Жил-был бамбуковый лес. Обычно про леса так не говорили, но конкретно этот лес жил, и дышал, и ходил по земле, воплотившись в прекрасного стройного юношу. Это не значило, что как только юноша где-нибудь останавливался, вокруг него прорастали деревья, или что он таскал за собой всю лесополосу. Нет, просто этот лес полюбился одному блуждающему духу, спустившемуся с гор, нежному и справедливому, а лесу полюбился дух, и лес избрал себе сердце, а сердцу дал душу, и так дух обрёл плоть.

Его звали Сяо Синчэнь, и ни один мир не знал создания добрее и отзывчивее, чем он.

Конечно, были и глупцы, которые путали доброту с беззащитностью, но таким Сяо Синчэнь давал достойный отпор, а потом предлагал все обсудить и уладить. Он с бережностью относился к своим владениям, привечал каждого, кто решил поселиться, но совершенно не терпел жестокости и кровопролития.

Он позволил остаться слепому весеннему ветру, а перед этим — помог тому выпутаться из веток. И ветер назвал свое имя — А-Цин. И Сяо Синчэнь предложил остаться.

Он порой покидал свои владения, чтобы посмотреть на другие миры, и в это время большой и страшный волк следил в лесах за порядком. Волк хоть и выглядел большим и страшным, но Сяо Синчэнь его совсем не боялся, даже наоборот — гладил его и нежил, и волк ворчал, но к прикосновениям всегда охотно тянулся и умильно подмахивал хвостом.

Однажды в лесу поселился паук. Это, разумеется, был не первый паук, оказавшийся на территории леса, и далеко не последний. Этот паук быстро наплел паутину, напугал слепой ветер и поругался с волком, который пришел проверить нового жителя.

Паука звали Сюэ Ян, и в этом лесу он решил спрятаться от своих преследователей, с которыми сильно повздорил по собственной же инициативе, его ранили, повредили одну из лапок, а лес благотворно воздействовал, лечил и успокаивал.

Сюэ Ян не планировал долго оставаться в этом дурацком лесу, о чем он и сказал этому дурацкому волку, но тот все равно крутился рядом и сверкал своей мохнатой рожей, и это, разумеется, бесило очень сильно, ещё и Слепышка, которая, как оказалось позже, прекрасно все видела, но любила совать нос в чужие дела и оставаться безнаказанной, норовила постоянно порвать ему сети. И Сюэ Ян вот-вот собирался уйти, день-другой — и он сбежал бы отсюда.

А потом Меркурий встал в ретроград, и судьба покатила планы по наклонной, по сути не оставляя Сюэ Яну выбора.

Сяо Синчэнь, который все это время отсутствовал в своих владениях, вернулся и, как вежливый хозяин, поприветствовал каждого новоприбывшего. Сюэ Ян, не ожидавший никаких судьбоносных встреч, лежал пузом на ветке дерева в своей истинной форме — не маленького жалкого паука, но настоящего демона: восемь глаз, жвала, восемь рук, синеватая кожа и продолговатое тело. Одиозный, но в чем-то привлекательный вид. Они поздоровались друг с другом, не отводя пристальных взглядов, а потом Сяо Синчэнь улыбнулся. По словам Сюэ Яна, «как солнышко».

А дальше, опуская все подробности, стоило назвать три самых важных момента: они влюбились, они разделили ложе, Сюэ Ян не умел нормально любить. Ведь в конце концов он был пауком, существом темным, а все его эмоции в каком-то смысле несли под собой негативный оттенок.

Волк сразу понял, что Сюэ Ян был немного безумен. Однако доказательств этому так и не смог найти, только слухи, всецело верить которым не позволяли собственные же принципы — волк Сун Лань был созданием чести. Создание чести безбожно ревновало и скрыть это было не в состоянии.

А Сюэ Ян, хоть и не умел любить, но отлично умел ревновать — гораздо лучше, чем Сун Лань.

В одну ночь, когда Сяо Синчэнь отлучился из леса по своим делам, Сюэ Ян убил Сун Ланя. Он знал, что накануне они повздорили, и причиной тому был, конечно же, Сюэ Ян, насчёт которого Сун Лань неоднократно высказывал свои подозрения, связывая с его именем любое несчастье, которое происходило в лесу. Сейчас уже точно не сказать, прав он был или нет, поступая так, но Сяо Синчэнь только поджал губы, услышав обвинения, и попросил своего друга найти для всего этого доказательства.

Сюэ Ян наплел настил из паутины, чтобы земля леса не напиталась кровью Сун Ланя, и прикрыл его листвой. Он сплел заклинания, чтобы поймать душу Сун Ланя в свои сети, и та не спряталась в лесах, дожидаясь возможности рассказать Сяо Синчэню обо всем.

Только одного он не учел — собственной ненависти к Сун Ланю и силы, которые оставят на месте гибели волка яркие паучьи лилии. Эти цветы, без сомнения прекрасные, во всех мирах означали только одно — смерть. Но Сюэ Ян, как он решил, нашел выход из этой ситуации — Сяо Синчэню он сказал, что цветы высадил сам, так как паучьи лилии придавали ему сил и помогали восстанавливаться, а насчёт Сун Ланя солгал, что не знал, куда тот подевался. И не повздорили ли они тогда? Может, волк обиделся и ушел.

Слепышка А-Цин сказала, что последние дни она летала вокруг границ леса и не слышала там Сун Ланя: ни шагов, ни дыхания. Сяо Синчэнь обыскал весь лес, а когда никаких результатов не получил — просто расстроился и решил дождаться возвращения друга.

А Сюэ Ян даже имел наглость ему эти цветы дарить. С тех пор, кстати, меж миров стали говорить, когда кто-то приносит дурные вести, что «лучше бы ты мне паучьих лилий подарил». Забавно, не так ли? Только при Сюэ Яне так лучше было не выражаться, он от злости терял разум и не обретал его вновь, пока не убивал все и вся в пределах досягаемости.

Они жили так годами — лилии было не выкорчевать, они снова появлялись, и Сюэ Ян отдавал их Сяо Синчэню как символ своей самой большой привязанности. Сюэ Ян тоже стал отлучаться из леса, но всегда приходил назад к своему духу, только власть его росла и даже ослепляющая любовь не позволяла игнорировать слухи.

Сяо Синчэнь просил Сюэ Яна прекратить убивать и ввязываться в сомнительные сделки. Разве ему нужно было хоть что-то из этого, пока они жили вместе в благословенном лесу?

Сюэ Ян, к сожалению, тогда сам не понимал, что ему было нужно. Возможно, того, чтобы Сяо Синчэнь прекратил уже надеяться увидеть своего тупого волка вновь.

Большинство обитателей леса, запуганные Сюэ Яном, покинули его. И навязчивая мысль о том, чтобы прогнать и остальных, с тех пор не оставляла его.

Ведь они жили в лесу, духом которого являлся Сяо Синчэнь.

А Сяо Синчэнь мог принадлежать только Сюэ Яну.

Он бесстыже обманывал, прогонял, заполняя видимость жизни своими миньонами, а Сяо Синчэнь слабел, так как светлой жизни в его лесу практически не оставалось, и он не понимал, отчего это происходило. А-Цин, которая все больше и больше беспокоилась, что ее друзья исчезали, наконец смогла подсмотреть за бесчинствами, которые устраивал Сюэ Ян. Она сообщила об этом Сяо Синчэню, и этим разбила ему сердце. Он обошел весь лес, заглянул под каждую кочку и каждую ветку, и увиденное наконец помогло ему прозреть. В лесу осталось так мало из тех, кто жил тут раньше.

Ослабевший и отчаявшийся, он пошел к Сюэ Яну и спросил его, так ли все было на самом деле, и Сюэ Ян сознался во всем. Даже в убийстве Сун Ланя. Он сказал Сяо Синчэню, застывшему среди лилий, что прямо в тот момент он стоял на костях своего друга.

Сюэ Ян хотел остановиться, не говорить всего этого, но его несло и везло, слова было не остановить. Любовь деструктивна, говорил он потом и смотрел на свои руки. Ужасное убивающее чувство.

В какой-то момент он прекратил говорить, поднял на Сяо Синчэня взгляд, и тот посеревший, застывший от ужаса и боли на душе, сказал ему:

— Я любил тебя. Почему… так?

А потом он упал замертво, не в силах представить даже и половину того, что совершил Сюэ Ян, заручившись его безграничным доверием.

Вскоре лес совсем опустел, Сюэ Ян догнал и уничтожил сбежавшую А-Цин, обвинив ее в том, что произошло. Стебли бамбука побелели от паутины, а корни — заалели от паучьих лилий, что теперь росли по всему лесу. Говорят, Сяо Синчэнь и по сей момент лежал там, а сам лес стал логовом Сюэ Яна. Только вот он расстарался и хорошенько скрыл дороги к своему обиталищу.

Вэй Ин помнил, что этот пиздюк, испуганный, помертвевший, рассказывал ему, задыхаясь и запинаясь, потому что не мог подобрать правильных слов.

Он говорил: Сяо Синчэнь должен был быть моим, только моим; а мог сказать проще: я был без ума от него.

Он говорил: я не хотел его ни с кем делить, я не знал, что так получится! И он даже не говорил, что ему становится хуже, я ведь сразу же перестал бы!

А мог сказать проще: я ебаный психопат и собственник, и по незнанию убил любимого.

Практически каждый верил в то, что Сюэ Ян намеренно это все подстроил. Лес даже без духа таил в себе огромную магическую мощь, и Сюэ Ян, который на момент обнаружения этого места имел много влияния, но все ещё бездомничал, просто захотел себе его заполучить.

По мнению Вэй Ина, все это было хуйней. Сюэ Ян болел Сяо Синчэнем и будет болеть им до самой своей смерти, а такой план был слишком долгим и тупым, если кто-то и правда считал это планом, особенно — для Сюэ Яна. Тот умел продумывать более изящные партии, а потом красиво разыгрывать их. В этой истории Сюэ Ян всегда импровизировал, а когда получал результаты импровизации, ему казалось, что теперь-то у него все было и можно дальше спокойно существовать.

А потом что-нибудь ещё начинало волновать его. Замкнутый круг.

Сюэ Ян поступил отвратительно, а потом пришел плакаться к Вэй Ину и просить помощи починить чужую разбитую душу.

И если бы эту историю рассказывал Сюэ Ян, он бы ещё случайно упомянул вскользь, что у его духа была самая красивая улыбка, и голос его звучал как самая нежная музыка, потому что Сюэ Ян и вправду все ещё болел и был не в силах отпустить. Сяо Синчэнь много смеялся рядом с ним, слушая его остроумные высказывания. И Сюэ Ян снова мечтал услышать этот смех.

Вэй Ин в ту ночь, когда Сюэ Ян вернулся, а потом без лишних слов упал ему в ноги, чтобы давиться этими дурацкими сравнениями, как влюбленная малолетка, сразу сказал — нет. Он не собирался заниматься исправлением чужих ошибок, более того, сама история звучала просто отвратительно.

А Вэй Ин лишь пил, и пил, и пил в ту ночь, пытаясь осмыслить масштабы катастрофы.

***

Все миры не прекращали обсуждать эту историю и по сей день. Вопиющая жуть — свести в могилу собственного возлюбленного, а потом попытаться его оживить. Для чего? Чтобы и дальше измываться, без сомнений. К Вэй Ину посетители нередко приходили, чтобы прикупить какой-нибудь магический хлам, а заодно и потрещать насчёт Сюэ Яна.

Недобрая тенденция зародилась внезапно, когда в межмирье утекла сплетня о том, что Сюэ Яна когда-то пригрел и спас сам Вэй Ин, а посему, чуть ли не каждый третий считал, что кровь Сун Ланя и Сяо Синчэня была на руках Вэй Ина. Тот же в свою очередь очень устал объяснять всем борцам за справедливость, что он вообще-то был ни при чем, но готов был повторять свой монолог раз за разом: за преступления Сюэ Яна отвечал только Сюэ Ян. Ещё Вэй Ин теперь подозревал, что в качестве трепла, выносившего все его тайное на обсуждение межмирью, выступал сам Сюэ Ян, который тихонько срал под дверь, а потом в нужный момент заявлялся на белом коне и предлагал помочь убрать свое же говно. Вэй Ин поаплодировал бы такой сообразительности, если бы не чувствовал желания сначала за такую сообразительность послать нахуй.

Хотя историю эту стоило начать рассказывать с событий, которые произошли чуть раньше — утром, буквально утром. Часы показывали половину восьмого утра, Вэй Ин не мог открыть один глаз, а в комнату вежливо настукивал Вэнь Нин и просил прощения за то, что тревожит в столь ранний час — гости пришли. Важные гости.

Вэй Ин на тот момент проспал хорошо если пару часов. Он кое-как завернулся в одежду и, зевая чуть ли не до вывиха челюсти, растрепанный и опухший вышел к гостям.

Се Лянь радостно поднял чашку с чаем, приветствуя Вэй Ина. Ну, конечно. Кто ещё мог заявиться в такую рань? Каждый во всех мирах знал часы, когда круглосуточный магазин желаний на границе миров не работал, потому что его хозяин спал тяжёлым сном. И Вэй Ин удивился бы присутствию любого другого существа сейчас, но не этим ребятам. Для них подготовили высокий стол, окружённый удобными мягкими креслами, чтобы Ши Цинсюань, который пришел за компанию, мог с комфортом расположиться.

Вэй Ин несчастно посмотрел на них. Бодренькие с раннего утра, они радостно жрали выпечку и пили чай прямо у него на глазах, а Вэй Ину стоило потерпеть, если он потом собирался продолжить спать.

Хотелось без малого поканючить, приложившись лбом к плечу Лань Чжаня и тоном обиженного ребенка выложить все на духу: будят в несусветную рань, жрут у него на глазах, да и вести приносят не самые хорошие. Сюэ Ян — мерзкое трепло, и он каждому распиздел о том, кем Вэй Ину приходился Цзян Чэн. И Вэй Ин тоже был не умным — успел за несколько лет нажить себе врагов, которым эта информация очень пригодится в будущем, а Сюэ Яна надо было просто запереть в магазине, чтобы он не пакостил себе и другим.

Что там говорилось про лилии?

Се Лянь и Ши Цинсюань, за что им спасибо, сначала позволили сесть Вэй Ину, а потом он в принципе даже проснулся.

— Вот пиздюк, — прошипел Вэй Ин, поднял на гостей взгляд. — Мы странно начинаем знакомство с вами, Ваше Высочество. И с вами, благородный бессмертный.

Ши Цинсюань грустно улыбнулся.

— Какой бессмертный — такое и знакомство с ним.

Вэй Ин хмуро налил себе чай и вцепился зубами в выпечку.

Уголки рта Се Ляня дрогнули.

— Не стоит так волноваться, право слово, — заметил он спокойно. — Вы защитили Цзян Чэна могущественным заклинанием от чужих слухов, и оно будет оберегать его ещё некоторое время. И я создал для него оберег.

Вэй Ин выпучил от удивления глаза.

— Какой? — с невежливым ужасом уточнил он.

— Для отвода недоброго взгляда, — Се Лянь рассмеялся. — Не бойтесь, пожалуйста, я прекрасно осознаю степень своей неудачливости. Магической составляющей занимался Сань Лан.

Вэй Ин нервно сглотнул.

— Извините.

— Все хорошо, правда…

Вэй Ин вскочил.

— Нет! Совсем нехорошо! О боги, — выдохнул он ошарашенно. — Мне надо как можно быстрее уводить оттуда Цзян Чэна! Чтобы Лань Чжань забрал его в свои облачные глубины, там ни один еблан его не тронет.

— И племянника, — откуда-то из-за спины прозвучал голос Вэнь Нина.

— Племянник, — ахнул Вэй Ин.

Се Лянь с сочувствием посмотрел на него.

Вэй Ин, очевидно переживая в душе бурю, залпом допил свой чай, набил рот булкой и вылетел из комнаты, кивнув гостям напоследок. Ши Цинсюань смотрел на все это с вежливым удивлением.

Вэнь Нин неловко улыбнулся.

— Извините, пожалуйста, господина Вэя, — он сел на освободившееся место, прижимая к груди поднос. — Он до самого утра работал над Сборником Тревог, и несмотря на успешную починку, эхо воздействия все ещё имеется… как видите.

Се Лянь покачал головой.

— Я все понимаю.

— Я не понимаю, — подал голос Ши Цинсюань. — Как вообще можно было верить этому Сюэ Яну. Теперь из-за этого столько проблем! — он вздохнул.

И без того тусклая улыбка Вэнь Нина совсем померкла. Он и сам не знал, что можно было бы сказать на это. Они никогда не имели иллюзий насчёт Сюэ Яна, но в Вэй Ине, после того как он всего лишился: семьи, человеческого мира и собственной судьбы, — говорила привязанность, которая значительно ослабляла его… подозрения. Он принес с собой дерево из мира людей как символ собственного отчуждения, а вместе с деревом — крошечного паучка.

Пауки бывали разными, кто же знал, что именно этот паук окажется Сюэ Яном.

Вэнь Нин покачал головой.

— Господин Вэй о многом слышит и о многом знает, но невозможность выйти куда-либо является огромным минусом.

— Это ведь не навсегда? — спросил Се Лянь. — Я помню, что другие хозяева в магазинах путешествовали по мирам.

— Нет, не навсегда. Когда господин Вэй обретёт полный контроль над своими силами, он сможет покидать магазин.

Для этого и покупалось дерево.

Вэй Ин тогда пошел и целенаправленно выбрал жакаранду, предварительно зачитав до дыр все книги про растения в их библиотеке. Он верил, что после полного раскрытия его потенциала дерево загорится яркими фиолетовыми цветами и это, как говорил он, будет «неебически красиво!».

А вот сестра, когда шла в человеческий мир выбирать символ отречения, купила кисть и пользовалась ей до тех пор, пока кисть не переломилась ровно посередине от лёгкого прикосновения.

Вэй Ин, чувствующий, как его сильнее и сильнее захлестывает паника, пошел умыться, а потом решил, что такие проблемы на скорую руку может решить только одно средство — вино. Вэнь Нин будет осуждать, наверняка как-нибудь пожалуется Лань Чжаню, но Вэй Ину уже искренне было все равно.

Панику нужно было прогонять.

После второго кувшина он, рассудительный и спокойный, вернулся к гостям.

Се Лянь помог прийти в себя во второй раз. Он сказал:

— Сань Лан уже второй день плетет нить судьбы. Не знаю почему, — а потом скромно опустил взгляд, потому что на самом деле он наверняка обо всем догадался, но прямых подтверждений не получал. Изысканное благочестие.

Не солги.

Вэнь Нин на просьбу принести вино насупился, но противиться не стал, просто принес уже початый кувшин — наверняка разбавил простым виноградным соком, чтобы хотя бы сбить градус.

Вэй Ин раздосадованно цыкнул. Вэнь Нин, Вэнь Нин, ведь все наоборот — нельзя было понижать градус. Но бедняга Вэнь Нин не мог этого знать, потому что жизнь его была поганой, а возможность наслаждаться простыми человеческими радостями после пробуждения очень быстро закончилась обращением в лютого мертвеца при не самых приятных обстоятельствах.

Вэй Ин молча отпил из кувшина.

Сюэ Ян еще как минимум один раз заявится к нему. Тот факт, что Хуа Чэн сейчас плел ему нить, подтверждал это. И ведь дело было не только в нити, Сюэ Ян оказался очень подготовленным в этом вопросе, раз понял, что нить, которую любой мог сплести для своей любви, обладала меньшим набором свойств.

Вэй Ин крепко задумался.

Красная нить обычно помогала узнать, что с возлюбленным или возлюбленной все было хорошо, а также подсказывала направление для поиска. Хуа Чэн в свое время очень намучился, но умудрился в тонкую нить вплести узор заклинания, которое помогало бы ему прийти к Се Ляню с помощью нити. Об этом никто не знал, кроме Вэй Ина и Вэнь Нина. Когда-то знала и Вэнь Цин, но она погибла — как следствие всего того, что повлекла за собой нить. Это произошло до появления Сюэ Яна в магазине и позже никогда не обсуждалось.

Так как он узнал или понял? Кража нити не дала бы таких знаний — прикоснувшись к тонкой нитке он ничего не увидел бы, кроме, может быть, неясного очертания Се Ляня — слепка чужих переживаний и эмоций.

Се Лянь и Ши Цинсюань ушли ближе к обеду, несколько часов протрещав о чем-то с Вэнь Нином. Вэй Ин умело чередовал чай и алкоголь, все глубже погружаясь в отчаяние.

Он вызвонил Лань Чжаня и все ему рассказал — о Сюэ Яне, о красной нити и о Цзян Чэне. Лань Чжань, который впервые за всю свою жизнь бросил посреди дня человеческую работу в человеческой компании, не изменился в лице, зато настроение его заметно испортилось.

— Вэй Ин, — сказал он негромко. — Ты уверен?

Тот кивнул.

— На все сто. Мы никогда это не обсуждали, это нигде не записано, — он посмотрел на Лань Чжаня. — Я поэтому даже не задумался, почему он спиздил у Хуа Чэна нить. Ну, знаешь эту легенду, что она поможет тебе узнать местоположение твоего возлюбленного, если ты ее заполучишь? Раньше как-то было не проверить — попробуй стащить ее у Хуа Чэна. Ну, а я знал, что это все хуйня, нить индивидуальная, и нет, я нигде не говорил об этом.

То есть. Вэй Ин верил, что Сюэ Ян просто проебался и понял, что легенда — самое настоящее враньё, а он, видимо, захотел поближе рассмотреть узор и убедиться. Убедился. К сожалению, Вэй Ина сбило с толку то, что Сюэ Ян раньше много страдал такими вот «проверками». Рецепт для проверки был простой: брался какой-нибудь магический реликтовый предмет, к нему добавлялось невероятное свойство, возведенное слухами в абсолют, а вишенкой на торте становилось жутко могущественное создание, от которого невредимым не уйдешь. Сюэ Ян подавался в качестве гарнира.

Лань Чжань с ровным лицом выслушал тираду Вэй Ина, а потом как из воздуха сотворил гуцинь и уложил себе его на колени.

— В тебе много тревоги, — сказал Лань Чжань.

— Сборник Тревог, — Вэй Ин пожал плечами. — Я его привел в порядок на заказ, только все равно немного цапанул этой гадости.

Лань Чжань выдохнул и заиграл. Комната, свободная от мебели, вымытая, вычищенная и огороженная барьером наполнилась тихой музыкой, от которой Вэй Ину сразу легче задышалось. Он умиротворенно закрыл глаза и прислушался. Перед глазами стоял Лань Чжань, собранный и красивый, он играл, опустив глаза и его пальцы гипнотически двигались по струнам, извлекая мелодию, от которой все тревоги… все невзгоды…

Вэй Ин выдохнул.

Он хотел сказать Лань Чжаню, что очень сожалеет, что тогда приставал к его рожкам. То есть, Вэй Ин ни капли не сожалел — рожки на ощупь были восхитительными, и его печалил тот факт, что Лань Чжань научился их прятать. С другой стороны, так он не смог бы жить среди людей.

Просто однажды Вэй Ин получил пиздюлей от Вэнь Цин за очередную порцию домогательств к Лань Чжаню и его рожкам и был усажен читать о драконах и их обычаях. Вэй Ин бледнел, краснел, но отрываться от чтения не смел. Потом он ещё с неделю придумывал извинительную речь, тренировался перед зеркалом (один раз, а потом бросил это дело, очень уж стрёмно это выглядело), но потом Лань Чжань перестал к ним приходить, а появлялся только его старший брат, который на вполне очевидный вопрос каждый раз давал один и тот же ответ:

Лань Чжань был занят.

Сейчас Вэй Ин пытался понять — будет ли наглостью с его стороны попросить ещё раз позволить потрогать рожки. С полным сознанием всех своих действий.

— Вэй Ин.

…а музыка-то уже закончилась. Вэй Ин открыл глаза и чуть испуганно посмотрел на Лань Чжаня.

— У тебя покраснело лицо. Ты хорошо себя чувствуешь?

Ебать, подумал Вэй Ин. Он, блядь, светился. Сидел напротив со своим каменным ебалом и светился драконьей магией, которой только что изгонял тревогу из сердца Вэй Ина. На скулах Лань Чжаня проступили маленькие белые чешуйки, и Вэй Ин бессовестно пялился на них. Кончики ушей заострились.

— Мне нужен свежий воздух, — по слогам произнес Вэй Ин. Лань Чжань среагировал немедленно распахнутой дверью, из которой Вэй Ин вылетел на всех скоростях, в мыслях подвывая в полный голос.

Какой позор и кошмар.

В лицо ударил свежий воздух, и Вэй Ин сделал первый рваный вдох, а потом задышал ровнее. В голове было слишком много мыслей.

Сюэ Ян, брат, нить, Лань Чжань, чешуйки и покойная Вэнь Цин.

Она больше века держала магазин и погибла оттого, что прошлась по чужой красной нити в поисках разбитой души. Вэнь Нин чуть не отправился следом. А за ним и Вэй Ин.

И Вэй Ин прекрасно понимал, к чему шла вся история, но повторения событий той ночи не хотел. Ему было бы легче принять это, окажись он один, но ведь столько существ могли отправиться следом.

Недопустимо.

***

Мужик, позвонивший в дверь, был на редкость красивым. Он источал дружелюбие, даже несмотря на то, что его просьба звучала безапелляционно: собрать вещи и пойти за ним.

— Куда? — осоловело спросил Цзян Чэн. Он был уже при параде — собирался идти на собеседование, а потом взять Цзинь Лина и отвести его в парк с аттракционами. Цзян Чэн и сам там давно не был.

— В Облачные Глубины. Меня зовут Ла…

Цзян Чэн раздражённо закатил глаза и молча захлопнул перед мужиком дверь. Один день охуительнее другого.

— Я от Вэй Ина, — раздалось из-за двери.

— Поздравляю, — проворчал Цзян Чэн себе под нос и пошел к выходу на задний двор.

— Послушайте, я хочу помочь, — сказал мужик, как будто совсем рядом. Цзян Чэн от неожиданности дернулся и обернулся — мужик стоял в метре от него, словно его не прогнали, а впустили и попросили пойти следом.

— Бля! Меня уже бесит этот ваш Вэй Ин! — Цзян Чэн выплюнул. — Как всплывёт его имя, происходит какая-то херня. Я уже готов поверить, что ебнулся, но я не ебнулся! — он угрожающе подступил. — Как ты пробрался? Это частная собственность.

— Через окно, — улыбнулся мужик виновато.

— Уйди.

— Вам и Цзинь Лину грозит опасность, — несчастно сказал мужик, словно теряясь в словах. Но это при любом раскладе звучало бы бредово. Он сменил имя, купил обратно их старый дом и сейчас жил жизнью, которую отработал десятком лет тяжелейших трудов и безупречных улыбок на камеру. Кому он, блядь, сдался-то? — Я здесь по просьбе Вэй Ина — помочь вам укрыться.

— От кого?

— Сюэ Яна, — вдруг серьезным тоном сказал мужик. — Он хочет вам навредить, потому что вы очень дороги Вэй Ину.

Цзян Чэн вздохнул.

Что за чертовщина тут творилась? А Вэй Ин, если это все, конечно же, было правдой, нихуево так услужил, раз теперь Цзян Чэн кому-то сдался из-за чужой сердечной привязанности. Ну что за ебанат, в сердцах подумал Цзян Чэн.

— Сейчас проверю, дома ли Цзинь Лин, — сказал он. — Жрите-пейте, что найдете на кухне.

Если там вообще что-то было.

Цзян Чэн поднялся на второй этаж и от всей души проорал:

— Цзинь Лин? Цзинь Лин, ты дома?

Он пошел к комнате племянника, хлопнул незакрытой дверью в его комнату. Господь, какой же срачельник, с досадой подумал Цзян Чэн, оглядывая незаправленную кровать, разбросанную одежду и кучи хлама, которые процветали в ужасающем беспорядке на полу, стуле и других поверхностях. На люстру было страшно поднимать глаза. Там должно быть пыли и паутины скопилось — просто жуть.

Цзян Чэн вытащил из кармана свой сотовый, и оттуда с тихим стуком вывалился деревянный уродливый пин. Цзян Чэн от волнения едва ли обратил на это внимания. Комната племяннику досталась с хорошей звукоизоляцией, с обратной стороны, даже если приложиться плотно ухом двери, ничего не было слышно.

Цзян Чэн набрал номер полиции и принялся вслушиваться в гудки.

Пиздец, подумал Цзян Чэн. Все это пиздец. Даже в какой-то степени разбираться в этом не хотелось, но следовало. Опыт подсказывал, что Вэй Ин только начал доставлять ему проблемы, и вообще было непонятно, что это за человек, чего он добивается и почему его «вы ему так дороги» настраивает против Цзян Чэна каких-то неприятных людей.

Или… Или…

Или нелюдей?

Над Цзян Чэном нависла тень, выросшая буквально из пола, и у тени было восемь рук.

— Не надо, — сказал над головой шипящий голос, и Цзян Чэн медленно поднял голову, всматриваясь в бледное лицо. С восемью глазами. Женский голос в динамике повторял:

— Алло! Алло!..

А Цзян Чэн думал. Думал о том, как легко его мир переворачивался с ног на голову, о том, что это лицо он уже видел — только не помнил где. Ну ещё и о том, что Цзинь Лин как кстати уехал гостить к Мэн Яо.

А потом все резко погрузилось во мрак.