Твой голос и взгляд мою душу пленили,
А тайна твоя моё сердце зажгла…
Их первая встреча была столь ошеломляющей для Дазая, что парень буквально потерял почву под ногами. Засмотревшись на привлекательного молодого юношу, зацепившись взглядом за его огненно-рыжие волосы и кристально голубые глаза, Осаму и сам не понял, как врезался во впереди идущего человека, позорно завалившись на каменную кладку парковой дорожки.
Нос обожгло резкой болью. На дорожку упало несколько крупных капель крови, вызывая крик ужаса какой-то мамочки, проходивший в этот момент с ребёнком мимо неуклюжего человека.
– Вам помочь? – обеспокоенно интересуется тот, кто послужил неожиданной преградой на пути Дазая. Мужчина склоняется над пострадавшем, добродушно хлопнув по плечу. – Головой не сильно ушиблись? Встать сможете?
Осаму усмехается сам себе: будто по нему не видно, сильно или нет он приложился. Странный вопрос, когда из разбитого носа водопадом хлещет кровь.
– Всё в порядке, – парень аккуратно приседает на колени, зажимает повреждение на лице ладонью. И улыбается, – не стоит беспокойства, на мне всё быстро заживает.
Незнакомец, который и стал причиной происшествия, завораживающе усмехается, прыснув в кулак, и возвращается к чтению книги, не обращая более своего внимания на распластавшегося с противоположной стороны парка длинноногого человека. «Вот же шпала неуклюжая»
Дазай расстроенно фыркает. Благодаря поддержке мужчины, поднимается на ноги и тихо ковыляет в сторону дома, чуть запрокинув голову вверх, чтобы не испачкать кровью светлый жилет.
Первое впечатление было многообещающим.
Вторая встреча происходит спустя три дня. В том же парке. На том же месте. Заинтересовавший Дазая незнакомец сидит на скамейке под раскидистым деревом с книжкой в руках и увлеченно бегает глазами по страницам, не обращая внимание на редких прохожих. Осаму предвкушающе ухмыляется, поправляет галстук-боло, разглаживает край пиджака и, обольстительно улыбаясь, опускается на свободный край скамейки рядом с рыжеволосым юношей.
– Простите, вы не?..
– Нет, – резкий ответ, и даже головы не поднял.
– Я не закончил вопроса, – пытается снова привлечь к себе внимание, но затыкается, удивлённо моргнув, смотря на вытянутый перед его лицом средний палец, обтянутый бархатной перчаткой.
– Он почти поймал убийцу. Помешаешь – убью.
Повторять дважды не потребовалось. Улыбка с лица не сошла, напротив, стала ещё шире. Пользуясь моментом, Дазай в наглую разглядывает погружённого в увлекательный мир детективного романа, как стало понятно по обложке, незнакомца. Юноша был красив, бесспорно. Нетипичная для японца внешность с этими яркими рыжими волосами, что наверняка выделяют парня среди серой толпы, длинными прядями спадающими на правое плечо.
Характер, как уже можно было узреть, подстать внешности. «Интересно, как часто он сюда приходит? В прошлый раз тоже книжку читал»
Взгляд Осаму невольно скользит по чужому лицу, очерчивает слишком правильный изгиб губ, невысокие скулы, останавливается на глазах, голубых, как чистое небо. Дазай был готов вечность ими любоваться.
Взгляд опускается ниже. Прямая спина, с чуть ссутуленными плечами из-за склоненной над книгой головы. Крепкие, подтянутые руки под обтягивающей кожанкой. Незнакомец явно не первый год занимается спортом.
И кисти рук, спрятанные от жадного взгляда под плотной тканью перчаток…
У Дазая Осаму с четырнадцати лет был один необычный фетиш: он имел слабость перед человеческими руками, вернее, его внимание всегда привлекали к себе кисти рук. Мужские, женские, детские, взрослые – значение не имело. Он стремился зарисовать понравившиеся руки, делал наброски карандашом, создавал полноценные картины, где центром внимания служили людские руки.
Вот сидит девушка с букетом полевых цветов в руках. Вот и крупным планом мужская рука, с зажатой между пальцами сигарой, или дорогими часами на запястье. На другой картине – маленькие детские ручки крепко обнимают плюшевого медведя. Рукопожатие. Прикосновение к щеке. К подбородку перед первым поцелуем.
Множество разных картин, с большим разнообразием сюжета, но объединенные одним единственным предметом. Руки.
Дазай был одержим и не скрывал этого никогда. Он запросто мог подойти к незнакомой девушке, беззаботно взять чужую ладонь в свою и, ненавязчиво оглаживая мягкие очертания, с завораживающей улыбкой попросить стать его музой, попозировав для новых картин.
О… а эти «повидавшие жизнь» дряблые и немощные руки старушки, или мозолистые руки того старика… Кайфа от их разглядывания Осаму, конечно, не ловил. Но и отвращение тоже отсутствовало. Скорее уважение. Уважение, которое он и вкладывал в каждый наносимый на бумагу штрих.
А шрамы?.. Шрамы на руках заслуживали особое внимание в понимании Дазая. Эти неровные рубцы, рванные края кожной ткани или почти зажившие, оставившие лишь отдалённое напоминание о своём существовании, мутные белые пятнышки и линии. Осаму всеми силами старался передать на холсте ощущения, что возникают у человека от прикосновения к таким «изъянам». Но не ради отвращения, нет. Чтобы поняли: даже в таком, казалось бы, уродливом виде есть своя прелесть, своя изысканность. Утончённость.
По совету лучшего друга, он окончил художественные курсы и теперь работал в знаменитом музее, в разделе галереи, где не раз выставлялись его собственные работы.
В этом же здании он, по прямой специальности, преподавал историю студентам исторических и художественных вузов. Работу любил, хоть и старался всеми силами отлынивать от слишком строгого начальства.
Осаму стряхивает головой, возвращаясь мыслями к сидящему рядом незнакомцу.
Руки этого юноши скрыты от чужих глаз. Парень усмехается, чешет кончик заживающего носа и мысленно ставит перед собой жизненно важную цель: во чтобы-то не стало увидеть, что скрывается под плотной чёрной тканью. А после – создать такой шедевр, какой прежде не видел ни один посетитель Центрального музея Йокогамы.
Дазай был на тысячу процентов уверен, что руки этого незнакомца прекраснее чем всё то, что он видел до этого…
Покидая парк, Дазай был твёрдо уверен, что завтра таинственный юноша снова будет сидеть на своём месте, увлечённый очередной книжкой.
И не прогадал.
Вот только… Новые попытки наладить контакт проваливаются одна за другой. Юноша просто игнорирует его. Пересаживается на другую скамейку, стоит только Осаму заикнуться об просьбе узнать имя «прекрасного незнакомца», и раздражённо закатывает глаза, когда приставучий парень следует за ним, по-хозяйски приземляясь на соседнюю сторону.
Пару раз удачно.
На третий, книгоман, ехидно скалясь, скидывает обувь и, нахально сверкая глазами, забирается на скамью с ногами, вытянув их по всей длине.
Осаму усмехается такому прямому посылу:
– Коротковато будет, – насмешливо бросает он и, чуть приподняв за носочки чужие ножки, как ни в чем не бывало втискивается в образовавшийся кусочек поверхности, что и так оставался не занятым.
Юноша смеряет наглеца уничтожающим взглядом. Смотрит так минуты три, ожидая, что Дазай поймёт и «съебётся» наконец восвояси, но парень лишь беззаботно улыбается, сев вполоборота к объекту своего интереса, облокотившись локтём на металлический резной подлокотник. И даже не думает об отступлении, скотина.
Острые пятки больно проходятся по бедру, буквально вытесняя непрошенного «собеседника» со своей территории. Тщетно. Дазай словно прирос задницей к месту, в открытую угорая с рыжеволосого недотроги. «И это всё?» – звучит, как вызов. Голубые глаза азартно сверкнули, книжка аккуратно уложена на живот. Парень, крепко цепляется пальцами за край и спинку скамьи, подтягивает к себе ноги и… со всей силы бьёт по колену и бедру расслабившегося «противника».
Осаму сдавленно ойкает. Упирается пятками в асфальт, рукой обнимает подлокотник, чуть ли не обвиваясь вокруг него змеёй, а вторую закидывает за спинку. Контрмеры приняты. Он не сдастся так просто. Хотя стоит признать: удар у этого человека поистине железный. Борьбой занимается?
Незнакомец давится собственным возмущением. «Вот же клешня назойливая!» Он давит, что есть силы, на ногу персонального раздражителя, искренне желая втоптать того в землю. Вторженец упрямо сопротивляется, прикладывая сил не меньше, чтобы удержать себя на отвоёванной территории.
Борьба за личное пространство книгомана длится кровопролитные десять минут, с редким пыхтением и комментариями от Осаму. Незнакомец молчит, но этот взгляд… О да, он куда красноречивее любых фраз. Дазай кайфует от той палитры эмоций, что плещется на дне небесных омутов. Пусть и ненависть, но парень готов сражаться даже за неё, лишь бы этот взгляд был направлен на него одного. Так гораздо лучше, чем постоянное игнорирование.
Палящее солнце и неимоверно потраченные силы сделали своё гадкое дело. Парни, устало развалившись на скамье, пытаются восстановить сбившееся дыхание.
Ничья.
Или же победа Дазая?..
Осаму устало прикрывает глаза, запрокидывает голову на спинку скамьи, облокачиваясь на металлическую кайму затылком, и глубоко вдыхает недостающий сейчас кислород. Длинные ноги вытягиваются вперёд, задница чуть съезжает вниз, оставляя парня в полусидящем положении. Одна рука лениво запрокинута за спинку, другая – обессиленно свисает с подлокотника, кончиками пальцев касаясь земли.
«Фух, ну и силища у этого чиби…»
По виску медленно катится капелька пота, но поднять руку и стереть её было выше сил. Хотелось с головой окунуться в ведро со льдом. Но не двигаться. Нет, только не двигаться.
Давление на ногу прекратилось. Чужая пятка на секунду исчезает. На смену ей поверх бедра Осаму опускается голень. За ней вторая. Дазай приподнимает голову, вопросительно глядит на развалившегося на скамье юношу. Незнакомец полностью сполз на сидение и теперь лежит на спине, подложив одну руку себе под голову, другой прикрыв глаза от солнца. Ноги беспардонно закинуты на ноги Дазая. Не одному же ему наглеть постоянно, в конце-то концов.
Грудь юноши часто вздымается от тяжелого дыхания, щеки покраснели от приложенных ранее усилий. Лоб покрылся капельками пота, из-за чего к лицу налипли выбившиеся из хвоста прядки рыжих волос.
Какая занимательная картина. Осаму приоткрывает рот, намереваясь прокомментировать «жестокий» поединок, как вдруг:
– Закрой пасть, – будто прочитав его намерение, резко бросает незнакомец.
– Я ничего не сказал, – наигранное возмущение, с толикой «обиды».
– Я заранее, – сбивчиво, – бесишь меня. Чего привязался?
– Не будь так самонадеян, – непринужденно пожимает плечами. Рука с подлокотника плавно перекочевала на чужие ноги, ненавязчиво опустившись на голени незнакомца. А что?.. Он первый начал. – Я простой любитель провести время в парке, – игриво, – посидеть на скамейке, полюбоваться красотами природы. Я, знаешь ли, творческая личность. Постоянно брожу в поисках вдохновения. Собираю, так сказать, материал для будущих картин.
– Художник?
– По натуре, но не по специальности.
– И что твоей натуре понадобилось от меня? – глаза по-прежнему скрыты за тыльной старой ладони. Незнакомец будто через силу заставляет себя говорить. Не понятно, интересно ему, или же просто ради приличия. Но Осаму чувствует некоторую радость: ему в кой-то веки ответили больше, чем парой коротких фраз. Ещё одна маленькая победа в его копилку удач.
– Ничего, – лукаво, – просто так вышло. Да и, – кивнул сам себе, – скамейки, видишь ли, все заняты. Только твоя свободна. Вот я и борюсь за «место под солнцем».
Юноша убирает ладонь с лица, приподнимается на локте и окидывает скептическим взглядом пару пустующих лавочек на противоположной стороне парковой дорожки. Переводит не менее красноречивый взгляд на Осаму, приподняв правую бровь. «Издеваешься, клоун?»
– Не буду же я отвлекать маленьких муравьев от их дружеских посиделок, – театральный взмах рукой, и, того гляди, прямо здесь богу душу отведёт своей неподдельной «искренностью». – Давай, – шутовство быстро исчезает, оставив на губах усталую улыбку, – хотя бы сегодня просто посидим в тишине, – глаза снова закрываются, затылок возвращается на спинку скамьи, – я устал. Да и ты, думаю, тоже. Обещаю, сегодня не буду докучать тебе.
Книгоман, поразмыслив, неуверенно кивает, укладываясь обратно на собственное предплечье. Согласен. Сегодня можно. Он тоже чертовски сильно устал.
Шестая встреча заставила Дазая испугаться и пожалеть о своей настойчивости. При очередной попытке пристать к незнакомцу с просьбой назвать своё имя, юноша просто молча захлопнул книгу, встал и ушёл. Совсем.
В тот день Осаму вернулся домой в крайне подавленном расположении духа. Смерил потерянным взглядом разбросанные по столу неудачные наброски зарисовок чужих рук, что пытался повторить по памяти, но так и не добился желанного результата. Он и вправду решил, что незнакомец больше не появится в парке. Что он окончательно довёл юношу, и тот просто сбежал от приставучего парня, но… Скрепя сердцем, невзирая на нерадужное предположение, Осаму следующим же вечером отправился в парк, и облегчённо выдохнул, увидев на прежнем месте знакомую рыжую макушку с увесистым томиком в руках.
Памятуя о вчерашнем провале, Осаму не стал испытывать судьбу вновь. Не сегодня. Присел на край соседней скамьи, достал из сумки альбом с простым карандашом и принялся рисовать юношу, что сидел напротив.
Незаметно пролетели две недели. Для Дазая стало своеобразной традицией вечером, после работы, рисовать на открытом воздухе в парке, искоса наблюдая за предметом своего воздыхания. Осаму ревностно сжимал в руке карандаш каждый раз, когда кто-то из случайных прохожих останавливался возле незнакомца, пытаясь с ним заговорить, познакомиться. Но быстро успокаивался, удовлетворённо улыбаясь, ведь жалких глупцов юноша не удостаивал даже коротким ответом.
Осаму, в какой-то степени, гордился тем, что своими прошлыми попытками смог не только заставить незнакомца ответить ему, но и пересёкся взглядом с этими прекрасными властными глазами, в которых хотелось утонуть. А уж та «борьба»… Дазай не может сдержать улыбки, когда вспоминает о том дне.
Пожалуй, эту маленькую победу он никому не уступит.
В альбоме скопилось три десятка зарисовок, и около семи полноценных картин. Но всё не то. Расстраивал и тот факт, что какой бы тёплой, даже жаркой, не была бы погода в этот солнечный майский месяц, юноша никогда не изменял себе, постоянно оставаясь в таких ненавистных для Осаму перчатках.
Шла четвёртая неделя «знакомства». В голове Дазая зрел новый план по завоеванию внимания строптивого красавца. «В этот раз я заставлю тебя заговорить со мной»
***
Чуя опускает книгу на колени страницами вниз и довольно потягивается, вытягивая руки вверх, похрустывая затёкшими после долгого сидения позвонками. Подобное времяпрепровождения давало свои плоды, юноша и вправду стал чувствовать себя несколько лучше. Спокойнее. Госпожа Йосано была права, когда советовала отвлечься от повседневности, окунаясь в литературу на свежем воздухе.
Отвлечься…
Чуя запрокидывает голову, опираясь затылком на спинку скамейки, не опуская рук. Смотрит на вечернее небо сквозь пальцы, облачённые в перчатки, и устало вздыхает. Сколько бы не пытался, память по-прежнему подкидывала отвратительные воспоминания каждую ночь. Чуя продолжал просыпаться с криком на устах, метаться по постели, как в бреду, впиваясь дрожащими пальцами в свою кожу, лишь бы забыть…
Последние полгода он не снимает перчатки даже на ночь…
Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, резко опускаясь на деревянную поверхность с характерным стуком. Юноша зажмуривается, мысленно чертыхнувшись, и склоняет голову над прикрытой книгой. Губа отрезвляюще прикушена, мысли постепенно проясняются. «Думай о потерянном острове…» Паника отступает, а бешенное сердцебиение возвращается в норму.
Парень хмурится, чувствуя, как над ним нависает чья-то тень. Высокая. Раздражающая. Даже не открывая глаз, он может сказать, кто стоит перед ним: «снова этот приставучий ублюдок».
Судорожный вздох сквозь стиснутые зубы. Глаза нехотя приоткрываются, в недоумении наталкиваясь на протянутый листок бумаги. С его собственным изображением.
– Что за?.. – гневное возмущение тонет за бормотанием.
Незнакомец, с наглой усмешкой, настойчиво суёт в руки растерянного юноши рисунок. Склоняется ниже, воспользовавшись минутным замешательством, приглушенно шепчет:
– Ты ведь не позволишь моим трудам стать напрасными? Ты неописуемо прекрасен, – и, звонко смеясь, отскакивает в сторону, ловко уворачиваясь от кулака, летящего прямиком в наглую рожу.
– Скотина, – злости юноши нет предела. Книжка падает на пол, вслед за ней летит и рисунок. Чуя стоит, яростно зыркая на убегающего из парка человека, и обещает самому себе, что при следующей встрече обязательно вмажет ему хорошенько. И плевать на советы Йосано. Должен же быть предел чужой наглости!
Глубокий вдох, прикрыв глаза. Сосредоточенность над внутренним душевным состоянием. «Всё хорошо». Выдох. Вдох. Выдох. Гнев проходит, тело расслабляется. Он снова может здраво мыслить.
Чуя, обречённо промычав, опускается на колени за книгой, любовно разглаживает помявшиеся края страниц, стряхивает пыль. Взгляд случайно цепляется за упавший под лавку рисунок и парень, борясь с собственным любопытством, всё-таки проигрывает, поддавшись. Чертыхнувшись, кладёт книгу на скамью, опирается о деревянное обрамление одной рукой и, согнувшись, тянется за треклятым листком.
Достав желаемое, Чуя с толикой удовлетворённости возвращается на место. И теперь может в полной мере рассмотреть рисунок.
Восхищенный свист неосознанно слетает с искусанных губ.
Да это не рисунок, а самая настоящая картина! На ней изображён сам Чуя, в полный рост, сидящий на привычной скамейке, под раскидистым деревом, с книжкой в руках. Пусть и выполнен в чёрно-белом цвете, но как же потрясающе переданы тона и очертания лица, тела. А волосы… Накахара никогда бы не подумал, что его внешность можно так изыскано передать на обычном альбомном листе. Эти аккуратные пряди, уложенные на правое плечо… Эти выразительные, полные скрытой силы глаза…
Чуя и сам не заметил, как проникся собственным изображением. Как завораживающе начал водить кончиками пальцев по аккуратным контурам. «И это нарисовал он?..»
Верилось с трудом. Накахара не забыл, как этот человек, при их первой встрече, удачненько так впечатался мордой в асфальт. Чтобы он… и создал такой шедевр?
Все сомнения развеиваются в один миг, стоит парню перевернуть листок:
«У чибика, видимо, не только ножки коротки, но и язычок? Другой причины так профессионально игнорировать меня столь долгое время я не вижу. Если не прав – докажи обратное и позвони мне. Я буду ждать.»
А ниже номер телефона, с подписью: «Дазай Осаму»
И всё-таки наглость этого человека не имеет границ… Чуя с трудом удерживает себя от желания скомкать несчастный рисунок: картинка и вправду очень понравилась ему. Звонить он, конечно, не собирается. Обойдётся. У Чуи и без этого чудилы дерьма в жизни хватает.
Бережно поместив рисунок меж страницами книги, Накахара поднимается на ноги. Брезгливо отряхивает частички пыли на длинных рукавах рубашки и отправляется домой.
Нет, завтра он точно предпочтёт остаться в своих четырёх стенах. Хватит с него релаксирующего чтения на природе. А то ходят тут всякие…
***
– …на этом сегодня остановимся. Всем спасибо за внимание!
Дазай окидывает взглядом небольшую аудиторию и возвращается к бумагам на столе, раскладывая их в нужном порядке по специальным папкам. Студенты исторического факультета неспешно собирают свои вещи. Не торопятся, потому что пара у них последняя. Да и лекции Дазая всегда оставляли их в приподнятом расположении духа. Зачем торопиться, если в этом месте учение в радость? Можно и задержаться. Побеседовать с молодым и обаятельным преподавателем, построить ему глазки или просто узнать что-то новое, не входящее в общий курс программы.
Осаму любил преподавание не меньше, чем рисование. Уже год, как он вёл лекции и семинары, проводимые специально для студентов исторических, литературных и художественных факультетов в Центральном музее Йокогамы. Три раза в неделю, вечерами, проводили лекции и для желающих расширить свой кругозор посетителей. И Дазай всегда с радостью удостаивал народ своими широкими познаниями в области истории и искусства. Под редкие пинки своего начальника, разумеется.
Но за последние несколько недель запал молодого человека заметно угас, а сам парень всё чаще стал отвлекаться по мелочам, уходя глубоко в свои мысли. Вот и сейчас, наткнувшись на столе на незаконченный рисунок волнующего его незнакомца, Осаму завороженно проводит кончиком указательного пальца по нарисованным чёрным рукам в перчатках, ощущая под подушечкой выпуклость от жирного слоя карандаша.
– Снова мечтаешь о своём таинственном принце?
На стол опускается спасительный кофе, а сам Сакуноске выдёргивает из-под руки друга новый рисунок, рассматривая:
– Ты стал зависим от этого парня. Он по-прежнему игнорирует тебя?
– Он должен позвонить с минуты на минуту, – победная ухмылка, больше граничащая с психически-неуравновешенным смешком. Дазай подпирает голову одной рукой, чуть склоняя её в сторону Оды, другой – тарабанит по столу пальцами, касаясь кончиками подушечек горячего стакана. Взгляд то и дело метается к телефону, но тот предательски молчит. Целый день, не считая звонков от Куникиды с напоминанием о вечерней лекции, вести которую настала очередь Дазая.
– Твоё поведение идёт вразрез со словами. С чего ты вообще решил, что он позвонит? – мужчина смотрит недоверчиво. Он знает Осаму много лет, ещё с младшей школы, и, если тому что пришло в голову, он обязательно этого добьётся. Только в этот раз всё явно идёт не по привычному сценарию. Неужто незнакомец так хорош?
– Я оставил ему послание, которое он не сможет проигнорировать, – глоток горького кофе будоражит и без того возбуждённое состояние, – он позвонит, вот увидишь, Одасаку. Мои прогнозы всегда сбываются.
День тянется до ужаса медленно. Окружающие раздражают до скрежета зубов. Осаму скучающе распластался на рабочем столе в ожидании чуда, игнорируя всех и вся. Включив увлекательное видео о цивилизации Мая вечерним студентам, полностью отдался самобичеванию, вырисовывая на огрызке бумаги знакомые перчатки.
Если бы он знал хотя бы имя…
– Так и не позвонил?
Осаму подавлен, Сакуноске видит, а потому протягивает другу банку энергетика, чтоб взбодрился. Сам Ода работает в этом же Музее, организуя увлекательные экскурсии непосредственно для маленьких детей, не старше среднего звена, в отличии от того же Осаму, что привык работать исключительно со студентами.
Красноречивый взгляд говорит сам за себя. Дазай лохматит волосы, мотая головой, и удручённо растекается по столу. Идти домой желания тоже нет. Скучно. И обидно, что его гениальным ум и несравненный дар никак не могут заметить.
– Взгляни на это с другой стороны, – пожимает плечами Ода, улыбаясь, – он может быть на работе и не иметь возможности позво-
Тихая вибрация привлекает внимание обоих парней. Осаму буквально набрасывается на телефон, стоит широкому экране смартфона загореться ярким светом. Неизвестный номер. На губах азартная улыбка, глаза сияют безумством. Сакуноске начинает всерьёз беспокоиться о состоянии своего друга, когда Дазай с громким воскликом «я знал, что он сдастся!» подрывается с места, уронив стул, принимает вызов, подносит телефон к уху, гаденько лыбясь «я ждал тебя, чибик», и… Тут же затихает, опуская руки.
– Сотовый оператор, – короткий ответ на удивлённый взгляд Оды. И глухой удар головы о деревянную поверхность стола.
Что ж, этот раунд он проиграл.
Прошло четыре дня. Незнакомец так и не позвонил. В парке тоже больше не появлялся. Осаму окончательно раскис.
– Я неудачник, да? – фальшивый смех и уставшие от недосыпа глаза выдают истинное состояние молодого преподавателя. Он безэмоционально тыкает вилкой в кусок бифштекса и совершенно не понимает, что с тем парнем не так.
– Я не знаю твоего загадочного принца, но уже готов поставить ему памятник при жизни, раз он смог с первого раза раскусить, что с тобой связываться себе дороже, – Акутагава доволен. Нашёлся человек, который смог полностью абстрагироваться от влияния приставучего Дазая. И не только отвязался от него, но ещё и довёл до депрессивного состояния. Редкий кадр. – Где там у тебя его портрет, – зажав вилку зубами, тянется за альбомом Дазая, – я сегодня же начну подготовку для мини-скульптуры.
– Сам он тоже мини, – губы непроизвольно растягиваются в улыбке от воспоминания, – такой милый чибик…
– Всё, – Сакуноске отставляет от друга подальше стакан с кофе, – он окончательно потерян для общества.
Они втроём сидят в небольшом кафетерии недалеко от Центрального музея, коротая обеденный перерыв. Обычно к ним присоединялся ещё и Сакагучи Анго, преподаватель философии и истории древнего мира, но его внезапно отправили на выездной семинар в другой город.
Акутагава Рюноскэ устроился на работу в музей относительно недавно, месяца три назад. Первое время проходил стажировку у Осаму и быстро влился в его компанию в коллектив. Выбора у него, правда, особо не было. Как бы рьяно Акутагава не отмахивался, Дазай оказался настырнее.
Парень интересовался готической тематикой, проводил курсы для студентов по лепке и иногда сам любил заняться творчеством, создавая скульптуры в мастерской. Работы были шикарны, некоторые пугающими, поражая впечатлительные умы своей реалистичностью. Акутагава был личностью неменее загадочной, чем Дазай. Ходил во всем чёрном, был бледным как смерть. Студенты не раз сравнивали его с вампиром. Возможно, в этом и было его личное очарование.
О «загадочном принце» Рюноскэ узнал случайно. Ода как-то обронил о нём несколько слов неделю назад, и с тех пор эта тема стала одной из первых в компании друзей. Акутагава предпочитал больше молчать и слушать, но при виде удручённого наставника не мог отказать себе в удовольствии поддеть коллегу за все испорченные им нервы. Заслужил.
– Я возьму вот этот? – указав на один из рисунков в альбоме, где неизвестный юноша был изображён по пояс, поправляющим рукой длинные прядки чёлки, и дождавшись положительного кивка, Акутагава аккуратно вырывает нужный листок и убирает в папку к остальным рабочим эскизам. Если у него получится сделать достойную скульптуру этого человека, Дазай несомненно признает его талант, а не проигнорирует как обычно с надменным взглядом.
– Как думаете, – собираясь и поднимаясь из-за стола, задумчив тянет Осаму, – если я подам объявление в интернете о пропаже собаки и прикреплю его изображение, как быстро его отыщут?
– Почему о пропаже собаки? – Ода подзавис. Акутагава закатывает глаза. Этого человека ничего не исправит.
– Животных быстро находят. Да и, – хитрая улыбка. Сумка закинута на плечо, сдача за обед убрана в карман, – такое объявление будет трудно не заметить.
Парни не спеша продвигаются к выходу. На улице свежо и пасмурно. Во второй половине дня обещали проливной дождь, и Рюноскэ всерьёз бы забеспокоился, что не прихватил с собой зонт, если бы не сообщение от Ацуши: «я освобожусь раньше, поэтому встречу тебя после работы».
– Если после он тебя убьет, – парень улыбается уголками губ, закрывая сообщение от возлюбленного, – я помогу закопать труп и устранить свидетелей.
Погода разбушевалась не на шутку. Домой Осаму вваливается промокшим до самых трусов. Бинты и одежда неприятно липнут к коже, обувь хлюпает, словно в болото провалился. Парень, присев на угол пуфика, с кряхтением стягивает с себя ботинки и носки, берёт их в руки и шлёпает босыми ногами в ванну, оставляя за собой влажные следы.
Обувь на батарею, одежда в сушилку. Влажная марля, белым каскадом, спадает на кафель, открывая спрятанные под ней старые шрамы от рванных ран. Когда-то в шестнадцать, в погоне за адреналином, попал в такую мясорубку, что до сих пор удивляется, как остался жив. Дазай не любит вспоминать о произошедшем, говорить тем более. К своим двадцати четырём годам он имеет обезображенное тело, которое скрывает под бинтами; осознание, что за желаемое нужно бороться: будь то жизнь или волнуемый тебя человек, – и неиссякаемый оптимизм, за который его не раз грозились придушить Акутагава и Куникида.
После душа становится лучше. Дазай живёт один, в двушке, на окраине спального района. Вечерами он позволяет телу расслабиться, избавляясь от сковывающих пут. Тело дышит, а раны не вызывают собственного отвращения, когда ты заранее избегаешь зеркал. Чего не видишь, то не беспокоит.
Крепкий чай, взамен приевшемуся кофе. Альбом и пара карандашей. Всё это составляет ему компанию в одинокий вечер. Нет… ещё куча изображений рыжеволосого юноши, смотрящего на него голубыми, как океан, глазами с картин, висящих на стене.
Слабая трель не сразу привлекает к себе внимание. Ленивый взгляд на часы. Начало двенадцатого. Не очень удачное время для звонков. Осаму, не глядя, тянется за смартфоном, продолжая наносить штрихи на рисунок, принимающих нечёткое изображение губ, машинально принимает вызов и подносит к уху, зажимая коммуникатор плечом:
– Слуш-
– Ну и тормоз же ты, шпала неотёсанная, – голос, невероятно раздражённый, но смутно знакомый. Осаму так и застывает с приоткрытым ртом, широко раскрыв глаза. Карандаш падает из замерших рук, с тихим стуком покатившись по паркету. – Я уже хотел бросать трубку. И будь уверен, второй раз этот номер не в жизнь бы не набрал!
Дазай не может поверить своим ушам. Сердце учащённо стучит, отдаваясь гулом в ушах, а руки трясутся в предвкушении. Этот голос… Голос, что волнует душу Осаму не меньше, чем недосягаемые руки его обладателя.
– Чё молчишь? – недовольно. – Снова мордой об асфальт наебнулся от нахлынувшего счастья? – молчание. – Я сейчас отклю-
– Я здесь, – поспешно и хрипло. В горле пересохло, и ужасно хочется пить. Волнение? Парень неосознанно облизывает нижнюю губу, сглатывая вставший поперёк горла ком. – Просто, – прокашлялся, резко шлёпнув себя по щеке, и встрепенулся, – потерял дар речи, – лукаво проворковал он в своей привычной манере, – от столь приятной неожиданности. Ты припозднился, я хотел уже объявление о пропаже подавать.
– Ха? – насмешливый тон. – Пропаже чего? Мозгов? – Осаму готов поклясться, что человек по ту сторону провода улыбается. Нахально так. И ему это нравится. – Боюсь, даже лучшие детективы города не справились бы с такой непосильной задачей.
– Не спорю, – смеётся, – чтобы найти твои крохотные шарики понадобились бы лучшие специалисты своего дела.
– Ты охуел? – резко и угрожающе. По спине пробежали мурашки, и Осаму мысленно запищал от восторга. Он нашёл ту самую ниточку, за которую можно дёрнуть, чтобы спровоцировать незнакомца на эмоции. Потрясающе.
– Ну-ну, не злись, я пошутил, – голос звучит успокаивающе. Так обычно человек втирается в доверие к дикому зверьку, которого ужасно сильно хочет приручить, погладить. Незнакомец ворчит в ответ неразборчивое ругательство, но трубку не кладёт. Осаму это ценит. – Спасибо, что позвонил, – длинные пальцы крепче перехватывают трубку, любовно прижимая к уху. – Я ждал тебя.
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты через чур приставучий? – злоба в голосе утихла. Юноша тяжко вздыхает. – Раздражающий объект вселенной.
– Почти каждый день слышу. Но другим способом желаемого никогда не добиться. Ты ведь, – мягкая улыбка, – всё-таки позвонил. А, значит, все мои прошлые труды не были напрасными. Как и тот рисунок… К слову, как он тебе?
– Должен признать, ты меня удивил, – одобрительно тянет незнакомец, – не ожидал от кого-то, вроде тебя, такой тонкой работы. Услада для глаз, – смешок, – в отличии от твоей противной физиономии.
– Ты меня явно недооцениваешь…
– Я тебя явно переоцениваю, раз до сих пор не бросил трубку.
На душе спокойно и легко. Непринуждённый разговор с взаимными подколками, как бальзам на сердце, излечивает от любого душевного недуга. Осаму ничуть не жалеет о потраченном времени. Голос незнакомца звучит как райская песня: звонкий, яркий, в меру нахальный с нотками озорства и… без единого намёка на фальшь…
Дазай чувствует каждую улыбку собеседника. Или как поджимаются чужие губы от злости, когда в его адрес прилетает особенно колкая фраза. Дазай не со зла, просто хочет насладиться всеми спектрами эмоций, что этот парень скрывал от него прежде, мастерски игнорируя там, в парке. Кстати о парке…
– У тебя книги закончились?
Вопрос звучит слишком неожиданно. Ещё бы… Жаркое обсуждение новой модели гоночного байка, и тут на тебе… Книги какие-то…
В ответ слышится растянутое в недоумении «А?», и Осаму спешит пояснить, тряхнув головой от наваждения:
– Ты с того дня ни разу не появился больше в парке. Прочитал все книги? Может, новую подарить?
– Зря беспокоишься, книг у меня достаточно.
– Тогда почему?..
Дазай уже давно перебрался с гостиной в комнату, и теперь, раскинув руки в стороны на манер звёздочки, лежал в кровати. Телефон покоится рядом с головой, на включенной громкой связи. Даже так парень чувствует, как тот нагрелся от долгой работы.
Карие глаза с ожиданием смотрят на тусклый экран. Время разговора наматывает уже четвёртый час, и хочется верить, что зарядка смартфона сегодня окажется более выносливой.
– Был занят, – в голосе сквозит непривычная серьёзность. Что-то новенькое. – Пытался предотвратить убийство.
– Чьё? – Осаму удивлённо моргает, чуть приподнимает голову, оборачиваясь в сторону телефона, будто так может увидеть взгляд незнакомца. В какой-то степени так и есть, за время разговора Дазай успел сфотографировать одну из своих лучших картин и поставить фото на контакт незнакомца.
«Следователь? – проносится в мыслях парня. – Отсюда привычка к перчаткам?»
Ответ оказывается намного проще:
– Твоё…
Секунда ступора, и смех разрезает тишину, наполняя пустую комнату яркими красками. «Ответ засчитан», – сквозь смех выдыхает парень, всей душой желая сейчас оказаться рядом с юношей и увидеть воочию улыбку, что наверняка украшает и без того прекрасное лицо.
Собеседник мастерски избегает повторного вопроса, давая понять Дазаю, что одной из причин его решения: отказаться от вечерних посиделок на открытом воздухе, – является он сам. Вернее, его настойчивость.
Вопрос: «Почему парень позвонил поздним вечером, а, например, не днём?» – точно так же остался без ответа. Осаму готов поклясться, что после его озвучивания, незнакомец предусмотрительно прикусил губу. Слишком невнятным было бормотание, выданное за уклончивый перевод темы.
Глаза слипаются. Ужасно хочется спать, но Осаму упорно продолжает бороться:
– Знаешь, я только сейчас вспомнил, что так и не узнал твоего имени, – язык заплетается, и парень чувствует, как начинает проваливаться в пустоту.
«Накахара Чуя» слышится отдалённо, но последние остатки разума крепко цепляются за имя, отпечатывая его в памяти как нечто святое. «Чуя…». Последние слова долетают как сквозь толщу воды, но Дазай чётко улавливает тихое и неуверенное: «Спокойной ночи, Осаму. Спасибо… что скрасил моё одиночество…», – и сознание отключается вместе с телефоном.
На темнеющем экране начало пятого утра.
***
– Спокойной ночи, Осаму, – Чуя уверен, что его собеседник уже спит, а потому, не задумываясь, бросает в тишину. – Спасибо… что скрасил моё одиночество, – и отключает вызов.
Накахара сидит на широком подоконнике, облокотившись спиной на стену, а плечом на плотное стекло. Рука с телефоном медленно опускается, отбрасывая уже ненужный смартфон в сторону кровати. Благо, в этот раз не промахнулся.
На коленях – тот самый рисунок. Юноша в тысячный раз проводит пальцем, облачённым в перчатку, по плавным контурам, обводя очертания изображения. «Хотелось бы взглянуть и на другие его работы…»
На полу, под окном, раскиданы исписанные листы рукописей. Местами перечёркнутые, местами скомканные. Иные и вовсе разорваны в клочья. Более удачные лежат стопочкой на журнальном столике, но их не так много, как хотелось бы.
Чуя подтягивает колени к груди, зажимая между ними рисунок, и обнимает ноги рукой, опускаясь щекой на острые коленки. Смотрит на спящий город, вымокший до нитки. Провожает взглядом стекающие по ту сторону стекла капли затихающего дождя.
Работать он сегодня точно уже не хочет.
Три дня Накахара потратил, доказывая себе, что ему вовсе не интересен приставучий тип из парка. Слишком бесящий. Слишком раздражающий. Да и вообще просто противный наглец. Но каждый вечер мыслями возвращался к настойчивому образу, осознавая, что мельтешащего перед глазами идиота чертовски не хватает.
Чуя привык чувствовать на себе взгляд карих глаз, чьё внимание было приковано только к нему. Подобная настойчивость пугала и настораживала. Однако успокаивал факт, что за прошедший месяц их «знакомства», парень, по сути, не переступал черту дозволенного. В какой-то степени…
«Может, всё-таки рискнёшь?..»
Ещё сутки ушли на обдумывания совета Кёки. Буквально утром младшая сестра, протягивая трудящемуся над новой книгой брату свежий кофе, предложила пойти навстречу странному незнакомцу и позвонить ему. «Ты ничего не потеряешь, но сможешь упокоить своё любопытство, – присаживаясь рядом с юношей на корточки, отстранённо проговорила девушка, – в крайнем случае, всегда есть возможность заблокировать неугодного абонента, или сменить собственный номер»
Чуя задумался. Весь день взвешивал «за» и «против», бродил по квартире, как зомби, сшибая все углы, невольно вспоминая при этом первую «встречу» с «неуклюжей шпалой».
И решился! Неожиданно так, сам не поверив в свой оптимизм. Подскочил с дивана, мчась за телефоном, пока не передумал, и, судорожно сжимая в руке смартфон, трясущимися пальцами клацал по сенсорной клавиатуре выученный за дни гипнотизирования картины номер. «Если правильно запомнил – повезло; нет, так обрыбится…»
Жалеет ли Чуя в итоге, что позвонил? Нет. Но всё ещё боится, что может пожалеть после. С некоторых пор доверять людям и подпускать их к себе не в его правилах. Так с чего вдруг возникло исключение?..
– Чуя? Не спишь?
Дверь в комнату тихонько приоткрылась, и в проёме показалась сонная Кёка. Брезжащий за окном рассвет слабо освещает погружённую во тьму комнату, но даже так глаза юноши цепляются за накинутый поверх миниатюрных плеч сестры плед.
– А сама? Чего так рано встала? Твои пары сегодня с девяти, если не ошибаюсь.
– Ходила пить, – девушка проходит внутрь, окидывает обеспокоенным взглядом заваленный рукописями пол. На журнальном столике, рядом с чистовиками, стоит полный стакан воды и блистер транквилизатора. Не тронутые с утра. – Всё в порядке? Бессонница? Или кошмары?
Учитывая неиспользованные успокоительные, последние два вопроса вызывали сомнение. Однако Чуя не спал. И Кёка больше, чем уверена, что он даже не ложился. Вопрос: почему?..
– Ни то, ни другое, – слабая улыбка и сонный взгляд. Усталость потихоньку берёт своё. – Звонил Дазаю.
– Дазаю? – непонимающе. Но в следующую секунду глаза Кёки широко распахиваются. – Погоди. Дазай – тот человек, что нарисовал тебя? – кивок. – Ты всё-таки позвонил ему? – снова кивок. – И?..
– Пока не знаю, – лениво пожимает плечами, – мы проболтали пол ночи, а желание убить его возникло только раза четыре.
Кёка тихо смеётся, прикрываясь ладошкой, и подходит ближе. Присаживается на край кровати и смотрит на брата.
– Тебе не мешало бы поспать. Хоть немного.
– Знаю… – Чуя хочет спать. Сильно. Глаза закрываются, а в голове полный сумбур. Но… Он не признается, что просто боится закрыть глаза и провалиться в те вспоминания. Снова.
– Я останусь здесь, – Кёка не спрашивает, говорит прямо. Если спросит, тот непременно откажется, не желая казаться перед кем-то слабым. Но Кёка и не считает его таковым. Чуя сильный. Иначе бы не сидел здесь сейчас…
Накахара благодарно кивает. Молча сползает с подоконника, аккуратно откладывает рисунок на журнальном столике и плетётся к кровати. Кёка, тем временем, устанавливает на телефоне брата для себя будильник, чтобы не проспать на учёбу. Юноша забирается под одеяло, обнимает руками подушку и прикрывает глаза, с некоторым облегчением ощущая спиной спину сестры. Постепенно засыпает, обрывками сознания ухватываясь за звучащий в воспоминаниях голос раздражающего объекта. Вот только… такого ли раздражающего на самом деле?..
***
Несмотря на то, что не спал большую часть ночи, Дазай бодр как никогда. Энергия бьёт из него ключом, и парень буквально скачет от переполняющих его эмоций, не обращая внимание на оглядывающихся в его сторону прохожих.
У входа в музей Осаму чуть ли не расцеловывает растерявшегося от такого наплыва чувств Куникиду и, бросив в ответ шутливое приветствие, влетает в здания, легко распахивая тяжёлые двери.
Ода и Анго с непониманием переглядываются, когда проходящий мимо Дазай отвешивает коллегам поклон, снимая перед ними воображаемую шляпу.
Акутагава провожает наставника мрачным взглядом, ведь его внимание удостоили реверансом, оттягивая на манер платья конец светлого жилета.
За углом послышался восторженный девичий визг и одобрительный свист мужской половины студентов. Каким образом Дазай поприветствовал сегодня их – так и осталось загадкой.
– Позвонил? – выдвигает предположение Сакуноске, останавливаясь вместе с Анго возле замершего Акутагавы.
– Скорее, – парень флегматично крутит у виска, ничуть не меняясь в лице, – окончательно поехал…
Рюноскэ оставляет своих старших коллег наедине, не вслушиваясь более в их разговор относительно Дазая, и направляется в мастерскую, расположенную на цокольном этаже Центрального музея. По пути извлекает из сумки телефон и печатает сообщение для Ацуши: «Судя по поведению нашего идиота, он всё-таки позвонил ему»
Акутагаве, в принципе, всё равно, что там произошло у Дазая, а вот Накаджима явно будет доволен новостью.
В одном из кабинетов на первом этаже западного крыла профессор Дазай уже активно ведёт свою лекцию, полностью отдаваясь процессу. Лицо молодого человека не покидает идиотская, в понимании Акутагавы, улыбка. Но, в этот раз, абсолютно искренняя.
На рабочем столе, куда ранее бегло скользнул взгляд Осаму, на экране смартфона светится пришедшее сообщение от Чуи в ответ на утреннее пожелание от Дазая.
«Кому: Чиби – Доброе утро, чибик!
От кого: Чиби – И тебе не сдохнуть, шпала.»