Мне ещё предстоит узнать,

Что я купилась на ложь,

Ты никогда не был на моей стороне.

Обманул меня раз, обмани и дважды.

Ты моя гибель или мой рай?

Ты никогда не увидишь меня в слезах,

Сейчас просто не время умирать.

Billie Eilish — No Time to Die

***

«Неужели надо обязательно отдалиться от человека, чтобы осознать, какое место он занимает в твоей жизни?»

Марк Леви

      Маленькими шагами вымеряю комнату, пытаясь привести мысли, состоящие из сплошного хаоса, в порядок. Когда чувствую, что не помогает, встаю на месте, размеренно вдыхаю и, прикрыв глаза, выпускаю воздух из лёгких, обнимая себя руками. В плечи впиваются короткие ногти, оставляя следы в виде полумесяцев, затем несильно царапают кожу. Морщусь от неприятных ощущений, но терплю до тех пор, пока голова не останется совершенно пустой от постороннего.

      Ханна сопит, по-хозяйски развалившись на кровати и обнимая длинную игрушку в виде серого кота. Тёмные волосы рассыпаны по подушке, футболка немного задралась, явив миру плоский живот. Одеяло валяется где-то в ногах, еле-еле прикрывая голые ступни.

      Я улыбаюсь этому виду и, подняв несчастное одеяло, укрываю её, немного подоткнув, чтобы не замёрзла.

      Сна ни в одном глазу. Сквозь светлые шторы пробивается солнечный свет, озаряя комнату и закрытые глаза девушки, но Ханна не обращает на это никакого внимания, продолжая умиротворённо спать. Все заботы уходят на второй план, когда я смотрю на лицо повзрослевшей сестры, что совсем недавно была маленькой девочкой, которая ходила за старшим братом по пятам.

      Я держала её на руках ещё совсем юной, не понимая, как можно это маленькое чудо случайно не раздавить. Младенцем она казалась мне хрупкой, словно стекло, которое можно непреднамеренно уронить и разбить. Но, тем не менее, миссис Бан всегда давала её именно мне, когда я приходила в гости. Возможно, она думала, что Ханна перестанет кричать на моих руках, но стоило только прикоснуться, как ребёнок сразу же заливался слезами и вырывался. Чан каждый раз подходил к нам, улыбался, показывая ей свои очаровательные ямочки, и говорил, чтобы малышка больше не смела расстраивать свою онни. Ханна улыбалась сквозь слёзы, агукала и просилась на ручки к своему очаровательному брату, чтобы потискать.

      И тогда в душу вонзались болезненным уколом мои недетские чувства. Я влюблена в него с самой первой встречи. Когда Чан протянул мне руку со своим «Я Кристофер, давай дружить!», а я пожала и выдала «А я Соён!». Тогда началась наша история, длинною сквозь года.

      Я видела, как он встречался с другими девочками, будучи подростком. Кристофер всегда был красив, от поклонниц не было отбоя, но он не зазнавался, искренне не понимая, почему так. Дальше чмоков никогда не заходило, но мои внутренности сжимало, когда Чан приходил счастливым, рассказывая, как целовались в свете луны возле океана. Я завидовала, потому что хотела быть на их месте. И злилась, ведь парень не видел моих чувств, думая, что я тоже отношусь к нему как к другу. Назло встречалась с другими, но Крис радовался за меня, поддерживая. Пыталась избавиться от никому не нужной любви, внушала себе, что всё это глупости чистой воды, и мой лучший друг никогда не посмотрит на меня иначе. Однако…

      В тот день за окном шёл проливной дождь. Мы изменили своим обычаям, ведь я осталась дома, а Чан пошёл в школу с нашими общими друзьями, пожелав мне хорошего дня. Через два часа, когда я в который раз протирала уже чистую полку, он ворвался домой насквозь мокрый. С волос и одежды капала вода, но Чан, не обращая на это никакого внимания, быстро приблизился ко мне и неумелым поцелуем впился в мои губы, из-за чего тряпка выпала из моих рук. По словам парня, ему всё выдал лучший друг, которому я иногда плакалась, и он решил всё взять в свои золотые руки, зная, что сами мы никогда до отношений не дойдём, ибо «слишком тупые и слепые». Кристофер бросил всё и прибежал, наплевав на уроки и отработки, будучи самым счастливым человеком на свете.

      И что же стало с нами сейчас?

      Сердце до сих пор бьётся в такт его собственного и ужасно болит. Пора это прекращать, иначе ничем хорошим это не кончится. Только вот… как? Ведь прошло ничтожно мало времени, чтобы привыкнуть хотя бы к тому, что в моей жизни больше ему нет места.

      «Ты уверена, что всё получится?» — проносится в хаотичном потоке мыслей, но, к несчастью для себя же, успеваю выловить и судорожно выдыхаю. Сажусь на холодный пол возле кровати и поджимаю губы, пряча лицо в ледяных ладонях, в попытке скрыть дрожь во всём теле. Не от Ханны, не от Чана, не от кого-либо ещё… хотя бы от себя.

      Нет.

      Боже, какая я жалкая… люди видят меня также, как и я сама? Вечно ноющая девочка, которая ревёт из-за мудака, который ей изменил? Если так — хуже втройне, ведь отвратительна не только себе, но и другим. Не удивительно, почему я осталась в итоге ни с чем. Пустышка. Ничего не заслуживающее ничтожество. Как я могла когда-либо допустить хотя бы мысль о том, что с такой, как я, можно завести семью? Да не то, что детей, а хотя бы собаку или кошку.

      Помню, как пыталась уговорить Кристофера взять котёнка с улицы. Видела, как он мечется из стороны в сторону, смотря на грязный маленький шерстяной комочек. Его душа разрывалась также, как и моя, ведь мы оба понимали: если не возьмём — погибнет, так и не познав человеческого тепла. Чан наблюдал, как я со слезами на глазах его отмывала. Лечила дорогущими каплями глазки, ведь он почти ничего не видел. С пипетки кормила молоком. Водила к ветеринару, а потом, лежа на кровати, успокаивающе поглаживала по спинке, приговаривая, что всё позади… чтобы, когда я вернулась домой с лежанкой и всякими игрушками, узнать, что Чан отдал его в приют.

      Тогда произошла наша первая настоящая ссора.

      Я быстро привязываюсь. К людям, животным, персонажам в играх. Даю милые прозвища, прикипая ещё крепче, а потом, лишаясь, горько лью слёзы. В тот момент казалось, что во мне ничего не осталось, кроме злобы и отчаяния, и, после двухчасовой ссоры, услышав «мы слишком безответственны», я молча развернулась и хлопнула входной дверью.

      Он был прав — я понимаю это. Будучи слишком занятыми, мы не смогли бы уделять ему должного внимания, но голубые глазки так сильно врезались мне в память, что даже спустя два года могу узнать их тысячи. Я назвала его Хёну, ведь в день, когда состоялась наша встреча, лил непроглядный дождь. Боги словно были разгневаны, решив затопить Сеул таким количеством дождевой воды, но смилостивились, подарив мне надежду и отраду в виде этого дитя.

…для того, чтобы потом жестоким образом отнять.

И сейчас я чувствую себя этим маленьким, ничего не понимающим, грязным котёнком, который сидит под проливным дождём в огромной луже, брошенный единственным человеком, когда-то доверив свою жизнь без колебаний.

      Если бы не скрипнувшая половица, я бы продолжила сидеть, погруженная в пучины самокопания и отстранённая от реального мира. Вздрогнув, отнимаю руки от лица и медленно поднимаю глаза, сталкиваясь взглядом с ошарашенной миссис Бан, которая стоит в кратковременном ступоре и, кажется, совсем не дышит.

      Она постарела, но глаза так и остались сияющими и отдающими всю её любовь. Правильно говорят, что глаза — зеркало души… а душа её прекрасней всех душ этого мира.

      — Соён-ни?.. — шёпотом спрашивает, скорее, в попытке удостовериться, не обманывается ли она.

      Лишь увидев её, я получила долгожданный покой и умиротворение. Невольно улыбнувшись, я поднялась и подошла ближе, чтобы прильнуть и обнять родного мне человека, вдыхая запах дома. Её всегда тёплые руки сцепились на моей спине, и я услышала всхлип, от чего положила голову на плечо и прижалась крепче, безмолвно успокаивая.

      — Привет, мам, — тихо говорю я и потираюсь щекой. — Я дома. Теперь всё хорошо.

      — М-моя милая Соён, — голос дрожит. — Что ты тут… хотя нет, не говори н-ничего. Главное, что ты здесь, остальное мне неважно. Я…

      — Знаю. Я тоже так сильно скучала по тебе. Не представляешь, сколько лун я считала, чтобы снова увидеть тебя вживую.

      В одно мгновение я снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая цепляется за мамину юбку, боясь потеряться в таком огромном и страшном городе. Миссис Бан стала той, от чьего присутствия внутри разливается тепло, а все тревоги покидают бренное тело, забыв напоследок попрощаться.

      Она всегда заботилась обо мне, будто о своей родной дочери. Принимала меня со всеми недостатками, слушала, когда я приходила вся в слезах, но упорно делала вид, что всё нормально. Миссис Бан даже сейчас видит меня насквозь. Её цепкий взгляд ловит то, что не могут другие, и это то немногое, что лечит моё подранное сердце.

***

      Мне казалось, я видел её любой.

      Наполненной радостью и любовью к жизни. Соён сияла ярче любой звезды, когда была счастлива. Её глаза словно светились, а улыбка каждый раз трогала моё сердце с самой первой встречи.

      Грустной и подавленной. С опущенными от груза проблем плечами, в слезах, соплях и потёкшей тушью. Цеплялась за моё худи, будто я — единственное, что у неё есть в жизни. Но я не радовался, а горевал вместе с ней, обнимая хрупкий стан и целуя в плечо, чтобы понимала — я рядом. Я не брошу и буду в любой период её жизни.

      В алкогольном опьянении и похмелье. Приходилось держать ей волосы, чтобы не запачкала, но я не чувствовал отвращения. Она даже была милой, с красными щеками и заплетающимся языком, когда пыталась рассказать мне, насколько сильно любит смотреть на звёзды и пить дешёвое вино, лишь бы со мной.

      После сна. С опухшим лицом и растёкшимся макияжем. Я прижимал к себе девушку и целовал каждый миллиметр нежной кожи, чтобы поняла, насколько сильно любима мной, какой бы не была. Что моё сердце тёплое только для неё одной, и никто не сможет этого изменить.

      В своей тихой злости. Обиженной. Молча проходила мимо, недовольно поджимая губы. Метала взглядом молнии, думая, что таким образом сможет убить. Но всё это длится недолго, Соён всегда быстро остывает, а после своей молчаливой истерики садится напротив для разговора по душам. Я привык, это не страшно. Главное, чтобы больше не тратила свои нервные клетки, свои я уже давно испепелил.

      Был уверен, что знаю эту девушку больше любого другого, но ошибся.

      Я не видел её пустой. С потухшим взглядом и безнадёжно повисшими вдоль тела руками. Фальшими эмоциями и разодранной в клочья душой. И, клянусь, никогда не думал, что причиной такого состояния своей возлюбленной стану я сам. Это то, что разрывает меня изнутри огромной виной и сожалениями, ведь я не мог иначе. Или… мог?

      Мог ли я помочь ей, при этом не убив? Если бы сел и рассказал всё, как есть. Если бы не прятался, не отмалчивался. Если бы доверял ей также, как и она мне.

      Бесконечное «если бы» и не одного «тогда», а на устах только «прости».

      За то, что трус, каких ещё поискать. За то, что не смог уберечь нашу любовь, самостоятельно вонзив в сердце смоченный в яде клинок. За то, что обманывал, боясь тебе довериться.

      Но ты не простишь. И я это знаю, но всё равно не оставлю попыток, надоедая своей утомительной компанией, чтобы ты ушла без оглядки. Не жалела, не любила. Лучше ненавидь, но больше не смей смотреть с той безграничной привязанностью, что ещё неделю назад у нас имелась.

      Пожалуйста… не люби меня больше.

      Я не заслуживаю твоих чувств.

      Блуждая по комнате взглядом, замечаю твои глаза, прочно прикованные к моим. В них — до боли знакомые мне тоска и горечь, и я уверен — мои абсолютно такие же. Но я по прежнему в карих глазах вижу вселенную, мириады звёзд и бесконечно глубокое «люблю». Обещаю, не узнаешь, что разделяю твои чувства, и что тебя также — глубоко и бесконечно.

      Не догадываешься, какая сильная. Наверняка себя винишь и, видит Бог, хочу подойти и вновь обнять, в поддержке сжать нежно твои пальцы в своих, но не могу — оба понимаем. Держишься умницей, собираешь себя по кускам и идёшь дальше. И я так сильно тобою горжусь.

      Я бы плакал и валялся в твоих ногах, уязвимый и потерянный. Просил бы объяснений и, не дождавшись, ушёл, терзая шрамированную вдоль и поперёк душу. А ты ушла молча, без вопросов, с высоко поднятой головой и задетой гордостью. Знаю, что роняешь хрустальные слёзы в одиночестве. Знаю, что внутри ноет, и ты хватаешься за грудь, в попытке вырвать эту противную боль. И знаю, как сильно хочешь врезать за страдания, что я причинил.

      За столом вся семья, за исключением Лукаса. Уехал вчера, не зная, что мы прилетим так скоро. Наверняка вырос, возмужал, иначе с нашим папой быть не может. Усердно учится, старается изо всех сил. Я так сильно скучаю.

      На улице пахнет весенней свежестью. Проспал всего ничего — три часа, отчего чувствую себя отвратительно, но, смотря на счастливых родителей, смягчаюсь. Ханна пытается разговорить Соён, та слушает вполуха, уставшая и, видимо, так и не поспавшая. Мама и папа смотрят на это с нежными улыбками, вспоминая наши детские годы, когда мы сидели так каждый день. Для нас это не имело особого значения — сидеть в кругу семьи, ведь рутина, но сейчас… это первый раз за три года.

      — Ну Соён-а, хватит пялиться в одну точку, я ведь с тобой разговариваю! — наигранно психует сестра. Соён лениво поворачивает к ней голову и засовывает свою еду ей в рот, пихая вилку.

      — Ешь и не болтай.

      Закусываю губу, пряча улыбку, но подрагивающие уголки выдают с головой. Возлюбленная видит это и словно перестаёт дышать, замирая с поднятыми плечами и полными лёгкими воздуха, но, что-то решив, расслабляется и выдыхает, слабо улыбнувшись в ответ. И не знаю, радоваться мне, или же снова мысленно взывать, чтобы прекратила.

      Ты всегда была центром моего мира. Моим воздухом, вдохновением и любовью. И даже сейчас приковываешь взгляд к себе, затмевая всех остальных. Просто смотря на тебя… чувствую себя самым счастливым на свете.

      — Чанни, сынок, ты кушай, — улыбается мама, кивая на остатки еды в тарелке. — Твоё любимое.

      И как ей сказать, что на самом деле это любит Соён?

      Кажется, девушка понимает это, отчего на несколько секунд хмурится, а после в излюбленной манере поджимает губы. Я ободряюще улыбаюсь и продолжаю есть, несмотря на то, что уже давно наелся.

      Видишь? Всё хорошо, мне нравится. Только не грусти.

      — Кристофер, между вами что-то произошло? — внимательно оглядев меня, спрашивает отец. Он очень прямолинеен, и даже сейчас решил расставить все точки над «i».

      Я непроизвольно напрягаюсь, кидаю быстрый взгляд на девушку в поисках разрешения, на что получаю еле заметное отрицательное движение головой. Согласен, лучше не расстраивать.

      И снова мне лгать… начинаю привыкать.

      — Нет причин для волнений. Дорога далась нелегко, сами знаете, что Соён плохо переносит перелёты, — непринуждённо отвечаю полуправдой. — Отоспимся и будем в порядке.

      — Тогда почему Соён решила спать отдельно? — прищуривается мама. Чёрт… — И выглядит так, будто плакала несколько дней подряд. Ты же не обидел её, а, сын?

      — Мама, ну что ты такое говоришь! Чанни никогда меня не обидит, — фальшиво улыбается Соён. — А в комнате Ханны решила просто немного передохнуть, спать буду как обычно.

      — А твой вид?

      Ханна, сидевшая до этого молча, встрепенулась и ответила за Соён:

      — Она так сильно хотела домой, что устроила настоящий хаос в Сеуле, чтобы увидеть нас, а вы устраиваете допрос! Тц-тц-тц, и не стыдно вам? Взрослые ещё называются, — осуждающе качает головой. — Даже с работы уволилась, вот и переживает!

      — Как уволилась? Соён-а, дорогая, не стоило идти на такие крайние меры!

      — Ничего страшного, я давно хотела уйти. Как и сказал Чанни — нет причин для волнений, — смотря маме в глаза, безапеляционно говорит она. — Давайте лучше наслаждаться едой, приготовленной руками самой лучшей мамы и жены.

      Отец одобрительно кивает и продолжает есть, мама смягчается и радостно улыбается, смотря на Соён. А мы втроём облегчённо выдыхаем, заметно расслабившись.

      Пронесло… но я уверен, что мама не поверила ни единому слову. А значит, допрос с пристрастием продолжится позже и, скорее всего, отдельно от каждого.

      Ненавижу врать.

      После завтрака родители начали собираться по своим делам. Отцу на работу, матери тоже, и как бы они не хотели остаться подольше с нами, не могут. Обняв и чмокнув маму на прощание, закрываю за ними дверь и резко ощущаю слабость наравне с сильной головной болью. Опираюсь на ближайшую стену и шумно выдыхаю сквозь сжатые зубы, скривившись.

      Вот и откат работы без выходных подъехал. Получите и распишитесь, как говорится.

      — Всё нормально? — слышу тихий голос за спиной и, повернувшись, вижу Соён, что стоит и опустошённо смотрит на меня. — Выглядишь отвратительно.

      — Знаю, — изгибаю губы в подобие улыбки и чувствую ещё один импульс в голову, из-за чего жмурюсь. — Блять…

      — Идём.

      Девушка хватает меня за руку и быстрым шагом ведёт на второй этаж, мне же ничего не остаётся, кроме как следовать за ней. Мы преодолеваем лестницу в несколько широких шагов и заходим в мою комнату. В нос ударяет запах затхлости и Соён, отпустив меня, быстро открывает окно на проветривание и отдёргивает занавески, что-то бубня себе под нос.

      — Чего стоишь? Ложись, — недовольно кивает на кровать и вздыхает, когда видит, что я не двигаюсь с места. — Ну что ты как ребёнок? Ты такими темпами загнёшься.

      — Соён, я взрослый человек, сам решу, ко… — начинаю я свою очередную нотацию, но она беззастенчиво перебивает, не поведя и бровью:

      — Заткнись и ляг, иначе добью. Ты, чёртов придурок, себя не жалеешь, так родителей пожалей, они всё видят. Под глазами синяки размером с несколько мешков картошки.

      Несколько секунд смотрю на неё и, устало выдохнув, снимаю худи и ложусь на остывшую кровать, чувствуя голой спиной неприятный холод. Соён подходит и молча укрывает меня, и, придирчиво оглядев, уходит, через три минуты возвращаясь с таблеткой и стаканом воды в руке.

      — Пей.

      Приподнявшись, повинуюсь, послушно осушаю в четыре глотка стакан и ложусь, положив голову на подушку. Возлюбленная, кажется, чего-то ждёт, но так и не дождавшись, садится рядом со мной.

      — Даже не попросишь остаться?

      — А должен?

      Соён невесело усмехается.

      — Сам говорил, что спать без кого-то не можешь. Могу заменить твою подружку на одну ночь.

      Её слова задевают, попадают под кожу и выедают, будто кислота. В сердце что-то колит, и я чувствую, как влага собирается в уголках глаз.

      — Не говори так. Никогда не говори, — чувствую, как голос дрожит. Глаза Соён неверяще расширяются, и она кладёт свои руки поверх моих, пытаясь остановить мой нескончаемый озноб.

      Я не должен плакать. Не должен позволять ей видеть мою слабость, но не могу взять себя в руки. Маска равнодушия медленно, но верно начинает расходиться трещинами, а я не в силах остановить этот процесс, как бы сильно не хотел.

      — Почему ты…

      — Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чём. Я умоляю тебя, лисёнок, так будет лучше для тебя же. Я не хочу, — шмыгаю носом, опускаю голову и моргаю, из-за чего слёзы падают на её руки. Почувствовав их, она непроизвольно вздрагивает. — Не хочу сделать тебе ещё больнее своими словами.

      Соён поджимает губы и, убрав свои ладони, из-за чего я чувствую резкий холод на костяшках, залезает под одеяло и кладёт голову на моё предплечье, обняв меня поперёк туловища одной рукой. Я прижимаю её ближе к себе и носом утыкаюсь в макушку, вдыхая такой родной запах и чувствуя, как слёзы начинают собираться в глазах ещё быстрее.

      — Только один раз.

      — Да. Прости меня.

      — Заткнись и спи, — она поднимает на меня взгляд и утирает влагу с лица.

      — Лисёнок, прости меня… мне так жаль, — сипло говорю и снова шмыгаю забитым носом, из-за чего девушка не может подавить улыбки.

      — Знаю. Засыпай, — оставляет смазанный поцелуй на подбородке и задерживает дыхание, остановив взгляд на губах.

      Мне тоже мало, лисёнок. Но я не могу этого сделать.

      Поэтому она приподнимается и делает это сама, по началу лишь чмокая и пробуя мои слёзы на вкус. Я лежу и не двигаюсь, но когда Соён берёт меня за подбородок и приоткрывает рот, кончиком языка проходясь по губам, не выдерживаю и жадно отвечаю ей, исследуя будто впервые её тёплый рот. Прохожусь по кромке зубов языком, она улыбается в губы и берёт в ладони моё лицо, ещё с большей отдачей продолжая нашу маленькую игру.

      Чувствуя её рядом — такую тёплую, родную и любимую, я забываю обо всём, что волновало меня до этого момента. Близкая, прямо сейчас запрыгивает на мой торс, отрывая наши лица друг от друга, чтобы вновь прильнуть, несдержанно, но аккуратно хватаясь за мои плечи.

      Сколько бы лет не прошло, что бы между нами не происходило, я уверен лишь в одном:

      На всю жизнь я тебя всё также — глубоко и бесконечно.