Когда Дракенден погружался в снежную тьму, к нему приходила она.

Он тепло приветствовал её, разливал по кубкам вино, один оставлял на краю стола, а второй брал в руки и долго вглядывался в непроницаемую темноту дорогого напитка. Их окутывало молчание и шёпот очага, единственного невольного слушателя старых, почти забытых историй. Она улыбалась, нежно касалась его замёрзших пальцев и гладила их в тот миг, когда последние слова умолкали в тишине зала. Они молча пили вино, слушали дикие, наполненные стылым горем песни пурги, следили через стёкла за безумным танцем белого воинства, которым ветер окутывал одинокий дом в сердце дракенденского леса. Корум знал, что она сбегала из академии ради этих вечеров и что к ней давно приглядывался тот неугомонный, вечно недовольный старик Алонс. Он был не столько стар, сколько требователен, ворчлив и хмур, отчего прибавлял себе в глазах несчастных студентов не только года, но и всеобщей нелюбви.

Они медленно пробовали неизменное вино. Терпкое, даже горькое, от которого на языке оседало послевкусие далёких снегов Айс-Крика. Она никогда не бывала дальше стен своей клетки, пусть та и предоставляла знания со всех уголков Анкарии, но маленькой птичке было тесно за каменными прутьями и потому она сбегала к отшельнику, послушать его истории.

Они познакомились так нелепо, так неуклюже, что стыд до сих пор окрашивает кончики её ушей в красивый багрянец, стоит вскользь вспомнить эту историю. О Творец, как ей не провалиться сквозь пол, не сгореть в пламени собственного стыда от такой случайности?

Так получалось, что когда ей нужна была какая-то древняя, никому не нужная книга, она оказывалась на самых последних полках в огромных, для неё уж точно, шкафах. Она не соврёт, если скажет, что встань на её плечи самый высокий ученик академии и вытяни руку вверх, этого с трудом хватит, чтобы достать работу Фариэля Благочестивого, когда-то ведшего свою собственную хронику давно прошедших событий. Его работы о восстании магов и последующем исходе в земли Овергермарка считались лживыми, полными несуразицы и очернения Этея Эврё — основателя Мистдейла и анклава и единственного, кто носил титул Первого чародея. Работы, сделанные по «Славе и предательству Первого чародея» браковались сразу, стоило преподавателям увидеть хоть малейшей намёк влияния Фариэля на ученический взгляд в важнейших событиях академии. Их швыряли на пол и топтали, с презрительным тоном отчитывая нерадивого ученика, почти все книги были уничтожены или убраны в закрытые для учеников секции, никому не дозволялось даже пытаться дотронуться до старой книги с отбитыми уголками и выцветшими чернилами.

Ей пришлось постараться. Сначала обмануть старика Бриоля, что заведовал библиотекой со своими молодыми помощниками, а после проникнуть в одну из тех запретных секций, где на самом деле хранились лишь неугодные совету книги и учебники, даже в половину не такие опасные, как о них ходили легенды между учениками. Не было среди них ни таинственных фолиантов из глубин Менельгонда, ни окутанных печатями свитков с ужасающими заклинаниями, ни запертого демона, который мог ответить на все вопросы и дать в обмен на одну пиалу крови столько золота, что не хватит и полжизни пропить в одной из лучших маскарелльских таверн. Здесь было тихо, пыльно и довольно холодно, а единственное маленькое окошко едва освещало ей полки, чтобы из тысячи различных работ найти ту единственную. Дабы впечатлить Тенцию Валл, магистра и одного из советников анклава, ей нужно было предоставить нечто грандиозное, оглушительное и дерзкое. Чем же не доказательство, что нелюбимый и даже презираемый большей частью преподавателей несчастный Фариэль был на самом деле прав, а благородный Этей Эврё на деле являлся даже не столь возвышенным и благочестивым, как все хотят его видеть. А для этого предстояло подтянуть старый, колченогий стол к выбранному шкафу, взгромоздить на него табурет и после залезть самой, придерживая мешающиеся длинные полы платья. Если не дёргаться лишний раз, не шуметь и не дышать, что было крайне нежелательно, то можно было оглядеть хотя бы те корешки книг, до которых она могла дотянуться. Молоденький и прыщавый Алви Боски, что ходил в учениках у главного библиотекаря, сказал ей, где примерно искать, но она едва смогла разгадать, что он плёл, заикаясь и повторяясь по десять раз от волнения, то и дело опуская глаза на её скрытую за тёплой шерстью грудь. Несчастный Алви Боски, у него не было девушки, он даже грудь вряд ли тискал, а ведь в прошлом месяце исполнилось семнадцать. Иные уже во всю обсуждали то, как и с кем проводили свои одинокие вечера и упражнялись отнюдь не в теории усиления магических способностей путём формирования воли и духа с помощью концентрации и правильных методик медитации. Она лично слышала, как рыжий как лисья шкура Эдвин хвалился своим друзьям, что перестал быть одним из тех неудачников, что проводят свои дни за работой для того ворчливого старика из совета. Он теперь стал мужчиной. А её подруга, Маргари? Она даже не постеснялась привести того страшненького мальчишку, что был на два курса их младше, к ним в комнату! Какая мерзость!

До экзамена оставалась какая-то половина года, а у неё даже не было идей, что предоставить для экзамена, а время нещадно подгоняло вечно недовольным напоминанием в лице её преподавателя. Она и без того знала, что за последние годы в академии не было ни одного мага, который сдал бы выпускной экзамен с первого или со второго раза, у многих уходило по три-четыре, а то и пять попыток. Стоит ли ей так переживать?

Нет, она очень хочет впечатлить Тенцию Валл.

Ей удалось найти книгу там, где говорил Алви, всё же он не был дурачком, хоть и заикался, когда начинал волноваться, а волновался по каждому большому и маленькому случаю. Она почти достала её, ещё немножко усилий, сделать маленький шажочек вперёд, подтянуться ещё чуть-чуть, зацепить ногтями за корешок… Хлопнула дверь, послышались голоса, и в тот же миг стул под её ногами опасно накренился, заскрежетал ножками по неровной поверхности стола. Нужно было найти равновесие, уцепиться за что-нибудь, но было слишком поздно. О все старые и забытые боги, а вместе с ними и Творец, вот ведь потеха — погибла в старой каморке, полной пауков и никому не нужных книг, а всё ради желания впечатлить такую великолепную женщину, как леди Валл!

Она падала спиной вперёд, прижимая к груди причину своей скорой кончины — «Славу и предательство Первого чародея» за авторством Фариэля Благочестивого, и глупо улыбалась. Она не боялась, да и зачем, если всё предрешено? Лишь зажмурилась на последних мгновениях, и когда её боков коснулись чужие ладони, поймав в крепкие объятия, не сдержала испуганный писк.

— Странные мыши у вас здесь водятся, Бриоль. Довольно крупные.

Столь насмешливый голос не мог принадлежать ни одному из созданий Творца, ни ему самому — она часто представляла его благородным, мудрым и мягким божеством, затем таким же, но красивым мужчиной, а, приоткрыв один глаз, увидела над собой лицо совершенно незнакомое. Оно было по-мужски красивым, но кривая ухмылка и насмешливый взгляд портил всю картину, почти врезавшуюся в её юное и пылкое сердце.

— Отпустите меня! — требовательно заявила, насупившись и попытавшись подняться из странного, почти горизонтального положения, но не смогла, лишь смешно завозившись на чужих руках.

— Как скажите, юная леди, — и отпустил.

Подлец! Она снова чуть не рухнула на пыльный каменный пол, но её поймали второй раз, заставив неспокойное сердце сделать кульбит в груди и забиться загнанной лошадью.

— Я имела ввиду сначала помочь юной леди принять вертикальное положение, подобающее её статусу, а после отпустить.

— Но решили сократить, упустив первую часть просьбы, до второй? Скажите, юная леди, вы покоряете вершины знаний, предпочитая хвататься за её конец, а не основание?

— Не всем нравится, когда мои руки слишком сильно сжимают это самое основание, — фыркнула от столь вопиющей дерзости, вздёрнула острым носиком, показывая, что разговор окончен и нет больше смысла его продолжать, как незнакомец вдруг посмотрел на книгу в её руках и удивлённо произнёс.

— Решили окончательно загубить свою неродившуюся карьеру?

— Позвольте спросить, с чего вы решили?

— Вы держите книгу, от который достопочтенный Алонс избавлялся не единожды, объявив ей не столь священную, сколько личную войну. Трижды он её сжигал, дважды выбрасывал в реку, один раз, по слухам, что дошли до меня, швырнул это увлекательное чтиво в варга одного из напавших на его отряд тёмных эльфов, в надежде, что тот порвёт сию проклятую книженцию, но вместо этого она угодила аккурат в глотку, где и застряла. Как можете понять, губит Фариэль Благочестивый не только юные умы, но и целые жизни.

— Пусть губит, — слишком наигранно отмахнулась она, дёрнув головой и тряхнув выбившимся из косы прядями. — Я же намереваюсь сделать прорыв и доказать, что всё, что написал Фариэль, — чистая правда до последней точки.

— Так вот чем вы здесь занимались — пытались встретиться с основателями академии, а я вас так грубо прервал, — его улыбка раздражала её, выводила из себя, пусть она и была красивой, но слишком много яда лилось с этих губ. — Вам помочь взгромоздиться на это чудо архитектурной мысли или вы справитесь сама?

— Вы! Вы…! — она задыхалась от гнева, её кожа, казалось, плавилась от горящего стыда и сияла похуже заходящего солнца от прилившей к щекам краски. — Хам и подлец!

Её пальцы больно обожгло, когда она, сама от себя не ожидая, отвесила ему звонкую пощёчину, и улыбка мужчины медленно сошла с губ, а глаза опасливо сузились, сверкнув чем-то нехорошим. Но ей было всё равно. Некоторым стоило бы последить за своими словами прежде, чем открывать рот, а она гордо удалилась прочь под тихое бормотание ошеломлённого старика, сопровождавшего незнакомца.

Книга не принесла ей никакого облегчения, как и та пощёчина, при воспоминании о которой покалывало кончики пальцев. Она была готова разрыдаться в подушку и даже один раз почти начала, когда вспомнила наглое лицо мужчины и представила, как он вновь насмехается над её слабостью, тут же взяла себя в руки, утёрла глаза от показавшихся слёз и принялась за свою работу. В её мыслях это был фундаментальный труд, призванный переосмыслить всю историю основателя Мистдейла, показать обнажённую, пусть и постыдную для анклава истину настоящих магов, когда-то восставших против короля. Она корпела за книгой до самой глубокой ночи, когда глаза слипались от слёз и едва различали строки, зарывалась в тяжёлые, ветхие учебники, написанные более лояльными к академии писарями, искала в каждом предложении несоответствия. И находила ровно одно и тоже — Этей Эврё первым поднял знамя революции, собрав вокруг себя недовольных своим низким положением магов. Он был благородным и справедливым, не опускался до хитрости и лжи, был милостив с врагами и одаривал благосклонностью союзников. Воплощение Творца, как же. И тут-то её надежды оправдались! Там, где одни восхваляли Первого чародея, Фариэль писал о его бескомпромиссности, холодности и подчас жестокости. Так одна битва в небольшой деревне, чьё название более не значилось на картах Анкарии, восхвалялась, как победа, давшаяся легко для такого стратега, как Эврё, но в «Славе и предательстве Первого чародея» Фариэль писал о сотнях сожжённых солдат короля с десятком осмелившихся выступить против армии Этея магов.

«В небе танцевали огненные вихри, трещали молнии, что вспарывали своими концами землю и поражали облачённых в кожу и металл солдат. Ветер ревел безумным зверем, рвал каждого в чёрной прожорливой воронке, куда всасывал всё новых и новых людей, будь то солдаты короля или крестьяне, не успевшие покинуть свои дома. Горело всё. Дома, лес, сама земля — и не было видно неба за чёрными маслянистыми тучами…»

— Вот оно! — она радостно хлопая в ладоши, смеялась так отчаянно, что привлекла внимание Маргари. Вскочила на ноги, затанцевала, вытянула в свой безумный танец подругу, безучастно смотревшую на неё и надеющуюся, что та не тронулась умом. — Так и знала, что они нам врут! Нужно отправиться в Хеджтон! Где-то там, в земле, хранится то, что мне поможет доказать, что он не такой уж и святой!

— Хеджтон? Ты обезумела от этой книги, Алиссия! Лучше выкинь её, пока тебя не занесло куда похуже!

Но нет, ей нужно было докопаться до правды, найти истину, а значит побывать там, где когда-то Этей Эврё вместе со своими товарищами сжёг целую деревню и всех, кто там был. Какой скандал наметится, когда ей удастся всё это доказать! А заодно её заметит сама леди Теция, возьмётся лично за обучение такой прекрасной ученицы с таким свежим и радикальным взглядом, выбивающимся из общей массы навязанных ретроградами-стариками.

— Ты просто не понимаешь, что принесёт моя работа, Маргари! Она подрубит все привычные нам устои, оголит правду, покажет, что всё, чего добился Этей Эврё — кровь и всеобщая ненависть, а наше существование здесь — это его заслуга!

— Разве тебе здесь плохо?

— Меня давят эти стены, мне больно видеть в этих каменных коридорах совсем молоденьких учеников, которых силой оторвали от своих семей и привезли сюда, в эту глушь!

— А по мне, так лучше здесь, где кормят и есть крыша над головой, чем голодать каждый раз, когда не взойдёт урожай, — Маргари не понимала её, была слишком простой и приземистой, интересующейся лишь благами тела, а не ума, и очень не любила менять что-то в жизни. Маргари просто была глупа, а она — нет.

— Я всё равно собираюсь поехать в Хеджтон, можешь даже не стараться переубедить меня.

— Да езжай хоть в Жураг-Нар, — хмуро отвернулась Маргари и продолжила расчёсывать свои длинные русые волосы. — Только никто тебя не пустит туда, дурочка. А попытаешься сбежать одна, так тебя тут же поймают, если не заблудишься в трёх сосенках, как в тот раз, когда решила проведать какие-то руины на севере от академии.

— Спасибо за любезное напоминание об этом каждый раз, когда твоей подруге требуется немного поддержки, — язвительно ответила Алиссия, уперев руки в бока и скривившись, передразнивая сидевшую к ней спиной Маргари.

— Попробуй обратиться к Ульрику, он вроде собирался в ту сторону.

— Ульрик? Тот самый молодой преподаватель, на которого поглядывает вся женская часть академии? И это у него такие роскошные золотистые волосы, а ещё поговаривают в роду есть эльфы, поэтому он такой красивый?

— Откуда мне знать.

— Оттуда, что я видела, как ты смотришь на него, Маргари, просто пожираешь глазами, что будь ты демонессой, давно бы высосала все соки, — хихикнула она на грозящий в ответ кулачок.

Маргари была влюблена в появившегося не так давно преподавателя, когда-то обучавшегося в стенах академии, а после оказавшегося при дворе де’Мордри, и вот, спустя три года, он вновь оказался здесь, в Мистдейле. Кажется, она помнила его — очень смутно, они почти не пересекались, но уже тогда он привлекал много внимания к себе. Теперь же его яркий, полный жизни взгляд зелёных глаз потух, а правая рука была вечно спрятана за бинтами. Один раз Ульрик сказал, что это результат неудачного эксперимента, но слухи, которые ходили вокруг барона из Скалы Воронов, почему-то подсказывали ей более зловещие истории.

Она подкараулила сэра Ульрика днём, когда тот направлялся в сторону аудитории, неся под мышкой завёрнутую в холстину коробку. Он и правда был красавцем, даже с проглядывающимися под широким воротом мантии шрамами, которые едва угадывались, и она с трудом их разглядела в один из тех дней, когда сидела в первых рядах, а он стоял буквально в двух шагах от неё. Золотистые волосы, собранные в хвост, тонкие брови, узкое лицо, по прежнему перебинтованная рука по самое запястье. Ему было двадцать четыре или двадцать пять, а у него до сих пор не было семьи.

— Здравствуйте! — выскочила неожиданно, заставив его вздрогнуть, влилась в темп его шагов и непринуждённо продолжила. — Сегодня прекрасный день, да, сэр Ульрик? Было бы чудесно…

Он вздохнул, замедлил шаг и бросил косой взгляд, в котором появилась усталость. Или она была там всегда?

— Вы хотите пересдать начертание рун, Алиссия? Кажется, у вас с ним было всё хорошо.

— Нет, я слышала, что вы собираетесь в Хэджтон.

— Да, это так. Вам привезти что-то оттуда или передать письмо родным? — какой же Ульрик был добряком, пусть и с тусклыми глазами и измученной улыбкой, но рядом с ним было тепло и по-домашнему уютно. Повезёт же его будущей жене…

— Я хочу с вами, — выпалила она на одном дыхании и тут же продолжила, вцепившись пальцами в его широкий рукав, не давая сказать слово. — Видите ли, там, на севере Хэджтона есть, то есть была, одна деревенька, что любопытно, теперь её не рисуют на нынешних картах, но я нашла одну очень старую, просто ужасно древнюю, которая была в те годы, когда не существовало академии…

Он вдруг улыбнулся. Тепло и по-отечески, хотя мог приходиться ей старшим братом, опустил свободную ладонь на тёплую макушку и заглянул в блестящие от накатившегося волнения глаза.

— Там ничего нет, Алиссия, это всё вымысел, а вам стоит вернуть эту книгу обратно сэру Бриолю.

— Но я нашла упоминания и в других работах по той эпохе! Просто никто не описывал, что там произошло! Мне нужно в Хэджтон, сэр Ульрик, буквально на чуть-чуть, взглянуть своими глазами…

— Я ездил туда сам, в таком же возрасте, в каком сейчас вы, и так же был под впечатлением от Фариэля. Но там лишь лес, Алиссия, старый лес и ни следа от деревни. Да и была ли она? — он выдохнул и положил ладонь на плечо и легонько сжал. — Вам не говорили, что в своё время Фариэль весьма сильно рассорился с Первым чародеем и после этого написал сей труд, очернив в нём старого друга? Вряд ли вы найдёте хоть слово правды в этой книге.

— Но…

— Оставьте это, Алиссия, и вернитесь к артефактологии, у вас к ней талант.

— Что вы предлагаете ей оставить, Ульрик? — Этот насмешливый голос! Опять! От него аж мурашки вдоль спины и клокочущая злость в груди, а она уже надеялась, что они больше не встретятся. — Это снова вы, юная исследовательница трудов Фариэля. Как вижу, ваши попытки узреть основателей Мистдейла с помощью стола и старого табурета остались позади. Теперь будете использовать ритуалы?

Этот хитрый прищур янтарных глаз, всё та же насмешливая ухмылка, и кем он здесь был, раз позволял себе спокойно разгуливать в академии? Наглец и плут! Вот только сэр Ульрик почему-то не спешил одёргивать этого незнакомца, а одёрнул руку с её плеча, будто его застукала ревнивая жёнушка. Поджал губы и как-то странно посмотрел на мужчину, помедлив с ответом:

— Алиссия хотела…

— Алиссия до сих пор хочет, к вашему сведенью, сэр Ульрик, — топнула ножкой, вновь гордо вздёрнув носик к потолку и фыркнув. — Я слышала там безопасно, так что я оставлю вас сразу, как только доедем до Хэджтона.

— Там нет ничего из того, что вы так хотите узнать, — вдруг серьёзно ответил странный мужчина и шагнул к ним навстречу из тени.

Впервые она смогла рассмотреть его так хорошо, как это возможно сквозь пелену злости. Высокий, выше чем сэр Ульрик, широкоплечий, но плащ мешал разглядеть фигуру, седые волосы на макушке и висках, но само лицо молодое. Что же такого он пережил? На пальцах кольца, но она видела у некоторых работы куда красивее и искуснее, а ещё серьга, что была непривычно длинной для мужчины, из какого-то чёрного камня, может, оникса или гагата? Странный, очень странный, таким не стоило доверять.

— А я не ищу в Хэджтоне, — гордо ответила она и сложила руки на груди, встав вызывающе гордо, будто приветствующий на арене гладиатор. — Если вы хоть немного знакомы с трудами Фариэля Благочестивого, то знаете, что искать нужно севернее от него, где-то между Брэйвроком и Хаймаршем.

— Весьма запутанно и загадочно, — вновь оскалился в привычной её глазу улыбке. — Давайте возьмём её, Ульрик?

— Но Корр…

— Одной девицей больше или меньше, есть ли разница, дорогой Ульрик? Юная леди полна энтузиазма, так не тушите в ней этот огонь, а разжигайте. Из таких и выросла академия.

— Хорошо, если настаиваете, — от грустного голоса Ульрика хотелось всё бросить и отказаться, слишком печальным он был, а разочарованный вид молодого преподавателя ранил её нежное сердце.

Тот, кого она ненавидела за две короткие встречи и кому была теперь обязана своей удачей, подошёл к Ульрику и бережно забрал ту вещь, что нёс преподаватель, а затем… В тот момент она могла моргнуть и не разглядеть или вовсе не так понять тот жест, но вспыхнувшие румянцем щёки сэра Ульрика были для неё очевидны. Её соперник и названный недруг взял руку преподавателя, слегка сжал пальцами, осматривая ладонь и даже проведя большим пальцем по ней, тихо спросил:

— Не беспокоит?

Насмешливый голос, которым он, казалось бы, только и мог говорить, даже скорее плеваться ядом, стал мягким и вкрадчивым, отчего она сама захотела услышать уже для себя. Похоже, ей стоит воспользоваться советом Маргари и ответить на симпатию неуклюжего, но довольно симпатичного Юна.

Она даже не обратила внимания, когда они удалились прочь, стоя на месте, как знаменитая на весь Овергермарк статуя Первого чародея — неподвижно и воодушевлённо. Нет, конечно же она могла уболтать сэра Ульрика, по крайней мере ей так казалось, но раз ей помогли, то было бы глупо не воспользоваться таким случаем, а долг она как-нибудь отдаст, даже своему врагу.

Они приготовились к отъезду через три дня, а на утро четвёртого отбыли из академии в составе пяти человек, где она была шестой, но её продолжали считать за обузу и по большей части игнорировать. Они ехали за чем-то важным в Хэджтон, где должны были встретить купца, просившего взглянуть на некий свиток, попавший ему в руки. Идея принадлежала отнюдь не анклаву, где совет благодушно предложил сэру Ульрику самому спонсировать весь путь до Брэйвленда и найти желающих отправиться. Во сколько это обошлось молодому преподавателю, никто не уточнял, но наличие одного драконьего рыцаря уже делало эту сумму заоблачной. Также с ними отправились двое коллег Ульрика, столь же молодых и заинтересованных в свитке, и Корр, единственный, кто признал её существование, но от этого её положение казалось ещё более отчаянным, нежели она предполагала.

К примеру, на одном из ночных привалов, надёжно скрывшись в лесу, дабы никто не заметил их с дороги, и установив палатки, пока все молча занимались своей работой, этот наглец подсел к ней и поинтересовался:

— Почему именно Фариэль?

— Потому что остальные бесстыже врут и превозносят Первого чародея, будто он сам Творец, — ответила резче, чем хотелось, но нисколько не смутив своего навязанного собеседника. Тот жевал травинку и скользил взглядом по строчкам книги.

— Вы так его не любите? Первого чародея, я имею ввиду.

— А за что, прикажите, его любить, м? Он привёл нас в дикую глушь, где каждую неделю какой-нибудь патруль или нерадивого ученика сжирают, грабят или убивают. Здесь плохая земля, совершенно нет централизованной власти, а тёмные эльфы разве что по улицам Дракендена не гуляют.

— А как же свобода?

— А вам известно, что эта так называемая «свобода», — она нервно постучала пальцем по странице, — жалость Владимира IV по просьбе Магдалены? А то, что не было революции магов, их просто стали казнить, а после сослали сюда? И сколько лет все ненавидели магов и презирали их? Вы знаете?

Она говорила с жаром, заглатывала воздух и выплетала из слов свою правду, которую почерпнула из книги и которую хотела донести до каждого. Ей всегда говорили, что истина — путь света, он всегда ведёт к Творцу. Вот и она пыталась бороться с всеобщим невежеством.

— Знаю, — согласился её собеседник, а после откусил конец стебелька и сплюнул. — Но в чём здесь вина Эврё?

Она смотрела на него растерянно, пыталась найти хоть какой-то ответ, но, вспоминая собственные слова, всё яснее осознавала, что завела сама же себя в ловушку, ему осталось только её захлопнуть. А ведь сколько слов она сказала, сколько идей родилось, пока пытливый ум впитывал всё, что записывал Фариэль.

— Но вы правы, юная леди, — тихо заговорил тот, кого звали Корр. — Этей Эврё виновен в том, где мы теперь.

Они не сказали друг другу ни слова, а после он поднялся и пожелал крепких снов, пока будет на первой страже, чтобы потом быть сменённым на посту молчаливым рыцарем. Странный, очень странный человек, подумала вновь она и лишь пожала плечами.

На третий день на них напали. Им пришлось свернуть с основной дороги, что была перекрыта огромным деревом, явно подрубленным топором, а после поваленным то ли ветром, то ли разбойниками, но, чтобы не терять времени, пришлось ехать в объезд. Тёмная и узкая тропа походила на тонкую нить клубка, который размотала кошка. Они с трудом передвигались по кочкам и корням, осторожно ведя лошадей поводу. Нервно оглядывались по сторонам, прислушиваясь и выдыхая друг другу слова в самое ухо. Первым шёл рыцарь, чьё имя она решила не запоминать, но в память врезалась короткая чёрная борода и шрам на щеке, затем двое безликих магов, она, а замыкали сэр Ульрик и Корр. Тот был безоружен на первый взгляд, хоть и возил с собой оружие навроде посоха, завёрнутого в холстину. Странно, подумалось тогда ей, когда впервые заметила его, зачем его прятать, что в нём такого? Позолота? Рубины и алмазы? Он состоит из серебра? Что за глупости, серебро — мягкий металл, укорила сама себя Алиссия и заставила перестать пялиться на этого выскочку, что скалился каждый раз, ловя её взгляд.

Напали неожиданно, спрыгнув с деревьев, повалив двоих — рыцаря и мага, что шёл перед ней, чем напугал её лошадь, загарцевавшую и нервно раздувавшую ноздри. Она сжала поводья, прижимаясь к тёплой шее, видя, как клинок укутанного в плащ убийцы погружается в спину мага, того, что брил наголо череп и имел родимое пятно на всю щёку. Он хрипел, пытаясь сбросить нападавшего, но дёрнулся в конвульсии и застыл с клинком между рёбер. Злые глаза блеснули под капюшоном и уставились на неё. Убийца выдернул изогнутый кинжал и, поднявшись, направился к ней, шипя что-то на незнакомом языке. Вокруг кипела битва, звенел металл, сыпались искры и лилась ругань. Коротко вскрикнул Ульрик, его голос она запомнила и замерла от страха, вцепившись в поводья. Ноги приросли к мягкой земле, пустили корни и не позволили сбежать от надвигающейся бледной тени. Та оказалась почти рядом, уже нависла над ней, хищно улыбаясь кровожадным оскалом, отражённым в её широко распахнутых глазах, занося руку для удара, как пламя поглотило его. Противно завоняло жжённой кожей и волосами, задымился плащ, вспыхнул верещащий убийца, затанцевал в диком танце безумца.

— Дурочка! Беги!

И она побежала. Легко, будто до этого не её ноги приросли к траве, не она стояла и ждала, когда в неё вонзят нож и вспорят живот, а только и ждала, что прикажут бежать. Ветки хлестали по лицу, царапали щёки, листья запутывались в растрёпанных волосах, а проклятый подол платья путался в ногах. Она один раз обернулась, чтобы увидеть, как в сполохах огня затанцевала сталь, а после слышала лишь отдалённые крики, которые и вовсе исчезли, стоило ей выбежать обратно на широкую дорогу и отдышаться. Там она и осталась, спрятавшись в густой кроне и ожидая с замиранием сердца, кто же покажется из чащи — убийцы или свои. Вышел Корр. Грязный, в следах крови, грязи, с расцарапанной скулой, но вполне живой, хотя ей на какое-то мгновение хотелось, чтобы его лишили, как минимум, языка.

— Вы очень хорошо прячетесь, юная леди, — первое, что сказал он, когда она вышла к ему на встречу. — Теперь я понимаю, почему все знания Мистдейла миновали вашу светлую голову.

— А вы всё язвите, — а ведь она почти пожалела о своих кровожадных мыслях! — Забыли, что эти мерзавцы убили…

— Ему повезло, нож вошёл ниже сердца и не задел другие органы, — взмахнув ладонью, перебил её Корр. — Поэтому не пренебрегайте такими занятиями, как анатомия.

— Обязательно воспользуюсь вашим советом, чтобы потом вогнать нож правильно уже в ваше сердце, — скривившись ответила она, подобрав подол платья и осторожно ступая по неровной тропе — и как она умудрилась не переломать здесь ноги?

— Вы и так его раните каждый раз, открывая свой очаровательный рот.

— Какой же вы наглец.

Они оставили Стефина в ближайшем небольшом поселении, боясь за его жизнь и обещая забрать на обратном пути в академию, а позже, пополнив запасы, отправились в Хэджтон. Не раз она замечала, как Ульрик старался держаться близ ненавистного ею спутника обмениваясь несколькими фразами, но в большинстве своём они молчали, поглядывая в спины едущих впереди. Она же держалась то позади, если никто не вспоминал о ней, то в компании едкого и искушённого в словесных дуэлях Корра, что нередко равнялся с ней и заводил очередной диалог. Она всё больше ловила себя на мысли, что он будто ищет её общества, потому что сэр Ульрик был крайне молчалив и задумчив, и всё острее замечала, как мрачнеет лицо преподавателя, заметь он их вместе.

— Скажите, юная леди…

— Моё имя достаточно легко запомнить, сэр, но если у вас так худо с памятью, я могу продиктовать медленно и по буквам, — вспылила она на очередную «юную леди», хотя прекрасно знала, что её имя давно вертится у него на языке, ведь как-то же он говорил о ней с сэром Ульриком. Она запомнила этот момент, потому что в тот раз тайно следила за ними, спрятавшись за трудом Фариэля Благочестивого, делая вид, что очень сильно увлечена книгой.

— Творец видит, оно очень очаровательно звучит и более чем подходит вам, но я боюсь произносить его лишний раз, чтобы не накликать змей. Вам никогда не казалось, что они зовут вас?

— Кто?

— Змеи, — его чёрные брови удивлённо взметнулись вверх, будто она должна была догадаться, но единственное что пришло в её голову — предостережение об очередной насмешке. — Алис-с-с-сия.

— Вы выдохлись, — внезапно для себя отозвалась на своё имя, не поведя и бровью на растерянное лицо Корра. — Ваши шутки, они лишились яда.

— Так нацедите.

Ей хотелось выхватить меч и зарубить этого наглеца, но у неё не было меча, как и кинжала и даже завалявшегося ножа, поэтому всё, что ей оставалось — сжимать до боли поводья и скрипеть зубами, стараясь не смотреть на эту самодовольную улыбку.

— Так о чём вы хотели спросить, сэр Корр? — сохраняя невозмутимый вид, что давалось с огромным трудом, она почти недрогнувшим голосом обратилась к своему спутнику.

— Что нового вы почерпнули в бессмертном творении Фариэля?

— Я всё ещё придерживаюсь своего мнения, если вы об этом.

— Что Этей привёл магов к краху, а не возрождению?

— А разве не так?

— Лучше бы их продолжали убивать лишь за то, что они маги?

— Они поддерживали противников!

— И каких же, юная леди? Может, Маскареллей? Или де’Мордри? Рансенмаров? Обливидонов? Веденфельдов? Кого? Что пишет об этом жулик и вор Фариэль?

— Почему вы его оскорбляете? — не найдя ответов на главный вопрос, она возмутилась на то, что первое прозвучало, как вызов, по-детски обиженно насупившись.

— Потому что он и был ужасным жуликом и неплохим вором, юная леди. Как-то раз ему удалось украсть кошель Эврё в один из тех дней, когда он прогуливался по рынку, как любил делать всякий раз, когда требовалось развеяться. Его нашли довольно скоро, потому что в кошеле лежали лишь с десяток медных монет и одна оторванная пуговица от камзола, которую Этей каждый раз клялся пришить и вновь забывал, стоило ей скрыться из виду.

— Зачем вы всё это выдумываете? Это же глупо!

— А почему вы верите этому? — протянул руку к ней и постучал костяшками пальцев по старому, израненному пламенем переплёту.

Они ехали бок о бок и молчали: он с торжествующей улыбкой, она же с желанием, чтобы в этот самый миг земля разверзлась и из недр самого Менельгонда вылезло полчище демонов Саккары, утащив этого проходимца туда, откуда он имел несчастье явиться на её голову.

Увы, но поле, вдоль которого они ехали, не пошло трещинами, не затрещало по швам, изрыгая клубы едкого серного дыма, чтобы гнилостной червоточиной пожрать своё дитя обратно, а уж то, что этот несносный подлец был родом оттуда, она убеждалась всё больше. Кто он такой и почему ведёт себя так, будто лично знал Фариэля Благочестивого? Ох, неужели и правда демон? И она решила уделить один день для наблюдения, называя это простым экспериментом по выявлению нетипичного поведения человека в условиях общества и при одиночестве, но в голове постоянно рождался голос Маргари с тонкими нотками насмешки: «Просто признайся себе, что он тебе нравится». Нет уж, такое она и в мыслях держать не будет, а потому приступила к своему заданию со всей присущей ей пылкостью и вниманием. До Хэджтона оставалось всего ничего, завтра они увидят далекие домишки, а к зениту сэр Ульрик будет вести дела с пожелавшим остаться анонимным купцом о загадочном свитке, ради которого они и отправились в путь. Подумать только, такое длительное путешествие, а за все дни лишь одно неудачное нападение, о котором она забыла уже на следующий день, погружённая в очередную дуэль со своим личным врагом.

Чтобы эксперимент был достоверным, ей пришлось с трудом притворяться спящей, но самой украдкой следить за тем, как сидящий на второй страже Корр елозит коротким ножом по чурбачку, то и дело сдувая стружку и разглядывая со всех сторон. Она видела, как в его руке рождалось настоящее уродливое нечто, призвание напоминать своими ушами то ли медведя, то ли оборотня, которого разнесло от сожранных им овец. Он был так увлечён, что не замечал, как из-под одеяла блестели два карих камешка, жадно наблюдавших за ним из теней, окутавших хрупкую фигурку. И ведь Маргари была бы права, он правда ей нравился, когда держал рот закрытым. И его сильные пальцы, любовно скользящие по неровному куску дерева, какими бы они были на её коже? Жёсткими и неприятными или мягкими и нежными? Этот задумчивый профиль, что слегка хмурился, и маленькая складочка залегла между широких бровей. Его настоящие волосы, нетронутые сединой были чёрными и едва сливались с ночной мглой, отливая серебристой шапкой сверху и серебристой полосой от висков. Может, не такой красивый, как могла бы представить себе Маргари, но уж точно симпатичный, ей бы он мог и понравиться.

Днём она предпочла компанию хмурого и сутулящегося Кристена, напоминавшего ей ящерицу своим слишком плоским лицом и большими глазами, он то и дело облизывал обветренные губы, на которых появлялись новые кровавые ранки. Но почему-то она не считала его странным, может, некрасивым и слишком замкнутым, но никак не странным. А вот Корр… О, тот словно намеренно вёл себя, как взбалмошный юнец, с самого утра подложив в сапоги молчаливого драконьего рыцаря волчий репей, отчего брань волнами изливалась под смех этого вредоносного хитрого лиса на весь лагерь, перебудив остальных. Сэр Ульрик ещё с полчаса осторожно вынимал вонзившиеся в кожу шипы, то и тело сдерживая хватавшегося за меч воина. Так и рушились красивые легенды о безупречных рыцарях, трижды разорви его корму великий Лоромир…

Не обошло несчастье и делящего с ней дорогу Кристена, чья подпруга оказалась не затянута, и когда они двинулись в путь, он просто съехал набок вместе с седлом и смешно шлёпнулся на траву, растерянно моргая. А когда они выехали на тракт, вместо воды сэру Ульрику досталось кислое вино, от которого он так отчаянно отплёвывался, что не заметил вместо листьев мяты протянутый амарант, тут же с благодарностью сунув в рот. Вот тогда-то она впервые увидела сэра Ульрика в гневе. Красный, с поджатыми губами, отчего гладкий подбородок покрылся морщинками, с насупленными бровями и злым, тёмным взглядом он мало напоминал доброго и отзывчивого преподавателя. Он тихо шипел в сторону покатывающегося от смеха спутника, едва не упавшего из седла. Оставшийся путь до Хэджтона ей было не по себе.

— Вы весь день не сводите с меня глаз, юная леди. Так я могу предположить, что за этим таится нечто для меня приятное, — он подвёл коня почти вплотную, расслабленно покачиваясь под мерный шаг.

— Предполагайте, — всплеснула она ладошкой. — Творец наделил всех фантазиями и предположениями, чтобы люди не отчаивались в осознании своих неудач.

— Считаете, что фантазии — это отрицание уже случившейся неудачи?

— А разве это не так? Вот скажите, сэр Корр, о чём вы фантазируете?

— Фантазирую?

— Да, фантазируете. Может, о могуществе?

Он задумчиво пожал плечами и в этом жесте было что-то такое житейское, будто он и не задумывался о таком или уже обладал им, что не видел смысла желать большего.

— А о чём фантазируете вы? Может, о сэре Ульрике? Если так, могу без малейшей насмешки подтвердить, что здесь ваша теория действительно верна. А если в ваших фантазиях я, то смело отметайте мысль о неудаче, — и вновь эта кривая улыбка победителя, от которой у неё внутри всё сжималось от злости. — Как видите, нет ничего категоричного, всё, что связано с человеком, имеет градацию. Как ваше знакомство с Фариэлем, продвигается?

— Почему вы так этим интересуетесь?

— Хочу увидеть лицо Алонса в тот момент, когда вы дерзнёте заявить при совете, на чём основывали свою научную работу.

— Только и всего? — она подозрительно прищурилась, пытаясь найти подвох, но он улыбался так открыто и честно, что почти поверила ему.

— Разве вас саму это не будоражит? Я даже готов буду предоставить доказательства того, что Этей Эврё действительно женился на козе в годы своей бурной молодости.

— На козе?!

— На самой красивой козе, которая была у старого фермера. Правда, тогда было темно, и все были ужасно пьяны…

— Вы уверены, что это действительно было у Фариэля?

— Даже если и нет, это точно было в жизни Первого чародея. Только представьте, юная леди: целый раздел кропотливой работы посвящён межвидовому браку человека и животного, основанный на примере Первого чародея и козы. Будете первой, кого этот ворчливый дед испепелит прямо на месте одним только взглядом.

И почему она не сомневалась, что у этого подлеца где-то под языком имелись ядовитые железы, из которых он впрыскивал в свои слова яд. Больше она не позволяла себе оставаться наедине с ним, предпочитая молчаливое соседство Кристена или кисло жующего мяту сэра Ульрика.

В Хэджтон они прибыли после полудня и сразу же направились в таверну — обветшалое, древнее здание, повидавшее лучшие дни этого полуразрушенного поселения. Городом у неё назвать то, что предстало перед глазами, не поворачивался язык: запустение, скорбь и отчаяние сквозили в воздухе настолько сильно, что чувствовался смрад, исходящий от каждого дома и мрачного жителя. Они даже не старались скрываться под пронзительными взглядами тех, кто оказался рядом с таверной, неторопливо спешились, привязали коней к одинокой коновязи, оставив Кристена приглядывать за ними, раз не было мальчишки-конюха.

Ульрик заверил, что их ждут внутри, за столиком близ камина должен сидеть сам купец, с ним будет небольшой отряд наёмников. Ничего подозрительного, подумала тогда она, заходя следом за рыцарем в полутёмное помещение, где воняло скорее помоями, чем едой. Огляделась по сторонам, покривилась и наткнулась на дородного бородача, на чьём необъятном животе едва держался застёгнутый кафтан. Тот был старым, местами грязным и не имел нескольких дорогих самоцветов, что когда-то украшали вышитые цветы. В неухоженной курчавой бороде застряла квашенная капуста и блестели мутные капли похлёбки. Он громогласно отрыгнул, со стуком поставил кружку, некогда наполненную местным пивом, и поманил застывших на пороге путешественников:

— А-а-а, сир' Ульик! Пр’оходите-пр’оходите! — ужасно картавил купец, в чём она сильно сомневалась, как и все остальные, кроме её преподавателя.

— Сэр Габор, какая честь. Прошу простить, мы припозднились.

— Вы пгивезли деньги?

— Свиток при вас?

Купец протянул руку к одному из своих охранников и тот, колеблясь, будто не совсем понял, что от него хотят, вытащил свёрнутый пергамент, запечатанный сургучом. Старый, мятый и чем-то забрызганный.

— Мне кажется, сэра Ульрика обдирают, как липку, — тихо зашипела она, примостившись между Корром и хмурым рыцарем.

— Вам не кажется, юная леди, — он поймал её озадаченный взгляд, вздохнул и в два шага оказался за спиной дрогнувшего от неожиданности сэра Ульрика, положив тому на плечо ладонь. — Позвольте мне, как мастеру над свитками взглянуть на него?

— Мастер’у над свитками? Вы пгивезли с собой мастер’а над свитками?

— Мой коллега ведь должен убедиться, что это то, что он покупает. А, кстати, что это? — прежде, чем кто-то успел понять, что происходит, Корр подхватил свиток и начал вертеть из стороны в сторону, разглядывая столь пристально, что сама Алиссия невольно поверила ему. Попробовал поскребсти печать ногтем, потрогал край бумаги, втянул запах.

— Это… это последнее… это… письмо! Последнее письмо… этого… чагодея Пегвого!

Она едва сдерживала себя, зажимая рот ладонью, сдавлено фыркая от раздирающего её смеха, пока стоявший рядом с ней недовольный рыцарь косился бесцветными глазами и хмурился ещё больше. Теперь-то она понимала, почему из всех шуток сэра Корра ему достался волчий репей — нельзя же быть таким хмурым всё время? А тем временем бородатый купец всё больше и больше распылялся, и за кустистой бородой были видны побагровевшие от возмущения щёки, что раздувались от каждого выдоха. Он выглядел таким растерянным и несчастным, будто неумелый актёр, играющий роль барона, пытался убедить настоящего в своей правдивости.

— Пегвый чагодей написал последнее письмо о том… о том, что…

— …вы писали, что это последнее письмо Этея Эврё его давнему другу, оставшемуся в Брэйвроке, где Первый чародей изливает свои мысли в час острого одиночества и растерянности в тот самый момент, когда он со остальными магами прибыл в Овергермарк, — и кто кого здесь спасает, хотелось ей возмутиться, когда преисполненный одухотворённостью сэр Ульрик подался к лежащему на ладони сэра Корра свитку, уже запуская руку в сумку не иначе, как за деньгами.

— Но его друг всё это время был с ним, — хрипло прошептал «мастер над свитками» и впервые на лице, от которого не отлипала наглая ухмылка, проступило удивление, перемешанное с возмущением. Возмущением настоящим, словно Корр был тем самым давним товарищем Эврё, о котором так безжалостно врали. — Зачем писать письмо тому, кто неотступно следовал, как тень…

Он резко поднял голову и впервые она испугалась его пылающего, полного гнева взгляда, которым он прожигал купца, сминая в побелевшем кулаке свиток.

— Ульрик, уходим! — зло рявкнув на растерявшегося преподавателя.

— Но Корр, письмо…

— Нет никакого письма, как и не было никакого друга в Брэйвроке, — концы свитка загорелись, серый, замызганный пергамент затлел, покрываясь разъедаемыми огнём дырами, жадно пожиравшими податливый материал. Одно мгновение — она смотрела во все глаза, но всё же моргнула, и это стоило драгоценного момента — письмо вспыхнуло в зажатом кулаке ярким факелом и опало к ногам сэра Корра чёрным пеплом. — В тот день те, кто не последовал за Этеем Эврё, были преданы мгновенному суду там, где их настигла стража.

«Нет никаких сомнений, что вина за все смерти, что пронзили в тот злосчастный день Брэйврок и его соседствующие города по указу самого короля, должна лечь на плечи Этея Эврё, что подхватил знамя грядущей революции из мёртвых рук своего отца, Вейса Эврё. В тот день все те несчастные, а так же их семьи, что не успели покинуть город, как это сделал сам Эврё с горсткой своих сторонников, коих у него набралось изрядное количество, чтобы организовать в будущем достойный отпор королевским силам с поддержкой дома де’Мордри и созданных им инквизиторов, пали от мечей городской стражи.

Как ни прискорбно это говорить, но причиной тому стало банальное вожделение власти королевским волшебником и отцом будущего Первого чародея — Вейсом Эврё. То, что простая жадность, являющаяся главной человеческой слабостью, породила целую эпоху смертей и войны, говорит лишь о том, как сильно мы, простые люди, обделённые столь могущественным даром Творца, зависим от прихотей тех, что покорили сей страшный дар»

— Так и знал, что это гнилая идея, — процедил сквозь неровные, желтые зубы один из наёмников и тут же сплюнул под ноги, отпихивая вскочившего со стула «купца». — Надо было вас сразу прирезать. Ату их! Ату!

Она не успела пискнуть, как с шорохом одежды засверкали ощерившиеся ножи и мечи в руках пятерых, одетых в чёрные плащи мужчин. Её рывком дёрнули назад, закрывая спиной и велели не пытаться высовываться, и вновь страх беспомощности сковал ноги и руки, прижатые к груди.

— Деньги и девку — мне! — рычал кривоносый сухопарый наёмник, чей острый подбородок был покрыт клочками щетины. — Магов прикончите первыми!

— Алиссия, уходи! — донёсся из общего шума танцующих в воздухе мечей и кинжалов взволнованный крик сэра Ульрика. Бедному и наивному преподавателю досталось первым, когда он слишком сильно замешкался, всё ещё удивлённо поглядывая на обнажившего нож «купца», успел вскинуть ладонь, закрывая лицо и клинок вошёл аккуратно в ладонь, пробив её насквозь.

Теперь он смотрелся грозным с каплями крови на узком лице и выбившимися прядями из золотистой косы. Оттеснённый драконьим рыцарем выплетал заклинание, покрывая единственного защитника каменной оболочкой, отчего кривые клинки наёмников лишь скользили с противным скрежетом по коже рыцаря. Тот уклонился от одного клинка, парировал другой и вогнал меч в живот одному из теснивших его разбойников. Короткий вскрик, хрипы и на её широко распахнутых глазах тощая фигура медленно осела на пол, как только меч рывком вытащили из тела. Успевшие опомниться наёмники рассредоточились, обошли рыцаря с разных сторон, не позволяя ему подходить ближе и выжидая, подобно своре волков, когда спадёт заклинание. Кто-то приметил таившегося в тени Ульрика, вскинул короткий арбалет, щёлкнул спусковым механизмом и попал концентрировавшему на плетении магу в плечо. Вскрик, полный боли, сэра Ульрика отшатнуло назад, что он запнулся о стул и повалился на заляпанный пол, роняя капли крови.

— Ульрик! — в зал влетел ураганом обеспокоенный Кристен, впился немигающим взглядом в неё, зажимая свежую рану на боку, где расползался уродливое пятно. — Это ловушка!

Он хотел сказать что-то ещё, но чей-то меч проткнул грудь насквозь, сверкнув кончиком вышедшего с правой стороны клинка, блеснувшего стекающими алыми каплями. Кристен протянул руку к ней, стоявшей на месте, как бездушная статуя, лишённая возможности двигаться, закованная в собственный страх, и попытался что-то сказать, но единственное, что до неё донеслось — хрипы из заполненного кровью рта.

Крик ужаса наполнил маленькую таверну, заглушил звон стали и подначки осмелевших наёмников, вырвался одним дыханием из её горла, разрывая его, и перерос в тонкий жалобный вой. Она была беспомощной, бесполезной и совершенно глупой девочкой, решившей побывать в настоящем приключении. И теперь смотрела на то, как теснят единственного стоявшего на ногах рыцаря, с которого сошла каменная оболочка, а единственной защитой были доспехи ордена. И в этот миг, когда она вспомнила о ещё одном человеке, о надоедливом сэре Корре, смельчака, пытавшегося схватить её за руку, объял огонь. За ним был второй и третий… Под ногами заплясавших в агонии приближающейся смерти расползались языки пламени, поедая на своём пути мебель и столпившихся у тела Кристена разбойников. Они отпрянули назад, рассыпались в стороны, отскакивая от огненных струек, как от змей.

Она даже не успела заметить, как оказалась сидящей на полу, всё её внимание было приковано к метающимся большим факелам из людей, катавшихся из стороны в сторону, пытаясь потушить пламя. Пока они сражались с одним врагом, их настигало копьё, мелькавшее отблеском в руках другого. Жалило, как пчела, пронзало тела и исчезало, чтобы тут же сбить с ног одного из тех, кого не успело коснуться магическое пламя, пока не развеялось. Алиссию больно схватили под руку и дёрнули вверх, заставив встать на ноги против воли.

— Уходим, Ульрик! — донеслось возле уха, и на какое-то мгновение показалось, что голос оглушил её.

Те наёмники, что остались на ногах, уже не пытались их остановить, трусливо сбежали, даже не подумав о раненых товарищах, стонущих на полу под ногами драконьего рыцаря. Тот дышал тяжело, устало стирал перчаткой пот и чужую кровь, размазывая по лицу, затем выпрямился и протянул руку раненому Ульрику.

— Это всё я, — бормотали обескровленные губы молодого преподавателя, закрывшего глаза и не смотревшего на лежащие тела. — Это моя ошибка…

— Сейчас не время для этого, — подал голос молчавший большую часть пути рыцарь и тащивший на себе сэра Ульрика, повисшего безвольным мешком.

Если ей и хотелось, чтобы красивый мужчина носил её на руках, то не так, как это сделал Корр, резко присев, обвив одной рукой её бёдра и таким же молниеносным движением взвалив на плечо, как какой-то тюк с овечьей шерстью! Неслыханная наглость! Ей хотелось замолотить руками по его спине, закричать, потребовать, чтобы этот наглец немедленно поставил её на ноги и извинился, как подобает, но она лишь вцепилась в его чёрный гамбезон и позволила себе стать маленькой испуганной девочкой.

Если кто-то думал, что плакать вися вниз головой так же удобно, как и стоя твёрдо на ногах, то пусть запихнёт свои фантазии в то место, куда старик Алонс просил запихнуть работы нерадивых учеников. Солёные капли щипали глаза, стекали по вискам, совершенно непривычно щекотали брови и лоб. Её хватило на пару минут, дальше она предавалась только коротким всхлипам и крайне неудобному положению безвольной куклы. Их лошадей не успели отвязать и, чтобы не тратить время, рыцарь обрубил поводья и тут же вскочил на своего скакуна. Как вскарабкался сэр Ульрик и помогал ли ему кто, она не знала — её небрежно положили поперёк седла, не слишком утруждаясь в вежливости.

— Я бы попросила вас дать мне встать на ноги, — подала она сдавленный хрипом голос, поерзав для удобства, но вместо этого чуть не скатилась вниз, если бы не рука сидящего в седле Корра, любезно придержавшая её попытки встретиться пыльной дорогой тракта.

— В данный момент это весьма трудная задача, — напряжённо ответил он, подгоняя каблуками своего крупного скакуна. — Но если вы настаиваете.

— Конечно же я настаиваю!

— Что ж, юная дева с возу — коню легче, — пожал он плечами и неожиданно отпустил, позволив перевешивающей части тела продолжить скольжение.

Испуганно вскрикнув и зажмурившись, она не почувствовала ничего: ни копыт, молотивших её кости, ни землю, об которую она бы разбилась, ни боли, зато на какое-то мгновение её легко приподняли, как тряпичную куклу, и вновь уложили поперёк седла. В этот раз в живот больно врезалась передняя лука.

— Почему вы так сильно ненавидите женщин?

— Я люблю женщин, — ответил Корр и тут же добавил. — Не берите на свой счёт, вас я за женщину не считаю.

— А за кого? За мешок овечьей шерсти, который можно так небрежно таскать на плече? Или за деревенскую дурочку, над которой можно потешаться и затачивать свой ядовитый язык?

— Деревенские дурочки, к вашему сведению, тоже женщины и бывают очень милы в своей наивной простоте.

— Так значит, мешок шерсти.

— С вас хоть бы клок получить.

— Единственное, что вы получите, когда я вновь окажусь на ногах — пощёчину!

Она не знала, куда они так мчатся, перед глазами мелькала дорога и клочки трав с высокими стеблями и единственное, что не позволяло редким кустам хлестать её по щекам — рослый и крепкий конь, слишком крупный для тех, кого она привыкла видеть в конюшне академии. Они свернули на незаметную тропу, сбавили темп, а как лес надёжно скрыл их от возможных преследователей, спешились на небольшом пяточке. Сэр Корр, совершенно проигнорировавший пытавшуюся слезть со спины спутницу, помог Ульрику, отвёл, придерживая, к ближайшему дереву, где тот сел, тяжело дыша. Его одежда сильно пропиталась кровью, он был бледен, на лбу блестели капельки пота, пальцы едва слушались, когда осунувшийся и уставший преподаватель хотел что-то показать. Она наблюдала за ними всё то время, пока они с рыцарем, чьё имя так никто ей не сказал, разбивали маленький лагерь. Корр наклонил Ульрика вперёд, убедился, что болт вышел с другой стороны и аккуратно подрезав конец под самый наконечник и обломав, вытащил его и отшвырнул в сторону.

— Не суетись, я сам, — в тишине леса их шёпот был слышен так, словно она стояла рядом.

Сэр Ульрик слабо улыбнулся обескровленными губами, позволяя рукам Корра медленно стянуть с него верхнюю одежду, обнажая худое тело, покрытое страшными, давно зарубцевавшимися шрамами. Его рука всё ещё была перебинтована от начала плеча и хранила какую-то страшную, как ей показалось, тайну. В сумке преподавателя сэр Корр нашёл жестяную баночку, открыл и, зачерпнув двумя пальцами, сначала принюхался и вопросительно взглянул на Ульрика. Ей вдруг стало интересно что это такое, если не целебная мазь? А может, там какие-то запрещённые академией травы? Но как только Корр коснулся светлой кожи преподавателя, любопытство её тут же отпустило.

Им было холодно и сыро. Разводить огонь было запрещено, и поэтому они жались друг к другу, закутанные в оставшиеся одеяла, коих было три штуки на четверых. Ей дали в пользование одно, в другое закутали Ульрика, а третье забрал себе Корр, раз мрачный рыцарь не желал снимать доспехи и кутаться в тёплую, пусть и провонявшую потом шерсть. Из ужина — вяленое мясо и кусочки сыра с ломтиками засушенного хлеба, сон почти не шёл и липкая полудрёма истощала все силы. Ей хотелось домой.

Она сжимала книгу Фариэля Благочестивого так, словно это был единственный островок спокойствия в бушующем океане событий. Старый, потрёпанный временем и стараниями Алонса том напоминал об истинной цели её путешествия. Но как ей быть теперь? Она посмотрела в усталые, осунувшиеся лица своих спутников и тихо всхлипнула, сжавшись в дрожащий от сырости и холода комок. Они потеряли Кристена, чудаковатого мага, что специализировался, как она могла припомнить, хорошенько порывшись в памяти, покуда не шёл сон, на водных стихиях. Кажется, имел одну научную работу о водяных элементалях и их использовании в сфере сельского хозяйства в засушливых землях Восточной пустыни. Он был на года два моложе сэра Ульрика и остался в академии, как только сдал экзамен, не пожелав отправиться изучать огромный мир за стенами Мистдейла. А ведь они не знают, как дела у оставленного в пути Стефина. Кстати, сэр Ульрик, Кристен и Стефин были хорошими друзьями, несмотря на небольшую разницу в возрасте, и разделяли общий интерес к истории академии и к биографии самого Этея Эврё. Вот уж повезло ей — объект недолгого воздыхания, о котором она мечтала так же, как и многие не познавшие прелестей взрослых отношений девушек в Мистдейле, оказался таким же приверженцем культа личности Первого чародея, как и старый Алонс.

Пальцы сами открыли обтянутый грубой кожей в подпалинах переплёт и взгляд с трудом разглядел вводное слово Фариэля, выведенное красивым витиеватым почерком с завитушками:

«Я уверял, уверяю и буду уверять в том, что анклав, восславляющий Этеем Эврё, не даст никому опорочить имя столь выдающейся личности, оттого они будут алкать крови всякого, осмелившегося явить на свет перед живущими в неведении людьми истину, о которой я пишу. Заверяю, что ты, мой дорогой читатель, не не должен бояться сего творения, ибо та правда, которая заложена в этих словах, есть ни что иное, как описание величия и падения Этея Эврё, безусловно удивительного и одарённого мага.

Здесь нет и капли лжи, лишь мои воспоминания о пути, пройденном рядом с Первым чародеем, в котором собственными глазами имел счастье наблюдать то, как рождалась революция, что привела магов в дикие заболоченные земли Овергермарка. Оговорюсь, что это не столь благородная история, которая, в чём я не сомневаюсь, будет описана в работах таких именитых волшебников, как Анджей Рит и Клемент Безголосый, и безусловно приукрашена».

Она щурясь и с трудом разглядывая выцветшие за долгие годы чернила, с жадностью зачерпнула горсть страниц, перевернула их в случайном месте и подалась вперёд, держа увесистую книгу перед собой, выскальзывая из тени старой, разросшейся ели. Жидкий лунный свет едва ли мог приоткрыть ей мистические тайны порицаемой анклавом книги, но зато позволил увидеть, пусть и приходилось напрячь глаза, рисунок, сделанный искусной рукой художника. Сколько она помнила, а одолела она лишь одну четверть книги за всё время с той первой встречи с сэром Корром в закутке библиотеки, там не было подобной живописи, но здесь. На неё смотрел держащий над головой посох мужчина, от чьей фигуры исходило величие и могущество, он гордо стоял впереди, нёс бремя множества судеб, доверившихся ему соратников, что были изображены за спиной безликим воинством, кроме, разве что, чёрной тени, занимавшей место позади правой руки. Опустив голову едва ли не к странице вплотную, с прищуром разглядывая в серебристом мерцании силуэт, она припомнила, как о чём-то подобном уже читала на страницах иных почтенных авторов, взявшихся за труд описать жизнь Первого чародея. Та самая загадочная тень, что неотступно шагала за Эврё и по некоторым, гуляющим по академии слухам, исполняла приказы мага. Она же считала эту чушь простой метафорой, красиво объясняющую всю кровожадность достопочтенного волшебника во время восстания магов и их исход в неприветливые восточные земли, соседствующие с царством тёмных эльфов.

Захлопнув книгу и подобравшись поближе к сэру Ульрику, она наклонилась к нему и тихо, поглядывая искоса на стоявшего на страже рыцаря, прошептала:

— Учитель, вы не спите?

— Сон не идёт. Вы что-то хотели, Алиссия?

Она с трудом могла разглядеть лицо Ульрика, но бесцветный, с лёгким задыхающимся вдохом, когда начинал говорить, голос выдавал измождённого, обессиленного человека.

— Кто такой Фариэль Благочестивый? Я имею ввиду, он же описал целую жизнь Первого чародея, но у Эврё не было братьев или сестёр, чтобы кто-то из них мог прятаться под таким именем. А о его друзьях ничего известно.

Кроткий вдох, небольшая задержка, и вот губы Ульрика выдыхают слова свистящим шёпотом:

— Я по сей день пытаюсь разгадать эту тайну. Эта книга — загадочное вместилище иной истории, которая описывает те же события, что и остальные труды о жизни Первого чародея, но совершенно иначе, нежели у Кирлана или Клемента. Она высмеивает и очерняет саму суть борьбы магов в Междоусобицу с королём, поэтому анклав её запретил, боясь раскола внутри академии, как уже когда-то было. Ты же знаешь, что за пределами Овергермарка есть поклонники запретных искусств?

— Вы про тёмнопоклонников? Я слышала про выпускника, которого в прошлом году изгнали за изучение каких-то книг перед самым экзаменом.

— Да, в его комнате обнаружились книги о тёмных ритуалах. Это страшная магия и запрет, наложенный на неё, только усугубляет любопытство юных амбициозных умов.

— Так кто такой Фариэль, сэр Ульрик?

— Вор и проходимец, — от голоса Корра она вздрогнула. — А книга, которую вы так страстно прижимаете к груди, не более, чем вымысел.

— Раз так, тогда почему вы так подталкивали меня её поскорее изучить? — злость придала ей сил и согрела изнутри, теперь влажный, наполненный надвигающейся осенью воздух не выхолаживал её кожу и дыхание.

— Любопытствовал — подталкивали вы себя сами, юная леди.

— Вы только и делаете, что несёте раздор в мои мысли и совершенно безответственны и слабы за свои слова!

— Взялись изучать запретную книгу, так изучайте её досконально, а не разглядывайте художества. Анализируйте, если ваш необременённый тайнами мироздания ум способен на такое.

— Вы хам!

— Переходя на оскорбления, лишь подтверждаете мои догадки о вашей скудности мышления.

— Мерзавец!

— Алиссия, прошу, прекратите вестись на его подначки, — его тёплая ладонь легла на руку, прижимавшую в отчаянии книгу. — Корр, пожалуйста. Мы все устали, нам всем тяжело…

Она услышала, как зашуршала одежда в кромешной тьме под сенью широких лап ели, укрывавших их от чужих глаз, затем ненавистный ею всем сердцем недруг поднялся и скрылся за ближайшим разросшимся малинником, оставив их наедине.

— Сколько помню, он всегда ревностно относился к памяти Первого чародея, — вдруг произнёс Ульрик и в его голосе послышалась улыбка.

— А мне показалось он довольно снисходителен и насмешлив к этой теме.

— Это всё напускное.

Его ладонь исчезла вместе с теплом, которое от неё исходило, и она с трудом скрыла вздох разочарования, ведь расскажи об этом кратком, но весьма близком мгновении, что был между ней и сэром Ульриком, Маргари, та задохнётся от зависти.

— Мы познакомились, когда я так же отчаянно искал ответы в этой книге. Он будто бы знал, какую страшную тайну мы втроём изучали, прячась от всего преподавательского состава по лестницам и закуткам академии. Знал и подталкивал меня углубиться сильнее, чем я мог бы это сделать один или с Кристеном и Стефином. Я сопоставлял факты, описанные из всех источников, которые были нам доступны, с тем, что писал Фариэль, вычленял, по крайней мере так думал, истину и отсекал ложь. А Корр всё так же затачивал свой язык о мои неудачи, хотя я не встречал никого, кто бы знал историю Первого чародея так же хорошо, как и он.

— Хотите сказать, что он знает то, чего не знают другие?

— Можете смеяться, Алиссия, но порой мне кажется, что он бывал в том времени, когда Этей Эврё ходил по этой земле.

— Вам просто навязали эту мысль, учитель, — вот ещё, быть не могло, чтобы такой раздувшийся от самомнения дурак, как сэр Корр, мог жить более пятисот лет, и об этом никто бы не знал из анклава.

— Я трус, Алиссия.

— О чём вы говорите, сэр Ульрик, вы так отчаянно сражались с теми разбойниками, что получили столько ран!

— Ах, это, — его пальцы коснулись забинтованной ладони, что не так давно проткнул кинжал бородатого «купца». — Я о трусости перед истиной. Помните, я говорил вам, что ездил искать ту деревню? Так вот, я на самом деле не был там. Стыдно признавать, но когда мы с Корром отправились на её поиски, я всё сильнее и сильнее погружался в историю изгнания магов. Было тяжело ехать по старым дорогам и знать, что в каждом поселении, в каждом крупном городе каждого баронства на площадях и улицах проливали кровь ни в чём не повинных магов. Их вешали, им отрубали головы, их часто казнили на месте без суда лишь за то, что соседка указала на них.

— Какая мерзкая жестокость…

— Маги и сами не были невинны, Алиссия, по крайней мере те, что выступили против указа короля. Сплочённые тогда ещё не бывшим Первым чародеем Этеем Эврё, они выступили единой силой, не раз разбивая силы короля. Безжалостная кровавая резня на каждой пяди земли — вот что происходило в то время.

— Но из-за чего? Я имею ввиду, всё так разнится. Одни утверждают, что король сошёл с ума от собственной паранойи, когда другие дома схватились друг с другом. Другие — что маги помогали восставшим свергнуть Владимира.

— А что говорит на это Фариэль?

Застигнутая врасплох этим вопросом, она удивлённо затрепетала ресницами, глядя в блестящие в скудном свете луны глаза сэра Ульрика, и поджимала губы.

— Что виной всему был отец Этея.

— Именно этой правды я и испугался, — он склонил голову и теперь напоминал сломленного проигрышем человека, поставившего на кон всё и потерявшего в один мир. Его хотелось пожалеть, коснуться плеча и потемневших от пыли волос, успокоить и ободрить, но её собственная нерешительность мешала даже сдвинуться с места. — Мы не доехали несколько миль, как я сказал Корру, что хочу оставить память о Первом чародее такой, какую рисует анклав молодым ученикам, иначе мне придётся уйти прочь из стен Мистдейла и бросить это ремесло. Слишком тяжело признавать то, что многие считают домыслом и злой шуткой обиженного юнца.

— Спасибо, учитель.

Только и смогла выдавить из себя, закуталась по самый нос и улеглась на правый бок, отвернувшись от всё ещё сидящего с поникшей головой преподавателя. Через несколько ударов сердца послышался шелест малинника и тихий голос вернувшегося Корра.

Липкая дрёма нашла на неё столь быстро, что она не успела разобрать слова, которые один прошептал другому, как провалилась в темноту.

Утро и последующий день они провели в сёдлах. У неё болели бёдра и ягодицы, ныла спина, а буквы вечно прыгали перед глазами всякий раз, когда пыталась сосредоточиться на одной из строк. Приходилось перечитывать один и тот же абзац по два, а то и три раза, раздражённо фыркая и ругаясь сквозь зубы полушёпотом на сидящего позади всадника, хотя он был вовсе не при чём.

Ей снова досталось ехать с ненавистным ей Корром. Судьба будто бы сталкивала её с ним, желая вызвать если не вихрь чувств, то явную вспышку взаимной ненависти, которая рано или поздно окончилась бы смертью кого-то одного. Ей хотелось бы, чтобы это был неугомонный, острый на язык седовласый мужчина с молодым лицом, но кажется, собственный гнев испепелит её быстрее, чем Творец над ней смилуется. Его руки бережно обнимали её, держа завязанный в узел концами повод, который обрубил в спешке драконий рыцарь в Хэджтоне. Дорогая и крепкая кожа, стоила больших денег, как успела приметить она, когда ей отдали в распоряжение огромного, даже чересчур, коня, пока сэр Корр справлялся о здоровье Ульрика. Удивительно, как так презиравший её существование, как женщины, мужчина заботился о другом, выказывая свою преданность, как настоящий благородный рыцарь из историй, которыми она и Маргари зачитывались ещё в своём незрелом возрасте. Один раз она умудрилась напороться на острый камень, торчащий из земли, и распороть кожу до выступившей крови, и всё, что сделал для неё Корр — прочитал заупокойную молитву Творцу.

— Постарайтесь не помереть, юная леди. В пути не будет времени на церемонии, придётся скинуть вас в овраг и ехать дальше.

Тогда-то она отвесила ему вторую звонкую пощёчину под одобрительный хмык драконьего рыцаря и обескураженный взгляд Ульрика. Молодой преподаватель успел встать на пути Корра в тот момент, когда рука того взметнулась, высекая пальцами искры зарождающегося огня. Одна щека злого, как демон Саккары, мужчины горела алым, и от этого в душе растекалось умиротворение напополам с порочным удовольствием видеть, как взбешённый сэр Корр пытается мягко, но настойчиво отодвинуть в сторону Ульрика. Тот продолжал стоять вросшей в землю скалой, сжав одной ладонью пальцы спутника и гася уже танцующее пламя, скривившись от боли.

— Прекратите, вы не видите, что делаете учителю больно?!

— К вашему сведению, некоторые видят в боли удовольствие, — злой насмешкой ответил ей огненный маг, но тут же прикусил язык и кинул обеспокоенный взгляд на побледневшего Ульрика.

Именно в этот момент их зарождающаяся ссора закончилась столь же внезапно, как началась, и первую пару часов она провела в мирном одиночестве, предоставив умному — куда умнее своего хозяина, подумалось ей — скакуну следовать за драконьим рыцарем, пока сзади о чём-то напряжённо разговаривали двое попутчиков.

Они направлялись на север, на чём единодушно, что бывало крайне редко, сошлись Корр и безымянный рыцарь, вдоль реки в сторону Хаймарша, который уже множество лет считался утерянным для Овергермарка после нападения тёмных эльфов с поддержкой полчищ уродливых чудовищ, хлынувших из недр Жура-Нара в сторону Брэйвленда через северные земли анклава. О тех годах отзывались не иначе, как о моровом поветрии, с проклятьями и слезами, как горя, так и злости. Маленькие поселения, такие, как Хаймарш, Глумур и Мурбрук, были стёрты, дымящиеся останки завалены трупами жителей, а улочки залиты кровью столь обильно, что та не успевала впитываться в землю. И если Мурбрук удалось отстоять, пусть с жертвами, то два других городка были потеряны навсегда.

Поэтому ей так претил Этей Эврё, приведший магов в дикие, никому не нужные земли, пойдя на поводу у жестокого короля, что решил сделать из отщепенцев-магов щит для своего королевства. Будучи воспетым сильным и умным, Первый чародей согласился на то, чтобы тёмные эльфы и жившие в местных лесах чудовища терзали его товарищей и тех, кто ему доверился. Разве можно такое простить? Она считала, что нет, и поэтому так отчаянно искала правду. И конечно же, хотела впечатлить такого умелого мага, как леди Валл, ведь с её рекомендациями выпускались самые успешные ученики, по крайней мере, в это верила сама Алиссия.

Погрузившись в мучительное чтение раскачивающейся из стороны в сторону книги, от которой ныли затёкшие ладони, она продолжала вчитываться в строки, приоткрывая для себя новые истины. Позади осталось вводное слово, яркая жизнь молодого Эврё, ещё не задумывавшегося о революции, история его отца, что будучи на посту королевского волшебника, оказался вовлечён в интриги, что закончились неудачным покушением на Владимира IV, из-за чего и начались преследования и казни магов. Фариэль не стеснялся в своих размышлениях и подробных описаниях того ужаса, что творился в землях Брэйвленда. Пролистала перечитанный и заученный отрывок первых столкновений самого Эврё и его сподвижников с королевской армией, что происходили близ небольшой деревни, чьё название давно потеряно в анналах истории и вряд ли когда-нибудь будет вновь обретено. Она читала и представляла сверкающие фиолетовые молнии, бьющие цепью в разодетых в королевские цвета людей, ураганы и вихри, сметавшие всё на своём пути, всепожирающий огонь и каменные капканы, магические ловушки, разбросанные там и тут, водяные потоки, окрашенные в тёмно-алый цвет от крови погибших. И не понимала, почему маги оказались в суровом Овергермарке, а не в замке Брэйврок.

— Сэр.

— М? — молчавший долгое время всадник приоткрыл один глаз — этот ушлый лис всё это время дремал, позволяя своему здоровенному чудовищу спокойно следовать за остальными лошадьми?!

— Почему Эврё согласился на такие условия?

— Какие «такие»?

— Вы же знаете, на какие! — вспылила она, но судорожно втянула воздух и медленно выдохнула. — На жизнь в Овергермарке.

— Вы не поверите, он не знал.

— Не знал, куда их ссылают? Быть такого не может!

— Может, когда твоих сподвижников режут у тебя на глазах, а в уши источают ядовитый нектар те, кому был на руку весь появившийся хаос. Этей не был дураком, каким был его отец, он понял, к чему ведёт путь затяжного противостояния магов и короля, потому заручился поддержкой Магдалены Маскарелльской, а та в свою очередь упросила старика сменить казни на изгнание, как это подали в народ, в восточные земли. Эврё же думал, что им дадут кусок земли, где они будут безраздельно властвовать и жизнь обособленной жизнью. Что ж, кусок земли мы получили, как и обособленность, но вместе с тем и издержки в виде то и дело возникающих на границе тёмных эльфов. Неприятное соседство, соглашусь.

— А что потом?

— Вы начинаете втягиваться, — с улыбкой заметил Корр, а после упёрся взглядом в спину ехавшего впереди Ульрика, тот опережал их на добрых три ярда и вряд ли слышал, о чём они говорят. — Когда он прибыл с остатками своих сподвижников, все ещё не знали, в какой ситуации оказались, и на что их обрекли Магдалена и король, потому первые дни были наполнены столь сильно затмевающей разум радостью, что когда явились первые отряды тёмных эльфов, мало кто понял, что произошло.

— Их всех убили? — испуганно прижав ко рту пальцы, выдохнула она.

— Что вы, если бы всех, вас сейчас здесь не было бы, — коротко хохотнул всадник. — Удалось дать отпор, укрепиться, и тогда-то радость перестала ослеплять. Этей не просто был недоволен, он был в ярости, готовый сорваться к королю в любой момент. Те, кто был с ним солидарен, лишь подливали масла в огонь, подталкивая его к необдуманному действию, что привело бы к новой войне.

— Так его поэтому… э-э-э… устранили?

— Устранили?

— Да, я читала у кого-то, что Первый чародей был отравлен вином, принятым из рук близкого друга.

Она вдруг почувствовала, как напрягся Корр, как со скрипом сжали пальцы кожу повода, побелев и мелко задрожав, сдерживая внутри человека гнев. Испытывая такое же время от времени, когда чьи-то слова — чаще всего этого добивался её невольный спутник, делящий спину крепкого скакуна, — ранили её, пожалела о своих словах и детском любопытстве, прикусывая нижнюю губу в попытках сформулировать извинения.

— У Эврё не было близких друзей, — его голос звучал глухо и отстранённо, как если бы тело Корра было здесь, позади неё, а сам он находился где-то в чертогах Творца, наблюдая за миром через глаза куклы. — Он мало кому доверял.

— А тень?

— Вы о той, что преследовала его?

— Среди учеников ходят слухи, что это был демон из Менельгонда и что анклав скрывает увлечение Первого чародея тёмной магией.

— Могу лишь посоветовать читать исторические труды внимательнее, чем обычно вы это делаете, и перестать утруждать себя различного рода слухами и суевериями. Этей Эврё не осквернял себя подобным.

— Откуда вам это известно? — этот уверенный, бескомпромиссный тон человека, ничуть не старше её, лишь раздражал, чем подталкивал к принятию доводов. И что он себе вообразил?! Если знает больше, чем весь анклав магов, то может вот так легко пускать в глаза пыль, выдавая свои собственные фантазии за истину? Ну уж нет, себя обмануть она уж точно не даст.

— История — это события, юная леди, а события, нанесённые чернилами на пергамент, часто обрастают неловкими метафорами.

Больше он ничего ей не сказал, а она, раздувающая ноздри от возмущения, чувствующая, как жар опаляет покрасневшие уши и щёки, вернулась к своему занятию. И всё же она не могла не отметить, как интересно он рассказывал о событиях, случившихся пять веков назад, будто бы и правда прожил там. Жаль, он не преподавал ни один предмет в академии.

— А почему вы не работаете в академии? — неожиданно для самой себя задала этот вопрос.

— Берегу старое сердце Алонса.

— Вы очень интересно рассказываете.

— Научился у одного барда.

— А чем вы занимаетесь?

— Кую и колдую.

— Вы кузнец?

— Ещё алхимик и ювелир.

— У вас очень много свободного времени, — с завистью выдохнула она.

— Вы даже не представляете, сколько.

Она же не представляла даже, где они сейчас находятся: вокруг был тёмный вековой лес, граничащий с Овергермарком, широкое полотно реки медленно текло на юг, впадая в озеро рядом с Хэджтоном, и их то и дело норовили иссушить туча мошкары и комаров, от которых она едва успевала отбиваться, в итоге закутавшись по самые глаза в одеяло.

Из головы, набитой знаниями за столь короткий срок, что с ней не случалось даже перед итоговыми экзаменами каждый год обучения, не выходили слова Корра о Первом чародее. Он едва ли не слово в слово пересказал ей Фариэля Благочестивого, чем изрядно удивил и в то же время запутал, ведь ранее собственным языком выказывал своё пренебрежение, называя вором, жуликом и проходимцем. Она вновь взялась за книгу, открыла где-то в начале, ещё раз прочитав уже знакомые ей строки, водя пальчиком в поисках того, о чём сама имела небольшое представление.

«Моё знакомство с ним не было случайностью или прихотью судьбы, оно должно было случиться рано или поздно, ведь, служа семье господина, слуга так или иначе оказывается на глазах. Моя мать была служанкой, убирала и готовила для королевского волшебника, я же, будучи неразумным дитя, пребывал всё это время на кухне, где занимался играми или же выводил свои первые буквы углём на дощечке. Грамоте меня обучала старая кухарка, которой довелось овладеть этим искусством благодаря доброте своих предыдущих хозяев, а потому она была добра ко мне, предоставив сей дар. Уже гораздо позже мои скудные знания преумножил Этей Эврё, чему я был благодарен по сей день. Не брезгуя общением с сыном служанки, он не только стал старшим товарищем, приняв надо мной опеку, но и рассмотрел талант, за который гораздо позже стали отнимать жизни».

Она нахмурилась, почесала ногтём кончик носа и перечитала вновь то, что было написано, ещё раз, неторопливо повторяя слово за словом. Что-то не сходилось. Нет, конечно же автор сей книги не мог не написать и о себе, раз их судьбы с Первым чародеем были переплетены, но разве он не был вором и проходимцем?

— Сэр, — выждав немного, она легонько коснулась пальцев мужчины, заставив того встрепенуться. Снова дремал, с завистью подумала она. — Вы говорили, что Фариэль был вором?

— Неплохим, да.

— И украл кошель у Первого чародея на рынке, ведь так?

— Всё верно, юная леди, — позади неё сладко зевнули, и по хрусту позвонков она догадалась — всадник потягивался.

— Так это было их первым знакомством?

— Если такую нелепость можно так назвать.

— Благодарю, это всё, что мне нужно.

— Начали замечать? — неожиданно спросил он и впервые за весь путь она позволила себе обернуться, вскинув голову.

Его карие, похожие на застывший янтарь, глаза смотрели на неё так внимательно, будто она прятала в своём декольте принадлежавшую ему вещь, и он догадывался об этом, хоть и не обвинял. Собственно, вещи у неё не было, но что-то его привлекло. Он вдруг улыбнулся, заполнив неловкое молчание, и вновь прикрыл веки. Ей не оставалось ничего иного, как вновь погрузиться в поиски.

«Я не раз доказывал Этею Эврё свою верность, как в мирных делах так и на поле боя, но не потому, что верил в него или был одержим его идеями, скорее здесь замешаны чувства более глубокие и тёмные, нежели кто-то мог представить. Убивал ли я по его приказу? Не один раз. Был палачом? Бесчисленное число. Давал ли ему самому окрасить руки в алый? Нет. Он был для остальных символом, яркой звездой в тёмном мире хаоса и борьбы, а значит не должен был опускаться до той бесчеловечной жестокости, которую испытывал каждый с обеих сторон войны. Но всё же Этей не оставался в стороне, и когда он вступал в бой, всё вскоре прекращалось. Его магия позволяла ему резать плоть и доспехи порывами ветра, рождать целые вихри, безжалостно терзающие слабое человеческое тело, перемещать себя и других на расстояния, пусть и короткие. Сколько молний, срывавшихся с его пальцев, поражало солдат короля. Он был бесподобным воплощением войны. Я же воплощал самое отвратительное, что молго существовать — безудержную, холодную ярость, выжигавшую каждый фут земли, по которой ступал».

— Так ты не только вор, но и маг, — задумчиво проговорила под нос самой себе и перелистнула страницу.

Они остановились на ночлег ещё до того, как солнце склонилось к макушкам деревьев, так настоял Корр, впервые не дав рыцарю вести их до измождения, чтобы вновь ночевать без костра под холодным небом и на сырой земле. В этот раз они развели костёр, и танцующее пламя, пожиравшее собранный всеми хворост, вселило в каждого не только надежду, но и радость. Пока их единственный воин охотился, добывая мясо вместо закончившихся к этому времени припасов, Ульрик жался к костру, протягивая холодные руки к жару. Он всё больше и больше бледнел, всё чаще на него бросали обеспокоенные взгляды остальные, что она даже успела испугаться за жизнь своего любимого преподавателя, ведь не стань сэра Ульрика, кто будет так спокойно и доходчиво объяснять тонкости артефактологии? Уложив его спать, просидев всё это время рядом, Корр убедился, что тот крепко спит, поднялся на ноги и обошёл вокруг костра, разминая их. Быть наедине с ним в лагере, где нет никого, кроме дремлющего преподавателя, было непривычно и даже как-то неприятно, это совершенно иное чувство, нежели делить спину его лошади в присутствии остальных. Чем больше она за ним наблюдала, чем больше убеждалась, что что-то не так с этим странным человеком.

— Сэр Корр, — неожиданно для себя нашла немного храбрости для странного, но важного для неё вопроса. — Вы ведь знаете кто был этот Фариэль.

— Я уже говорил вам, юная леди.

— Нет, вы мне ответили кем он был, а я спросила — кто. Это два разных значения, хоть и кажутся на первый взгляд одинаковыми и отвечающими на один поставленный вопрос. Тонкости, о которых вы мне говорили, сэр, они кроются в этом?

Он вдруг замер, и костёр отблесками заиграл в светлых глазах, приковывая к себе всё её внимание, и ей на какое-то мгновение показалось, совершенно случайно, может, даже по-детски наивно, что она знает ответ.

— Дождёмся нашего рыцаря, и я расскажу.

Он сдержал обещание, но не так, как она ожидала. Когда вернулся с охоты драконий рыцарь, держа в руках пару заячьих тушек, Корр вооружился ножом и стал методично снимать с каждого шкуру, рассказывая ей, застывшей от этой картины, как правильно освежёвывать дичь. Она молча наблюдала за тем, как он, привязав каждого зайца к ветке за задние лапы, делал надрез на шее и спускал кровь в землю, и не могла отвести глаза в сторону, поглощённая отвратительным действом. Ей хотелось плакать, и первые слёзы размазывала по щекам, не стыдясь своей слабости, хотя никто её в этом не упрекал.

— Не плачьте, обычно всю кровь собирают, а после делают кровяную колбасу, — мягко поддержал её Корр, отчего она всхлипнула сильнее, чем хотела.

— Я плачу не из-за этого!

— А жаль, столько колбасы пропадает, — покачав головой, он принялся делать надрезы скупыми движениями, зная, где и как наносить аккуратные раны, затем отрезал пушистый маленький хвост и, помедлив некоторое время, она была уверена, что замышляя какую-то гадость по отношению к ней, вдруг отшвырнул в сторону передумав.

Наблюдать за ним было странно и в то же время удивительно интересно, будто такое грязное занятие, как разделка животного, стало одним из множества уроков с практикой: голос Корра делал его захватывающим, знания, которые он ей давал — интересными, и больше не хотелось рыдать и выставлять себя слабой дурочкой. Она шмыгнула носом, утёрла его манжетой платья и стала запоминать.

Когда их ужин был освобождён от шкуры, разделан на куски и насажен на палки, заменяющие вертел, Корр наклонился к сидящему у костра рыцарю, что-то ему сказал, но по мрачному взгляду, который она получила с его стороны, было понятно, что ничего пристойного там не звучало. Дать бы этому наглецу ещё одну пощёчину, да только в этот раз от гнева мага её вряд ли кто-то спасёт.

— Идём, — неожиданно сказал ей мужчина и поманил за собой из лагеря, — Покажу кое что.

— Думаешь, можешь её этим удивить? — с колючей усмешкой ответил рыцарь. На спутника он даже не смотрел.

— Узнаешь, когда вернёмся. Скорее, Алиссия, после уже будет слишком темно.

Она едва удержалась, чтобы не скривиться от такого, но почти сразу вспомнила про обещание, которое ей дал Корр, и теперь всё это выглядело не более, чем его очередной шуткой, разыгранной над мрачным рыцарем. Она кивнула, вскочила на ноги, неуклюже одёрнула подол платья и поспешила за удаляющимся человеком, чью спину в чёрном гамбезоне уже невозможно было разглядеть под сенью густых изумрудных шапок. Они шли и шли бесконечно долго, её ноги, отвыкшие от ходьбы за долгие дни в седле, начали ныть, не прошли они и двадцати ярдов по едва приметной тропинке, которую Корр различал в общей гуще разросшихся кусов и трав. Она то и дело отводила от лица мешающиеся ветви, с короткими вскриками отпрыгивала в сторону от возникавших перед ней и поблескивающих серебром сетей с большими пауками, мерно заматывавшими в кокон своих жертв, едва не упала, споткнувшись о корень, но вовремя вцепилась в подставленную её товарищем руку. И всё это время он не сказал ни слова о том, куда они направлялись, пока за очередным поворотом он не остановился и не отвёл широкие листы папоротника в сторону, позволяя ей выйти на пустую поляну.

Она была достаточно большой и неровной, когда-то могла представлять собой луг или даже долину, но молодые, гораздо моложе остальных деревья покрыли большую часть, а мох и вьюн оплели странные земляные наросты. Она сделала пару неуверенных шагов вперёд и обернулась на стоящего позади Корра.

— Вы хотели побывать в той деревне, — его голос был ровным, как и глаза — безжизненными. Удивительная перемена из живого, ядовитого наглеца с повадками лисицы в равнодушное существо. — Вы здесь.

— Это… — она нервно сглотнула, обернулась вокруг оси, оглядывая окружавший её лес, — …она?

— То, что от неё осталось. Вон там, видите, если приглядеться, торчит каменный столб, — это всё, что осталось от дома старосты. Он был с каменным основанием, крепкий, хороший дом, строил для следующего поколения. А вон там, поверните голову направо, да, вон там, был маленький трактир, им управляла единственная дочь почившего старика, ветерана и доблестного солдата. Он открыл это место на скопленные деньги, чтобы местные забыли дневные тягости и могли провести остаток вечера за кружкой хорошего пива. Кстати, пиво варили как раз по-соседству, вон там, за тем огромным валуном, в который вы упираетесь взглядом.

— Откуда вы это всё знаете…

— История — это события, Алиссия.

— Вы снова придумываете?

— Не больше, чем те, кто описывал жизнь Первого чародея, — он стоял на краю поляны, заложив руки за спину, наблюдая за тем, как она делает первые неуверенные шаги вглубь. — Уже читали, что здесь происходило?

Она замешкавшись кивнула.

— Сделайте милость, пройдите прямо шагов десять. Вы умница, Алиссия, ещё два шага вправо, повернитесь ко мне спиной, не бойтесь, я стою здесь и никуда не собираюсь уходить.

Она почувствовала, как страх мурашками скользит по её коже, как внутри всё сжимается от холода, и так некстати солнце постепенно таяло за горизонтом, оставляя ей лишь остатки жёлтовато-оранжевого света. Она стояла на пяточке, совершенно не понимая, что от неё хочет Корр, пугающий своим ровным, бесцветным голосом. Вокруг лишь растения, кусты, каменные глыбы и странные холмики с едва угадывающимися под мшистой шкурой брёвнами.

— Помните, там было о том, как десять солдат загнали в дом, а после его охватило пламя?

Конечно, она помнила, это был довольно детально описанный момент, что она будто сама стояла там и чувствовала жар, исходящий от огня, а рядом был Фариэль в жажде всё запомнить, а позже записать.

— Знаете, того мага, что это сделал, звали Корум.

— Корум? — едва слышно повторила она, а затем ещё раз, чувствуя в этом слове что-то знакомое, царапающее её слух. — Ко-о-р-рум. Кор…

Она резко обернулась, отступила назад и под ногой предательски хрустнула кость.

— Фариэль не был магом, — давясь собственным удивлением, что едва не сорвалась на крик, что не бросилась бежать, а замерла безвольной мышью перед гадюкой, она вдруг всё поняла, так ясно и очевидно было всё с самого начала. — Он был вором и подлецом. А тот, кто написал эту книгу, как раз им и был… и следовал, как… тень…

Он не говорил ни слова, и только потому она не бросилась от него прочь, а ждала, что с ней сделают за разгаданную тайну. Они смотрели друг на друга так долго, что солнце давно скрылось за горизонтом, погрузив их во мрак и тишину ночного леса.

— Вы…

— Я рад, — вдруг произнёс он прежним весёлым голосом, заставив её вздрогнуть от неожиданности. — Хоть кто-то будет знать истину о наших истоках. Мистдейл не будет стоять вечно, как история не будет звучать одинаково у разных людей, но кто-то должен хранить знание того, что на самом деле произошло. Конечно, попробуете рассказать это кому-нибудь, вас сочтут за сумасшедшую, а раскроете мою тайну, я лично навещу вас и это будет очень тёплая встреча. Хотите узнать что-нибудь ещё, юная леди?

— Та книга, которую я читала, была написана…

— Фариэлем, лжецом и вором, — он повернулся к ней спиной и кивнул на чащу леса. — Идёмте, юная леди, нам пора возвращаться.