Я думаю, что знаю, что у тебя на уме.

Несколько слов — и нас разделяет пропасть.

За кулисами своего выхода ожидает милосердная ложь,

Выползающая на передний план с заднего.

Даже притом, что ты — единственное, что я вижу,

Если ты попросишь, я отпущу тебя.

Пожалуйста, не проси шанса, этого никогда не будет.

Grizzly Bear feat. Victoria Legrand — Slow Life

***

«Окончательная разлука между двумя людьми никогда не случается, если не смирились оба»

Эльчин Сафарли

      Я не хочу уходить.

      Чувствую, как меня аккуратно трясут за плечо, но желания открывать глаза нет.

      Я не хочу оставлять тебя одного.

      Уставшая и разморённая, жмусь только ближе, словно хочу слиться с человеком воедино, не оставляя личного пространства.

      Я не…

      Медленно открываю глаза, пытаюсь сфокусировать взгляд на чём-то одном, но всё плывёт. Быстро проморгавшись, вытираю сухие слёзные дорожки с лица, аккуратно чешу ноготком над ресницами, чтобы ничего не размазать. Только через несколько минут до меня доходит, что сижу я не на своём месте, а на чьих-то ногах, чьё тепло доходит даже через несколько слоёв одежды.

      — О, ты, наконец, проснулась, спящая красавица. Мы прилетели, пора вставать, — ласково говорит Чан и не отказывает себе в удовольствии пригладить мои волосы после сна, пока я пытаюсь сообразить, что происходит.

      Стоит мне услышать этот голос, я резко вскакиваю и испуганно смотрю на него, несмотря на весьма ограниченное пространство. Прочистив горло, вдыхаю, чтобы сказать пару нелестных словечек, но осекаюсь, так и не начав. Уже ничего не поделать. Просто поднимаю его куртку со своего сиденья и забираю багаж с гордо поднятой головой, будто не я три минуты назад сидела на его коленях и пускала слюни.

      Говорят, если не обращать внимание на проблему, она исчезнет, но, кажется, не в моём случае, ведь моя головная боль идёт вслед за мной даже после выхода в здание аэропорта.

      — Ну чего ты от меня хочешь? — я останавливаюсь, поворачиваюсь к парню лицом и закатываю глаза, видя на лице маску. — Если думаешь, что это что-то значит, то я отвечу тебе сразу: нет, не значит.

      — Я даже рта открыть не успел, но тоже скажу, что и не думал о подобном, — пожимает он плечами. — Если добиваться тебя, то по новой.

      Я цыкаю и пытаюсь всем своим видом передать, что думаю об этой «чудесной» затее, а-ля «ты совсем идиот или прикидываешься?», на что Крис снова пожимает плечами и аккуратно забирает ручку чемодана из моей руки. Ладно, хорошо, пусть так. Сил на возмущения у меня нет.

      — Надеюсь, твои фанаты не знают, что ты здесь, — говорю я, ища свободное такси на улице. — Иначе и твоя, и моя репутация пострадают.

      — Ну, не думаю, что они в курсе. Я полетел к родным и не обязан отчитываться, в конце концов, для них — это мой незапланированный отпуск.

      — Ты выбил себе свободные деньки? Ого, стоило мне только исчезнуть, так ты сразу отпуск смог себе позволить, — от слов так и сквозит ядом, но парень не реагирует. — Интересно, почему же так?

      — Я давно купил билеты, собирался сбежать с тобой, но получилось так, как получилось, — спокойно отвечает Крис, точно каждый день говорит о подобном, и ведёт меня к машине, на что я лишь горестно вздыхаю и позволяю тащить себя за ручку, как маленького ребёнка. — Так что пришлось полететь одному, а увидел тебя уже внутри. Это лишь случайность.

      — Так это ты там ругался? — выгибаю я бровь. А я-то думала, что за мной… много о себе возомнила? Или, всё-таки, надеялась?

      — Да.

      — И зачем?

      Чан ничего не отвечает и жестом приглашает меня сесть, за что получает благодарственный кивок от прекрасной меня, и опускается рядом, перед этим погрузив чемоданы в багажник современного авто. Ощущение, будто между нами ничего не произошло, но недосказанность так и витает в воздухе, заставляя меня чувствовать себя не в своей тарелке.

      М-да, а гордость-то как ветром сдуло, если и не сдуло, так она явно дала трещину. Путь проходит в тишине, мы не смотрим друг на друга, погрузившись в свои мысли разной степени тяжести.

      Главный вопрос: что теперь делать? Придётся жить в одном доме и одной семье, вероятнее всего, делать вид, что всё в порядке, чтобы не возникло вопросов. Ни к чему волновать родителей, они и так очень сильно переживали всё это время, к тому же… мало ли, что может измениться. Может, мне в голову ударит, и я его прощу? Будущее мне неведомо, но лучше, чтобы о нашем расставании знал кто угодно, но не эти замечательные люди. Бросить-то меня не бросят, сто процентов не выгонят, но эти переживания и допросы никому лучше не сделают.

      Отлично, Соён, ты влипла, это издевательство над тобой за всё хорошее. Хотела уехать? Молодец, уехала. Не желаешь видеть человека, который тебе в груди дыру проделал? Увы и ах, так не получится, так что живи и радуйся тому, что есть. Просто замечательно.

      — Я думала, ты за мной следил, — начинаю я, подумав, что такой возможности поговорить больше не будет. В любом случае придётся это сделать. — Или что у меня уже крыша совсем поехала. Скажи мне, почему всё так получилось?

      Крис выдыхает и поворачивается ко мне лицом, снимая маску.

      — Потому что я идиот. Это всё, что тебе нужно знать. Просто поверь мне.

      — Поверить, говоришь… — я хмыкаю, смотря в его честные-честные глаза, и до сих пор не понимаю, что мне мешает послать его прямо здесь и сейчас. Зачем ему верить, зная, что он со мной сделал? Как со мной поступил? — Хорошо, это в последний раз.

      Боже, какой же всё-таки бред…

      — Спасибо, — тепло говорит Кристофер, заставляя моё сердце отбивать чечётку.

      — Не за что, — буркаю я, на что парень улыбается и протягивает руку, чтобы погладить меня по голове, как прежде, но останавливается и отворачивается к окну, пряча своё лицо от меня.

      Я хочу обнять тебя.

      Ехать ещё минут двадцать, но я так устала, что сил практически нет совсем. Между Сеулом и Сиднеем разница всего в два часа, но такое чувство, будто весь часовой пояс перевернулся вверх дном, вынуждая мой организм терпеть огромную нагрузку. Я уже и забыла, каково это, так как проводила свои последние годы в одном и единственном городе, с одним человеком. Смотря в окно, вижу, как сильно изменились родные края, но детские воспоминания так и всплывают перед глазами.

      Такая ностальгия… вот детская площадка, в младших классах, после школы мы любили собираться здесь, накупив вредной и вкусной еды. Музыкальная школа, в которую мы ходили с Чаном и Ханной, когда та была ещё совсем крохой. Наш дом, мы жили там с мамой, пока она была ещё жива.

      Надо бы сходить на кладбище. Я не сомневаюсь, что семья Бан прибирала её могилу, но нужно навестить, купить цветов, рассказать, как живу. Интересно, она наблюдает за мной? Прошло уже так много лет.

      Как же я хочу спать…

      Так и протёк весь путь до дома, в тишине, нарушаемой лишь гулом автомобиля и ненавязчивыми песнями на радио, которые я слушала уже, наверное, в тысячный раз. Таксист оказался довольно молчаливым, за что я мысленно благодарила судьбу, ведь не пришлось снова с кем-то поддерживать диалог.

      Достав багаж и оплатив поездку, мы одновременно устало выдохнули, переглянулись, и молча пошли трезвонить в дверной звонок, заботливо сделанным мистером Бан.

      Долго ждать нам не пришлось, дверь оперативно открыла Ханна, вся взъерошенная и сонная. Всклокоченные волосы, огромные синяки под глазами, футболка, измазанная в кетчупе, вот он — стартер пак любого уважающего себя школьника, который сидит допоздна. Девушка сперва удивилась, когда увидела меня, и широко улыбнулась, готовая уже упасть в мои объятия, но тут её взгляд зацепился за фигуру сзади. Уголки губ сразу опустились, глаза опасно сузились, а руки сжались в кулаки. Отличное приветствие.

      — Привет, Ханна, — устало говорю я и, бросив всё возле порога, медленно подхожу и обнимаю её. — Ты так выросла! Волосы покрасила? Боже, тебе так идёт!

      — Соён, я тоже рада тебя видеть, — улыбается мне сестра, сомкнув свои руки за моей спиной. — Ты тоже очень изменилась, много времени прошло с нашей последней встречи. Мне столько тебе нужно рассказать!

      — Эй, а я? — обиженно пыхтит где-то Кристофер, но один уничтожающий взгляд от Ханны всё довольно быстро решает, на что он поднимает руки в защищающем жесте. — Понял, поговорим позже.

      — Ну, я и тебя рада видеть, конечно, — задумчиво говорит Ханна и, отпустив меня, обнимает своего брата, да так сильно, что, кажется, хочет сломать ему парочку позвонков. — Но если бы не вся эта ситуация, была бы рада гораздо больше.

      — Так ты всё знаешь…?

      — Своих не сдаю, — показывает она ему язык и несильно бьёт по предплечью кулаком, перед этим отойдя немного вправо. — Ого, а мускулы-то какие! Спишь тоже в качалке?

      Ага, как же. Все мы прекрасно знаем, где и с кем он спит.

      Желание ударить его больше не кажется мне чем-то ужасным, на самом-то деле. Рука так и тянется дать смачную оплеуху, но я держу себя в руках, натянуто улыбаясь, ибо поступить так здесь — слишком опрометчиво и глупо. Но так хочется…

      Впрочем, переживу. Уж не знаю, на сколько он вернулся сюда, но я не намерена так просто сдаться и пасть ещё ниже. Ты и без того достаточно унизил меня, ничего не стоит отплатить той же монетой, да, Крис?

      Углубившись в свои мысли, я пропустила момент, когда они наговорились и скрестили на мне взгляды, полные непонимания, на что я закатила глаза и махнула рукой, мол, всё нормально.

      — Пока родители спят, я всё же спрошу. Что вы намерены теперь делать? — поставив руки в боки, спрашивает Ханна, смотря мне в глаза. Ну конечно же, вопрос адресован именно мне. Будто я знаю, что делать теперь, если этот кудрявый будет крутиться рядом и вечно попадать в моё поле зрения.

      — Жить дальше, вот что. Что ещё остаётся делать?

      — Ну, эм… поговорить? Вы же не разговаривали после этого, да?

      — Я, вообще-то, тоже здесь, — произносит парень, продолжая сверлить во мне дыру своими карими глазами. — И да, мы не разговаривали.

      — Не разговариваю с теми, кто из меня пытается сделать дуру или сумасшедшую, — с холодком в голосе отвечаю я, даже не смотря в его сторону. — И без того проблем хватает.

      — Если бы я мог тебе объяснить всё, то ответил бы на все твои вопросы, но ты даже не желаешь меня слушать.

      — А что ты можешь мне сказать? Что она сама тебе на ноги села, твою руку себе на задницу положила и поцеловала тоже сама? Это бред.

      — Всё правда было не так, Соён, ты многого не знаешь, и…

      — Да какая, к чёртям, разница, что я знаю, а что нет?! — громко начинаю я шипеть, закипая всё больше и больше.

      — Так, ребятки, брейк, — встаёт между нами девушка и вытягивает руки в обе стороны, чтобы, в случае чего, остановить. — Успокоились, вдох и выдох. Свои страсти тогда будете выяснять потом, хорошо? Не здесь и не сейчас.

      — Да, ты права, — глубоко вздыхает Чан, чтобы успокоиться. Самоконтроль — не самая сильная его сторона, как и моя, впрочем. — Я буду в своей комнате отсыпаться, прошу не беспокоить хотя бы часа два, и без всего этого заебался.

      Взъерошив свои волосы, он удаляется, не забыв прихватить чемодан, который я подарила ему на какой-то праздник. Я замечаю это в последнюю минуту, как и самодельную наклейку с рисунком волчонка, после чего он скрывается на втором этаже. До этого рассмотреть его багаж времени не было, как и сил, но сейчас взгляд цепляется за любую мелочь, так или иначе связанную с этим человеком.

      — Так, Соён, план такой: живёшь со мной в одной комнате, сейчас относишь вещи, переодеваешься и идём пить успокаивающий чай, — серьёзно вещает мне сестра, перед этим подобрав мои вещи. — После чего ты идёшь отдыхать, а то твои синяки и бледность здоровыми не выглядят.

      — Ты тоже явно не конфетка, — пытаюсь я пошутить. — Так что сон не помешает обеим.

      — Пойдём уже, скоро родители встанут.

      Чтобы украсить зал, потребовалось не только много денег, но и душа, с которой он оформлен. Длинный светлый диван с подушками стоит у стены, маленький круглый кофейный столик уютно смотрится на тёплом ковре. Можно собираться всей семьёй и смотреть какие-нибудь фильмы с широкого плазменного телевизора. Тона спокойные, ненавязчивые, приятные сердцу и глазам. Также есть широкое развижное окно, за которым находится небольшой балкончик, и лестница, которая ведёт на второй этаж.

      Проходя по выученной траектории за столько лет, я постоянно смотрю по сторонам. Мажу взглядом по стенам, мельком отмечая, что рамки с фотографиями никуда не делись, всё также продолжая висеть на прежних местах, пусть и новых обоях. Горшки с цветами стоят в подставке в углу, что не выглядит старой, мистер Бан сам смастерил её шесть лет назад, чтобы порадовать свою жену.

      — Недавно был ремонт, — рассказывает мне Ханна, видя мою увлечённость. — Думаю, ты уже заметила. Папа с мамой хотели, чтобы вы приехали сюда и не узнали дом, но вся мебель стоит как прежде. Мама пошутила тогда, что вы подумаете, мол, не туда приехали и соберётесь уходить, а мы выскочим из-за угла.

      — Думаю, меня хватил бы инфаркт, — посмеиваюсь, разглядывая всё, будто впервые, и переодически останавливаясь. — Ты же знаешь, какая я пугливая.

      — Брось, мой старший братец бы всё разрулил. Схватил бы тебя на ручки и отпаивал пустырником.

      — Да… наверное, так бы всё и было.

      Мы замолчали, думая о своём.

      Что же… он действительно мог бы так поступить. Раньше Чан часто успокаивал меня в своих медвежьях объятиях, сажая на колени и прижимая к себе. Тогда мне казалось, что я его плюшевая игрушка, с которой он обнимается и нянчится, как в детстве, но это действительно помогало. Один его запах мог успокоить меня, и, сказать честно, может до сих пор, как бы неприятно мне не было это признавать.

      Если посмотреть правде в лицо, я желаю его. В физическом и духовном плане. Хочу обнять, прикоснуться, зарыться пальцами в его мягкие волосы и поглаживать по голове. Любовно чмокнуть в пухлые губы, чтобы больше не злился. Почувствовать снова защищённость, что сейчас фантомным ощущением витает возле него. Хочу снова в то время, когда Бан Кристофер Чан был моим островком безопасности, уюта, комфорта и любви, а я — его, но… увы.

      У нас больше нет ни единого шанса, да и пресловутого «нас» тоже. Есть только я и только он.

      Как бы мне хотелось, чтобы всё это оказалось лишь сном.

      На одной из фотографий задерживаю взгляд намного дольше, чем на остальных. Та самая, сделанная восемь лет назад, висит сейчас здесь, как и всегда, на которой два семнадцатилетних подростка стоят в обнимку. Она смотрит в камеру, а он на неё, да с такой любовью и нежностью, что я забываю, каково это — дышать. Именно в то самое время, в те моменты мы были не разлей вода, абсолютно всегда и везде вместе. Разделить нас было просто невозможно.

      Чанни был очень милым парнем. Добрым, чутким, стремящимся к совершенству. Верил в человечность людей, несмотря на их поступки, искал в них только хорошее, закрывая глаза на гнилую натуру. Прощал предательства, думая, что так будет лучше, действительно веря, что человек может измениться, если сам того захочет.

      Скучаю ли я по нему, или по ощущениям и чувствам, которые я испытывала рядом с ним?

      Он всегда пытался максимально сгладить углы в конфликтных ситуациях. Вступался и защищал меня, даже если я была не права, чтобы сказать об этом наедине и взять с меня слово постараться измениться. Он вправду делал меня лучше, я перестала быть такой грубой, резкой и агрессивной с ним, словно меня держали на успокоительных на протяжении нескольких лет. Лишь благодаря ему я та, кем являюсь сейчас. Со своим мнением, не навязанным кем-то, а именно, что ни на есть, своим. Кристофер всегда твердил, чтобы я говорила то, что думаю, но помягче, стараясь не обидеть человека и не задеть его чувства.

      Изначально план порвать все связи был провальным. Может, он и сработал бы с кем-либо другим, но нас связывает не только общее прошлое и дружба, но и семья, люди, которые дороги нам обоим, и никто из нас двоих не хочет прекратить с ними общение из-за другого человека.

      Сама виновата в этом, Соён, надо было думать головой. Уже ничего не попишешь.

      — Ты тут выглядишь такой счастливой, — тихо говорит Ханна. — Было бы неплохо вернуться в то время, да?

      — Да… неплохо, — проморгавшись от противных слёз, я шмыгаю. — Думаю, что тогда было намного проще.

      — Взрослая жизнь — дерьмо.

      — Есть такое, — киваю я. — Но и плюсов немало.

      — Я не хочу взрослеть, Соён. Мне страшно, — уже шепчет она, опустив голову вниз. — Смотрю на тебя и становится страшнее. Раньше ты казалась мне солнцем, в тепле которого можно согреться, но теперь… теперь ты погасла.

      — И как же ты теперь меня видишь? — поворачиваюсь к ней и содрогаюсь, видя слёзы на её щеках. Она поднимает лицо и отвечает, прямо смотря в мои холодные глаза своими карими, родными и тёплыми:

      — Снег. Теперь ты таешь в чужих лучах.

      — В-вот как, — я сжала губы в тонкую линию, чтобы не заплакать. — Прости.

      — Тебе не за что извиняться, все мы со временем такими станем, — отвела она взгляд и упёрлась им в рамку, не смотря на саму фотографию. — Кто-то раньше, кто-то позже, но так или иначе станем. Жизнь меняет людей, но не всегда в лучшую сторону. Тот же пример с Кри…

      — Не говори так о нём, — бессовестно перебиваю её. — Кто бы что не говорил, но он остаётся твоим братом, ясно? Он никогда не поступит с тобой так, как поступил со мной, Ханна.

      — Но Соён!

      — Вы друг другу родные, он любит свою семью больше всего на свете, поэтому даже не подумает предать тебя или оскорбить. Ты его любимая сестра, а Лукас — любимый младший брат. Не смей в нём сомневаться, поняла меня? — с ноткой упрёка проговорила я, на что Ханна покачала головой, но всё же согласилась, не посмев сказать что-то против.

      Посмотрев на настенные часы, мы всё же поднялись в комнату Ханны, чтобы оставить вещи и переодеться. Мельком отметив некоторые изменения, но ничего не сказав, я быстро скинула дорожные вещи, достала любимые спортивные штаны и огромную футболку из сумки, чтобы надеть их потом. За минут десять сходила в душ, помыла голову и оделась, смыв всю грязь и стресс с дороги. Ах, как чудесно чувствовать себя снова человеком!

      — Может, голову высушишь? — сидя рядом, спросила Ханна, пока я натягивала носки с покемонами.

      — Не-е-е-ет, тогда мои волосы превратятся в солому. Ради чего я так долго и упорно лечила их, а? — ткнула я ей в бок пальцем, на что она зашипела и сделала мне тоже самое. — Я закончила, можем идти покорять Сидней!

      — Пф, о чём ты, глупая Соён? Мы идём покорять Австралию!

      В итоге пошли лишь пить чай, оставив наш великолепный план по захвату контингента до лучших времён. Тем не менее, клубничный зеленый чай оказался горячим и действительно вкусным.

      Расслабившись окончательно, я распласталась в кресле по другую сторону от дивана, готовая растечься счастливой лужицей, пока Ханна вздыхала и смотрела на меня, как на идиотку. Поправочка, счастливую идиотку! Что нужно для счастья после утомительной и насыщенной событиями недели? Сменить обстановку, отлежаться в горячей воде, и человек, с которым можно поговорить. Большего мне и не надо.

      — Буквально полчаса назад ты была готова разреветься на пороге, а сейчас лежишь, как ни в чём не бывало, — под нос пробубнила девушка, отхлёбывая из своей кружки. — Что же тебе так подняло настроение?

      — Возможность весь день не видеть одну настойчивую рожу, — довольно произнесла я, блаженно улыбаясь. — Чувствуешь?

      — Что?

      — Тишина, покой и умиротворение. Блаженство и никаких людей!

      — Ты, вроде как, только и делала, что дома сидела, разве нет? Я думала, тебе осточертела тишина.

      — Знаешь ли, я работала с людьми на протяжении трёх лет, представляешь, как мне надоело? «Соён, у нас проблема! Плевать, что у тебя выходной, езжай работать!». Отвратительно, — я скривилась, согревая ладони о горячую кружку. — Первые пару дней точно никуда не выйду.

      — Если не выйдешь, то злобный волк будет стучаться в твои двери, — улыбнулась Ханна. — Он в отключке только до вечера, Соён.

      — И пусть, отсиживаться в своей комнате мне никто не запрещает.

      — Ты ведёшь себя глупо, долго избегать его всё равно не получится, ты и без меня всё понимаешь, — начинает она, отставив свой чай в сторону. — Давай рассуждать объективно. Вам нужно поговорить и всё обсудить, без криков и скандалов, так будет лучше для тебя же.

      — Тогда всё, что я делала до этого момента, не имеет никакого смысла.

      — Да, я в курсе, что ты ушла без объяснений именно потому, что не хотела разговаривать и видеть его, но ты сама видишь и осознаёшь, что в данной ситуации без этого никак не обойтись. Вы не просто соседи, Соён, вы сейчас живёте в одном доме и одной семье, так сложились обстоятельства, — вздохнув, продолжает: — Тебя и Чанни многое связывает, с этим ничего нельзя поделать.

      — Хорошо, пусть так, но что мне ему сказать?

      — Сама решай. Тебе нужно выговориться, обсудить ваши дальнейшие взаимоотношения и идти дальше, как ты и хотела.

      Я поджимаю губы и отвожу взгляд, решаясь задать вопрос, который мучает меня с самого начала.

      — А что… если я не хочу идти дальше?

      — Тогда ты застрянешь в этом состоянии до тех пор, пока не возьмёшь себя в руки и не сдвинешься с мёртвой точки. Всё намного проще, чем ты думаешь: либо прощаешь, либо отпускаешь и живёшь дальше. Иного выбора у тебя просто нет, — объясняет, будто ребёнку. — Ты сама должна решить, что тебе делать и как поступить, ведь за тебя никто не станет этого делать.

      Чон Соён, ты ведёшь себя как последняя дура. Хватит ныть и возьми себя в руки, чёрт бы тебя побрал!

      — Хорошо, я понимаю… да, ты права. Мне нужно подумать.

      А что, если и вправду всё не так, каким кажется на первый взгляд? Чан ведь никогда бы не смог так поступить с кем-то, он слишком добрый, честный и прямолинейный. Никогда не врал, ничего не утаивал, говорил так, как есть. Но… но то, что я видела, разбивает все эти предположения, будто фарфор. Как бы я не хотела — его не оправдать, а моё сердце, что ноет при виде него, не вылечить.

      Разгорячённые чувства и холодая расчётливость сталкиваются друг с другом, образуя хаос мыслей. Я не знаю, чему верить, не знаю, что думать. Мне больно и горько, претит мысль о прощении, но не о мести. Я не хочу делать Чану больно, правда не хочу, но разве его волновали мои чувства?

      — Пойдём, тебе нужно поспать.

      Я молча киваю, чувствуя, как голова начинает раскалываться на части. Мы залпом допиваем чай, моем за собой кружки и закрываемся в комнате, чтобы, наконец-то, отдохнуть.

***

      Тусклый свет от монитора макбука бьёт в глаза, привыкшие к темноте, из-за чего они начинают раздражаться и болеть. Парень несильно трёт веки, пытаясь избавиться от дискомфорта, затем зевает в кулак и сонным взглядом проходится по новым сообщениям, пытаясь вникнуть в смысл прочитанного, но всё равно не понимает, о чём идёт речь. Чанбин и Джисон опять пишут в общий чат всякий бред, смеются с мемов, понятные только им, на что Чан устало вздыхает и закрывает крышку ноутбука, погружая помещение в беспроглядную тьму.

      Он безумно устал, но не может уснуть, как бы не пытался. Лежит в кровати, с макбуком на животе поверх одеяла, смотрит в потолок, но голова совершенно пуста. Кажется, что истощён не только физически, но и морально.

      Работа айдола — огромный стресс. Вечная работа даже на отдыхе, ведь нужно отчитываться о своих действиях перед начальством и поклонниками. Заболел? Объяснись, напиши, что в порядке и в скором времени снова появишься перед камерами. Устал? А кому сейчас легко? Работай и не жалуйся. Появилась личная жизнь? Держи в секрете, если не хочешь проблем.

      Сейчас он лежит, не в состоянии даже повернуться, и думает, как же хорошо быть снова дома. Рядом с семьёй, которую видит раз в несколько лет. Рядом с ней.

      Его собственная глупость привела к таким последствиям, некого винить в содеянном, кроме самого себя. Вспоминая тёплые бёдра той, кто не так давно сидела на его коленях в собственной студии, к горлу подкатывает тошнота. Как бы он не пытался смыть с себя чужие касания, как бы не тёр свою кожу до красноты — ничего не выходит, словно то, что случилось, въелось подобно краске. Кристофер не хотел всего этого, но допустил. Вина лежит тяжёлым грузом, будто на спину свалился огромный булыжник, который убрать он не в силах.

      Телефон на беззвучном вибрирует, приковывая к себе всё внимание. Крис нехотя отвечает на звонок и прикладывает его к ушной раковине, прикрывая глаза.

      — Слушаю, — хрипло произносит, еле сдерживая ещё один зевок. — Чанбин, давай быстрее, я очень устал и хочу спать.

      — Так и скажи, что не хочешь разговаривать, — задорно возражает Бин. На заднем фоне слышны крики Хёнджина, приглушаемые, судя по всему, салфетками Минхо. — Ну как ты там, герой-любовник?

      — Будто меня изнутри раздирает стая голодных собак.

      — Сам виноват, — довольный голос на той стороне трубки звучит иронично. — Не расскажешь ей правду? Тогда всё будет гораздо проще.

      — Нет, она никогда не должна узнать, — строго говорит Чан, сжимая свободную руку в кулак. — Только попробуй сказать Соён…

      — С чего ты взял, что я вообще с ней общаюсь?

      — А ты ко мне со световой скоростью бежал в тот момент, когда я пришёл с ней? — дёрнул он бровью, будто друг видит. — Сложить два и два несложно. Ты просто был неосторожен.

      — Ладно, не скажу я, не скажу. Но хён… она ведь действительно думает, что ты её предал, и, если честно, я также думал, пока ты всё не рассказал. Ты уверен, что оно того стоит?

      Убрав ноутбук с живота на стол, он поворачивается на бок и, смотря в стену с бежевыми обоями, стальным голосом уверяет:

      — Нет, но если всё выяснится… Соён будет чувствовать себя хуже, чем сейчас. Лучше я останусь виноватым, чем заставлю её снова страдать.