начала. Он прослужил здесь десять лет и мог назвать его своим вторым домом, если бы приходил пораньше последние два года. Весеннее солнце через открытые жалюзи пускало янтарных зайчиков на рабочий стол, заваленный бумагами и отчетами: двадцать первый век всё ещё не мог справиться с бюрократией, а Хэнк — со своей безалаберностью.

Он прошёл к своему месту и уже хотел разбирать этот завал, как услышал Рида.

— О, ты вовремя, Хэнк, тебя Фаулер к себе зовёт, — Гэвин выходил из аквариума в своём привычном дурном настроении, — Я успел его разозлить — специально для тебя.

Если он думает, что сможет напугать Хэнка разговором с бывшим одноклассником, то может в следующий раз и не стараться вывести его из равновесия. «Сила есть, ума не надо» к Риду даже не отнесешь, ведь он не блещет ни тем, ни другим.

Вздохнув, Хэнк пошел наведать старого приятеля, который, если честно говорить, наорет на любого и Андерсон не всегда заслуживает исключения.

— Ну, зачем вызывал?

Фаулер хоть и был не в лучшем расположении духа, но не выглядел слишком уж разъярённым — скорее разочарованным.

— Пока ты прохлаждаешься, Хэнк, такие губошлепы не могут и одного дела раскрыть без мордобоя, — Джеффри устало провел рукой по лицу, — Сядь.

— Наткнется на противника сильнее и научится жизни, — Андерсон присел на удобное кресло напротив.

Фаулер пропустил очевидный ответ между ушей.

— Я уже по горло сыт всем, что происходит в этом гребаном участке, в том числе твоей вечной депрессией. Мы завалены делами разной сложности, а тебе я не могу дать ничего крупнее легкой кражи, потому что ты не хочешь ни за что бороться, — Фаулер заводился и Хэнк это хорошо улавливал по резкому приближению речи к личной теме.

— Так что, начиная с сегодня, у тебя приемы у психолога аккурат после окончания рабочего дня, чтобы ты не канул в воду или во что-то другое, шатаясь по барам, — вообще-то у Хэнка только единственный любимый бар для посещения.

Фаулер достал листок, вырванный из блокнота, и визитную карточку, видимо, от психолога.

— Не будешь посещать — из зарплаты будет вычитаться немаленькая сумма за месячный лечебный курс, — Джеффри придвинул бумагу с карточкой к Хэнку.

— Серьёзно, заплатили за моё психическое здоровье? С какого перепуга? — Хэнка, конечно, слали к мозгоправу, но не буквально.

— Потому что ты всех заебал, — Фаулеру не нравилось, что он должен отвечать на тупые вопросы, — И вспомни, что ты все ещё лейтенант в расцвете сил, и перестань вести себя, как бесполезный мешок дерьма, — Джеффри тяжело вздохнул, — Серьёзно, возвращайся к жизни.

Андерсон не видел другого выбора на тот момент, как согласиться.

Хэнк наконец разобрался со своим вечным завалом на столе, выпив несколько кружек кофе с купленными прямо здесь глазированными пончиками. Электронные часы гласили о том, что до конца рабочего дня остается меньше получаса, и Хэнк решил посмотреть расписание встреч с психологом, которое дал ему Фаулер. Прием и правда начинался сегодня в 18:00 и дальше каждые понедельник, среду и пятницу (насчет последнего он ещё подумает).

Андерсон взглянул на визитку: обычная пластиковая карточка с адресом и телефоном. Не было ни имени, ни фамилии, ни ещё какой-либо дополнительной информации о самом психологе — может, в это был заложен какой-то смысл. Знакомство с нуля, никаких ложных представлений до самой встречи и всё в таком духе. Даже вызвать интерес может, но не у Хэнка. Сходить, поговорить с ним или ней пару раз и специалист мог бы отказаться от пациента сам. Или договориться о взаимном спокойствии, сеансы ведь оплачены в любом случае. Есть третий вариант, где Хэнк отказывается сам и таким образом сокращает свой оклад раза в два — деньги ему все равно не на что тратить, кроме выпивки и фастфуда. По крайней мере, положение не безвыходное, думает он и встает со стула.

Хэнк не признавал другие варианты развития событий и не задумывался о том, что его жизнь нуждается в переменах. Он не думал об этом, но подсознательно боялся чего-то нового — боялся новых зависимостей, нового счастья, избегал подобное на уровне интуиции. Отказывался от любого, что ему не вредило. Хэнк верил, что не достоин, потому что вторых шансов не бывает, а первый он безвозвратно потерял.

Хэнку нужна была новая вера.