Вернуться в спокойную и ставшую родной Утеху на День Дара Жизни Карамона (и Рейстлина) было хорошей идеей. Всё же шумный Палантас, вечно наводнённый магами из-за живущего там Даламара, рыцарями, из природной вредности решившими не отдавать город одним лишь магам, и прочими странными компаниями, порядком утомлял Кристу.

- …Палин, ну вот чем ты думал?! - послышалось со двора. Синяя Госпожа, в миру известная как Китиара Маджере, помирившаяся с Карамоном после смерти Рейстлина, распекала племянника за очередную выходку. Пускай он и стал учеником Даламара после того, как его мантия сменилась с Белой на Красную — всё же у служителей Лунитари и Нуитари было между собой куда больше общего, чем с Белыми магами, стоящими особняком, — это не берегло его от фамильного шила и странных, временами разрушительных, идей.

Жизнь, впрочем, научила Кристу не делить мир на чёрное, красное и белое. 

Тёмные были милы ей тем, что не врали хотя бы себе. Они были эгоистичны, считали нормальным пройтись по головам других ради собственной выгоды. Но они были правдивы в каждом своём проявлении. Даже Такхизис на самом деле никогда не лгала. Недоговаривала, выворачивала правду так, как ей выгодно, но не лгала. 

Белых Криста уважала, потому что некогда сама была Светлой жрицей. Ей были близки их идеалы, ей было не чуждо сострадание. 

Но всё должно быть в равновесии. 

Всё-таки, чем ярче сияет свет, тем гуще тени.

- Ну зачем, зачем ты потащился в Нераку?!

- Искать остатки жрецов Такхизис...

Криста чуть улыбнулась. С Китиарой они сразу же нашли общий язык — даже не с первого слова, со взгляда, со вздёрнутого подбородка Синей Госпожи и выгнутой черной брови целительницы. Судя по тому, как переглядывался Палин со своими братьями и Мори — так он назвал созданную им трехглазую тварюшку, прекрасно годившуюся на роль горничной в Башне, — они восприняли их с Китиарой взаимопонимание, как неизбежное зло и дружно прикидывали, как бы оказаться подальше от них.

***

- А теперь выпьем за упокой… моего дорогого… - Карамон едва стоял на ногах, - брата! Рейст был… порядочным придурком, но всё равно дорог всем нам!

Праздник удался на славу — Тика даже припомнила былой алкоголизм Карамона, уснувшего прямо за столом едва ли не в обнимку с Танисом. 

Криста вышла на улицу и прохладный ночной ветер растрепал короткие волосы, заставив её невольно поёжиться. 

За столько лет она привыкла к тому, что ночью, особенно без света Солинари, она совсем ничего не видела: стирались даже бледные очертания предметов, которые она могла разглядеть несмотря на белую ленту на глазах. Её подобие зрения совершенно не зависело от этого.

Но отсутсвие возможности увидеть не помешало ей на слух определить, что к трактиру кто-то подошёл. 

- Где я могу найти Крисанию Таринскую? - до боли знакомый шипящий голос разрезал тишину вечера. 

Помяни чёрта, называется.

Криста чуть нахмурилась: остатки Уз болезненно заныли: она его, конечно же, узнала.

Узнала, и всё же, пожала плечами. В конце концов, она предпочитала думать, что Крисания умерла вскоре после того, как выбралась из Бездны — в тот самый день, когда Паладайн покинул Кринн. 

Чародей прошёл мимо неё, а через минуту из трактира послышались испуганные и удивлённые вскрики. Она вошла следом, и Тика — мудрая женщина, — поняв всё правильно, поспешила представить её, после всех охов и ахов собравшейся компании.

- Криста, целительница. - сказала она.

- Очень приятно, - произнесла Криста и привычным с самого детства жестом склонила голову.

Поначалу в каждом Маджере ей виделись черты Рейстлина. В интонациях, суждениях и жестах Китиары — властной и эгоистичной Синей Госпожи. В упрямстве Карамона. В безнадёжно влюблённым в магическую науку Палине. Поначалу она тосковала по Рейстлину. И она соврала бы, если б сказала, что ей было совсем безразлично его появление здесь, в Утехе, спустя двадцать лет. Где-то в глубине души она была рада его возвращению, рада тому, что он был жив. 

Рад был и Карамон.

Но сейчас, когда прошло всё это время… Криста могла бы назвать это выздоровлением. У них обоих отболело всё, что могло отболеть. Взамен сгоревшему построилось новое — лучше и честнее. 

Её устраивало быть вхожей в семью Маджере. Её устраивало обсуждать политику с Даламаром, попеременно пытаясь научить чему-нибудь Палина — иногда создавалось ощущение, что они с эльфом вложили в его воспитание больше, чем Карамон с Тикой. Её устраивал скромный доход от врачевания, уважение жителей Палантаса не за избранность светлым богом, а за собственные деяния. 

Наверное, она повзрослела.

Рейстлин побывал в Палантасе и не нашёл её в Храме. Он не узнал её, несмотря на самую заметную из всех примет — слепоту, хотя и весьма условную.

Но то, что осталось от Связи всё ещё болезненно ныло в душах их обоих. Он это чувствовал, но вряд ли мог бы доказать что она и есть Крисания. Потому Криста, со всем своим упрямством, на какое только была способна, игнорировала попытки мага наладить общение.

 Она была безукоризненно-вежлива, холодна, как была холодна в самом начале их истории. Пожалуй, ей немного любопытно, как отреагирует Даламар, но это не означало, что она должна была говорить с Рейстлином. Она выучила свой урок хорошо. 

Но он не отступал.

В этом был весь Рейстлин — вбил себе что-то в голову и пусть весь мир пропадом пропадёт, пока он идёт к своей цели. Впрочем, Маджере, не найдя в бывшем Храме Паладайна в Палантасе Крисании, хоть и был настырен, но в то же время словно боялся узнать — была ли Криста Крисанией на самом деле, или же Жрица давно умерла. 

Кристу спасали двадцать лет, за которые многое изменилось, и содействие всех, кто был знаком с Крисанией.

Чего хотел Рейстлин, она не знала. Мести ли, скандала ли, любви ли до гроба, — ей было, в сущности, всё равно. Она была рада тому, что он жив, но боль разорванных Уз, боль предательства, боль потери — всё это прошло, но не забылось. Она не хотела продолжать то, что было кончено ещё двадцать лет назад, в Бездне.

- Вы напоминаете мне одну девушку из моего прошлого, - сказал он, когда они вместе практически доехали до Палантаса — вряд ли Маджере сейчас был в силах телепортироваться так далеко, потому они ехали верхом от самой Утехи.

Рейстлина сотряс приступ кашля. В былые времена Крисания бы посоветовала завершить лечение в Храме. Криста вежливо переждала приступ, прежде чем приподнять бровь и ответить.

- И что с ней случилось?

Она знала, что бередит старые раны — свои и его. Вот только её раны давно перестали болеть.

- В том, что случилось, виноваты мы оба. - невпопад ответил он, - Но пострадала она исключительно по моей вине.

- Вот как? - только и произнесла она. Криста была несколько удивлена тем, что Рейстлин, пусть и не до конца, но признавал свою вину. Она ожидала чего-то вроде «я не собираюсь извиняться перед ней!». Похоже, двадцать лет в Бездне благотворно повлияли на него. 

Впрочем, возможно дело было в пинках от Такхизис, которые она наконец-то могла выдать лично, а не через сны.

На этой чудной ноте они разошлись — Криста свернула к своему дому в Палантасе, Рейстлин направился в сторону Шойкановой Рощи, к Башне Высшего Колдовства. Она поймала себя на мысли, что действительно хотела бы увидеть реакцию Даламара. С другой стороны, у эльфа было не так уж много друзей, а потому он рано или поздно всё равно придёт жаловаться на жизнь к ней.

Она снова почувствовала себя старой.

Когда Рейстлин застал её с Даламаром, обсуждающими его возвращение и то, как это отразится на Конклаве, он, кажется, даже растерялся на мгновение. 

- Кто ты такая? - вышел он из себя.

- Я? - вежливо улыбнулась она, - Криста. Лучшая целительница Палантаса. Друг главы Конклава магов, - она кивнула на Даламара, - и семьи Маджере. 

Криста улыбалась почти насмешливо. У Кристы отболело. У неё теперь друзья, бестолковый крестник-маг, призвание и спокойная жизнь. Рейстлин больше не страшный чёрный маг, главное пугало всего Ансалона, а Криста больше не Светлая Жрица Паладайна, Посвящённая, обязанная остановить его безумные затеи.

К чему же гнаться по следам того, что уже кончено? Криста однажды слышала, что люди рождаются ради революций и любви. Чтож, она свои явно уже пережила. У неё свой путь, не предречённый избранностью. А Рейстлину придётся самому учиться жить дальше. 

В конце концов, коль солнце сгорело, не наступит рассвет.