— Я взрослый, самодостаточный, уважаемый человек, — бурчит Юнги, — я не могу раздеваться до трусов во дворе жилого комплекса.
Чимин хихикает, но во взгляде — непреклонность. А еще во взгляде сверкает шкодное предвкушение, и в такие моменты этого слизеринца вообще не остановить. Бесполезно.
— Давай-давай, шевели самодостаточными булками, хён, тебя за язык никто не тянул.
— Вообще-то, тянул, — ехидно пыхтит Юнги, — Ты мне вчера чуть язык не откусил. Вообще-то…
— Я не в том смысле тянул, я в другом смысле тянул, — выставляет вверх крохотный указательный палец Чимин. — В эротическом. И тебе это, между прочим, нравилось. А если проспорил, то нечего соскакивать.
— Да просто… бред какой-то… — Юнги, если что, в одних трусах на улице довольно холодно, и он заметно подрагивает, — Мне и в голову не могло прийти, что размазать по голове радугу — это, оказывается, сексуально.
— Меня, если что, твои противозаконные приемчики даже обижают, — Чимин упирает руки в боки и кивает на мощеную дорожку вокруг палисадника приглашающе: мол, на старт-внимание-марш.
И когда Юнги трусцой устремляется вокруг свежевысаженных петуний, похожий в лунном свете на сбегающего огородами любовника от невовремя вернувшегося из командировки свирепого мужа, припускает мелкими перебежками рядом, не прерывая разговора:
— Думал, твоими жалобными внеочередными селками так разжалобишь арми, что они все забудут? Что сразу залайкают твои селочки и забудут залайкать меня? Это не спортивно, хён! И не надейся, у меня все арты подсчитаны, все лайки задокументированы: я радужный — сексуален и крут!
— А я… — пытается возразить Юнги, но дыхание перехватывает от прохладного вечернего воздуха, и он просто максимально сердито (насколько позволяет его полуобнаженная бегущая натура) сопит.
— А ты бежишь в трусах вокруг дома, как и проспорил. Потому что нечего спорить! Особенно со мной!
— Раз я такой плохой, не спи теперь в моей кровати, понял? — у Юнги плохо получается психовать на бегу, но он очень старается.
— Щас, блять! — Чимин чуть опережает его и начинает бежать впереди, спиной вперед, — Со мной этот детсадовский приемчик не сработает! Еще игрушки у меня свои отбери. И горшок.
— Какой горшок… — начинает, было, недоумевать Юнги, но наталкивается на потрясенный чонгучий взгляд, сверкающий из-за кустов.
Самого Чонгука Юнги не видит, но взгляд этих оленьих глаз он ни с чьими не перепутает.
— Ого, — озвучивает взгляд свое присутствие макнешеским голосом. — Это чего это за неуместный эксгибиционизм?
Чимин тормозит резко, Юнги — еще резче, в итоге ощущает подлую колючесть кустов на собственной оголенной коже.
— Это Юнги у нас… — начинает Чимин.
— …спортом занимается… — пытается отдышаться вышеупомянутый.
— Да-а-а-а? — изумленно вываливается из-за кустов Тэхен с черным пакетом и миниатюрной лопаткой в руках. — А чего голый? Йог?
— Я не голый! — сипит возмущенно Юнги, указывая на трусы (самые плотные и длинные из всех, что ему удалось найти в шкафу) (блин, надо было у Намджуна поискать) (или у Хосока — тот такой, что и до колен будет носить стиля ради), — Я в трусах!
— И он не йог, — поддакивает Чимин. — Во всяком случае, пока. Но он уже встал на путь самосовершенствования, хён, да?
У Юнги рифма прямо просится на язык, но он обещал при мелких поменьше материться, а то они и так уже берега путают периодически. Особенно Чонгук.
— А мы тут… — кивает на пакет в руках Тэхена макне, — это…
— Даже знать не хочу! — отворачивается Юнги и снова вяло стартует, намереваясь пробежать уже этот путь позора и вернуться домой в свою тепленькую комнатку. Хотя поинтересоваться стоило бы, вообще-то, чего они тут в кустах партизанят.
— Надеюсь, вы не зарываете труп, — строго сдвигает брови Чимин и в два прыжка догоняет Юнги.
Вигуки с минуту молча провожают взглядом бегунов, а потом Чонгук поворачивается и тычет пальцем под ближайший куст:
— Вот, думаю, здесь.
— Слушай, Чонгукки, — Тэхен кривит рот, как всегда делает, когда собирается затянуть свое страдальческое нытьё, — я взрослый, самодостаточный, уважаемый человек, я не могу среди ночи красть землю с общественной клумбы. Во-первых, это противозаконно. Во-вторых, эту землю можно в доставке заказать. В-третьих, …
— В-третьих, копай, — прерывает его умоляющий баритон Чонгук. — Мне нужная натуральная земля. Не из магазина. Намджун-хён сказал, что нужна живая земля.
— Ну и шел бы тогда с Намджуном, — чуть не плачет Тэхен, пытаясь отколупнуть слежавшийся дерн крошечной лопаткой. — Кстати, если лидер узнает, что ты взял его лопатку из набора, он тебя грохнет без суда и следствия, учти.
— Взрослые. Самодостаточные. Уважаемые люди. — Джин ходит вокруг притулившихся на табуретках посреди кухни Намджуна с Хосоком и размахивает шумовкой так, будто всерьез раздумывает, кому бы из них первому улепить ею в лоб.
— Ой, ну ладно, ну хён…
Хосок смущен, он уже весь красный, но Джин не унимается: он настроен решительно.
— Нет, позволь, я просто хочу разобраться в этой ужасной ситуации. Ситуации, в результате которой моя карьера, которую я! с таким трудом! путем лишений и тяжелой работы! выстраивал год за годом! может разрушиться в одночасье…
— Ой, ну просто неоднозначная ситуация на парковке… мало ли… — пытается оправдаться Намджун, потом кидает робкий взгляд на Хосока и начинает глупо, как-то по-детски хихикать.
— Ну правда, — подхихикивает ему все еще алеющий щеками Хосок. — Ну выпили люди немного… расслабились…
— Судя по тому, что вы оба смеетесь, вам смешно, — пригвождает их к табуреткам тяжелым взглядом старший хён. — А мне вот что-то нет! Вы целовались, сидя в МОЕЙ машине, на виду у всех гостей на свадьбе!
— Не на виду! Не на виду! — возмущается Намджун. — Машина на парковке стояла!
— Почему в МОЕЙ, господи? — почти взвизгивает Джин.
— Она просто в тенёчке стояла, — поясняет Хосок. — С краешку. А в моей нас бы сразу узнали.
— Ага! — взмахивает шумовкой Джин. — А так все подумали, что это я, да? Ну спасибо!
— Да ничего там такого не было…
— Да что ты говоришь? — Джин упирается руками в бока и останавливается, угрожающе нависая над Хосоком. — А мой брат сказал, что — я цитирую: «Хосок взгромоздился на колени к Намджуну, а когда мы с отцом появились, сделал вид, что пытается вытащить у него соринку из глаза. Языком». Попытался, блять, исправить ситуацию!
Хосок снова краснеет, оборачивается к Намджуну в поисках поддержки, но тот мажет по нему таким плотоядным взглядом, будто в подробностях вспоминает тот эпизод и хочет прямо сейчас продолжения.
— Мы больше так не будем! — торжественно обещает Намджун.
— А больше, блять, и не надо! — устало выдыхает Джин и присаживается на край столешницы. — Вы уже и так максимально опозорили меня перед моей семьей. Моему отцу теперь впечатлений на всю жизнь хватит.
— Думаешь, он кому-то расскажет? — Намджун серьёзнеет.
— Угу, и разрушит доброе имя группы, которая обеспечивает жизнь всей моей семьи? Не расскажет, конечно, но… Вы же знаете моего отца. Он теперь до конца жизни мне это вспоминать будет…
Где-то в холле звякает лифт, и мимо кухни проносятся два метеора, которые, при более детальном рассмотрении, оказываются вигуками со страшно перемазанными землей и не менее страшно виноватыми физиономиями.
— Стоять! — командует Джин, тормозя мелких на подлете к ванной. — Вы где были?
— Мы… — они оборачиваются дружно, а Тэ еще и прячет за спиной какой-то черный пакет. — Гуляли…
— В рисовых чеках? — уточняет Хосок, тыча пальцем на комья земли на полу у ног Чонгука.
— А что это у вас там такое? — интересуется Намджун, цепляясь взглядом за деревянную рукоятку, которую Тэхен лихорадочно пытается засунуть в карман. — Это моя… это моя лопатка, что ли?
— Какая лопатка? — Джин вполне уже привык к сюрпризам, но услышать, что лидер самого крутого в мире бойзбенда все еще играет в песочнице он пока все же не готов.
— Для рыхления… Эй, вы ее сломали, что ли?
Чонгук шмыгает носом и вытаращивает на Намджуна свои честные-пречестные оленьи глаза:
— Мы просто хотели… землицы накопать, хён. Для цветов… понимаешь? Мы не специально, она сама сломалась… Там земля такая… твердая… Мы в клумбу не полезли, а под кустом…
Намджун подходит и забирает у Тэхена обломки рукоятки.
— Она не предназначена для… она для рыхления… Вы зачем…
— Что за траур? — высовывается из-за плеча Хосока подошедший со стороны лифтов Чимин. — Чего вы тут все…
— Зачем вам земля, говоришь? — Хосок успокаивающе гладит по плечу скорбно замолчавшего Намджуна.
— Гукки захотел цветы посадить, вот мы и… — Тэхен мог бы сказать, что он идти не хотел, что его заставили, но вид у мелкого такой виноватый, а у лидера — такой расстроенный, что отмазываться у Тэ просто язык не поворачивается.
— А цветок из клумбы выдрал зачем? — уточняет Джин, кивая на торчащую из пакета с землей охреневшую петунию.
— Ну… — Чонгук пожимает плечами. — Чтобы посадить. Говорю же, решил заняться цветоводством. Как Джуни-хён.
— Взять из пачки хёна печеньку и положить себе в рот — тут этот вариант не работает, Чонгукки. Это не цветоводство. Это воровство и вандализм. Да что ж ты у нас такой хулиганистый-то вырос, а?
— Он не хулиганистый, — заступается за мелкого Тэхен. — Он домовитый. Мы тебе новую купим, ладно, Джуни-хён?
Намджун отмахивается.
— Иди, отмывайся, — кивает он Чонгуку, — потом я тебе расскажу, с чего нужно начинать, какими инструментами пользоваться и где взять землю. Возьми блокнот, некоторые вещи придется записать.
Мелкий кивает и скрывается в ванной.
— Ну, блин, — вздыхает Хосок. — Эти агрокультурные чтения теперь надолго.
Он оборачивается на входную дверь и видит Юнги, усевшегося на пуфик у самой двери и устало расшнуровывающего кроссовки.
— Пойдем, что ли, черновики с текстами поразбираем, хён? Давно же собирались.
— Он не может, — возражает Чимин и, присев на корточки, стягивает с Юнги обувь. — Он сейчас будет занят. Он мне три желания проспорил, а выполнил пока только одно.
— Ну, ваш нудистский спринт, допустим, мы на камерах наблюдения видели. Как и весь дом, думаю, — ржет Джин, все еще размахивая шумовкой. — А еще два какие?
— А это наш маленький эротический секрет, — улыбается загадочно Чимин.
Юнги поднимает на него глаза, и по его усталому взгляду понятно, что из всех эротических секретов на свете он сейчас предпочел бы крепкий беспробудный сон.
— И не надейся даже, — машет перед его носом указательным пальцем Чимин. — У меня на тебя большие планы.
— Музыку погромче сделайте, когда будете желания исполнять, волшебники. Если не хотите, чтобы ваш эротический секрет тоже весь дом узнал, — ехидничает Джин.
— Я возьму твой гель для душа, Чимини? — орет из ванной Тэхен. — А то мой закончился.
— Нифига себе, цветовод-любитель изгваздыкался, — смеется Хосок. — Блин, спать что ли идти… Скучно…
— Соскучишься с вами, блять, — водружает старший хён шумовку на законное место. — Может, хоть в армии поспокойнее будет? Там хоть какая-никакая дисциплина…
Еще один обычный вечер в общаге взрослых, самодостаточных, уважаемых людей подходит к концу.