Юнги запрещают курить.
В смысле, всегда запрещали, конечно. Но раньше только начальство из агентства возбухало по этому поводу. Да и потом, с ростом мировой славы, даже немного смирились, стиснув зубы. Потому что Шуга — хитконвейер, один из семерых основных «кормильцев» всея Кореи, так что, как сказал, Бан-пиди, «хер с тобой, заебал, дыми, если здоровья не жалко».
Ну Шуга на радостях и дымил.
Не то чтобы прям дымил, но периодически подымливал.
А сейчас санкции начались по новой. И все, почему-то, кивают на плечо. Боятся, что он его снова вывихнет, когда будет пепел с сигареты стряхивать, что ли? Нашли причину доебаться, как любит говаривать Джин.
На тайные перекуры Юнги берет с собой только Джина. Ну, поскольку, Джин у них — с самыми протестными настроениями чувак, его медом не корми — дай с начальством попрепираться.
А чтобы другие не прошарили (потому что от макнэ-лайн с их беспокойством за здоровье хёна хрен отобьешься потом), Юнги придумал систему шифров.
— Пошли, — трогает он Джина за рукав.
— Куда? — прищуривается издевательски старший хён, с нетерпением ожидая, каким позывным Юнги развеселит его сегодня.
— Да так… — мнется Юнги. — Надо кое-чё…
— А, — откладывает в сторону планшет Джин.- Ну пошли… покое-чётим.
Найти тот уютненький затененный закоулок на крыше старого здания Бигхита было непросто, и у Юнги настроение сильно портится от мысли, что в новом здании придется искать новые нычки.
— Я так с тобой стану заядлым кое-чётчиком, — продолжает глумиться Джин, прикрывая зажигалку от порывов ветра на крыше. — Ты бы уже каминг-аутнулся. Ну что они тебе сделают? Не выгонят же из группы. Проще группу из тебя выгнать.
Джину-то, конечно, смешно. Он может курить — может не курить, самодостаточный как набитая перьями подушка. А вот у Юнги есть совесть.
Поэтому, как только покурит — ему сразу стыдно. Но не курить не может. Для него сигарета — часть творческого процесса. Без нее мысль не летит, образы не роятся — пустое времяпрепровождение, короче.
— Шифр — так себе. Тэхен уже два раза спросил: «А кое-что — это что?». И Чонгукки заинтересованно прислушался. А если макнэ опять свои партизанские раскопки начнет в твою сторону, ситуация обострится. Ты же знаешь его беспокойство за твое здоровье…
— Ой, ничего мне не говори! — отмахивается Юнги.
Но улыбается. Забота мелкого о нем ему всегда очень льстила.
У Хосока другая проблема: он решил подготовиться к свадьбе сестры максимально заранее, поэтому поздравительную речь начал писать, как только сестра смущенно сообщила ему в процессе традиционного субботнего видеозвонка, что решилась замуж.
И Хосок уже который месяц достает своими идеями и соображениями всех сочувствующих и не очень.
Поэтому, как только Юнги возвращается со своего «кое-чётенья», Хосок утаскивает его за руку в комнату, громоздится на тумбочку и начинает величественно вещать:
— Значит, думаю, общий концепт такой…
— Только не начинай свою речь с банального… — начинает умничать Юнги, но Хосок перебивает его:
— Я начну: «В этот знаменательный день…»…
— … банального «в этот знаменательный день», — эхом заканчивает свои корректировки Шуга.
Хосок сникает.
— А как тогда?
— Ну, покреативь, — предлагает Намджун.
— Удиви, — кивает Тэхен.
— Выйди за рамки стандартов, — лыбится Чимин.
— Приди на свадьбу в шортах и зачитай рэпчик, — на полном серьезе предлагает Чонгук.
Хосок пялится на Чонгука неверящим взглядом, мол, не говори, что ты это серьезно, малой!
А малой, реально, серьезно!
Хосок снова хватает Шугу за руку и тащит за дверь, потому что проще уйти Магомету от горы, не то гора заебет своими предложениями.
— Так, — мычит Хосок, торопливо натягивая кроссовки, — веди меня…
— Куда?
— Ну, в эту твою… кое-чётошную… Мне срочно нужна сигарета и поматюкаться.
С того момента у курилки появляется новое название — «матюкалошная». И теперь Юнги туда по очереди сопровождают «я, вообще-то, некурящий» Джин и «я, вообще-то, некурящий» Хосок, сменяя друг друга как телохранители.
У Чимина с вигуками развивается на этом фоне хроническая нехватка информации, а это для всех троих — всегда стресс. Поэтому в комнате у Тэхена собирается временный штаб по выведению Шуги на чистую воду.
— Ты когда-нибудь запах табака от него улавливал? — начинает следственный процесс Чонгук.
— Было пару раз, — кивает Чимин. — Но я всегда по этому поводу гундю, поэтому Юнги старается не палиться.
— Я один раз только уловил, — вспоминает Тэхен. — Я тогда носом в шугин живот уткнулся и почувствовал запах…. Ну, знаешь, сигарет, только сырых… не поджаренных еще… не подпаленных… неподкуренных…
У Чонгука ехидно прищуренные глаза распахиваются мгновенно и так резко, что Чимин инстинктивно прикрывает Тэхена подушкой, намереваясь выслушать подробности и этой же подушкой, в случае чего, сразу и придушить.
— В смысле??? — переспрашивают они с Чонгуком хором, и Тэ поспешно поясняет:
— Я несся из душа и споткнулся, ничего криминального… Ну, если матов Юнги-хена не считать, то ничего…
Чонгук с Чимином вздыхают облегченно так же хором, и хватка чиминьих пальцев на подушке немного ослабляется.
О том, что мелкие забаррикадировались по его, шугину, душеньку, Джин сообщает торжественно и с интерфейсом, мигающим нетерпеливым ехидным ожиданием.
— Надо менять явки и пароли, — кивает Шуга в который раз, но Хосоку снова нужно поматюкаться, и Юнги устало обдумывает новую возможную нычку.
Нычка находится во дворе общаги сразу за парковкой. На ранневесеннем ветру курить в подворотне — так себе занятие для мировой знаменитости, но чего не сделаешь ради хосочьей сестры и ее свадьбы, особенно когда у Хоби творческий кризис и очередное нытье «Я не знаю, что сказа-а-ать»…
— Скажи, что вырастил и воспитал свою нуну на радость людям, и пусть он ее не обижает, — предлагает Джин. Я вот на свадьбе брата так и сказал.
— Это когда все заржали? — уточняет Шуга, глубокомысленно затягиваясь.
— Все заржали, когда я попросил невесту не обижать брата и по возможности пореже его бить, — уточняет Джин, переминая в пальцах едва тлеющую сигарету.
Шугу немного раздражает, что Сокджин ходит с ним по курилкам просто так, за компанию, но благодарен, что хотя бы так ходит.
— У меня к тебе разговор, — заявляет серьезный до состояния пафосного пончика Чимин, когда Шуга возвращается к нему в комнату из душа, тщательно начистивший зубы. — Ты можешь скрываться от меня сколько угодно, но хотя бы зубную пасту тоннами не жри — вредно для желудка же…
— Если я не буду ее жрать, ты со мной целоваться не будешь, — бурчит Шуга, — а это для моего здоровья еще вреднее.
За стенкой Чонгук с Тэхеном валяются на одной кровати и полусонно перебирают варианты шугиного отучивания от сигаретной заразы:
— Можно, к примеру, выкрасть у него пачку и насыпать во все сигареты перца в табак, — предлагает Чонгук.
— У тебя один метод кровожаднее другого, — вздыхает Тэхен. — Если мы все их начнем применять, Юнги-хен уже на этапе наливания нашатыря в фильтр загнется, а я ведь еще на нем гипноз не опробовал.
— Являться к нему по ночам и бубнить в ухо «Бросай курить, а то сдохнешь» — это не гипноз, Тэ, — хихикает Чонгук, — это мелкое хулиганство с отягчающими синяками последствиями. Твоими синяками. Двойное фиаско, братан.
— Зато твое «можно сломать хёну пальцы, чтобы ему нечем было держать сигареты» — конечно, абсолютно законный и гуманный метод, — хлопает ладонью по голому торсу Чонгука Тэхен. И тут же зацеловывает место удара. — Оу, мой мальчик любит грубость?
Чонук опускает глаза, с интересом разглядывая увеличивающийся бугорок в области ширинки, и поворачивает голову к Тэхену:
— А не херней ли мы тут занимаемся, хён? И нет ли у нас занятия поинтереснее?
— Хочу свидание, — вздыхает Тэхен и резко переворачивается, седлая бедра Чонгука, отчего тот резко втягивает воздух. — Настоящее. Чтобы цветы, и свечи, и вино, знаешь… Пошли на крышу? Заодно сменим пароль на двери, чтобы Шуга-хен туда попасть не мог.
— Вы куда? — уточняет Намджун, когда Юнги в очередной раз натягивает олимпийку и направляется к двери после ужина. Перекурить одну-другую перед сном — дело святое и приятное. Особенно пока Чимин в душе и не будет нудить по этому поводу.
— Я… — не придумавший очередной шифр Юнги растерянно мнет в кармане рекламный буклет, всученный ему утром на выходе из кафе каким-то ушлым пацаненком. — Консьержу отдать…
— Что? — смотрит на него поверх очков Намджун. — Что отдать?
— Ручку, — приходит на выручку находчивый Джин. — Он ручку со стойки стащил. Не преднамеренно, не переживай. До такого дна наш маэстро пока не доразвивался.
И выскальзывает следом за Юнги.
— Итак, мой гениальный друг, теперь мы ходим в «отдавалошную»?
— Нет, теперь у нас кодовое слово — «переговоры». Если что, идем на переговоры.
Юнги порядком подустал, если честно, тем более, что, кроме Намджуна, все остальные знают. И поэтому он, возвращаясь из «переговорошной», направляется прямо в комнату лидера, чтобы, так сказать, решительно каминг-аутнуться, и уже, наконец, публично курить на среднем балконе, который не просматривается с соседних домов.
Входит в комнату и вместо всего лидера видит только его крепкую, обтянутую штанами задницу, торчащую из форточки.
— Ты… чего делаешь? — уточняет Юнги у вышеупомянутой части тела.
— Курю в форточку, — оборачивается Намджун.
— Вообще охуел, — возмущается Юнги сразу и по поводу того, что Намджун вообще курит, хотя они, если что, на заре своего стажерства вместе насильственно бросали, и по поводу того, насколько нахально и не скрываясь он это делает. В Юнги, оказывается, стыда и совести все же побольше.
Для Чонгука смотреть, как Тэ выгибается в его руках и плавится под его поцелуями — все еще высшая степень счастья, хотя вместе уже столько лет, могли порядком и подзаебать друг друга. Но нет, держатся пока. Друг за друга держатся — в этом, наверное, секрет.
— Не время мыслить, — шепчет Тэхен возбужденно, когда Чонгук, глядя на него, чуть подвисает в собственных раздумьях. — Сделай своему мальчику хорошо.
И обхватывает ногами чонгукову поясницу.
— Значит, действуем следующим образом! — врывается в комнату Чимин без стука, но тут же останавливается и даже не краснеет, зараза. Потому что сто раз уже так делал и чего только не нагляделся. Надо замок в двери Тэхена все-таки починить. — Ой, вы тут заняты, я смотрю.
— Угу, обдумываем план перевоспитания твоего парня, — поясняет Тэхен, лихорадочно облизывая губы.
— Надеюсь, вы не репетируете сейчас один из методов, а то у меня есть пистолет.
— Во-первых, пистолет у тебя сувенирный и не стреляет, — глумится Чонгук, располагаясь поудобнее между тэхеновых ног. Хорошо, тот стянуть штаны не успел, а то не так удобно было бы. Особенно перед Чимином.
— Зато им можно бить по голове, — разворачивается у двери Чимин.
— Во-вторых, он больше не скрывается, — добавляет Тэ. — Он лидеру каминг-аутнулся, и тот его не осудил.
— Зато Шуга-хен лидера осудил, потому что все это время тот, оказывается, тоже курил втихаря.
— Вечером будет скандал? — понимающе кивает Чимин.
Скандал разражается сразу после ужина, и то, как яростно два заядлых курильщика обвиняют друг друга во вредных привычках, тыча друг другу в лицо дымящимися сигаретами, достойно какой-нибудь гангстерской комедии.
Чимин на всякий случай прихватывает с собой пистолет и усаживается на одной из качелей на террасе, где и разворачивается сейчас театр боевых действий.
— Ты говорил, что мы — одна команда, одна семья, поэтому у нас не должно быть секретов друг от друга, а сам все это время курил втихаря от всех! — возмущается Шуга.
— Вообще-то, не от всех, — поправляет его Джин. — Я знал.
— И я, — кивает Хосок. — Уж я-то не мог не знать, сам понимаешь…
— И мы, — хором плюсуют мелкие.
— А чего ж вы молчали-то? — обводит Шуга недоуменно глазами сбежавшуюся на жареный запах скандала группу.
— Так ты не спрашивал, — пожимает плечами Джин.
— А чего ж я тогда скрывался-то? — продолжает недоумевать Шуга. — Пароли, там, всякие выдумывал…
— А кто ж тебя знает? — улыбается Джин совсем уж издевательски. — Но было прикольно, я бы продолжил.
— А чего ж вы тогда лидера не доставали своими укорами, а? — совсем уже распаляется Юнги. — Чего вы его тогда не доставали, что он свое здоровье гробит и все такое? Чего на меня-то тогда все со своей заботой накинулись? Вон, сидит человек, рожа наглая, дымит тут при всех, а вы делаете вид, что так и надо?
— Ну, — Чонгук переглядывается с Чимином и с Тэ и улыбается, — мы доставали.
— И я на него, вообще-то, тоже гундел… — добавляет Чимин.
Намджун смеется и стряхивает пепел в траву за качелями.
— Не свинячь! — тычет в него пальцем Сокджин. — Сколько раз говорил уже? Я ж тебе недавно новую пепельницу купил!
— Она упала… — смущенно мнется Намджун и стряхивает пепел в ладонь.
— Сама? — Джин на него злиться не умеет, поэтому просто оглядывает террасу, пытаясь разглядеть осколки пепельницы.
— Значит, так, — постановляет Шуга, докуривая вторую сигарету. — Если кто-то из вас еще хоть раз только попробует хоть что-то мне сказать…
— Чур, я пробую первый! — подскакивает на месте Тэхен. — Курить — это плохо. Во-первых, тебя неприятно целовать…
— Что ты там говорил о том, что я люблю грубость, хён? — вновь распахивает глаза Чонгук.
— Это я не сам установил, это мне Чимини рассказывал, — поясняет Тэ, и Чимин густо краснеет под пристальным взглядом Юнги.
— То есть, ты рассказываешь всем подряд, что со мной неприятно целоваться? — уточняет он, практически сатанея от возмущения.
— Я не всем подряд, я только Тэ, — почти шепчет Чимин. — А вот Тэ уже — всем подряд.
И воодушевляется:
— А самому первому я тебе, между прочим, это рассказал, а ты все равно дымишь как паровоз!
— Ой, да ты даже паровозов не видел никогда! — запальчиво орет Юнги. — Мал еще, о паровозах-то рассуждать!
— А вот Юнги паровозы, безусловно, видел, — хмыкает Джин. — Он на них свое стадо динозавров перевозил…
— Так, это надолго, — поднимается из плетеного кресла Хосок и утаскивает Намджуна за собой, оставляя переругивающихся юнминов и восторженно и азартно наблюдающих за ними викгуков на террасе.
— Ты же не собираешься всерьез курить, правда? — уточняет он, оставшись в комнате с Намджуном наедине.
— Нет, мы же договорились, — улыбается Намджун, растягиваясь на кровати. — Только один раз и только в воспитательных целях. Это была вынужденная мера, а то Шуга своими шпионскими вылазками привлекал слишком много внимания, особенно со стороны охраны и служащих здания. Пусть себе курит спокойно на балконе, так меньше суеты будет…