После Апокалипсиса природа сходила с ума и радовала странными погодными явлениями уже года три, не меньше. Если бы кто-то спросил у Саши, сколько они уже едут сквозь практически непроглядную пелену какого-то сизо-серого тумана вперемешку с сыплющимся не пойми откуда снегом, он бы затруднился ответить. 

В общем-то время давно перестало иметь значение — часы они отсчитывали по ноющему чувству голода. 

Он скосил глаза и его взгляд упал на последнюю банку консервированного супа «Кэмпбелл», сиротливо примостившуюся к внутреннему краю кузова их тарахтелки — он вообще-то был без понятия, как правильно обозвать эту штуку, на которой они путешествовали последние.. сколько? Лет пять наверное уже будет, точно. 

В первые два года они ещё пытались считать дни, вести календарь. Потом сбились и перестали. Но Саша помнил, что такая гадостная погода обычно приходилась на февраль. Этот промозглый давящий и какой-то сюрреалистично-долгий — по контрасту с календарными обозначениями — месяц выбивал душу из тела и драл её в клочья ледяным ветром. 

Февраль — это маленькая смерть. Тошнотворная и унизительно-бесполезная.

Сашу от жизни на самом деле тошнило так сильно, что иногда хотелось даже не плакать — на луну выть. Хотелось, наверное, чтобы кто-нибудь пожалел, но рядом был только Яр, которого самого бы кто пожалел. Впрочем, Ярик вообще-то держался молодцом, особенно в последние годы.

- Ты не вспомнил, что произошло? - спросил Яр и его голос, в тишине, нарушаемой только тарахтением мотора, потонул в тумане, словно завяз в липкой патоке. 

Он спрашивал это каждый день, хотя вот уже очень долгое время ответ оставался тем же.

Ярик, всё ещё подростково-костлявый, с огромными выразительными глазищами и вечным шилом вообще не умел молчать и сидеть на месте подолгу — всегда ёрзал, что-то говорил или напевал, иногда втягивая в это безобразие Сашу, заводил пространные диалоги о смысле бытия и даже пытался развести Казьмина на спор или дискуссию. Ребёнок — его «серьёзным взрослым» быть так и не научили. Он и раньше таким был вообще-то, но в мире «после», как они оба звали нынешнюю реальность, это было особенно заметно. Может, конечно, потому что последние лет пять они провели в обществе друг друга, лишь изредка и ненадолго встречая других людей, но Саше отчего-то думалось, что Яр таким незамысловатым способом цеплялся за остатки прошлой, нормальной жизни. 

Эту самую нормальную жизнь они оба помнили не очень-то хорошо, только дурацкими историями и яркими моментами. Это относилось и к Апокалипсису. Чёрт знает, что за дрянь взорвалась, или распылилась, или ещё что-то, и каким образом они с Яром это пережили. Факт оставался фактом — когда они очнулись, людей и иных живых существ вокруг практически не было (трупов, впрочем, тоже), а сами они ещё какое-то время пытались собрать мозги в кучу.

Совместными усилиями они всё же смогли вспомнить о некой войне, но в голове даже спустя довольно продолжительное время всё ещё была каша. Казалось, что вот он на сцене, поёт… кажется осточертевшее уже «О, Сара!», а потом тьма и первое воспоминание — развалины здания, обалдевшее лицо Ярика, кажется потерявшего ещё больше воспоминаний, чем сам Казьмин, и такие же развалины, засыпанные пеплом, пылью, грязью и остатками следов цивилизации, на много-много километров вокруг. Сильнее всего его тогда напугало даже не это, а абсолютно недееспособный Ярик, обычно сохранявший способность в панике принимать адекватные и рациональные решения и организовывать всех, когда возникало ощущение горящей под ногами земли. Напугало его лицо: мертвенная жуть, какую никаким гримом не повторить — а они оба по долгу профессии в гриме разбирались хорошо.

Саша это лицо запомнил на всю жизнь, наверное: ясные льдисто-голубые глаза затянуло белёсой поволокой, будто затуманило, выпучены, бровь немного дёргалась в каком-то отчаянном неврозе, губы тряслись в попытках ухватить хоть немного воздуха, а кожа была настолько бледной и прозрачной, будто бы вот-вот треснет кровавой раной.

Мальчик, который сдох, но в гроб лечь забыл, — он не был жив, скорее просто существовал. 

Неприятное зрелище, если честно. Даже отвратительное.

- Нет, - ответил Саша спустя несколько десятков секунд… или минут — он совершенно не был уверен в своих внутренних часах. 

«Пидора ответ», - Саша почти слышит эту фразу, он всегда её слышит после этого. Но почему-то в тишине звучит только гудение двигателя. 

- Яр? - Саша обеспокоенно обернулся и подозрительно упёр взгляд в спину сидящего за рулём Ярика. Он размеренно дышал и был похож на снеговика — настолько его засыпало снегом.

Впереди в тумане показался черный силуэт какой-то полуразвалившейся постройки и они были достаточно близки, чтобы начать тормозить или свернуть. Но этого не происходило.

- Эй-эй, Ярик, не спать! - Саша потряс его за плечо.

- А? Нет, я не сплю-ю, - остаток слова потонул в душераздирающем зевке.

- Давай вон туда, - Саша указал в сторону пролома в стене и фыркнул, сдувая с лица снег. Строение подвернулось им удачно — они оба ужасно замёрзли в чёртовом тумане и снегопаде и были достаточно вымотаны, чтобы завалиться спать. - Будем надеяться, что второй этаж не упадёт нам ночью на головы.

Здание чернело уродливой развалиной и, откровенно говоря, выглядело даже не сомнительно, а пугающе, но выбирать не приходилось, а за несколько лет скитаний они отучились бояться заброшенных строений.

- Было бы неплохо, будь там еда, - пробормотал себе под нос Ярик. 

- Лучше горячая вода, - заметил Саша. - Я замёрз как не знаю кто. Холодно…

Он, честно говоря, не мог вспомнить, когда им последний раз удавалось нормально помыться. Чудо, что никакая зараза за это время не взяла их. На их общей теперь памяти болел каждый из них всего раза два за несколько лет таких вот скитаний.

- Холодно, Карамон, где ты-ы? - пропел Ярик.

- Нет меня и руки не дам, - закатил глаза Саша, окончательно взбодрившись. Мысль о еде и горячей воде придала ему сил язвить, хотя шанс, что что-то-то из этого они действительно обнаружат в развалинах был не то чтобы большим.

По полуразрушенной обстановке внутри постройка напоминала одновременно бойлерную и какой-то завод непонятного назначения. Стены изнутри покрылась изморозью, и им пришлось потрудиться, чтобы загнать свою адскую помесь бронетранспортёра с мотоциклом поглубже в здание и найти в нём относительно небольшую комнату, в которой сохранилось бы тепло на ночь.

Саша незатейливо и даже незаметно для себя стал напевать под нос какую-то дурацкую рекламную песенку про наггетсы, разворачивая спальник.

- Ради бога, не про еду. - голодный и сонный, оттого хмурый Ярик с недовольством посмотрел на Сашу.

- Вот так ты ценишь нашу дружбу, даже петь не даёшь? - притворно возмутился Саша, - Жрать сегодня не будешь.

Ярик, выгрузивший на пол последний остававшийся в кузове ящик с полезным барахлом, который они успели насобирать за время скитаний, скептично перевёл взгляд с Саши на одиноко стоящую на их вещах банку супа.

- Ты тоже не будешь, еда-то кончилась почти.

Крыть было нечем. Однако терять надежду было ещё рано, потому что их положение бывало и много хуже, чем сейчас.

- Как думаешь, является ли раб рабом, если он и не подозревает о своем рабстве?

- Да.

- …я надеялся раскрутить тебя на философский диспут, а получаю всего лишь «да»? - Ярик выглядел возмущенным.

Саша посмотрел на него со какой-то сложной эмоцией на лице, затем вздохнул и включил «ответственного взрослого».

- Ложись, надо отдохнуть.

- Ага. - Ярик погасил небольшой фонарик, которым подсвечивал себе, пока заползал в спальник и вроде унялся на какое-то время, даже ёрзать — «гнездиться» — перестал.

Саша знал — это ненадолго. 

Скоро от холода он начнёт вертеться, пока в конце концов не проснётся сам и не разбудит Сашу. В итоге они снова уснут в одном спальнике, накрывшись вторым на манер одеяла, в попытках отогреть заледеневшие конечности Баярунаса. Саша сам никогда не отличался слишком уж крепким телосложением, отчего тоже мёрз, но Ярику в этом плане повезло ещё меньше — худющий и костлявый, он замерзал намного быстрее. Надо признать, засыпать в обнимку было действительно теплее, так что Саша особенно не возникал и очень быстро привык, хотя они зачем-то продолжали укладываться порознь.

- Сашк.

- Заползай уже, чудище.

- Спасибо.

Холодом Сашу буквально обожгло — руки у Яра совсем задубели, сказывалось длительное сидение за рулём. И как ещё сам Яр инеем не покрылся? 

Мелькнула мысль, что морозные узоры на руках смотрелись бы даже эстетично, но здравый смысл тут же напомнил о последствиях возникновения таких вот узоров. Он твёрдо решил, что завтра его очередь вести их тарахтелку. Яр наконец улёгся и кажется затих, повернувшись к Саше спиной. Казьмин не обманывался: Баярунас не спал, потому что когда тот отрубался, дышал он намного более размеренно и глубоко — это он уже успел выяснить.

Саша подумал, что хотя бы одному из них надо выспаться и закрыл глаза с твёрдым намерением провалиться в чертоги Морфея прямо сейчас, но то ли сон не шёл, то ли он действительно вырубался на какое-то время, но сам этого не заметил, однако пролежав довольно продолжительное время, он почувствовал, как Яр завозился, переворачиваясь на спину. 

Сон никак не шёл к нему, так что Ярослав уставился в чернеющий потолок и дал мыслям свободно течь в сознании. У него была богатая фантазия — Казьмин часто поправлял «больное воображение» — так что надумать он мог всякого.

Впрочем, в последнее время его всё больше занимали мысли об Апокалипсисе. Никто их немногочисленных выживших тоже детально не помнил произошедшего. Чем больше Ярик об этом думал, тем сильнее болела голова, хотя одна догадка мучала его уже какое-то время и всё никак не давала покоя. Ясно было одно — была какая-то война и, скорее всего, именно из-за неё мир превратился в то, во что превратился. То есть в гадостную, засыпанную снегом и обломками военной техники, залитую водой, мазутом и соляркой ветреную пустошь.

Противно до дрожи и тошноты, временами зрелище даже завораживающее. Как впрочем и всякое омерзительное, что намертво приковывает взгляд. 

Весьма декадентно, если задуматься. Не по-бодлеровски декадентно, но вряд ли поэт представлял, в какой невообразимой дыре окажутся люди.

- Саш? Спишь? - спросил вдруг он.

Саша открыл глаза.

- Не-а.

- Слушай, - начал излагать Ярик, у которого явно возникла очередная странная теория, коей он теперь жаждал поделиться, - у тебя не складывается впечатление, что мы на самом деле умерли, и сейчас типа в Чистилище находимся? Ну, сам подумай, каждый день одно и то же, других почти нет, места тоже какие-то непонятные, зима, гадость на улице… Едешь куда-то, ищешь еду и медленно сходишь с ума.

Саша какое-то время немного хмуро созерцал потолок, пытаясь обработать в мозгу эту мысль, после чего наконец выдал:

- Если бы мы умерли, ты бы гарантированно попал в ад. Так что не волнуйся, мы всё ещё в мрачной реальности.

- Жажде-е-ет в ра-а-ай а попада-е-ет в а-ад? - усмехнулся он.

- Только вешаться не надо, ладно? - поддержал отсылку Саша, - Наши дела пока не настолько плохи.

- Не волнуйся, буду надоедать тебе, пока смерть не разлучит нас.

- Ты ещё скажи, в горе и в радости…

- …и в болезни и в здравии, - хмыкнул Яр и поёжился, - бодрствуя, он всё же пытался сохранять между ними хоть какую-то дистанцию, хотя просыпались они всё равно переплетясь всеми конечностями.

- Аминь, - пробормотал Саша.

- Казьминь.

Ярик прикрыл глаза. Он много размышлял, почему именно они выжили. Или почему именно двое, а не один из них. Но потом подумал — а какая разница? Их совместный путь ощущался… правильно. А в мире, где всё потеряло свой смысл, делать то, что считаешь верным — это, наверное, самое главное.

- Как там было у Достоевского? «Не спал, думал»?, - послышался над ухом голос Саши. - Давай засыпай уже.

И сипло выдохнул куда-то в шею.