- И до тех пор, пока нас не-е обесточа-а-ат…

Жаловаться на погоду было попросту грешно — в кои-то веки небо вместо грязно-серого стало лазурным, а на землю, засыпанную разномастным мусором, отбрасывали тень лениво плывущие высокие белые облака. Лето пришло неожиданно, но горький опыт прожитых лет говорил, что нужно наслаждаться тем, что имеется: в этом «новом» мире оно бывало до ужаса коротким.

- Мы будем жечь тут электри-и-ичество что есть мочи-и…

Место напоминало странного вида бассейн с проточной водой под открытым небом, почему-то совершенно неглубокий и не понятно, для каких целей предназначенный. Впрочем, прежней настороженности у них уже не было — как-то смирились с тем, что в этом странном мире «после» слишком малое напоминало прежнюю жизнь.

- Всем жителям подземным свой… - Яр на мгновение запнулся, - Концерт хочется, - вдруг прервал он завывания, дёрнув ногами и поднимая брызги, на мгновение блеснувшие в солнечных лучах.

Саша, по-совиному моргая глазами поочерёдно — будто один не поспевал за вторым, как-то вяло и совершенно механически тёр неопределённо-серого цвета футболку крохотным куском мыла, то и дело опуская сжатую в костлявых руках ткань в прохладную воду, по колено плещущуюся под ногами.

Ярик лежал чуть поодаль, на той же выступающей из воды прямоугольной бетонной плите, раскинув руки в стороны и прикрыв глаза, подставляя лицо лучам солнца. Плотные штаны были закатаны до колен и ноги его свисали в воду, но самого Яра это, казалось, не то что не беспокоило, но даже вгоняло в какое-то тягучее довольство.

- Соскучился я! Вот чтобы с танцполом кричащим, с кучей народа, что бы… ух! - он неопределённо махнул руками в воздухе, прежде чем снова безвольно раскинуть их в стороны и как-то потускнеть всем своим существом.

Раньше, до всего произошедшего, Казьмин бы съязвил что-нибудь в ответ или пустил бы тупую шутку, как он это обычно и делал. Но не сейчас.

После Апокалипсиса Саша вошёл в разум первым, но дальше, чем первым делом привести в чувство ошалевшего и потерянного Баярунаса, он ничего не придумал. А вот хоть какой-то план действий сообразил именно Яр, за что Саша был ему чертовски благодарен — вряд ли в тот момент он был способен сориентироваться и заставить их обоих действовать.

Сейчас Саша упрямо упёр взгляд в кусок материи в своих руках и старался не смотреть в сторону лежавшего на бетоне Яра. Видеть его, потерявшего дело всей жизни и невыносимо тосковавшего по всему, чем он существовал «до», было больно почти на физическом уровне, но Саша вряд ли сможет помочь ему.

Ярик потерял всякий счёт времени и, кажется, выпал из реальности, провожая немигающим взглядом каждое движение Саши. Голова у него тяжелая-тяжелая, как чугунная. Он смотрел даже не на самого Казьмина, а куда-то сквозь него, чисто машинально фиксируя происходящее в голове, залипая.

Тоска, грязно-серая, мерзкая и почти-почти осязаемая, нападала на Яра именно в моменты безделия, будто всё, что он делал, было бегством от ужасающих масштабов экзистенциального кризиса. Он, безо всяких преувеличений, жил своей работой, никогда не останавливался, карабкался всё выше, подгоняемый собственной невероятной наглостью и неумением сидеть на месте во всех возможных смыслах — шумному и шебутному, ему всё время нужно было куда-то бежать и непременно что-то делать, он не умел ни подолгу оставаться неподвижным и физически, и профессионально. Так было во всём и это делало Ярика Яриком. Этим он отличался от педантичного Саши, карабкающегося к пресловутому успеху не наглостью, а упорством и упрямством. У каждого из них свои пути... были.

Яр невесело усмехнулся.

Но вот, они устроили себе выходной от вечных скитаний и теперь не знали, что делать с появившимся временем, и потому по инерции наполняли его думами безрадостными и в некой мере философскими. Стоило им запастись едой, расслабиться — и жизнь внезапно потеряла для них всякий смысл.

Преследовало совершенно дурацкое ощущение ментального разложения. Ярика тут нет, Ярик — наполненный оглушительно пустым вакуумом и, совсем чуть-чуть, иррациональной привязанностью к Саше — сосуд. 

- Выходит, - вслух пробормотал он, продолжая свою мысль, - чтоб человеку быть счастливым, ему нужно постоянно страдать?

- Ты сам-то понял, что сказал, - отозвался Саша и, усмехнувшись, добавил, - пан философ?

Яр фыркнул, но как-то совсем не весело, как бывает от отвратительных, но именно потому смешных шуток.

- Нет, я просто… - он вздохнул, - пока мы заняты делом, как-то нет времени думать о том, что будет дальше. Найти еду, найти крышу на ночь — вот и вся жизнь. Бесцельное поддержание своего существования. А вот мы остановились — и тут же задумываемся, задаёмся вопросами тщетности бытия… - он снова неопределённо махнул рукой в воздухе, и резко сел. - Как ж хочется концерт. Иронично, на грядущем Geek&Music должен был быть пост-апокалипсис.

Они почему-то встретились взглядами и на какое-то время залипли: Ярик по-птичьи склонил голову чуть на бок, Саша чуть прищурился. Каждый из них думал о чём-то несбывшемся, кажется, впервые за всё время силясь осознать, что на самом деле произошло с их жизнями.

Ярик внезапно внезапно прыснул: момент был тут же потерян, Саша пробормотал в его адрес что-то нелицеприятное, кажется назвал его придурком. 

- И я твой продюсер!

- Да даже будь ты последним человеком на Земле… ах, да. - Саша закатил глаза и тоже прыснул, перестал наконец мучать несчастную футболку и вынул из кузова длинный моток тонкой пластиковой верёвки, какой подвязывают помидоры на дачах. - Лучше помоги, продюсер.

- Лечу.

Да, они оба потеряли всё. Теперь не было ни любимого дела, ни друзей, ни родных, ни фанатов — у них не было ничего. 

Кроме земли под ногами и друг друга рядом.