I

      — Ты под чем-то?

      — Что? Не-е-е, с чего ты взял?.. Трава не в счет, — сказав так, Реджи спрятал мятый блокнот и ручку в задний карман штанов.

      «Ага. Ну конечно. Что это я?»

      Стивен вздохнул и, ослабив галстук, сверился с часами.

      Половина первого.

      Отлично. За плечами восьмичасовой перелет из Милуоки в Сан-Франциско, еще час на то, чтобы дождаться багаж и заскочить в сувенирную лавку. Стивен почти не устал, без труда нашел открытки с видами на Крэндон-парк и Саут-бич. Если мама вдруг начнет снова причитать о том, что сын не привез ни одного своего снимка из отпуска, он честно возразит, что так же красиво у него снять не получится, плюс откупится очередным снежным шаром, где на фоне виллы Визкайя красовалась пестрая надпись «МАЙАМИ».

      «А если я ей прикручу новую полку под ее коллекцию этого хлама, она думать забудет про фото моей обгоревшей рожи».

      План был беспроигрышно прост и за последние пятнадцать лет отшлифован до каждой мелочи. Стивену оставалось лишь по приезде набрать родителей, соврать, будто он разместился в отеле — и дело в шляпе.

      — Что рисовал?

      — Да так… Пока сам не понял. Но это для работы… О. Ты отрастил бакенбарды? Прикольно! Помочь? — Реджи услужливо потянулся к чемодану с вещами.

      Каждый его жест сопровождался перезвоном браслетов и цепочек на груди.

      — Ага, спасибо, — Стивен перехватил чемодан, вручил Реджи пакет с сувенирами. — Осторожно, там стекло.

      — Шар для мамы? Ты не оригинален.

      — Ты знаешь, у нас это семейное…

      — Зря ты так, я до сих пор вспоминаю, как на то Рождество она приготовила говядину Веллингтон. Это было пиздец как оригинально!

      — Ага. Не забывай молиться при этом. Как там с погодой? Не холодно? Я собирался впопыхах, вот и… что?

      Реджи, шедший следом за Стивеном, с каждым шагом подбирался к нему все ближе, пока они не столкнулись плечами.

      — Даже не обнимешь?

      Улыбнулся.

      Стивен с трудом оторвал взгляд от щербинки между чуть желтоватыми передними зубами. Сгреб Реджи свободной от чемодана рукой за плечи, прижал к себе, носом уткнулся в рыжеватую макушку, вдыхая смесь запахов пачули, кофе и марихуаны. В ответ услышал заливистый смех и почувствовал, как расклешенные рукава блузы скользнули по напряженной шее. Реджи повис на нем, смеясь и растягивая гласные:

      — Мо-ой Сти-ив!

      Кажется, на них уставился весь Сан-Хосе Муниципал. Пришлось напустить на себя самый мрачный вид, чтобы никто и думать не смел к ним приближаться и что-нибудь предъявлять.

      «С другой стороны, это же Сан-Франциско. Здесь всем примерно похуй».

      Стивена раздражал Сан-Хосе. Стеклянный, кривой и словно недоделанный с далеких тридцатых, он становился таким дурацким воплощением жизни в целом и их отношений с Реджи в частности: вроде все понятно, прозрачно, но какая-то хрень. Причем отдельное гадство заключалось в том, что Стивен неизменно покупал билеты именно до Сан-Хосе, а не, например, в Окленд. Просто потому что Реджи привык приезжать сюда, а с его откровенным топографическим кретинизмом в Окленде он бы легко заблудился, бегай да ищи его — отличная затравка для успешного отпуска.

      — Ты отпустишь?

      — Не-а, — отозвался Реджи куда-то в район нагрудного кармана на рубашке Стивена. — Я тебя жда-ал.

      Не терпелось поехать в Кастро, на Маркет, Черч-стрит или где там Реджи снимал квартиру? Стивен давно перестал запоминать адреса. И плевать, что за плечами чудовищная рабочая неделя без отдыха и практически без сна, вылет на рассвете, восемь часов в чертовом самолете. На Реджи и его выходки силы всегда находились.

      «Ничего не изменилось».

***

      Они знакомы уже тридцать лет.

      «Можно сказать, что мы знаем друг друга хорошо? Наверное, местами слишком».

      Стивен прекрасно помнил тот день, когда Флоренсы переехали к ним на Клер-Бридж-лейн. Их район считался совсем новым, а потому в основном в нем как раз селились молодые семьи с детьми. Четырехлетний Стивен, когда увидел первую грузовую машину, подъехавшую к соседнему участку, страшно обрадовался: наконец, у него появится друг-сверстник, а то, как назло, вокруг — или совсем младенцы, или девчонки. Кроме того, их с Флоренсами дома располагались почти вплотную. А когда выяснилось, что их с Реджи комнаты будут прямо напротив друг друга — сделалось совсем радостно. Стивен с нетерпением смотрел из своего окна, как в чужой детской появлялись полки с книгами и игрушками.

      Первое впечатление от Флоренсов у всех в округе сложилось абсолютно безупречное: отец-инженер интеллигентного вида, невысокий, неизменно вежливый и с трубкой в зубах, вылитый Бинг Кросби, только в очках; мать — классическая домохозяйка, красивая, тоже миниатюрная, вечно пребывающая в приподнятом настроении, как какая-нибудь Оливия де Хэвилленд в «Наследнице»; их сын — пятилетний покладистый мальчик, везде и всюду появлявшийся с альбомом для рисования и дорогим автоматическим карандашом с эмблемой научного центра, где работал его отец.

      Они быстро подружились. Точнее дружить начал Стивен, у Реджи просто-напросто не было и шанса. Он вообще в ту пору производил впечатление необыкновенно послушного и робкого ребенка: велели заниматься на пианино — занимался, отправили на плавание — плавал, вытолкали играть с соседским грубоватым пацаном-переростком — играл, ну или по крайней мере покорно ходил рядом, нет-нет да пытаясь усесться где-нибудь с рисунками. Раздражал. Но Стивен быстро приноровился, выманивал Реджи через Флоренсов-старших, те вроде как мечтали, чтобы у их сына появился друг на новом месте, давали с собой конфет, денег на мороженое, выносили в высоких запотевших стаканах лимонад с полосатыми трубочками. Не детство, а рай.

      Стивен откровенно завидовал. Его семья тоже со стороны производила впечатление благополучной, но иллюзия длилась ровно до тех пор, пока их могли видеть соседи. Отец Стивена, выходец из Техаса, поднялся с должности простого рабочего до прораба в местной строительной компании, был человеком жестким и требовательным. Если на объекте его бескомпромиссный тон и удары кулаком по столу смотрелись уместно, то вот дома он чувствовал полную безнаказанность. Ему нравилось всех строить, объяснять маме, как одеваться, в какой последовательности расставлять посуду на столе, с кем общаться, а с кем — нет. В случае неповиновения рвал платья, сбрасывал чашки-тарелки на пол, показательно сдавливал запястье, когда на них не смотрели. Стивена приучал к самостоятельности и ответственности. «Короче, пиздил». Плюс отец любил выпить, после коробки пива становился раздражительным настолько, что его могла вывести из себя любая мелочь. К счастью, на маму отец руку поднимал редко, зато Стивен отлично знал, в чем разница между ударами обычным ремнем и ремнем с пряжкой. В некотором роде знанием этим гордился, ведь получая очередную порку, онкак бы выступал в роли маминого защитника. Та, правда, помощи особо не ценила, отцу не мешала, а когда тот успокаивался, притворялась, что ничего и не происходило.

      «Хер его знает, это он ее так запугал, или это все амфетамин? Или какими там еще были "мамины помощники" до "Премарина" и "Милтауна"?»

      Как ни странно, но самым нелюбимым наказанием Стивена была собачья будка, оставшаяся после их старого пса Буча. Там приходилось часами сидеть на жестком настиле, в худшие дни — ночевать, лишившись обеда и ужина. Подобные методы, предположительно, закаляли Стивена и «делали из него мужчину». Пугало наказание не только тем, что ночью в будке спалось откровенно плохо, в ней грезились всякие чудища и снились кошмары, Стивен в такие моменты чувствовал себя ужасно… да просто ужасно.

      Когда буквально под боком поселились Флоренсы, отец сбавил обороты. Нет, воспитывать не перестал, но требовал от Стивена тишины.

      «Потому что "мужики не плачут". Кто бы, блядь, сомневался».

      Четырехлетнему Стивену хватило ума, чтобы понять, насколько его семья отличалась от Флоренсов. Если Реджи отказывался доедать обед, ему не вываливали остатки еды на голову. А когда он падал на траву и пачкал белую рубашку, его не катали дополнительно по газону лицом, а лишь уточняли, не ушибся ли он. Ну и т.д. Стивена такая разница изумляла. Однажды он здорово опозорился, когда спросил напрямую у Флоренсов-старших, где их будка для наказаний. К счастью, те решили, что это — детская шутка.

      «А то б отец мной все ступени пересчитал».

      Из-за того, насколько проще казалась жизнь Реджи, Стивена медленно, но верно охватывала кипучая злоба. Часто тянуло как-нибудь выплеснуть ее: толкнуть, плюнуть, ущипнуть в порыве игры, отнять дорогущий автоматический карандаш и запульнуть его в дупло на дереве. Реджи все выходки Стивена сносил безропотно, разве что когда его лишали возможности рисовать, беспомощно теребил руки и дрожал постепенно краснеющим подбородком. Никогда не жаловался. Неизменно выходил на крыльцо, осторожно уточнял, мол, не будет ли опять Стивен задираться, отнимать карандаши или чиркать в альбоме. Своей доверчивостью выводил окончательно, но Стивен врал, что нет-нет, в этот раз-то он уж точно… Наличие Реджи под боком гарантировало, что отец постарается вести себя сдержанно, может, даже поиграет с ними во что-то примитивное вроде пряток или догонялок. Вечером же за ужином говорил:

      — Этот Реджи — редкостный мямля. Еле ползает, такой забитый. Его бы пороть почаще, и голова бы на место встала.

      «М-да, у отца никогда не возникало мысли, что в его словах имелось нехилое противоречие. Бесит».

***

      Нет, кое-что все же изменилось, Реджи перебрался жить в Хейт-Эшбери, красивый и пестрый район, укрытый эвкалиптами. Раньше тут жила элита Сан-Франциско, но после Великой депрессии и войны все перебрались на окраины отстраивать виллы, а Хейт-Эшбери, с остроносыми башенками и узорчатыми рамами, после «Лета любви» окончательно оккупировали торчки и свободные художники точь-в-точь как сам Реджи.

      «Да, помню. Ему тут понравилось кафе "Аптечка" или как-то так. Надо будет зайти с ним. Ему весело, когда я таскаюсь с ним по всяким злачным местам».

      Стивен толком не обратил внимания ни на устройство ярко-желтого дома с круглыми окнами и винтовой лестницей, ни на убранство выкрашенной в индиго квартиры, куда они ввалились. Единственное, что бросилось в глаза, точнее под ноги — куча бумажного мусора: обертки от конфет, упаковка от чипсов, журналы, стопки бумаги для печати на плакатном станке, картонные коробки, скомканные листы из блокнотов.

      Как обычно, первым делом они завалились на кровать — «Широкая. Блядь, спасибо, Боже!» — она еще так нелепо стояла посреди узкой комнаты, занимая фактически все свободное место, что Стивена аж потянуло затеять перестановку, но вот Реджи снял с себя вельветовые брюки-клеш вместе с трусами и остаток здравых мыслей улетучился, а вместе с ним и усталость, и ноющая боль в пояснице, и собственные брюки.

      — Я растянулся до аэропорта, но забыл резинки.

      — Я привез свои.

      — Серьезно? Милуокские презики? Ха. Прикольно.

      Звон браслетов и цепочек раззадоривал, а когда к ним подключились протяжные хрипловатые вздохи, Стивену показалось, что, в принципе, он бы ради такого из Милуоки и пешком с легкостью добежал. Все месяцы праведной жизни и непрерывной работы ему не хватало физической близости. Просто до воя. Поэтому сейчас Стивен прижимался щекой к теплой бледной почти до прозрачности коже, беспокойно лез пальцами под блузу, чуть надавливал, прощупывая ребра и позвонки.

      «Зараза, ничего ему не делается! Тощий, как пять, десять, пятнадцать лет назад. Он жрет вообще? Да жрет, я сам видел…»

      — Стив, щекотно.

      Реджи ухватил его за резинку трусов.

      — Ты что? Живот втянул? — рассмеялся. — Перестань! — ласково похлопал по боку. — Ты чего? Ты красавец! Тебе любой парень скажет!

      «Ага. Любой. Не, не то чтобы я совсем не пытался, не искал себе… но они — не ты, так что… Неважно».

      — Ты отвлекаешь.

      — Молчу.

      Вот что, а молчать во время секса Реджи не умел. Он хохотал, сыпал пошлыми комплиментами и шутками. Это и отвлекало, и вдохновляло. Так Стивен ощущал себя чуть менее животным, когда с голодухи набрасывался на него, вжимая в матрас до скрипа — «Надеюсь, что пружин» — закидывал худые ноги себе на плечи. Стивену нравилось чувствовать, как по телу Реджи прокатывалась дрожь от бедер до самых щиколоток в белых носках, стоило слегка подразнить его или вставить поглубже.

      — Сти-ив, мне так хорошо…

      Реджи вцепился пальцами в клетчатую наволочку — где он нашел этот нелепый комплект? — изогнулся, сминая под собой простыню. Браслеты и цепи все продолжали греметь, запутывались. Красиво. Вроде бы привычно и пошло, а Стивен не мог наглядеться ни на то, как разметалась челка по высокому лбу, ни на то, как вздымалась и опускалась тщедушно узкая грудь с розовыми сосками.

      — Не кусайся!

      Странный запрос, трудно выполнимый. Была бы воля Стивена, он бы Реджи с превеликим удовольствием сожрал, чтобы другим не досталось. А желающих имелось…

      «Так. Нет. Не сейчас».

      — Стив, ну попросил же! — небольно отпихнул. — Лучше подрочи мне.

      Рядом с Реджи собственное тело ощущалось каким-то неправильным, как и прикосновения к нему. Стивен знал, что распустился, обрюзг. Он давно заметил, что каждый раз вставая утром с постели или садясь в офисное кресло, он пыхтел и отчетливо скрипел коленями. Пробовал обратиться к врачу, тот что-то наплел про суставы и выставил счет за бесполезное, зато полное обследование в пятьдесят, мать его, долларов. Еще как будто поредели волосы на затылке. Стивен отпустил бакенбарды, чтобы создать иллюзию контроля над ситуацией и чтобы что-то где-то компенсировать, но, кажется, лишь прибавил себе лет эдак шесть. Порывался вернуться в спорт, но он забросил играть в футбол со своим отделом. Сперва из-за нехватки времени, потом — оттого что повысили и вроде как стало не солидно драться за мяч с подчиненными. Да и некогда, опять же.

      Однако Реджи, похоже, ничего не смущало. Он трогал, хватал, изучал и не уставал нахваливать. Для него Стивен старался не сбавлять темп и не задыхаться слишком уж очевидно, а когда Реджи принялся запрокидывать от удовольствия голову, провел языком вдоль стройной икры, за что мгновенно получил пяткой, но ничуть не расстроился. У самого оставались считанные секунды.

      В момент оргазма Реджи задерживал дыхание, краснел подбородком и, наконец, становился тихим. Потом вновь принимался дышать, часто и пристанывая, но краска с лица не сходила еще по меньшей мере минут десять. Стивен всегда кончал с опозданием, сосредоточенно отвернувшись в сторону. Сегодня взгляд упал на плакат от «Зап комикса», на нем была изображена женщина в коротком платье с массивными ногами, расширяющимися от бедер к стопам. Она замерла в нелепой позе на фоне ночного города. Над ее волосами, собранными в хвост, красовалась надпись «ФРИК». Все в этом плакате казалось неправильным и отталкивающим: и физиономия с лошадиными зубами, и торчащие соски, и огромные икры. Особенно икры. Ощущения смазались. Стивен зажмурился, но уродливая женщина просочилась сквозь сомкнутые веки, застыла в памяти посреди темноты. Захотелось выругаться, но на помощь пришел Реджи, он как-то сам извернулся, подсуетился, заглаживая и зацеловывая Стивена, прошептал на ухо сбивчивое:

      — Тихо-тихо, все хорошо. Хо-ро-шо, — дал дотронуться до своих худых ног.

      И хорошо правда стало.

      После долгожданной разрядки Стивен опустился на подушку, смахнул пот со лба.

      — Стив, ты доволен?

      — Ага…

      — Круто, я тогда… — слова Реджи влетели в одно ухо и вылетели в другое.

      Увы, кайф продлился недолго. Его быстро вытеснила одышка с хрипами, потная спина, прилипшая к простыне, так что чувствовалась каждая складка — и своя, и простыни — больная поясница и использованный презерватив, ощущавшийся на члене невыносимо мерзко.

      Когда Стивен сумел перевернуться на бок и со второй попытки дотянуться до салфеток, Реджи уже лежал на противоположном краю кровати, уткнувшись в альбом.

      «Ну, собственно, логично».

      — Ты б хоть вытерся там… В душ не собираешься?

      — Не-а.

      — Реджи.

      — После тебя, ладно? — отмахнулся. — Там все стоит. И полотенце твое… Синее. Мне… Пять минут. Я придумал. Тебе понравится.

      «Я не сомневаюсь».

      Стивен кое-как оторвал себя от простыни, напоследок погладив Реджи по влажному бедру.

      Да, однозначно, комната была чудовищная. Помимо кровати в нее кое-как поместился узкий письменный стол, этажерка с книгами и плетеный сундук с одеждой, разумеется, мятой, грязной вперемешку с чистой, Стивен запомнил его еще с прошлой квартиры. Стульев не завезли, как и нормального платяного шкафа или зеркала.

      «Да и ставить их некуда».

      — Сти-ив?

      — Ага.

      — А ты насколько?

      — На три ночи.

      — Мало…

      — Хватит. Зато потом на Рождество прилечу.

      — Твои родители не огорчатся? Ну, что ты не с ними.

      — А тебе не все равно?

      — Оке-ей…

      Стивен начал поднимать с пола их одежду, а заодно клочки с неудавшимися набросками. Реджи не обращал на него ровным счетом никакого внимания. Можно бы и обидеться, мол, воспользовались как дилдо и бросили, но Стивен слишком хорошо знал, что если Реджи что-то сочинил — все, он теряет контакт с реальностью.

      «Что ж, и в последнее время он делал это… слишком часто».

      Выйдя из спальни, Стивен прошелся по коридору, подмечая каждую скрипнувшую под ним половицу. Наугад набрел на кухню, светлую, просторную, с массивным круглым столом, как из кабинета для совещаний, но тоже совершенно безбожно заваленную все тем же бумажным мусором, пивными банками, упаковками от «СПАМа» и консервированной фасоли. Нервно растер затылок и сам себя одернул — не хватало увеличить плешь. Нашел под раковиной мусорный мешок, принялся складывать все туда, искоса поглядывая в окно, прикрытое полупрозрачной занавеской. Внизу вдоль тротуара сновали люди: обычные прохожие, хиппи-девушки с длинными волосами и короткими топами, хиппи-парни с лохматыми усами и бородой, бездомные с котомками и отчего-то весьма упитанными собаками и котами на поводках. В некотором роде Стивен любил и не любил Сан-Франциско примерно за одни и те же вещи — за свободу везде и во всем, за сладковатый дымок марихуаны, следовавший за тобой по пятам, куда бы ты не направился, за холмы, окутанные туманом, и шумные трамваи, из этого самого тумана выползавшие точь-в-точь как подземные гады, особенно в ночной мгле.

      «Но, как ни крути, Сан-Франциско Реджи чертовски подходит. В общем, он неплохо обосновался. Эта квартира мне определенно нравится больше, чем в Кастро. Тут прибрать бы, — Стивен потянулся за вторым мешком. — И перестановку устроить. И… кто установил эти шкафы? Эргономики ноль, красоты и пользы тоже. Сука, еще и скрипят».

      Заслышав шевеление, крикнул:

      — Реджи! А есть, чем смазать?! — «Нашел, кого спросить…» — Редж, у тебя совсем пустой холодильник! И почему он весь обледенелый, что ты с ним?..

      Стивен не договорил, на кухню, шурша бумажными пакетами, ввалилась приземистая латиноамериканка в ситцевом легком платье с разрезом, из-за которого виднелось широкое блестящее бедро с крупной родинкой. Стивен не сразу понял, что это — татуировка в форме сердца.

      «Бедра. Какого черта снова бедра?»

      Девушка громко поставила покупки на стол, отодвинув бóльшую часть хлама локтем, вытолкнув Стивена из оцепенения. Задорно затараторила:

      — Ого, вы уже вернулись? А я думала обернусь на раз-два и покушать вам принесу. Вы — Стивен, да? Я — Андреа, — оперлась о край стола, пристально осмотрев Стивена сверху вниз. — На рисунках Реджи вы именно так и выглядите. Очень приятно познакомиться.

      Лишь тут он сообразил, что расхаживает по кухне абсолютно раздетый. Стало неловко до жути. Максимум, на что хватило духу — невнятное «взаимно» и быстро ретироваться в комнату Реджи. Стивен не привык — точнее отвык — испытывать стыд. Еще со средней школы он производил впечатление солидного парня, даже учителя и тренер по футболу лишний раз на него голоса не повышали, на работе он тоже показал себя человеком ответственным, строгим и к себе, и к окружающим. Ну а сейчас, превратившись в начальника отдела снабжения, и вовсе вышел на новый социальный уровень. Поэтому сейчас краснеть и прикрывать причиндалы ладонью перед абсолютно незнакомой хохотушкой было невыносимо.

      — Редж! Какого хуя ты не сказал, что у тебя есть соседка?! — выдохнул, едва за ним закрылась дверь.

      — М? — все так же не отрываясь от блокнота. — О. Ты встретил Андреа?

      — Ага. Встретил. Вот так, мать твою!

      Реджи с неохотой отвлекся, как и Андреа, скользнул взглядом по телу Стивена — но такое внимание воспринималось в разы легче — прыснул смехом:

      — Прости-и. Я как-то подзабыл, что она сегодня выходная. Если тебя это успокоит, ты ей не интересен.

      — Дело не в этом, — меньше всего Стивен хотел вдаваться в подробности предпочтений Андреа. — С чего ты вообще решил с ней съехаться?

      — Аренда, Стив. А-рен-да. Мне дорого. А Андреа к тому же вкусно готовит. Я попрошу ее состряпать энчиладу и… Черт. Забыл. Такая штука с говядиной… Хм-м…

      Стивен вздохнул. Влез для уверенности в трусы, нервно поправил их на талии, силясь представить, насколько плохо он смотрится со стороны.

      «Нет, у него и раньше ошивались всякие друзья-подружки, но это другое. Обычно он их всех к моему приезду выгонял. Я уже не мальчишка, чтобы жить как в кампусе. А ему нормально?»

      — Сти-ив. Ты злишься?

      — Нет. Просто… Послушай, если тебе не хватает денег на жилье, которое тебе нравится, ты всегда можешь попросить меня. Ты же знаешь.

      — М? — Реджи поднял голову, поправил челку наконечником ручки. — Но мне все нравится. Андреа милая. Она работает тут недалеко в баре. Иногда мне наливает. Мы сходим как-нибудь к ней? Нам прикольно вместе. Но! Не прикольнее, чем с тобой.

      — Ага-ага… но как же личное пространство и… — Реджи похлопал по кровати. — Ага. Понял. Андреа нормально, что ты, — «Привел меня, и, наверное, кого-то еще», — такой засранец?

      — Ха! Да она та еще грязнуля. Ты думаешь, как я ее нашел? Так и написал в объявлении: «Ищу лесбиянку, с которой я засру весь дом». Шучу. На самом деле мы познакомились на выставке, но это потом как-нибудь… Я закончил. Вот, — протянул Стивену блокнот.

      На развороте черной ручкой изображена спальня, слегка кривая, все равно, что смотреть на нее после косяка, на кровати — двое. На переднем плане крепкий голый мужик с бакенбардами и усами, он загораживает своего партнера почти целиком, видны одни ноги, забавно изогнутые у него на плечах. И белые носки.

      — Ну как?

      — Круто, — честно ответил Стивен. — А в чем прикол?

      — Ни в чем! Мне просто захотелось изобразить момент. Мне кажется, это было горячо.

      — Нужен прикол.

      — Ну не-ет, — капризно, растекаясь по простыне. — Это красиво. Приколы — для Руди. О. У меня есть новые страницы, их надо отнести в редакцию. Я тебе покажу…

      Вот удивительно даже, после секса Реджи всегда делался до бесячего вдохновленным и бодрым.

      — Сти-ив.

      — М?

      — Ты злишься?

      «Да».

      — Нет.

      — Круто, — Реджи медленно потянулся, блуза вновь задралась до груди, где постепенно темнел след от укуса. — Сти-ив.

      — М?

      — А ты домой не позвонил…

***

      В детстве Реджи раздражал. Пожалуй, больше, чем теперь. Порой Стивену казалось, что если бы не конфеты с лимонадом и барбекю по выходным в компании Флоренсов, он бы в один из дней отлупил унылого задохлика, чтобы выбить из него хоть какие-нибудь эмоции, но терпел. Во многом потому что видел, что родители тоже сдружились с Флоренсами. Матери обменивались рецептами и сплетнями, вместе листали журналы с модными выкройками, а отцы курили и обсуждали спортивные матчи. Флоренс-старший как будто бы хорошо влиял на отца, подолгу объяснял ему что-то о политике и экономике, хлопал по плечу, когда видел, что тот вот-вот разразится бранью. А однажды и вовсе заступился за Стивена.

      «Я тогда реально накосячил. Заигрался с мячом, попал им по отцу. Думал, прикончит, так он в меня вцепился. За кофту тряхнул, я, блядь, чуть не задохнулся. Мама тоже вся сжалась. А мистер Флоренс подбежал, начал рассказывать про то, что меня пора отдавать на футбол, нахваливать, а сам меня так аккуратно со двора увел».

      Наверное, тогда Стивен окончательно прочувствовал разницу между отцом и Флоренсом. Тот никогда не повышал голоса, не напивался докрасна, лишь улыбался и хвалил, а иногда — поразительно! — пускал к себе в кабинет и показывал всякие штуки с работы. Детали, чертежи…

      «Как он там меня называл? "Здоровяк Стив". Черт, приятно».

      Стивен был сражен Флоренсом, оттого странное к нему отношение Реджи изумляло. А с определенного момента даже сердило. Реджи словно не замечал, как ему повезло с отцом и вообще с родителями, на истории из научного центра никак не реагировал, от прикосновений уворачивался, в кабинет заходить вовсе отказывался, предпочитая отсиживаться с альбомом на веранде. И это тоже Флоренс-старший принимал со снисходительной лаской, объяснял:

      — Он у меня застенчивый малый. Не обращай внимания, Стив.

      Но не обращать внимания не получалось.

      Прошел год, Стивена отправили в подготовительную школу, там он быстро обзавелся новыми приятелями. А вот Реджи никого найти не сумел, откровенно говоря, даже не попытался, а потому продолжил таскаться за Стивеном по пятам. Как бы по инерции бродил за ним из класса в класс, подсаживался рядом на обедах и переменах. Молча утыкался в альбом, а если Стивен отходил от него, скажем, поиграть, испуганно замирал и пялился так… Жалобно.

      «Вроде как я виноват».

      Стивен пробовал затащить Реджи в свою компанию, но того резонно не принимали — «Он странный» — затем пытался отогнать от себя, вредничать грубее обычного. Стивен шпынял, замахивался, как-то во всеуслышание объявил, что Реджи до сих пор мочится в кровать и что его простыня почти каждый день сушится у всех на виду.

      «Ну и говнюк я был в детстве. Не, оно и понятно, меня так растили. Но как вспомню, черт, взять бы да выпороть как следует… Ха. Знакомый метод».

      Реджи все сносил. После школы бежал за Стивеном следом, гремя портфелем. И снова невероятно, до крика, выводил этой всепрощающей кротостью. Он не жаловался ни учителям, ни родителям, Стивен это прекрасно понимал, пользовался: мог ударить, чтобы выпустить пар, а потом как ни в чем не бывало припереться к Реджи, чтобы получить угощение от миссис Флоренс или под предлогом домашнего задания спрятаться от отца в красиво обставленной детской. Реджи бы никогда ему не отказал и не обратил бы внимания на пропавшие игрушки или стеклянные шарики.

      И все равно он раздражал. Сильнее всего — по ночам. Когда вдруг ни с того ни с сего принимался стучать кроватью об стену.

      — Вот… дятел! — ругался Стивен, вслушиваясь в удары.

      Собственно, ему-то стук спать не мешал. Главное — оказаться у себя до одиннадцати и не высовываться, а уж что Стивен делал, укрывшись одеялом с головой, никого не волновало. Не шумел — и ладно.

      «А Реджи, которому полагалось баиньки в девять, вроде как все сходило с рук. Опять».

      Стивен начал подумывать как-то и об этом в школе сболтнуть, непременно обмолвившись о «дятле», чтобы за Реджи закрепилось нечто оригинальнее, чем просто «странный». К счастью до сплетен он не опустился, банально не успел.

      Как-то сидя под одеялом с походным фонариком, подаренным Флоренсами, Стивен играл в ворованных солдатиков под мерные удары кровати. В тот вечер затянувшиеся, да так, что играть становилось все сложнее. Вынырнув из-под одеяла, Стивен собрался было открыть окно и рявкнуть, мол, «замолкни, чудила». Но внезапно вместо Реджи обнаружил мистера Флоренса. Тот спешно поднялся с кровати и, натянув штаны, скрылся окончательно в темноте детской комнаты.

II

      Первую известность в Сан-Франциско Реджи получил именно как художник-порнограф. На его картинах можно было увидеть субтильных длинноволосых парней в компании крепких накачанных мужчин. Реджи не скупился на детали, выбирал причудливые позы, часто не самое эстетичное окружение: грязная комната после вечеринки, салон пыльного пикапа с валяющимися повсюду смятыми пивными банками, кабинка общественного туалета с кучей плохо рифмованных непристойностей на стенах, свалка на пустыре у окраины города.

      «Чисто как у нас в Милуоки».

      Реджи заметили на первой же выставке. Он продал несколько картин и познакомился со здешними авторами комиксов для взрослых, принялся сочинять истории, сперва на пять-шесть разворотов для самиздатных журналов, а потом все больше и больше. Его сюжеты, а главное его персонажи, нравились многим, не только геям, но и тем, кто усердно делал вид, будто мужчины его не интересуют. Женщины тоже следили за выпусками с участием Реджи.

      «Вот этого я, честно, не понимаю. То ли они ассоциируют себя с миловидными парнями, то ли… Не, странно. Ну, главное, чтобы они покупали его комиксы».

      Скоро у Реджи появились целые серии с разными фантастическими и около фантастическими сюжетами: приключения отвязной шайки космических пиратов, встречавшихся с существами с разных планет; путешествия во времени молодого ученого, решившего побывать в разных эпохах и отыскать самого горячего любовника; роман ворчливого гнома с очевидной страстью к переодеваниям и ветреного эльфа-выпивохи, который эти наклонности с радостью поощряет, — все очень откровенное, но при том абсолютно беззлобное и по-своему светлое.

      «Особенно, если сравнивать с остальными подпольными изданиями. Изнасилования, каннибализм, копрофилия или как там ее… На их фоне групповуха с фистингом и золотым дождем по взаимному согласию — это почти невинно».

      Стивен читал комиксы Реджи, часто узнавал на страницах их разговоры, нелепые ситуации и позы, что были опробованы ими недавно, разумеется, для вдохновения. При всей своей безалаберности Реджи всегда следил, чтобы новые выпуски добирались до Милуоки. Экземпляры Стивена сопровождались подписями: слова благодарности, поздравления с Днем благодарения/Хэллоуином/Рождеством/Пасхой и т.д. Иногда сбоку страниц появлялись рисунки ручкой точь-в-точь как в детских альбомах. Стивен хранил комиксы, если Реджи издавал историю в сборнике с другими авторами — вырывал нужный ему блок и подшивал в папку, если позже появлялась версия с полным сюжетом и в более дорогой обложке, Стивен ставил ее на полку. Ничего и никогда не выбрасывал, ценил, хоть и не все понимал.

      «Помнится, Реджи мне и других чуваков из своей творческой тусовки показывал. Как их там? "Приключения Иисуса", "Похотливые пираты" и… "Чудо-бородавочник" — вот это вообще дрянь. Не-не, чужое свободомыслие мне совсем не интересно, к тому же когда оно такое… агрессивное? Я и сам, когда такого начитаюсь, хочу кому-нибудь въебать. И не обязательно ублюдкам при должностях, можно и самому художнику, потому что ну… ну невозможно!»

      Самым любимым персонажем Реджи оставался дятел Руди. Выдумал его давно, еще в студенческие годы, схематично набрасывал в углу тетради с конспектами, калякал на обертках от обедов и на автобусных билетах. Как и следовало из имени, Руди был тем еще грубияном. Он спал со всеми подряд, предавался гедонизму, с невозмутимым видом шутил о политике и религии, задавал каверзные вопросы и сам же на них отвечал. Чаще всего Руди смеялся над собой, у него давно появились крылатые фразы по типу «НЕ ЕБЕТ КТО ЕБЕТ» и «МОЯ СЕМЬЯ ЛЮБИТ МЕНЯ СЛИШКОМ СИЛЬНО, ЧАСТО И БЕЗ СМАЗКИ».

      У Руди имелся друг. Пес по кличке Стайл. Он жил в конуре возле родительского дома, говорил «ага» вместо «гав», на протяжении многих лет кодировался, носил скучные галстуки и любил позу «по-собачьи». Чаще всего Стайл и Руди вспоминали о детских травмах, сдабривая рассуждения травой и шутками ниже пояса. Стивен часто перечитывал комиксы про дятла и пса, сидя в кабинете на работе, или дома, наслаждаясь долгожданным одиночеством и «Звуками тишины». Тот факт, что Реджи использовал и его постыдные истории, нисколько не огорчал. Скорее наоборот, Стивену нравилось, что Стайл получался одновременно и ворчливым, и ранимым, что по ночам он выл на луну, но не как нормальный пес, а с очевидным закосом под Дженис Джоплин, и что, возвращаясь в конуру, самостоятельно вешал на ошейник цепь и надевал намордник, не только из-за того, что ему это доставляло удовольствие, но и потому что подобный самоконтроль успокаивал. Стивен ценил то, как Реджи умело складывал его слова в короткие и емкие предложения с очень четким посылом. Сам Стивен считал себя ходячим антонимом «красноречия», даже накурившись до искр из глаз и вертолетов, потеряв всякое стеснение, он не был в состоянии сформулировать сколько-то внятную мысль. Просто ругался в вертящийся потолок на всех и сразу. На отца, вдруг оказавшегося заботливым дедом, на маму, забывшую про годы унижений, на сестру, не знавшую не то что ремня, самого легкого подзатыльника, на племянников, вообще не представлявших о том, что такое дисциплина и что «мужики не плачут». Стивен терялся в жалобах и бессильных ругательствах, а Реджи все слушал, запоминал, чуть позже приносил готовые страницы Руди и Стайла, где те приходили к разумному и по-своему позитивному выводу. Стивен лишь удивлялся и просил непременно выслать ему журнал, когда свежая история появится в печати. Желательно, с комментариями от редактора, потому что, ну, любопытно.

      В последнее время Руди сделался особенно откровенным и прямолинейным. С полгода он все дальше уходил от привычных каламбуров ниже пояса и все глубже погружался в подробности взаимоотношений с отцом.

      — Не хочешь поговорить об этом? — предложил Стивен, пока они лениво собирались, отчего-то повернувшись друг к другу спинами.

      — М-м… не-е-ет? — протянул Реджи, шумно топая по скрипучему полу.

      — Ясно… я это не к тому, что ты обязан мне рассказывать все и обо всем… я это… я к тому, что я рад выслушать, поддержать там, и вообще.

      «Боже, что за чушь я несу?»

      Реджи вдруг подкрался сзади, обхватил за торс, скользнул по нему ладонями снизу вверх. От прикосновения стало и тревожно, и хорошо. Стивен краем глаза увидел следы чернил на левом запястье.

      «Он как всегда неаккуратен».

      — Но я и так все тебе рассказываю, — Реджи привстал на мыски, выглянул на Стивена из-за плеча. — Тебя расстроили наброски? Бро-ось. Мы сейчас сходим в редакцию. А потом в «Аптечку», я куплю тебе мясной хлеб с картофельным салатом.

      — Ты купишь мне?

      — Ну-у, мы же в редакцию. Мне дадут налички.

      И улыбнулся так обезоруживающе, что у Стивена не возникло ни малейшего желания спорить дальше. Застегнув рубашку и заправив ее полы в брюки, по инерции потянулся за галстуком.

      «Ах, да».

      В Сан-Франциско он позволял себе расслабиться, проявлялось это не только в баловстве с травкой и ночных загулах по клубам, но и в подобных мелочах как отсутствие вездесущего галстука и незастегнутых двух-трех верхних пуговицах. В Милуоки он бы себе в таком виде разгуливать не позволил, но в компании Реджи, такого небрежного и в полупрозрачной блузе, Стивен чувствовал, что, наконец, избавлялся от воображаемого ошейника хотя бы ненадолго.

      «Но вот без машины тут, конечно, не очень. С этими холмами сраными не хватает моего "Кадетта"».

      Их стили жизни с Реджи кардинально отличались. С годами тот не накопил никакого состояния, не обзавелся никакой стабильностью, кроме стабильной тяги к дуракавалянию. Он запросто обходился без авто, наслаждался пешими прогулками, в процессе которых здоровался с каждым уличным торчком, гладил каждую дворнягу. Казалось, для счастья ему вполне хватало лишь «Мальборо», смешанных с травой, консервов и «Будвайзера», и чтобы ему не мешали рисовать.

      «Это все здорово. Но мы же не молодеем. Да, сейчас он по-прежнему тянет на мальчика. А что будет через пять лет? Десять? Пятнадцать?»

      Стивен вот давно озаботился своим будущим: построил карьеру, открыл сберегательный счет, занялся инвестициями, купил машину, дом, обустроил его под себя, поставил большой телевизор в гостиной и маленький в гараже, сам собрал отличную газонокосилку на бензине, чтобы стрижка газона из необходимости превратилась в шикарный ритуал. Стивен знал, что производил достойное впечатление, что ему завидовали соседи, а родители хвастались его успехами, пускай, и не очень понимали, зачем ему пять комнат и семейный «Кадетт», а Стивен и сам не представлял, для чего так усердно создавал иллюзию благонадежности.

      «Видимо, чтобы иметь возможность вот так взбираться в гору с симпатичным укурком и ловить на себе странные взгляды его друганов. Нет, мне нравится, но… Черт возьми, мои колени сейчас сотрутся».

      — Сти-ив. Устал?

      — Не-а, — соврал, усердно скрывая одышку.

      — Это хорошо, — лукаво подмигнул. — Они переехали вверх по улице, так что ты молодец.

      За те годы, что Реджи переехал в Сан-Франциско, Стивен повидал не один магазин подпольных хиппи-газет и андеграундных комиксов, и все они ощущались абсолютно одинаковыми. Настолько, что Стивен, еще не заходя внутрь, мог угадать и довольно подробно описать интерьер. Собранная по дворовым распродажам и свалкам мебель, самодельный прилавок, где продают свежие номера с психоделическими сюжетами и что-нибудь, что поможет эти сюжеты понять. Сами комиксы печатаются в том же помещении, в комнате, отгороженной или тканью, или гремучими занавесками из бус. К табачному смогу примешивается запах типографской краски, а к скрипучему граммофону — глухой шум станка. Внутри стоит облако дыма, потолочный вентилятор с лопастями тупо гоняет его из угла в угол, а покупатели с сигаретами приносят с собой все новые порции выхлопов. На стенах и витринах висят плакаты «Битлз», Джоплин, Хендриксона и других рок-н-ролльщиков вперемешку с развратными или провокационными рисунками и вырезками из «Плейбоя», где девушки сидят вполоборота, прикрытые ширмами или полотенцами, чтобы у зрителей имелось поле для фантазии. Здесь всегда полно народа: кто-то покупает комиксы, кто-то — веселые конфеты, а кто-то слоняется без дела, болтает и подолгу залипает в очередной плакат с глуповатой надписью или обнаженкой. За кассой обыкновенно стоит какая-нибудь девушка с пушистой челкой до глаз, в обтягивающем топике, сквозь который четко виднеется грудь, не обремененная лифчиком.

      Сегодня за кассой обнаружился полуголый парень — единственный просчет Стивена, в остальном же он оказался прав. Реджи приветливо махнул папкой с рисунками.

      — Приве-ет, мои хорошие!

      Все, кто собрался в магазине, отозвались радостным свистом-писком-криком. Продавец перегнулся через прилавок, чмокнул Реджи куда-то в район шеи.

      — Здорово, милый.

      Стивен осмотрел продавца чуть придирчивее, с успокоением отметил:

      «Смазливый, но некрасивый. И зубы кривые».

      Расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Дальше начиналась нелюбимая игра, она называлась «угадай, с кем из них Реджи спал». Да-да, они давно выяснили, что их отношения — более чем свободные. В конце концов, они виделись раз в пару-тройку месяцев, конечно, было нормальным заводить интрижки на стороне.

      «Не уверен, что это вообще может так называться. Мы же друзья. Друзья с привилегиями, так что в каком-то смысле то, что у нас — больше тянет на "что-то там на стороне". Ну и гадство».

      Реджи был востребован и среди мужчин, и среди женщин, оно и ясно, симпатичный, гибкий, на все согласный, к тому же художник, весьма известный в их хиппарских кругах. Поклонники и поклонницы дарили ему внимание, восхищались его работами, подкидывали идеи, вдохновляли. Стивен частенько находил на Реджи отметины чужой не слишком бережной любви, еще чаще обнаруживал у него дома чью-то помаду, трубку или заброшенное за кровать нижнее белье. Сам толком никого себе найти в Милуоки не мог. Во-первых, поиск партнера в родном городе требовал невероятной осторожности, приходилось вызывать такси, ехать на другой конец Милуоки в закрытый бар, там представляться ненастоящим именем, заморачиваться с мотелем…

      Во-вторых, «награда» никогда не оправдывала хлопоты. Стивен давно бросил выискивать кого-то сколько-нибудь похожего на Реджи, чтобы не разочаровываться, а спать с такими же офисными работниками, иногда забывавшими снимать перед баром обручальное кольцо — уныло и тошно.

      — Сти-ив, — Реджи потянул его за рукав. — Пойдем?

      Он тащил его в комнату, где все стучало и звенело, мимо улыбчивого продавца, журнальных стоек и полок с табачными смесями.

      — Ага.

      Все в порядке.

      Сейчас они вдвоем, поэтому сейчас точно все в порядке.

      За занавесками их встретила очередная толпа, куда менее безмятежная. Пока часть народа таскала туда-сюда рулоны с типографской бумагой, группа парней с длинными волосами, собранными в хвосты и пучки, тихо ругалась, столпившись у отчаянно скрипевшего станка. Тут же дымили, пили пиво — «Чуваки, на улице так-то день» — и рассеянно переминались с ноги на ногу в нелепых башмаках с загнутыми носами. Стивен подзадержался, с любопытством глянув одному из работников редакции через плечо, а вот Реджи не было до их возни никакого дела, он прямиком направился к углу, заваленному коробками.

      — Чак, я все принес!

      Из-за коробок — хотя по ощущениям скорее из-под них— высунулось очкастое и помятое лицо цвета самой дешевой желтушной газеты за пару центов.

      — О, Реджинальд. Привет, — вяло поднял ладонь. — Чего принес?

      — Руди.

      — М-м, — сонно растирая виски. — А разве у нас по плану не ученый?

      — Ученый не получается. Я не хочу про путешествие в будущее. Надоело.

      — Я тоже много чего не хочу, но ведь как-то… хер с тобой. Я ни черта не соображаю… мы отстали по всем срокам… А это?.. — кивнул на Стивена, подслеповато прищурившись. — А, неважно. Давай сюда Руди.

      «Значит, с ним точно ничего. Порядок».

      Пока Чак листал рисунки, раскладывая их в ведомом лишь ему порядке, Стивен не удержался и все же, закатав рукава, предложил парням помочь со станком. Как и предполагалось, проблема крылась в скорости и перекрученных проводящих валиках, они гнали бумажную ленту с такой скоростью, что формный цилиндр не успевал раскатать краску равномерно. Парни благодарно кивали, очевидно, силясь запомнить последовательность, с которой Стивен нажимал на кнопки. Реджи тоже наблюдал, прислонившись к столу редактора, нетерпеливо качал ногой и иногда подмигивал, мол, сейчас-сейчас пойдем.

      Стивену нравилось демонстрировать свою «нужность», тем более перед Реджи, ему словно становилось легче, что на фоне нарядных молодых хиппи он казался особенно рукастым и надежным.

      «Ага, типа Редж не в курсе. Ну, а ему по кайфу погружать меня во все эти свои художественные тусовки. И не скажешь же ему, довольному, что мне глубоко плевать на всех, кроме него с его странным творчеством».

      Когда станок, наконец, выплюнул первый приличный лист, пропечатанный с обеих сторон, Чак со стоном разогнулся, отвернулся от стола.

      — Реджинальд. Ну это пиздец.

      — Почему? Не интересно?

      — Нет-нет, очень интересно. Очень! — повторил Чак обреченным тоном, ткнул пальцем в ближайший к нему рисунок.

      Вытираясь кем-то услужливо протянутым полотенцем от краски и смазки, Стивен подошел к столу.

      Ага, как он и думал, сверху лежали две страницы. Те самые.

      На одной маленький дятел Руди стоял на коленях возле кровати, сложив крылья в молитвенном жесте. Сверху красовалась жирная надпись: «БОЖЕНЬКА, ПРОСТИ ЧТО МЫ СНОВА ОПОЗДАЛИ В ВОСКРЕСЕНЬЕ В ЦЕРКОВЬ. В СУББОТУ ПАПА ТАК ЗАСАЖИВАЕТ МНЕ, ЧТО У МЕНЯ НЕ СХОДЯТСЯ НОГИ». Стивену бросилась в глаза тонкая трещина, идущая от набалдашника кровати до потолка. Жутковатая деталь, потому что знакомая.

      Еще страница. На ней Руди валялся возле рождественской елки с перепачканным клювом и писал письмо все тем же жирным размашистым почерком: «ДОРОГОЙ САНТА, Я БЫЛ ХОРОШИМ МАЛЬЧИКОМ. МОЖНО Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ГЛОТАТЬ ПАПИНУ СПЕРМУ? ОНА ОЧЕНЬ НЕВКУСНАЯ».

      — Тебе не нравится, потому что до Рождества еще далеко? — уточнил Реджи. — Можешь оставить до праздничного выпуска…

      Чак обреченно опустил голову, Стивен невольно подумал:

      «О. У него плешь побольше моей».

      — Реджинальд, ты реально думаешь, что главная проблема здесь — что вот это про Рождество? Реджи, проблема в том, что это пиздец! В какую обертку его не заворачиваний.

      — Я понимаю, — невозмутимо пожал плечами. — В этом смысл.

      — Нет-нет. Ты не понимаешь. Одно дело — гомоебля и расчлененка. Хер с ним, ты знаешь, я и на шутки про Иисуса согласен, а так-то наши комиксы и в христианском поясе продаются, на минуточку. И там, где продают, знают адрес нашей редакции. Но совсем другое — вот эти педосюжеты. Педофилов эта хуйня точно не испугает, а какие-нибудь борцы за нравственность, чтоб им всралось, просто разорвут нас на части. Они не увидят тут личную драму, только секс и пиздец. А еще, что так-то твой Руди — грубая пародия на Вуди. Да-да-да! Я помню. Руди родился на на шесть лет раньше, но это вообще нихуя не оправдание для «Юниверсалов» и прочих… Прочих! — Чак поправил очки. — Реджинальд, я понятно объясняю?

      Тот неохотно тряхнул волосами. Стивен догадывался, Реджи перестал слушать примерно на середине тирады, отвлекшись на шум станка. Весь съежился, обхватил себя руками, недовольный и оттого сразу же уязвленный и слабый. Его бы приобнять, да вывести отсюда от греха подальше, но Стивен догадывался, что полезь он решать такие проблемы за Реджи, поставит того в неловкое положение или, еще хуже, приучит к тотальной безалаберности. Поэтому Стивен сделал шаг обратно к станку, но так, чтобы по-прежнему слышать беседу.

      — В общем. Сделаем так. Вот этого, — отодвигая рисунки с кроватью и елкой, — я не видел. Остальное берем. Выходит, ты торчишь мне еще две страницы. И ученый. Окей, можно не про будущее-будущее. Договорились?

      — М-м, — протянул тот, забирая не понадобившиеся листы.

      — Реджинальд. Ну ты же понимаешь, что я добра тебе желаю? И не хочу, чтобы тебе причинили вред.

      — Ты причиняешь мне добро-о… — криво усмехнулся.

      — Блядь, только не вздумай на меня обижаться за это. Все-таки…

      — Чак, просто отдай мне деньги, — перебил его Реджи, запоздало улыбнулся. — Пожа-алуйста.

***

      Что такое секс Стивен узнал еще до подготовительной школы. Сперва он случайно застал за ним родителей, а чуть позже — отца с коллегой по работе. Оба раза дали крепко по шее, поэтому ассоциации сформировали поганые, не говоря о том, что сам секс выглядел ну уж очень гадко. То, что он увидел именно секс в детской Реджи, у Стивена не было ни малейшего сомнения. Как и то, что мистер Флоренс не заметил свет фонарика, приглушенный одеялом.

      Ситуация породила кучу вопросов, которые было категорически некому задавать. Разве можно делать такое отцу и сыну? Мужчинам? Разве от такого не беременеют? Мозгов хватало, чтобы не пойти со всем этим набором к старшим — «Хотя нет, тут дело не в мозгах, а в недоверии. Я привык, что взрослые — ненадежны. Вспыльчивые и лживые. Особенно после того, как я узнал правду про мистера Флоренса, лимит доверия полностью исчерпался». Стивен подозревал, что запутался в попытках разобраться со всем своим умом, но вот в чем он точно чувствовал стопроцентную уверенность: так происходить не должно. Стивен прекрасно сознавал, что подобная информация запросто могла бы разрушить репутацию Реджи в школе на до-олгие годы. Навлечь на него тотальный позор, как и на его семью. Но, вот чудеса, пользоваться образовавшимся всевластием не хотелось. Не только из-за того, что в глубине души Стивен в силу возраста продолжал симпатизировать мистеру Флоренсу, сколько потому что взаимоотношения с родителями и для него — больная тема.

      «Начни меня кто-то собакой дразнить, если бы узнал про будку, я б сгорел со стыда. А Реджи мог рассказать, как я ляпнул при нем о наказании. А ведь смолчал. Не выдал. Вот и я решил…»

      Стивен перестал задирать Реджи и другим запретил. Тот воспринял заботу с молчаливым восторгом. Сделался форменным прилипалой, но Стивен терпел. Выжидал, постепенно понимая, чем вызваны все странности Реджи. Вроде недержания или нелюбви к прикосновениям.

      Как-то спросил невзначай, когда они остались одни во дворе Флоренсов:

      — Ты не боишься забеременеть?

      Реджи непонимающе вскинул брови. Стивен замялся. Любопытство брало верх вместе с волнением.

      — Ну, вот когда ты с папой своим… Не боишься?

      Лицо Реджи покраснело, а глаза налились слезами.

      — Ты видел? — спросил шепотом.

      Стивен кивнул.

      Моментально получил кулаком в нос. Реджи не умел драться, бил неловко, очевидно, сам себе причиняя боль, когда промахивался или сдирал костяшки. Ничего не стоило сбросить с себя и поколотить как следует, но Стивен лишь уронил его на землю и примял собой, не давая вырваться. Тогда Реджи бессильно завыл. На шум сбежались мамы. Миссис Флоренс в ужасе отчитывала остаток дня сына за драку. Позже пришел и мистер Флоренс, смущенно извинился перед отцом Стивена.

      — Да забей! Это ж хорошо! Значит, нормальный пацан растет. Не размазня какая-нибудь.

      Разумеется, и после того случая Стивен ничего не раскрыл старшим, поэтому спустя пару дней бойкота Реджи все же соизволил подсесть к нему на обеде:

      — Ты расскажешь?

      — Не-а. Я ж не стукач.

      Реджи часто закивал лохматой головой и протянул свои сэндвичи.

      «Варенье и арахисовая паста скрепили наше примирение. Ха».

      По крайней мере, они больше не дрались. Темы беременности, как и в целом ночных визитов, усердно не касались. Поначалу шестилетний Стивен принял все как факт. Как ту же конуру на заднем дворе или отцовский ремень.

      «Не, о таком надо сообщать в полицию как только, так сразу. С другой стороны, а куда нам? Меня в детстве отец полицейскими пугал. Да и не понимал я, наверное, до конца, что что-то можно исправить. У меня или у Реджи. Его проблема просто выглядела… Проблемнее. Хотя, думаю, он от истории про будку тоже подохренел».

      Это было странное время. Стивен запомнил, по каким дням мистер Флоренс приходил к Реджи, предусмотрительно зашторивал окна и по возможности старался не дышать и не вслушиваться в стук кровати об стену. Реджи звал на выходные Стивена к себе, чтобы тот остался с ночевкой и не получил по шее. Если им не везло и отец успевал за что-то рассердиться — чаще всего из-за учебы — и Стивена отправляли в будку, Реджи тихо пробирался к нему с печеньем и комиксами. Лежал на твердом настиле, ни капли не жалуясь, и рисовал. Стивен же с жадностью сжирал все, что ему приносили, и мысленно радовался тому, как удачно их свела судьба.

      «Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь в том, какой это все был огнедышащий пиздец. И у меня до сих пор куча вопросов. Например, точно ли миссис Флоренс была не в курсе? Да точно, как же она ничего не делала столько лет… С другой стороны, мама вон тоже отцу не мешала меня мутузить, а еще снежные шары эти ебучие возить надо. Не хочу звонить. Не буду».

III

      — Зря ты так на него, — подметил Стивен, когда они вышли из магазина. — Знаешь, есть шутки, которые лучше не шутить. Даже если ты — нарисованный дятел.

      — Да-, а, наверное, ты прав…

      «Прикольно, что прав я, а не Чак. Пусть и сказал примерно то же самое, просто короче».

      — …но мне обидно. Что я это все терпел, а теперь мне нельзя про это упоминать. У себя же в работе… Я же не понта ради. Я ведь правда загадывал такие желания Санте и… А, неважно.

      Реджи вновь пожал плечами. Вдруг перевел взгляд на папку с забракованными рисунками, обернулся, очевидно, в поисках мусорного ведра.

      — Э. Не, — Стивен аккуратно забрал папку. — Это я оставлю себе. Ну, знаешь, когда ты прославишься, у меня будут раритетные экземпляры. Куплю себе второй «Кадетт» или чего посерьезнее.

      Реджи расплылся в улыбке. Толкнул в бок. То ли запнувшись, как всегда на ровном месте, то ли вот так мельком проявив нежность, то ли все сразу. Задумчиво замер, комкая в кулаке полученную плату.

      — Все еще обижен?

      — Не-а… — Реджи задумчиво поперебирал пальцами в воздухе. — Скажи, ты очень хочешь мясной хлеб? Не хочу сегодня в «Аптечку». Пойдем к Андреа? Она сделает нам скидку.

      Не случись той сцены с Чаком, Стивен бы отказался. Честно ответил бы, что пообщался с Андреа на сегодня достаточно, но в итоге молча согласился. Расстроенный Реджи волновал его куда сильнее, чем уязвленное чувство собственного достоинства.

      «Потом, раз она правда не по парням, думаю, она сама предпочла бы не вспоминать обо мне голом лишний раз».

      Поймали такси. Реджи, очевидно, деньги жгли карман. Он еще в самом магазине успел прикупить травы, оставить продавцу «на чай» и сунул пятерку одному из работников, Стивен не сообразил, отдавал ли он тому долг или проявлял щедрость, в любом случае, мятая пригоршня купюр все уменьшалась.

      — Не вздумай за меня платить, — велел Стивен, когда они вышли посреди Кастро.

      — Что-о? Почему не-ет? — не глядя расплатился с таксистом. — Почему мне нельзя позаботиться о лучшем друге?

      Стивен недовольно цыкнул.

      «"Лучший друг"… Потому что тебе надо научиться заботиться о себе, дурья башка. "Лучший друг", чего мне не того? Все же логично. Но я вроде как этого титула не заслуживаю и не очень хочу».

      Кастро смущал. Во многом потому что Стивен помнил его, когда тот еще считался районом ирландцев. Теперь здесь все чаще мелькали компании нарядно одетых парней, совершенно не боявшихся, что какой-нибудь славный Ионатан или Шон спросит у них за шмотки и врежет, чтоб неповадно было пидориться у всех на виду. С одной стороны, перемены радовали, в том же Милуоки о такой роскоши как гей-район мечтать даже не следовало. С другой стороны, уж больно местная открытость настораживала. В Кастро Стивен ощущал себя чужаком явственнее, чем в Хейт-Эшбери или в редакции комиксов. Но вот Реджи схватил его за запястье и поволок к зданию, напоминавшему упаковку из-под шпрот и по форме, и по материалу, покрывавшему стены.

      «Хрень такая. До первого нормального ветра продержится, а потом поотваливается листами. Это профнастил типа? А чего он такой… нихуя не проф?»

      Подслеповато мигающая вывеска безымянного заведения обещала «ПИО» и «ТНЦЫ». Заходя внутрь, Стивен пригнулся, чтобы не врезаться лбом в низкий дверной проем. Казалось, гости толпились, начиная с порога — «Вы все безработные, что ли?» — но Реджи легко и, что важно, без всякого скандала всех растолкал вплоть до самого бара. Вдоль стойки томно пузырились лавовые лампы, перемигивались гирлянды. От обилия света Стивен болезненно поморщился, зажмурился, вслушиваясь в голоса:

      — Андре-еа! — судя по стуку ладоней по дереву, Реджи оперся о стойку.

      — Ау! — отозвалось из глубины. — О! Лапочка, привет! Гуляете? Ну и умнички. Чего изволите?

      — Мне — как всегда, а Стиву — сок. Любой.

      — Без проблем. А сок с чем?

      Стивен украдкой взглянул на Реджи через щель полуприкрытых век, как тот потянулся к Андреа, шепнул:

      — Нет-нет, просто сок, — и добавил громче. — И сырных палок.

      Втиснул себя и Стивена между двумя другими отдыхавшими бездельниками, которые могли себе позволить торчать в баре и пить, пока на город едва-едва опускались сумерки. Прижался плечом, обдал звоном браслетов и цепочек.

      — Тут обычно клевая музыка. Сегодня должны играть ребята из СоМа. Послушаем их, а потом на пристань пойдем. Я буду тебя сегодня гулять. Ага?

      — Ага.

      Стивен вообразил, сколько ему предстояло пройти, а потому с особой благодарностью принял у Андреа стакан яблочного фреша с мякотью и миску с сырными палочками.

      — А почему ему такие большие? — спросил Реджи недоуменно, а Стивен поспешил набить рот, чтобы не заставили отвечать.

      Реджи пил «Олд фэшн». Крупными глотками, торопливо, как воду, забыв, что его тощей заднице лучше закусывать. Пить Реджи так и не научился. Закончив с одним стаканом, просил сразу второй, лез пальцами за кусочком апельсина, чтобы сжевать вместе с коркой. Стивена, как в детстве, от такого зрелища передергивало. Реджи видел это, смеялся, хмелея, приваливался ближе, почти полностью вжимался в мягкий бок, уютно устраивался и тут же лез за ручкой.

      — Ты будешь рисовать того ученого? Мне он нравится, — Стивен убедился, что папка с Руди по-прежнему была при нем, аккуратно положил ее на стойку.

      — М-м, а мне надоел, — Реджи обложился салфетками. — Скучно. Ни развития, ни приколов. Ему бы остановиться на неандертальце, и было бы классно. Он по итогу же самый адекватный мужик. Ну и вообще, — коротко опустил взгляд. — Мужик. Цель выполнена.

      — А мне нравился тот чел из восемнадцатого века.

      — Хе-хе. Потому что он в чулка-ах.

      Стивен одной рукой отгородил наброски от других посетителей бара, положив локоть на стол, а второй приобнял Реджи за талию, якобы для удобства, чтобы тому стоялось удобнее, хотя, конечно, скорее для того, чтобы стать еще ближе. И для себя, и для тех, кто мог бы на Реджи позариться. Шепнул на ухо:

      — А сведи неандертальца с тем… из восемнадцатого, — пальцем подцепил шлевку на брюках.

      Реджи никогда не носил ремней. Из принципа или из-за того, что его напрягала необходимость возиться с одеждой дольше, чем пару секунд. Стивену нравилось думать, что это из-за него. Давным-давно Реджи случайно стал свидетелем того, как отец с размаху прошелся по спине Стивена пряжкой. Правда, когда обнаружил, что соседский пацан, оказывается, не ушел к себе, а сидел тихо в углу комнаты, отец растерялся.

      «Пиздить ребенка при зрителях — это как-то не комильфо».

      Перенеся наказание на вечер, отец ушел из детской пристыженный. Ситуация мерзкая, но Стивен гордился тем, что не заплакал перед Реджи, а так, с деловитым видом бросил нечто вроде «бывает» и продолжил играть.

      «Мелкий говнюк и показушник. Пряжкой между лопаток — пиздец. Оно болит, чешется и хер достанешь. А Реджи помнит? Мы с ним никогда это не обсуждали».

      Стивен оттянул шлевку вверх, а вместе с ней и штаны, очертания ягодиц стали четче, а еще, скорее всего, стало неудобно, но Реджи не шелохнулся. Он все чиркал по салфетке ручкой, так увлеченно, что запусти Стивен пятерню ему в белье, он бы, наверное, тоже… Нет, Стивен бы никогда, разве что где-то в фантазиях, себе в кулак и исключительно с выключенным светом мог такое вообразить. Но не далее. Или не более?

      Стивен покосился на свой стакан.

      «Хороший сок».

      Как и многие зашитые алкоголики, он испытывал нечто сродни опьянению в компании пивших. Веселел, покрывался румянцем. На работе врал, когда наступала пора всяких корпоративов и совместных пикников, что бережет здоровье и следует предписаниям врача — пусть подчиненные считают его занудой, а не бухарем. Пьяным его видел лишь Реджи. Он вообще видел много лишнего.

      «И ведь молчит. Не осуждает, не жалеет». Да, последнее особенно хорошо и важно. Стивен жалость переваривал только в мелких дозах и в очень определенных позах.

      Реджи заказал четвертый «Олд фэшн», но так к нему и не прикоснулся. Стивен, не отпуская шлевки, наклонился к салфетке. На ней две пары ног. Первые — босые и грубо стесанные, зато мускулистые и волосатые до невозможности. Вторые — длинные, с изящными икрами. Один чулок приспущен до щиколотки, уже хищно искусанной. Стивен усмехнулся.

      — Вот тут родинку добавь, — выдохнул на ухо с жаром, так что Реджи повел плечами, сосредоточенно поправил цепочки на запястье.

      «Все, контакт потерян».

      Стивен расслаблялся. Медленно, но верно поддавался безмятежному настроению Сан-Франциско, где ему не надо носить галстуков и изображать ответственного начальника, где можно предаваться гедонизму и разврату, но не абы с кем, а с проверенным человеком. Стивену нравилось вот так стоять, вплотную прижавшись к Реджи, придерживать его и всем видом показывать, что они сегодня вместе. Нигде поблизости не наблюдалось ни молоденьких продавцов с некрасивыми зубами, ни плешивых редакторов, а Андреа после второй миски сырных палочек не вызывала ничего, кроме сплошного уважения. Благодать.

      Судя по всему, ребята из СоМа таки добрались до бара — «Видать, пешком ползли, ага» — достали инструменты, настроили аппаратуру.

      — Редж, там эти… слушать будем?

      Тот промолчал.

      — Эй. База вызывает Реджинальда Флоренса, — достал из нетронутого «Олд фэшна» кубик льда, провел им по шее в цепочках и закинул за шиворот.

      — Ай! Ай-ай! — Реджи спрятал голову в плечи, опомнившись, хлопнул Стивена по руке. — Дурак! Ты прям совсем дурак!

      Весело и категорически не больно.

      Стивен не уклонялся и тем более не отвечал. Незаметно украл салфетку с ногами, сунул в папку набросков Руди.

      — Ладно. Ты мне такой нравишься, — подытожил Реджи. — Ты так на человека похож.

      — То есть на придурка?

      — Все лучше, чем озлобленный офисник.

      — Это я «озлобленный»?

      — Ну-у, ты такой… унылый и на все рычишь. В этот раз как будто злее обычного. Что-то случилось?

      Проницательность Реджи поражала, она выстреливала неожиданно и почти всегда не вовремя. Пока Стивен думал, как ему лучше поступить: соврать про аврал на работе или слиться с темы, — рядом с ними выросла фигура.

      — Ре-еджи! — раскатисто и громко, что Стивен невольно напрягся, хоть и звучало обращение явно миролюбиво.

      Вот так всегда, стоит ослабить бдительность и бац! Трепетно выстроенная идиллия с фрешем, льдом за шиворотом и панировкой на губах разрушается молниеносно точь-в-точь как карточный домик.

      Мужик.

      «Плохо».

      Высоченный, минимум на три дюйма выше Стивена.

      «Еще хуже».

      Широкоплечий, смуглый, с подкрученными усами и в несуразном ярко-оранжевом костюме.

      «Как пидор».

      Из-под пиджака торчат малиновые оборки, абсолютно не прикрывавшие крепкую татуированную грудь.

      «Или сутенер».

      Привлекли внимание волосы. Волнистые, длинные, густые как львиная грива.

      «Бля. Реджи с ним точно спал. С таким буквально… Грех не».

      Мужик не понравился с первых же секунд, а тут еще выдал, лучезарно улыбаясь ровными белыми зубами:

      — А я тебя везде бегаю, ищу! А вот он мой Реджи!

      Стивен аж моргнул.

      «Охуел, что ли? Какой он нахуй "твой"? Моя ладонь буквально у него на жопе».

      Реджи, однако, улыбнулся в ответ самой хорошей улыбкой, светанул щелью между резцами.

      — Бле-ейк! Приве-ет!

      Откинулся назад, зная, что Стивен его удержит, коротко обнял бесящего уже до пены мужика.

      — Стивен. Это — Блейк, — «Да я понял уже». — Блейк — это Стивен.

      — Стивен-Стивен-Стивен… — нахмурился. — Мы раньше не встречались? Выглядишь знакомым, старик.

      — Уверен, что нет, — сухо отрезал.

      — Это мой друг детства. Он прилетел из Милуоки, — подсказал Реджи.

      — Вот как? Озеро Мичиган, вот это все. Да, старик? — протянул ладонь.

      — Ага. А больше там ничего и нет…

      «Ебать, а перстней сколько. На каждом пальце. Пидорский сутенер».

      Чужая хватка впечатлила, Стивен тоже не оплошал. Рукопожатие вышло крепким, после него костяшки с полминуты поднывали.

      — Так где ты пропадал?

      — Я рабо-отал.

      — Ой, фу, какая гадость.

      — Я Чаку так же сказал. Но у меня выпуск…

      Стивен опомниться не успел, как Блейк прибился к ним, кажется, толкнув кого-то из посетителей. Стал вонять бешеным сочетанием сливы, розы и табака — приторным месивом, от которого тотчас закружилась голова.

      — Поэтому я тебе и говорю, Реджи. Нахуй Чака, нахуй «Зап комикс». Иди к нам. Получай нормальные деньги и живи себе, — Блейк махнул рукой, очерчивая масштаб открывавшихся с ним возможностей, перстни заблестели под светом гирлянд.

      «Точно сутенер. А вместо камней, похоже, обычное стекло».

      — Блейк художник, — пояснил Реджи и рассеянно потянулся к стакану.

      — Свободный художник, прошу заметить! И это круто. Реджи настоящий мастер. Его выставочные работы все скупают за секунду. И есть ку-уча людей, Стив, реально куча, которая готова заказать у него пачку холстов, чтобы обставить и дома, и коттеджи, и кабинеты. Смекаешь?

      Стивен кивнул, а сам подумал:

      «Чего ты к нам приебался? Шикарно стояли без тебя… И какой я тебе, нахуй, "Стив"?»

      А Блейк все лучезарился. Нахваливал Реджи, но будто бы хвалился сам, расписывая в деталях с кем и как полагалось закорешиться, а главное — где, уж он-то в этом понимал!

      — Кстати! Я и забыл. Я чего искал-то. У меня же вечер наклевывается в субботу по случаю выставки. Междусобой. Человек сорок, не больше. Вы приходите, да? Будет клево.

      «Еще чего».

      — Мы придем.

      «Какого?»

       Стивен изумленно покосился на Реджи, а тот ободряюще похлопал его по плечу:

      — Я давно хотел сводить его на одну из наших сходок. У меня все не получалось его вытащить. У нас очень разные расписания и вообще… Все разное. Я могу рассказать? Он работает в строительной фирме, они…

      Удивительно, но проницательность Реджи возникала так же внезапно, как и исчезала. С чего он, в принципе, решил, что Стивену будет интересно?

      «Не, может, ему хочется, чтобы я глубже окунулся в их кухню. Но я уже хожу с ним по редакциям, магазинам этим, смотрю, позирую. Куда глубже-то окунаться? Тем более… С этим».

      Пока Стивен прикладывал все усилия, чтобы не выдавать лицом своей неприязни, Реджи дернул его за рукав, возвращая к беседе.

      — …а там будут парни из коммуны?

      — Обязательно! — довольный Блейк тряхнул гривой и глаза его так масляно заблестели, что аж дурно стало. — Мы и сегодня можем с вами культурную программу намутить. Что скажете?

      Прежде, чем Стивен охренел от наглости окончательно, Реджи опять улыбнулся:

      — Спасибо, Блейк. Но… Давай не сегодня, ладно? Я сейчас со Стивеном, так что…

      Тот молниеносно вскинул руки, обдав волной табачно-розово-сливового:

      — Понял-принял! Отваливаюсь, — быстро отодвинулся, якобы услужливо, но Стивен театрального жеста не оценил.

      Потому что театральщины в нем было реально много. Так обыкновенно отпрыгивают, чтобы выдержать паузу, а потом, когда жертва поверила, что ее оставили в покое, взять наскоком и сразить наповал.

      «Типичное "сначала скажи нет". Нихуя ты не художник, Блейк, а наглый продаваш и ублюдина».

      — Хорошего вам вечера, парни! Про субботу тогда заметано, да? Не забудьте! Ну все… Реджи, Стив…

      Очередной блеск перстней. И долгожданное «уединение» в спокойной и безразличной к ним толпе. Стивен нервно потянулся к стакану, допил фреш залпом, воображая, что вместо него спирт, и то, с какой радостью он кинул бы стаканом в уходившего Блейка. Почему-то Стивен был уверен, что у того здоровенный член, и что орудовал им Блейк вполне умело.

      «Как же бесит. Чего я завелся? Ну спят они, и ладно. Мы ни в чем друг другу не клялись, чтобы я мог что-то там Реджи предъявлять и… я уверен, что он бы и не захотел».

      — Сти-ив. Ну я же прав? Тебе нужно развеяться. Ты слишком напряжен. У Блейка прикольно, он все делает прилично. И я от тебя никуда не денусь. Хорошо же?

      — Ага…

      Взгляд из-под пушистой челки очарователен донельзя. Пронизывает аж до внутренностей. И приятно, и больно.

      — Стив. Ты злишься?

      «Черт, да!», — вслух же произнес:

      — Может, пойдем уже? Ты обещал меня гулять.