В ушах шумело. Постепенно этот шум превратился в визг… девчачий визг. Как странно… У меня галлюцинации?

      Я открыл глаза и сам удивлённо вскрикнул: я стоял в кругу полуобнажённых девушек, которые тряслись от ужаса и визжали. Тонкие прозрачные юбки и браслеты на руках, тёмные волосы, ярко накрашенные глаза…

      — Египтянки?! — воскликнул я, и они шарахнулись от звуков моего голоса.

      Сердце у меня всколыхнулось. Где это я?! Неужели…

      Я повертел головой и встретился взглядом с темнокожим парнем в набедренной повязке и с широкой золотой цепью вокруг шеи, который держал в руках опахало и боялся пошевелиться. Нубиец?

      Я был во дворце, несомненно: высокие колонны, статуи богов вдоль стен, пальмовые ветви в больших кувшинах, дымящиеся благовония… и два стражника, застывшие у дверей и не знающие, что им делать.

      На лицах всех присутствующих был написан неподдельный ужас. Наверное, я просто появился здесь, а они это увидели.

      Гулял сквознячок, — вероятно, окна были раскрыты. По телу пошли мурашки, и я удивился: почему я вдруг стал восприимчив к сквознякам? Я посмотрел на свои ноги и издал вопль, от которого все попятились. Такая же прозрачная юбка, как и на танцовщицах! Какой кошмар! Там же всё просвечивало! Я поспешно прикрылся руками, с предплечий соскользнули и зазвенели тонкие золотые браслеты. Я сглотнул: мало того что я оказался тут, так ещё и превратился во что-то совершенно непристойное!

      И где Семерхет? Я снова завертел головой и обнаружил его на золотом ложе, возле которого стояло несколько чаш с вином, маслом, благовониями, лепестками роз… Роскошная юбка, золотые браслеты, волосы с жемчужинами, вплетёнными в височные пряди, — всё точно так же, как и в воспоминаниях. Значит, мы перенеслись в прошлое? Эрпат лежал на боку, подложив локоть под голову, глаза его были закрыты, губы приоткрывались и смыкались спокойным дыханием — он спал. Я сделал к нему шаг — стражники вскинули оружие, танцовщицы снова взвизгнули.

      — Что за шум? — раздался недовольный голос, и фараон открыл глаза.

      Я радостно воззрился на него, но тут же моя радость поутихла: его взгляд казался чужим. Семерхет изогнул бровь и уставился на меня с явным недоумением. Неужели не узнал?!

      Внутри стало прохладно. Я вспомнил фильмы о путешествиях во времени, там люди часто теряли память. А что, если он забыл меня? потерял воспоминания в этом невероятном путешествии? Похоже на то: он ничем не показывал, что я ему знаком. Если так — я пропал. Я сглотнул и невольно попятился.

      Танцовщицы сбились в кучу, бормоча что-то про злых духов. Семерхет встал со своего ложа, несколько растерянно осмотрел самого себя и всё вокруг и подошёл ко мне. Я не решался на него посмотреть: если он меня не помнит, он может счесть мой взгляд оскорблением, а тогда стражники быстро со мной расправятся!

      — Я думал: ты мне приснился, — негромко произнёс фараон, пальцем приподнимая мой подбородок.

      Я всё ещё не был уверен и не поднимал глаз. Он слегка улыбнулся и прикоснулся губами к моему лбу. Я выдохнул с облегчением: помнит!

      — Ты в порядке? — Семерхет погладил меня по плечу.

      — Да… не считая этого! — Я почти рассерженно подёргал юбку. — Что это за одежда, а? И это тоже… — Я потряс браслетами. — Я как девка выгляжу!

      — Тебе не нравится? — удивился эрпат.

      — Разврат полный!

      — Ты преувеличиваешь, — возразил Семерхет и подправил мои браслеты, сдвигая их выше к предплечью. — Эта одежда (как и всё здесь) для одной единственной цели — услаждать мой взор.

      — Не припомню, чтобы мы о таком договаривались, — пробурчал я, стараясь собрать юбку спереди так, чтобы ничего не было видно. — Стыдоба какая!

      — Привыкнешь. — Эрпат сжал мои руки и развёл их в разные стороны, юбка зашелестела, расправляясь прежними бесстыдными волнами. — Любить меня — это всё, чего я прошу, помнишь? К тому же… здесь довольно жарко, и твоя одежда причиняла бы тебе больше неудобств, чем эта.

      — Прекрати! — Я вывернулся, покраснев до ушей. — Дай мне хоть в себя прийти. Мы точно перенеслись во времени?

      — За два дня до того. — Фараон развернулся, жестом приказал стражникам уйти. — Моих сил хватило лишь на это, так что у нас два дня, чтобы… всё исправить.

      — Тогда почему бы не схватить их прямо сейчас? — предложил я. — Мы их точно застанем врасплох!

      — Нельзя, — возразил фараон.

      — Но почему?

      — Кинжал ещё не получен, яд не сварен… понимаешь? — Он наклонился к столу, взял с него несколько виноградин и положил в рот.

      «Или ты просто не хочешь этого делать…» — подумал я. Сердце у меня защемило. Глупо было надеяться, что фараон вот так быстро забудет о Меру. Мы в прошлом, и он прав: предательство ещё не свершилось. Здесь Меру — любовник Семерхета, и разве я смогу ему помешать, если он зайдёт сейчас сюда и… Я сжал кулаки и насупился на эрпата. Тот внимательно посмотрел на меня, словно стараясь догадаться, о чём я думаю.

      — Ты так напряжён! — сказал он, беря меня за руку. — Тебе нужно расслабиться. Идём.

      Я волочился за ним без особой охоты. Если бы я знал, что буду чувствовать такую ревность…

      Фараон привёл меня в купальню. Здесь терпко пахло корицей, в воздухе плели свои сети раскуренные благовония. Нас окружили девушки-банщицы, раздевая и сопровождая в воду. Оказаться раздетым перед столькими девчонками, а самое главное — Семерхетом!.. Я покраснел как рак и зажмурился, чтобы ничего и никого не видеть. В жизни мне ещё не было так стыдно! Девушки смеялись и поливали меня водой и натирали какими-то душистыми листьями.

      — Ты им понравился, — раздался голос Семерхета.

      Я открыл глаза. Фараон полулежал в воде, его тёмные волосы вились как змеи, измятые (верно, чтобы они отдали свой аромат воде) лотосы покачивались вокруг… Я поддел один цветок рукой и поднёс к лицу. Сладко…

      — Ванна расслабит тебя. — Эрпат омыл лицо водой, забрал ладонью волосы со лба, стряхивая с них блестящие капли.

      — Если бы тут ещё столько народу не было… — едва слышно пробормотал я, погружаясь в воду по самые уши.

      — Он такой стеснительный! — Девушки засмеялись, разбрызгивая воду длинными пальцами.

      Фараон улыбнулся и брызнул на них водой, они с визгом закрыли лица руками. Он ещё и с этими девчонками флиртовать будет… у меня на глазах?! Ревность захлёстывала, от неё становилось страшно. Я ревную его, чёрт возьми! С какой стати я его ревную?!

      — Выпей. — Фараон взял у девушек чашу, пригубил из неё и протянул мне.

      — Не уверен, что мне можно пить вино, — возразил я. По меркам моего мира я всё ещё был несовершеннолетним.

      — Здесь всё можно. — Фараон придвинулся ко мне и заставил отпить из чаши. — Тебе нужно расслабиться и забыться.

      — «Забыться»? — Я закашлялся. Вино было не такое уж и крепкое, но чересчур сладкое.

      — Забыть нехорошие мысли и чувства. — Семерхет отставил чашу и поцеловал меня.

      — М-м-м… — Я лишь слабо скользнул рукой по его мокрому плечу — сопротивляться не мог и… не хотел.

      И чем глубже фараон меня целовал, тем слабее я становился. А он уже спустился губами мне на шею, плечи… Я неровно задышал, чувствуя, как внутри начинает тлеть огонёк желания. Тело расслабилось настолько, что казалось лёгким облачком. Кожа горела прохладным огнём в тех местах, где остались следы от его губ. Семерхет поднял голову и с улыбкой посмотрел на меня, я смущённо улыбнулся в ответ. Думаю, он без труда понял, что со мной творится.

      — Хочешь есть? — спросил фараон, поднимаясь из воды.

      Для него нагота не была чем-то постыдным. Я же залился краской и поспешно отвернулся, но, не в силах совладать с искушением (холодок терзающего моё тело возбуждения подпитывал и поощрял его), то и дело искоса поглядывал на фараона. Девушки обвили его стан тонкими полотенцами, умастили его тело ароматными маслами и надели на него расшитую драгоценными камнями юбку. Другие вытерли и расчесали его волосы, украшая некоторые пряди жемчужными нитями. Наконец на его предплечьях появились золотые браслеты, а голову украсил тонкий золотой обруч, стилизованный под змею — раскрывшую свой капюшон кобру.

      — Ну же, вылезай. — Фараон поманил меня. — Долго ты ещё будешь там сидеть?

      Меня бесцеремонно выудили из воды и проделали со мной те же процедуры, что и с Семерхетом: отёрли с тела воду, умастили благовониями, украсили золотом… Вот только моя новая юбка мало чем отличалась от прежней: пожалуй, ещё больше просвечивала! Я возмущённо показал на неё эрпату, тот засмеялся, подхватил меня за руку и повлёк за собой обратно в царские покои.

      Слуги внесли подносы с фруктами и кувшины с питьём, поставили их прямо на ложе. Семерхет заставил меня сесть, раскинулся за моей спиной, с хрустом расправляя плечи, повёл рукой, показывая на принесённые яства.

      — Ешь и пей, — приказал он, — и забудь обо всём. Нет ничего важнее того, что здесь и сейчас.

      Он приподнялся на локте и хлопнул в ладоши. Одна девушка села за арфу, другие закружились в танце, звеня браслетами, нубиец взмахнул опахалом — в общем, восстановился привычный порядок вещей. Удивительно, но никто не задал ни единого вопроса насчёт меня. Власть фараона была абсолютна… или он воспользовался колдовством?

      Семерхет лениво подхватывал виноград с подноса, почти не глядя на развлекавших его танцовщиц (завтракаешь утром и попутно смотришь телевизор, даже не пытаясь вникнуть в то, что происходит на экране, — вот и эта сцена то же самое напомнила). Ему нет никакого дела до этих полуголых девиц, они для него всего лишь часть мебели, не иначе. Мои чувства поулеглись немного, я занялся фруктами. Финики здесь были просто потрясающие! Казалось, ничего вкуснее не пробовал.

      — Нравится? — Пальцы Семерхета прокатились вдоль моего позвоночника.

      — Сладкие как мёд! — с восторгом отозвался я.

      — Твои губы слаще…

      Фараон вдруг опрокинул меня на ложе, жадно поцеловал. Раскатились по полу виноградины и персики, чаша с благовониями опрокинулась… Я замычал, забил ногами в воздухе, стараясь его оттолкнуть. Я и растерялся, и потерялся: почему так неожиданно? Его тело прижало меня к ложу, сильное и гибкое тело, тепло которого влилось в меня и разбудило спящие инстинкты.

      — Ты что!

      — Возляг со мной, — шепнул он, касаясь моего уха губами и дуя в него.

      — Нет! — Я вспыхнул.

      — Почему? — не слишком довольно отозвался фараон, ведя рукой по моему животу и сминая ткань поверх моего члена. — Почему ты сопротивляешься? Разве тебе неприятны мои прикосновения? Разве ты не хочешь меня?

      Говорить вслух такие вещи… никакого стыда! Я зажмурился, по-прежнему пытаясь высвободиться из его рук:

      — Но не при всех же…

      — Тебя смущает их присутствие? — с удивлением спросил эрпат.

      — Ещё как смущает! Я не могу… не могу, когда смотрят… — бормотал я, сгорая со стыда, потому что моя плоть под его пальцами это мнение не разделяла.

      — Тебя не должно смущать присутствие рабов. — Семерхет прищёлкнул пальцами, и все ушли.

      — Никогда… — выдохнул я, — никогда не делай так… когда все… все смотрят…

      Он засмеялся и быстро поцеловал меня в губы:

      — Умилителен… Что ж, теперь мы наедине.

      Я кивнул, но понял, что ошибся: ничего не изменилось, мне по-прежнему было стыдно, хотя никого, кроме нас, уже в покоях и не было. Не рабы меня смущали — взгляд фараона и само его присутствие ввергали меня в смятение. Там, в пирамиде, всё было не так, там я мог себя контролировать, а здесь… я был слаб, потому что… Почему я так на него реагировал?!

      Семерхет сорвал с меня юбку и, когда я попытался закрыться, отвёл мои руки, прижимая их к ложу:

      — Никогда не закрывайся от меня. Я хочу смотреть на тебя… и только я могу смотреть на тебя.

      Его ладонь вновь отправилась путешествовать по моему телу, горячие губы прошлись следом: по кадыку, по солнечному сплетению, по линии рёбер, по ямочке на животе… Там, где он меня целовал, огонь вспыхивал всё сильнее, и скоро я уже не мог ни о чём думать, кроме этих нежных дразнящих ласк.

      — А если… если войдёт кто… — задыхаясь, пробормотал я.

      — В тот день никто не входил ко мне, — возразил эрпат. — Как бессмысленно я провёл его! Но сейчас…

      Он двинул коленом, раздвигая мне ноги, выгнулся, прижимая меня всем телом к ложу. Я с лёгким испугом подумал, что, должно быть, прямо сейчас и… Но он не торопился с этим. Ладонь Семерхета продолжала ласкать меня: поднималась к коленям и опускалась по внешней стороне бедра прямо под ягодицы, оттуда скользила вверх, по спине, и снова скатывалась на бёдра. Я млел от удовольствия, кожа стала такой чувствительной, что по ней пробегал сладкий ток от каждого прикосновения его губ или пальцев.

      Фараон перегнулся через меня, обмакнул два пальца в чашу с пальмовым маслом.

      — Для чего это? — Я был поглощён его ласками и смутно понимал, что вообще происходит.

      Он просунул руку между моих коленей и скользнул пальцами вдоль ягодиц, медленным и бережным движением погружая их внутрь. Я вскрикнул, скорее не от боли, а от непривычности этого ощущения.

      — Не бойся, — шепнул Семерхет. — Я делал это тысячи раз, я знаю, как доставить удовольствие, не причиняя боли.

      Меньше всего бы я хотел слышать о том, сколько раз или с кем он это делал! Я непроизвольно сжался, кусая губы и умоляюще глядя на него.

      — Расслабься.

      Его пальцы двигались внутри — как тут расслабишься! Пожалуй, больше от страха, чем от этого, но… Я стиснул зубы:

      — Никак…

      — Всё хорошо, — ласково сказал Семерхет и слился губами с моими.

      Рот мой наполнился сладостью и опьяняющей терпкостью, ведь фараон до этого пил вино и виноградный вкус до сих пор оставался на его губах и языке.

      Всё слилось в единый ритм: и его язык, дразнящий моё нёбо, и его пальцы, ласкающие меня изнутри, и наше дыхание, и даже стук наших сердец. Я с трудом справлялся со всем этим и скорее догадался, чем почувствовал, что его пальцы исчезли, а в меня толкнулся твёрдый горячий член. Пальмовое масло несколько сгладило неприятные ощущения, но их острота и новизна захлестнули меня.

      Я сжал плечи фараона… не затем, чтобы оттолкнуть или прижать его к себе, — просто сжал, чтобы почувствовать их. Лицо моё полыхало. Если бы он только не смотрел… зачем он так на меня смотрит… Его жадный взгляд скользил по мне, такой же ненасытный, как и губы, которые то и дело накрывали мой рот и дарили один поцелуй за другим. Я чувствовал коленями и бёдрами его влажную кожу, ноги предательски раздвигались, позволяя египтянину опускаться на меня всем телом и входить так глубоко, что дыхание перехватывало. Браслеты бесперебойно звякали: на щиколотках — потому что ноги то и дело разъезжались или непроизвольно поднимались, повинуясь натиску его сильного тела, на запястьях — потому что я не знал, куда деть руки, и то и дело вскидывал или ронял их. Фараон с улыбкой подсказал, я покорно обвил его шею руками и прижался к ней щекой.

      — Я хочу, чтобы ты знал… — прошептал он, — сейчас нет никаких причин… ни единой… Понимаешь?

      Я заныл, стискивая его шею сильнее. Да, как он и говорил… просто любить его, принадлежать ему… жить одним моментом…

      Движения его бёдер стали быстрее, я уже не успевал за ними, ошеломлённо понимая, что больше не могу удержать рук на его шее или ног на его пояснице, — настолько потерял контроль над своим телом. И тем острее я чувствовал его член в себе: от масла больше не было никакого толку.

      Семерхет приостановился на мгновение, скользя взглядом по моему пламенеющему телу. Его губы подрагивали прерывистым дыханием, и, пожалуй, впервые на его щеках проступил румянец, ненадолго скрывший природную смуглость. Египтянин сжал моё лицо в ладонях, крепко целуя меня, и снова задвигал бёдрами. Да, с поцелуями было гораздо легче: я отвлекался на них, и острота ощущений сглаживалась.

      Через пару минут он дрогнул, выгнулся так, что чётко проступили все рёбра, и отрывисто вскрикнул, стискивая мои колени пальцами. В меня плеснуло горячей волной, я и сам задрожал и вскрикнул от этого — так непривычно… Пальцы фараона расслабились, покатились с моих коленей на ляжки, бессовестно возбуждая меня ещё больше, а потом на живот, добираясь до члена и несильно массируя его. Я таял как воск в его руках. Чувствовать его руки и пламенеть от этих ласк — вот истинное наслаждение! Он подался назад, придерживая мои ягодицы ладонью, высвободился, улыбнувшись моему последовавшему за этим стону.

      — Позволь мне испить твоё вино…

      — Что? — выдохнул я.

      Эрпат довольно жёстко сжал мои колени, широко раздвигая и едва ли не прижимая их к ложу, и припал губами к моей плоти. Я невольно приподнялся. В глазах затуманилось, мышцы живота сводило томительной негой, из губ рвались какие-то бессвязные восклицания… В эти мгновения мой член был центром вселенной, и я не чувствовал ничего, кроме клокочущей по венам крови и горящей похотью налившейся головки. Его язык делал такие вещи… Я никогда не смог бы повторить — умер бы со стыда! О нет… Какой стыд! Я упал обратно на ложе, чувствуя, что кончаю. Бёдра вздрагивали сами собой, перед глазами плыло и в ушах шумело. Что ж, Винни, вот ты и лишился девственности… во всех смыслах.

      Семерхет выпрямился, провёл языком по краю губ. Мне хотелось провалиться сквозь землю, так неловко я себя чувствовал.

      — И стану я чашей для твоего вина, — хрипло сказал фараон, опускаясь на меня сверху и прижимаясь лицом к моей груди.

      Наверное, нужно было что-то сказать… должны же найтись подходящие слова… Что вообще в таких случаях говорят?.. Но в голове было по-прежнему пусто. Я неуверенно коснулся его влажных волос. Фараон приподнял голову и поцеловал меня куда-то в подбородок, потом ненадолго снова уткнулся лицом мне в грудь, горячо щекоча дыханием всё ещё чувствительную и истомлённую ласками и поцелуями кожу.

      — Ты в порядке? — спросил он, проведя ладонью по моей щеке.

      Я только кивнул. Хорошо, что он не спросил меня о моих впечатлениях! Как будто я бы смог выговорить такое…

      — Пить хочешь? — И, не дожидаясь ответа, он нашарил чашу, наклонил её над моими губами так искусно, что вино медленно закапало мне в рот.

      Я шевельнул губами, проглатывая эти терпкие тягучие капли, и хрипло выговорил:

      — Я же опьянею…

      — Ты будешь пьянеть лишь от моей любви, — не терпящим возражений тоном сказал он.

      Я залился краской и угловато попытался свести колени, а потом и вовсе повернуться на бок. Фараон между тем допил вино и бросил чашу на пол, без лишних церемоний перевернул меня обратно на спину и устроился рядом, положив руку мне на талию. Я раскраснелся ещё больше: вино ударило в голову… а может, и не из-за вина.

      — Душно… — пробормотал египтянин и дважды прищёлкнул пальцами.

      Тут же двери распахнулись, вошёл прежний нубиец, встал возле изголовья и стал обмахивать нас опахалом. Поначалу я боялся даже пошевелиться: я лежал голый, весь мокрый, легко догадаться о причинах… а он стоит и смотрит, и наверняка делает выводы… Но потом я понял: нубийца это вообще не волновало, он стоял прикрыв глаза и размеренно махал опахалом. Ладно, тогда и я… попытаюсь представить, что он… всего лишь кондиционер.

      Фараон с удовлетворённым вздохом перекатился на спину, запрокинул голову, потянулся… Я искоса посмотрел на него, невольно скользнул взглядом по его телу — не оторвёшься, настолько оно прекрасно!.. Но когда взглянул на его член, то непроизвольно зажмурился. Ох… мы с ним только что… Он теперь мой… мой!.. Никогда не подумал бы, что эта мысль может привести меня в такое умиротворённое состояние.

      — Тебе не больно? — Фараон наклонился ко мне, его губы почти коснулись моих.

      — Нет… — выдохнул я.

      Честно говоря, боль я чувствовал, но об этом, наверное, не стоило говорить: первый раз, да и вообще, само собой разумеется… когда с тобой такое делают, что… ох! Эрпат вновь обмакнул пальцы в масло и скользнул рукой между моими коленями. Я замер: прямо сейчас? снова? Египтянин мягко провёл пальцами вдоль ложбинки, масло приятно охладило ноющий анус.

      — Не нужно стесняться, — сказал фараон, легко целуя меня в губы. — Ты можешь говорить мне всё, как есть.

      Наверное, он догадался о том, что я чувствовал…

      — Устал? — Он лёг и привлёк меня к себе на грудь, мягко и нежно.

      — Немного, — тихо признался я.

      — Тебе нужно поспать. Переход не мог не отразиться на тебе. — Эрпат накрыл нас невесть откуда взявшимся покрывалом. — Завтра будет долгий день.

      — А что будет завтра? — Я сонно потёрся носом о его грудь.

      И тут я вспомнил, что видел (они целовались тогда!), и в моём сердце вновь проснулась жгучая ревность. Неужели завтра всё повторится? Неужели наше возвращение никак не повлияло на ход истории?

      — Что-то не так? — Семерхет почувствовал моё смятение и злость, должно быть.

      — Нет… — Я помотал головой и зажмурился, отгоняя ненужные мысли. — Просто мне тревожно немного… насчёт завтрашнего дня.

      — Не тревожься ни о чём! — Его губы снова и снова касались моего лица. — Происходит лишь то, чему суждено произойти.

      «Не хочу, — подумал я, — не хочу, чтобы это произошло!»

      Если бы ещё от меня что-то зависело…