И каждый день сильней влюбляюсь

В улыбку тёплую твою…

Ацуши недовольно жмурит закрытые глаза, чувствуя, как по шее мажут горячим языком. Цепкие лапки сна никак не желают отпускать паренька из своих объятий, но у настырных прохладных рук, оглаживающих бока, своё мнение.

Чужая ладонь по-хозяйски забирается под ночную футболку и ощутимо давит на живот, вырывая из уст «спящего» судорожный вздох. От довольной усмешки над ухом по коже бегут мурашки, и Ацуши протестующе упирается ладонями в грудь нависшего над ним парня, лишь раззадоривая последнего.

– Пора вставать, тигрёнок.

Ацуши краснеет, отрицательно машет головой и жмурится сильнее, поджимая нижнюю губу, потому что наглая ладонь Акутагавы поднимается выше, попутно задирая футболку, обнажает напрягшееся тело и нежно оглаживает. Острые зубки смыкаются на мочке уха, и Ацуши готов сквозь землю провалиться, настолько это смущает.

Пусть и живут вместе почти месяц, он до сих пор продолжает остро реагировать на откровенные прикосновения своего любимого человека.

– День ещё не начался, а ты уже весь напряжён, – голос Рюноскэ хриплый от постоянного кашля, но всякий раз пробирает до дрожи. Ацуши ослабляет отпор, ведёт ладонями вдоль груди Акутагавы и обнимает за плечи, прижимает ближе к себе, буквально заваливая парня на себя.

– И кто в этом виноват? – игривый шепот, и ответный поцелуй в висок. – Мне, между прочим, на пары только после обеда сегодня.

– Забыл, – виновато. Рюноскэ сползает с юноши, укладывается рядом, подперев щеку рукой, и любовно смотрит на слипающиеся золотистые глаза. С нежностью оглаживает щеку, зарывается пальцами в короткие волосы на затылке и, приблизившись, мимолётно целует в губы, – тогда можешь ещё немного поспать, – отстраняется, присаживаясь на край кровати, – а мне нужно собираться на работу.

– И как после такого спать прикажешь? – Ацуши недовольно хмурится, поправляет задранную футболку, принимая сидячее положение, и наблюдает за одевающимся Акутагавой. – Вот зачем ты это сделал?

– Помочь расслабиться?

– Я не об этом, Рю! – кидает в затылок парня подушку. Рюноскэ молчит, только приглушенно усмехается. Продолжает натягивать шорты. И когда парень хочет уже вставать с кровати, его крепко обнимают со спины тёплые руки, а на плечо опускается подбородок Ацуши. – Иди умывайся, – короткий поцелуй в щеку, – а я, раз проснулся, приготовлю завтрак.

Когда Акутагава проходит на кухню с полотенцем на плечах, стол уже полностью накрыт. Ацуши сидит, поджав под себя ноги, на стуле и читает учебную литературу. Через пару недель сессия, и расслабляться ему никак нельзя.

– В этом семестре у тебя экзамен у Дазая? – Рюноскэ отодвигает свободный стул и садится. Пододвигает ближе горячий кофе и смотрит на Ацуши, ожидая ответа.

– Да, – кивок. Книга закрывается и откладывается на подоконник. Во время совместного приема пищи они приняли правило не отвлекаться на книги или телефоны без особой на то нужды. – Третий экзамен принимает Дазай. И его вопросы такие объёмные, – жалобно скулит Накаджима, протыкая вилкой омлет. – Ощущение, что некоторые из них он буквально из воздуха высосал.

– Он и счастливые билеты практикует.

– Наслышан я об этих счастливых билетах, – Ацуши заметно передёрнуло, – ты и сам рассказывал, что не все из них удачны в своём исполнении.

– «Счастливых билетов», как называет их сам Дазай, в сумме тринадцать. Семь из них действительно счастливые, по типу: «полное имя преподавателя», «сбегай в магазин за кофе», «какой предмет ты сдаешь», или, из разряда простого, «перечисли всех своих одногруппников по имени-фамилии» и «что такое смысл жизни». А вот оставшиеся пять… Многие из тех, кому они выпадали, предпочли перетянуть свой билет заново, несмотря на снижение оценки, другие слёзно просили ответить хоть десять других билетов, только бы им разрешили не выполнять то, что выпало…

– Всё настолько плохо? – Накаджима весь во внимании уставился на парня, зависнув с вилкой у рта. Есть как-то перехотелось. Ацуши знаком с Дазаем не только как с преподавателем, но и как с обычным другом, благодаря Рюноскэ, который несколько раз брал с собой возлюбленного на вечерние посиделки. В обычной жизни Дазай оказался ещё более чудаковатым, чем в рабочее время. От такого можно ожидать чего угодно, и не всегда это обернется в твою пользу. Он из тех людей, кто своих в обиду не даст и в числе первых встанет на защиту, но при этом сам так мастерски подъебнёт, что начинаешь поражаться, как ещё не убил его собственными руками по доброте душевной.

– Никто точно не знает полный список его безумных идей, – Акутагава мрачно гипнотизирует кофе. Один из подобных билетов когда-то выпал и ему, – список постоянно пополняется, и то, что выпадало однажды кому-то, второй раз не используется. Повторений исполнения не было ни разу.

– И всё же? Какие задания?

– Исполнить, переодевшись в розовую пачку, танец маленьких лебедей. Обязательно перед Куникидой-сенсеем, – вилка выпала из рук Накаджимы, со звоном ударившись о край тарелки. – Вот и у Тачихары было такое лицо, когда ему этот билет выпал.

 Накаджима стремительно краснеет, мысленно представляя старшекурсника в озвученном прикиде. И тут же встряхивает головой, покраснев до кончиков ушей, потому что стоило ему поднять взгляд на Акутагаву, как в воображении Ацуши в розовой пачке мельтешит уже он. И отнюдь не перед Куникидой-сенпаем.

Ацуши смущенно опускает взгляд, пряча его под светлой челкой, и нервно скрещивает ноги. Низ живота обдает приятным теплом, что разливается по телу, концентрируясь в районе паха.

– Ты что там представить себе успел? – настороженно интересуется Рюноскэ. – Надеюсь, реакция вызвана не представлением Тачихары в пачке? 

Юноша отрицательно качает головой, сильнее стискивая колени. Глубоко втягивает носом воздух и, взяв себя в руки, выпрямляется. Чуть улыбается, хитро заглядывая в любимые глаза, и приглушенно шепчет, одними губами, к которым и приковано всё внимание парня: «тебя».

– Опасно, тигрёнок, играешь, – порывисто поднимается, облокачивается ладонями о поверхность стола, нависая над завтраком и склоняется к вмиг покрасневшему юноше, к самому уху, – я ведь могу и задержаться. Сегодня студентов в моем расписании нет. Кроме, пожалуй, – игриво проводит кончиком языка по ушной раковине, очерчивая чувствительные изгибы, – одного. Догадываешься, какого?

– Сначала завтрак из нормальной еды, – укоризненный тон, и Акутагава, усмехнувшись, довольным возвращается на место, слыша в ответ, – а на ужин, так и быть, позволю полакомиться «десертом».

– Ловлю на слове.

– Значит, – возвращаясь к прерванной теме, – не стоит рассчитывать на «счастье» и стараться блеснуть на экзамене собственными знаниями?

– Именно.

– Дазай умеет заставить студентов учиться, – Ацуши сконфуженно смеётся, опустошая тарелку с омлетом.

– Дазай умеет профессионально доколебаться до человека, – хрипло поправляет возлюбленного Акутагава, – ему не важно до кого. Плохо будет тому, кто его по-настоящему заинтересует.

– Как, например, Чуя? – оживляется Накаджима, отставляя от себя пустую тарелку и пододвигая чай с печеньками.

– Как, например, Чуя, – подтверждающий кивок. – К слову о нём… Они больше не встречались в живую?

– Нет. Кёка говорит, что за прошедшую неделю Чуя в принципе не вылезал из дома. Ночами и днями сидит над своей книгой, а по вечерам с кем-то болтает по телефону до поздней ночи. Предположительно с Дазаем.

– Вот как…

 Около недели назад, когда Рюноскэ вызвался слепить для Дазая мини-скульптуру таинственного незнакомца по рисунку, что одолжил у Осаму, Ацуши застал своего парня с интересом разглядывающего портрет другого человека. Накаджима нахмурился, подойдя к сидящему на диване Акутагаве со спины, ненавязчиво приобнял за плечи, склоняясь и всматриваясь в изображение, и недоуменно моргнул, узнав человека с рисунка:

– Это же Чуя, – тихий выдох, и ревности как не бывало.

– Ты его знаешь? – Акутагава поднимает на юношу удивлённый взгляд. «Чуя? Знакомое имя…»

– Забыл? – усмехается. – Это старший брат Кёки.

Уголки губ чуть приподнимаются, украшая бледное лицо полуулыбкой. Внимание серых глаз вновь возвращается к рисунку:

– А Дазай нашел для себя интересную личность. Вот только, – грустная усмешка, – сумеет ли разговорить такого затворника, как он.

Разговорить, в итоге, получилось. Только дальше разговоров по телефону, дело не продвинулось. Но даже такому успеху Акутагава был хоть и удивлён, но чуточку рад.

– Два дня назад состоялся релиз второй книги, – как бы между делом бросает Ацуши. Он стоит в коридоре, облокотившись плечом на стену, и наблюдает за сборами Рюноскэ. – Первый тираж раскупили довольно быстро, и сейчас, по словам Кёки, готовится второй выпуск.

– Ты уже достал книгу?

– Конечно, – довольная улыбка. Ацуши отталкивается спиной от стены и идёт в комнату, – Кёка передала вчера от Чуи подарок для нас с тобой. Я уже четыре главы успел прочесть. Как всегда, великолепно.

Пока Рюноскэ обувается, Ацуши возвращается к нему обратно, держа в руках книгу в тёмно-бордовом переплёте. «Смутная печаль», гласит надпись, выделяясь на всеобщем фоне иссиня-чёрным цветом. А история на свежих страницах наверняка такая же мрачная, как и душевная боль её автора, которую тот прячет глубоко в своём прошлом.

– Нам дали два экземпляра, так что это твоя, – Акутагава благодарно кивает, принимая книгу, и убирает её в сумку.

Первая работа Накахары «Последняя песнь короля Агнцев», вышедшая два года назад под псевдонимом Арахабаки, произвела фурор на книжном рынке, побив рекорд по продажам буквально за пол месяца. Мрачная, но увлекательная история о молодом юноше, преданном своими товарищами, но не сломленном и продолжающим идти к своей цели быстро покорила сердца читателей. Поклонники с нетерпением ждали выхода второй части. Но ещё больше желали узнать, кто скрывается за личиной загадочного «Арахабаки», пожелавшего оставить свою личность втайне. Много споров, много сплетен, над которыми Чуя только заливисто смеялся. На такого, как он, никогда не падёт подозрение. Оно и к лучшему.

И Акутагава, и Накаджима были одними из поклонников бестселлера, о чем и узнала Кёка, одногруппница и близкая подруга Ацуши. Зная, что эти двое не будут болтать лишнего, она по секрету поведала им о том, кто такой «Арахабаки», и даже познакомила их с Чуей, с разрешения последнего, разумеется.

Если Ацуши знал Накахару достаточно хорошо, так как не раз бывал у них в гостях, то Акутагава виделся с ним лишь пару раз, и то давно. Оттого и не признал на рисунках Дазая знакомого человека. Как-то не заострил внимания, пока Ацуши не назвал его имени.

– Я сегодня до пяти, так что ужин с меня, – Ацуши кивает. Тянется к Рюноскэ, целует в губы и выпроваживает за дверь со словами «удачного дня». Закрывает замок и, чуть постояв посреди коридора, отправляется на кухню за учебником. Пока есть время до начала пар, можно ещё немного позаниматься. Как ни крути, а прыгать в розовой пачке по всему музею перед Куникидой-саном, или чего хуже, ему определённо не хочется.

***

– Опаздывать на работу нехорошо, – Осаму с плутовской улыбкой склоняется над читающим Акутагавой, – тебе повезло, что Куникида сегодня отсутствует. Он не терпит тех, кто отклоняется от выстроенного графика.

– Не тебе мне об опозданиях говорить, Дазай, – парень и бровью не ведёт, когда наставник нагло усаживается рядом с ним, чуть толкнув в бок, чтобы подвинулся, и с любопытством переворачивает обложку книги, вчитываясь в название.

– Ты где её достать успел? – с неподдельным удивлением интересуется Осаму. Он вырывает книгу из рук товарища, пролистывает страницы, отмечая про себя, как прекрасно хрустят свежие листы.

– Места знать надо, – Рюноскэ не может сдержать довольной улыбки: хоть в чём-то он Дазая опередил. – Ты чего припёрся-то? Для обеда рановато. Других дел нет?

– У меня окно, – кивает парень, увлеченно пробегаясь взглядом по новым строкам, – а разбираться с документацией лень. Одасаку и Анго сейчас заняты, так что единственным подходящим собеседником остаёшься ты.

– Вот только не хочу я быть твоим собеседником.

Они вдвоём сидят в комнате отдыха для персонала, расположенной на втором этаже музея. Небольшое, но вполне уютное помещение: пара диванов, стол, книжный шкаф с необходимыми методичками, кулер, наполненный водой, и небольшой холодильник в самом дальнем углу.

Дазай, откинувшись на мягкую спинку дивана, поглощен чтением, и Акутагава, почувствовав свободу, не спешит возвращать свою книгу. Лучше так, чем терпеть очередные выкрутасы неугомонного человека.

Тиканье секундной стрелки разрезает устоявшуюся тишину, и вот уже на протяжении часа является единственным источником шума в небольшом помещении. Рюноскэ, выкроив свободное время, занимается разбором документации о скором поступлении новых экспонатов, что попадут под его ответственность. Дело очень важное, ответственное, и если парень прекрасно справится с поставленной задачей, то сможет рассчитывать на премию.

Кстати о премии…

– Эй, – хрипло, подавляя кашель от затяжного молчания. Дазай, не отрываясь от чтения, невнятно мычит, показывая, что слушает. – Ты в этом году собираешься участвовать в выставке «Нового поколения»?

– Планирую, если закончу картину.

– В запасе три месяца, – ручка откладывается в сторону, а сам Рюноскэ, потянувшись, садится в пол-оборота к Осаму, облокотившись локтём на спинку стула, – время есть.

– Время для меня ничто, – натянутая улыбка, – всё решит моя муза: дарует ли она мне своё снисхождение, или так и останется неприступной мечтой…

– Ты о Чуе?

– О нём, – кивок головы, и снова молчание. Непривычно.

«Выходит, Дазай тоже поклонник Арахабаки», – мелькает в голове Рюноскэ.

Осаму сосредоточен на книге, погружен в чтение и не намерен в ближайшее время расставаться с той реальностью, что дарует ему выдуманный мир. Загадочный автор никогда не давал описание внешности главного героя произведения, ссылаясь на абстрактные сравнения, и сейчас, после знакомства с Накахарой, Дазай понимает, что начинает идеализировать «короля Агнцев» в своём воображении с внешностью Чуи. Такой же гордый, неприступный, таинственный… Красивый. Да, именно красивый: с этими яркими, словно пламя, волосами; холодными, как кусочки льда, глазами, но при этом настолько пронзительными, что способны всколыхнуть душу собеседника, гипнотизируя и маня своей поистине божественной силой притяжения.

Дазай был готов поклясться всем, чем можно: он давно понял, что Чуя – его личный магнит. Он притягивает к себе всё внимание, все мысли, и парень даже не пытается сопротивляться. Ему это нравится, его всё устраивает. Почти всё…

Если бы Чуя был хоть чуточку милостив по отношению к Осаму…

Всё, чего добился Дазай за неделю – это вечерние каждодневные звонки и сообщения в рабочее время с небольшими взаимными шутками и подколами. Нет, это конечно большое достижение, если учитывать, что до этого в течении месяца юноша просто игнорировал любые попытки парня завести разговор, но… чем дольше длятся их вечерние беседы, тем сильнее Дазаю хочется увидеть эту, несомненно, завораживающую улыбку в живую. Прикоснуться к чужой руке, провести кончиками пальцев вдоль тёплой ладони, очерчивая «линии жизни», плавно переключаясь на голубоватые переплетения вен, что украшают запястья. 

Осаму, до ломоты в теле, катастрофически мало одних телефонных разговоров. Он хочет видеть, хочет любоваться, хочет, в конце концов, просто быть рядом и наслаждаться компанией того, кто занимает все мысли, наглым образом поселившись там с самой первой встречи.

«Свободное время» пролетает незаметно. Сакуноске и Анго, вернувшиеся со своих пар, зовут коллег-друзей в кафе на обед, и те, не задумываясь, соглашаются. Работа работой, а обед по расписанию.

Дальний столик привычно свободен для их компании. В это время в кафетерии в основном встречаются одни и те же лица, за каждым из которых негласно закреплено своё место. Всё тот же светловолосый официант, с лучезарной улыбкой, торопится обслужить постоянных клиентов, одаривая их добрыми словами с пожеланиями «приятного аппетита» и «хорошего дня».

Крепкий кофе и крабовый салат опускаются на стол перед Осаму. Ода смеряет обед друга скептическим взглядом:

– Ты окончательно решил добить свой желудок?

– Скорее удовлетворить, – довольная ухмылка, тут же сменившаяся трагичной физиономией, стоило Осаму взять в руки кружку с напитком, – но, признаться, от кофе скоро реально тошнить начнёт.

– Сначала не спал, потому что «прекрасный принц» не отвечал на твои «чистые порывы», – шутливо тянет Анго, – теперь не спишь, потому что этот самый «принц» оказался тем ещё полуночником, и ты вместе с ним. Интересно, – парень склоняется над тарелкой, подперев щеку свободной рукой, – кто кого добьёт быстрее: ты его своей болтовней и шутками, или он тебя, ночными звонками и угрозами.

– Откуда ты знаешь про угрозы? – оживлённая радость на грани мазохистского наслаждения. Акутагава мысленно крутит у виска, в очередной раз убеждаясь в неадекватности своего наставника. Сакуноске снисходительно улыбается: подобный загон Дазая не самое страшное, по сравнению с тем, что было в прошлом. Анго, сконфуженный нездоровой радостью друга, закатывает глаза, отворачиваясь от сверкающего тёмного взгляда.

– Случайно подсмотрел вашу с ним переписку, – поясняет Сакагучи, бесцельно мешая палочками собу, – где он обещал намотать твои кишки на кулак, если ты снова пошутишь по поводу его роста.

– Чуя такой забавный и милый, – взгляд, полный нескрываемого обожания. Рюноскэ чудом сдерживает себя от едкого комментария, потому что обещание жестокой расправы, отнюдь не забавно, и далеко не мило. Но Осаму, похоже, не прошибаем в своём воображаемом мирке. Поэтому, когда Дазай начинает по сотому кругу описывать все прелести общения с Чуей, Акутагава не выдерживает, и под одобряемый взгляд Анго, и обреченный вздох Оды, впихивает в рот наставника булочку с корицей, заставляя последнего наконец-то заткнуться.

Долгожданная тишина.

Дазай с довольной миной жует булочку, отбирает из рук подопечного чай и под взгляд, полный желания убивать, залпом опустошает чужой стакан.

– Если Чуя не приведёт свою угрозу в жизнь, – сжимая вилку в руке, спокойно произносит Акутагава, – я сам её исполню.

– Не факт, что я стану знакомить с вами своё чудо, – хитрая улыбка, – я хочу, чтобы всё его внимание принадлежало только мне.

«Сильно же ты расстроишься, когда узнаешь, что с твоим «чудом» я знаком намного дальше, чем ты…»

Обед подходит к концу. Ода подзывает официанта к их столику, прося принести счет, пока остальные начинают потихоньку собираться. Слабая вибрация и короткий писк телефона оповещает Дазая о новом сообщении, и парень спешно извлекает смартфон из сумки, тут же расплываясь в счастливой улыбке от каких-то пары строк:

 «От кого: Чиби – Сегодня в шесть на нашем месте, если есть желание проветрить свои несуществующие мозги»

Длинные пальцы ловко скользят по сенсорной клавиатуре, отправляя мгновенный ответ:

«Кому: Чиби – С нетерпением жду нашей встречи, чиби! Смиренно обещаю приложить все свои силы и отыскать твою утрату.

P.S. Если хорошо попросишь, могу и своими мозгами с тобой поделиться ;)»

Улыбка с лица не сходит ещё долго, а телефон в кармане брюк просто разрывается от несмолкаемой вибрации с новыми угрозами, постепенно нагревая гаджет. Осаму доволен. Он не боится, что Чуя передумает и не придёт: за неделю парень усвоил точно, что если юноша что-то решил, то не оступится от своих слов. Остается надеяться, что домой Дазай вернётся на своих двоих, хотя, если есть возможность, пусть и покалеченным, оказаться в квартире Чуи, то он не против и такого расклада.

– Слушай, Акутагава? – Дазай резко тормозит у выхода из кафетерия и оборачивается к подопечному, наталкиваясь на хмурый взгляд.

– Чего тебе? – тонкие брови сведены в недовольстве к переносице, показывая отношение Рюноскэ к человеку, что уже в печёнках сидит со всеми своими выходками.

– Не мог бы ты одолжить мне ту книгу, – кивок на сумку парня, где и лежит упомянутая вещь, – на несколько дней?

– Слабо новую самому купить?

– Нет, но в продаже их уже не осталось, а ждать новое поступления слишком долго, – печальный вздох, полный трагического стона, а затем, азартная ухмылка. – Я возмещу потом с лихвой.

– Что ты снова задумал?

– Чуя наконец-то соизволил удостоить меня своим личным вниманием и назначил сегодня встречу. Учитывая те книги, которые он читал прежде, ему наверняка нравится и эта. Сомневаюсь, что он успел за эти два дня посетить книжный магазин, а значит, ещё не успел приобрести вторую часть. Хочу сделать ему сюрприз.

Дазай уверен. Нет, даже не так… Он знает наверняка, что книги автора Арахабаки непременно придутся Чуе по душе. Осаму запомнил названия всех книг, с которыми видел Накахару там, в парке, и прочёл каждую из них, чтобы иметь приблизительное представление о вкусах своего персонального «магнита». «Мой личный король Агнцев», мысленно ликовал Осаму, да только судьба героя любимого бестселлера настолько жестока, что он ни в коем случае не пожелал бы подобной судьбы для Чуи. Это единственное, что останавливало Осаму от подобного прозвища в сторону «друга».

Акутагава кривит губы в подобие саркастической улыбки, выглядя до невозможного подозрительно. Анго и Ода ушли вперед, и теперь ждут коллег, остановившись неподалеку, о чём-то переговариваясь.

– Для Чуи, говоришь, – усмешка. Парень достаёт книгу и протягивает её Дазаю со словами, – тогда можешь подарить ему специально от меня. У Ацуши, – предугадывает вопросительный взгляд наставника, поясняет Рюноскэ, – есть такая же. Нам подарили два экземпляра. И про должок не забудь.

– Какие мы щедрые сегодня. Так и быть, – самодовольный оскал, – замолвлю за тебя словечко на предстоящем экзамене Ацуши. Все ради дорогого друга.

***

– И давно ты тут? – голос Чуи насмешлив. Дазай, даже не поднимая взгляда, чувствует, как юноша склонился над ним, прожигая своим пронзительным взглядом. И улыбается.

– Не хотел заставлять ждать тебя, Чиби, вот и пришёл пораньше.

Дазай смотрит на Накахару, и внутри него всё трепещет от долгожданной встречи. Чуя красив. Неописуемо прекрасен, и художнику кажется, что даже всех красок мира не хватит, чтобы передать на холсте эту неповторимую, по его мнению, внешность, что так и приковывает к себе внимание.

– Похвально, – приземляется на скамейку рядом с Дазаем и, чуть отодвинувшись в сторону, огораживается от собеседника сумкой, ставя её между ними, – один плюсик ты себе уже заработал.

– И сколько плюсиков ещё я должен заработать, чтобы видеть тебя чаще?

– Кто знает, – слабая улыбка, которую невозможно сдержать. Чуя жмурится, подставляет своё лицо тёплым солнечным лучам, облокотив голову о край спинки скамьи, и наслаждается вечерним прохладным ветерком, что приятно ласкает щеки, перебирает не собранные хвостом рыжие прядки.

Сегодня днём Кёка буквально силой заставила Накахару написать сообщение Дазаю с предложением о встрече. Если те строки вообще можно назвать «предложением». «Скоро совсем мхом порастешь, – всучив в руки брата телефон, недовольно нахмурилась девушка, – выползи, наконец, из комнаты и проветрись. В конце концов, это нужно, в первую очередь, тебе самому»

Чуя догадывался, что Осаму безоговорочно примчится на место встречи, и не прогадал. Чем он только зацепил этого прилипалу? До сих пор не понятно.

Ночные разговоры по телефону, короткие смс-сообщения, Дазай с готовностью отвечал на любые загоны Накахары, и юноша искренне не понимал: почему? От Осаму не веяло опасностью, он внушал какое-то доверие, на интуитивном уровне, и Чуя, сам того не осознавая, тянулся к общению с ним, пусть и давал каждый раз задний ход. Удерживал на расстоянии, но и не позволял потеряться. Звонил, напоминая о себе.

И всё-таки решился на встречу…

Дазай, ловя представившийся момент, снова в открытую любуется рыжеволосым юношей. Скользит взглядом по умиротворенному лицу: чуть подрагивающим ресницам с рыжеватым отливом; аккуратному носику, которого так и хочется коснуться кончиком указательного пальца; и соблазнительным губам, чуть приоткрытым сейчас, так и просящими, чтобы их накрыли уста Дазая.

Парень нервно стряхивает головой, прогоняя навязчивые мысли: «не время». Чуя насторожен, а значит, подобного рода посягательства в свою сторону не оценит, и тогда Дазай потеряет всё, что с таким трудом строил в их с Чуей хрупких отношениях.

Взгляд спускается ниже, к рукам, и Осаму хмурится, в который раз наталкиваясь на треклятые перчатки, что скрывают под собой миниатюрные кисти. «Сорвать бы их к чёрту…»

– Чиби? – игриво зовёт парень. Накахара лениво приоткрывает глаза и смотрит на Дазая из-под полуопущенных век, намекая взглядом, что «ещё раз так назовешь, полетишь на землю», который Осаму беспечно игнорирует. – Я тебе, – тянется в свою сумку, что-то доставая, – подарочек принёс.

Чуя молча гипнотизирует протянутую ему книгу в руках Дазая, на обложке которой красуется надпись: «Смутная печаль». Склоняет голову к плечу, открывает рот, желая что-то сказать, но, не найдя нужных слов, снова закрывает.

К такому он явно готов не был…

– Я подумал, – подаёт голос Дазай, неловко потирая шею свободной рукой, – что эта книга тебе придётся по душе, – Чуя по-прежнему не шевелится, и Осаму начинает казаться, что юноша впал в транс. Определенно, странная реакция. – Ты ведь любишь такое? Книга потрясающая, – неловкость вмиг сменяется блеском в глазах, и парень азартно сует в руки замершего Накахары книгу, чуть наваливаясь на него сверху, заставляя последнего беспомощно отклонится назад, избегая близкого контакта, – этот сюжет, эти подробные описания, а главный герой!..

Осаму тараторит и тараторит без умолку, рекламируя произведение как собственное детище, рассказывая об эпичных моментах так, что и спойлером не назвать. Распаляет интерес, умалчивая о самом главном. Не знай Накахара сюжета собственной книги изначально, и сам бы проникся, набрасываясь на чтение в ту же секунду, как перед ним бы раскрылись заветные страницы.

Но он знает. Знает, о чём сам же и написал. И этот нездоровый интерес, и сияющее лицо Дазая, с которыми он рассказывает о своих впечатлениях от прочтения первых глав, которые успел осилить днём на работе, оставляют на душе и сердце Чуи ощущение трепетного тепла. Ему приятно. Приятно видеть перед собой человека, который с такими искренними и неподдельными эмоциями рассказывает ему о работе, в которую Чуя буквально душу вложил.

«Попытайся выплеснуть свои переживания на бумаге, – сказала Йосано лет шесть назад, когда Чуя только-только попал к ней в руки по совету старшей сестрицы Коё, – если тебе сложно говорить об этом, то, может, легче написать? А чтобы не ворошить прошлые раны и отвлечь себя от чуждых мыслей, интерпретируй их через вымышленных персонажей. Раскрой ситуацию так, чтобы тебе было в ней комфортно. Загляни внутрь себя и подумай, как ты видишь произошедшее со стороны, спроецировав ситуацию, допустим, в другой эпохе или другой реальности. Параллельные миры, к примеру…»

 Так и появился персонаж, ныне известный как «король Агнцев».

– …поэтому ты просто обяз-

Дазай резко прерывается и удивлённо смотрит на собеседника. Чуя, слегка склонившись, беззвучно смеётся, с каждой секундой набирая обороты, и вот, спустя минуту, уже безостановочно ржёт, шлёпая раскрытой ладонью по деревянной скамье. Второй рукой, опустив пятерню на лицо Осаму, пытается отодвинуть от себя приставучего знакомого, кряхтя сквозь смех: «подвинься, противный, дышать мешаешь». И Дазай послушно отодвигается.

Он сражен. Обескуражен необычной реакцией:

– Чуя? – в недоумении произносит он, касаясь чужого плеча. – Ты?..

– Я читал эту книгу, Дазай, – утирая выступившие в уголках глаз слёзы, более-менее успокаивается Накахара.

– Когда?

– Моя старшая сестра работает в издательстве, она редактор этого автора, – Чуя совсем не стыдно, ведь, по сути, он и не врёт. Коё действительно работает в издательстве и является редактором Накахары. Он самодовольно усмехается, – поэтому достаёт интересующие меня книги до того, как они поступают в продажу.

– Ну и читер же ты, – наигранно-обиженно, а после смеются оба. – Мог бы и сразу сказать, что уже знаком с новой частью.

– Не хотел отвлекать от столь увлекательного рассказа.

С Дазаем спокойно и, вопреки постоянным перебранкам, легко. Чуя ни за что не признается, но он искренне благодарен Осаму за то, что тот настойчиво навязывает ему свое общество, в прямом смысле слова вытаскивая из крепких лапищ самобичевания, заставляя, пусть на время, но забывать о ненужных переживаниях и улыбаться.

Они весь вечер смеются, обсуждают сюжет книги, насмехаются над глупостью некоторых персонажей, спорят, до хрипоты в голосе, потому что:

– Король Агнцев самое настоящее сокровище, – упрямо заявляет Осаму, с чем Чуя полностью не согласен.

– А по мне, так глупый слепец, – протестующе тянет Накахара, готовый, если надо, с кулаками отстаивать свою точку зрения, – с самого начала было понятно, что этот ублюдок что-то задумал. Так нет же…

– Ты слишком узко мыслишь, Чу, – неодобрительно качает головой художник, и жаркий спор продолжается ещё на протяжении часа.

В итоге каждый так и остаётся при своём мнении. Аргументы спора иссякают, горло саднит от долгой дискуссии, и теперь парни в полголоса обсуждают дальнейшее развитие событий. Вернее, только Дазай предлагает свои точки зрения на возможную концовку истории, а Чуя с неподдельным интересом слушает, изредка вставляя в монолог художника свои мысли.

Внимание Осаму непроизвольно каждый раз приковывают руки собеседника. Он машинально ловит каждое движение изящных пальцев: как они скользят по деревянной поверхности скамьи, как поправляют спадающие на лицо рыжие пряди, как завораживающе чешут кончик носа. Дазай сам не замечает, как начинает тянуться к чужой руке, что расслабленно покоится на животе Накахары. Как берёт чужую кисть в свою ладонь, не замечая устремившейся на него настороженный взгляд голубых глаз. И, поднеся её ближе к себе, интересуется:

– Тебе не жарко? – вопрос сбивает с мысли. Осаму смотрит в глаза Накахары предельно серьёзно, без тени улыбки, будто от этого зависит чья-то жизнь. – Почему ты носишь перчатки, Чуя? Может, сни-

– Не твоё дело! – слишком грубо. Чуя резко выдёргивает свою руку из чужой хватки, встаёт на ноги, закидывая параллельно на плечо сумку, бросает на прощание, – мне пора идти, – и спешно уходит, оставляя недоумевающего Дазая одного.

«И… что это сейчас было?..»

***

С того дня у каждого из них вошло в привычку встречаться вечером в парке. Не сговариваясь, зная, что второй непременно будет ждать, они проводили время вместе, постепенно сближаясь. Раскрывали привычки друг друга, узнавали новые интересы, мысли, взгляды на жизнь. И если Чуя не мог сильно похвастаться позитивными идеями на будущее, то Осаму, наоборот, так и лучился нескончаемым потоком оптимизма, пусть медленно, но заражая своим настроением и Накахару.

Чуя бесится. Чуя до скрежета зубов хочет время от времени прибить Дазая к чертовой матери, потому что безбашенный художник при каждой встрече делает попытки стянуть с чужих рук перчатки, по-разному аргументируя свои порывы:

– У меня скоро башка расплавится, – завалившись головой на плечо Накахары, показушно ноет парень, незаметно тянясь к черной бархатной ткани, – как ты до сих пор не выбросил эти тряпки?

– Я, скорее, твою голову в мусорное ведро засуну, чем расстанусь с ними, – злобное рычание и убийственный взгляд заставляют усмирить свои порывы.

До следующих попыток.

– По легенде, аристократы скрывали свои руки под перчатками, если в прошлом им приходилось работать как простым смертным, – прогуливаясь вдоль озера, ненароком подмечает Осаму, пока Чуя отвлекся на кормление уточек. Парень дожидается, когда юноша обратит на него своё внимание, и продолжает. – Ты можешь довериться мне, Чуя, – ненавязчиво берёт чужую ладонь в свои руки, нежно поглаживает через плотную ткань и ловит на себе непонимающий голубой взгляд: «догадался?». Сердце рыжеволосого пропустило удар. – Я никому не расскажу, обещаю, – склоняется ниже, останавливаясь в паре миллиметрах от покрасневшего ушка, вызывая по телу табун мурашек. Слишком близко, – хочу просто посмотреть и убедиться, что, – драматическая пауза, – даже если ты и простолюдин, твои руки всё равно прекраснее, чем… ай…

Ладонь больно сдавливают в тисках. Дазай морщится, сгибаясь от стальной хватки, что норовит переломать кости. Чуя безжалостен, непонимание в ясных глазах сменяется яростью, и юноша, сделав шаг в сторону, резко дёргает Осаму вперёд, мгновенно обходит его, оказываясь за спиной, и метким пинком по заднице отправляет прилипалу прямиком в озеро.

– В отличии от тебя, шпала, я с рождения принадлежу к высшему обществу, – гордо вздергивает носик, скрещивает руки на груди и с довольным оскалом смотрит на мокрого, словного бездомный щенок, Дазая, что барахтается на мелководье.

Осаму поскальзывается на своих длинных ногах при попытке встать и падает обратно. Вслушивается в звонкий смех над головой и, улыбаясь, бросает попытки подняться. Усаживается на дно, скрестив ноги, оставаясь по пояс в воде:

– Может, снизойдешь до меня, раз ростом всё равно не вышел, и подашь мне руку помощи? – протягивает руку Накахаре, ожидает помощи. Мокрая одежда и бинты неприятно липнут к телу, с волос на лицо стекает вода, попадая в глаза и уши.

– Разве только веревку с камнем накину на шею, чтобы долго не мучился, – ярость утихла, оставив на юношеском лице обворожительную улыбку, так и лучащуюся победным триумфом. Ради этой улыбки, Дазай ни за что не оставит свои попытки дотянутся до души загадочного чуда.

Подобных попыток за почти три недели скопилось немало. Дазай даже предлагал Чуе нарисовать его портрет, прося юношу попозировать ему, но получил категоричный отказ. На все свои двадцать семь предложений. Двадцать восьмое озвучить не успел – помешал внушительный кулак у носа, и парень здраво решил отложить повторный вопрос до лучших времён.

– Завтра я, скорее всего, задержусь на работе, – они неспешно идут по цветущей аллее, наслаждаясь первыми деньками и запахом цветов, что пестрят на клумбах городского парка. В вечерних сумерках ощущается долгожданная прохлада, самое то после дневного пекла. Время, когда начинаешь потихоньку оживать от полуденной жары и чувствовать себя человеком, а не безжизненной амёбкой, какой Дазай и приковылял сегодня на встречу с Чуей после пятичасовых консультаций в душном кабинете.

– Что так? – Накахара вышагивает рядом. В руках обоих фруктовый лёд на палочке, который Дазай щедро притащил с собой и поделился с Чуей в ожидании, что последний хотя бы сегодня обнажит свои руки.

Накахара не чувствует угрозы в дружеском жесте и наивно принимает мороженное. Держит палочку кончиками пальцев, но даже не думает избавляться от перчаток. «Надолго ли…» Осаму с предвкушением наблюдает за юношей, не без удовольствия подмечая, что замороженный лёд начинает таять, собираясь капельками ближе к основанию. «По любому снимет, если замарает в липком соке»

– Буду принимать экзамен у студентов, – беспечно и расслабленно. Свою порцию парень успел схомячить уже наполовину.

– Экзамен?

– Ага, – довольный кивок, – я разве не говорил? Я преподаю историю искусств в центральном музее, и…

– Историю искусств в центральном музее? – Чуя резко останавливается. – Кёка и Ацуши, – на этих именах замирает уже Осаму и медленно оборачивается к собеседнику, непонимающе моргая, – как раз сдают завтра именно этот предмет… в центральном музее…

Шестеренки в голове приходят в движение, в ускоренном темпе обрабатывая полученную информацию. «Ацуши и Кёка… Кёка… Накахара Кёка…»

– Накахара Кёка, – повторяет художник вслух, широко распахнув глаза, – твоя сестра? – догадывается Осаму.

Чуя заторможено кивает, недоверчиво косится на Дазая и понимает, что не просто так Кёка около месяца назад так рьяно настаивала на том, чтобы юноша позвонил «приставучему незнакомцу» Бывают же, совпадения.

– А Ацуши?

– Лучший друг Кёки.

– Значит, – Осаму пробивает на нервный смешок, – ты и Акутагаву знаешь?

– Рюноскэ? – уточняет Чуя. – Молодой человек Ацуши. Пересекались с ним пару раз, славный парень.

– Какая, однако, ирония жизни… Выходит, – подходит ближе, останавливаясь в шаге от рыжеволосого, – я мог и раньше узнать твой номер.

– Не думаю, что ты получил бы поблажку только потому, что являешься преподавателем моей младшей сестры, – щелкает парня по лбу, улыбнувшись, и, обойдя его, продолжает заранее намеченный путь, слизывая скатывающие по яблочному льду сладкие капельки.

– Младшей, значит, – Осаму в один прикус расправляется с остатками своего мороженного и спешит за другом. – Эй, Чу, – поравнявшись с юношей, сбавляет скорость, – а сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Что? – недовольно-обиженно. – Нечестно. Никогда бы не подумал, что такой коротышка старше меня.

– Сам ты короты… А? – уже потянувшийся было к воротнику Осаму, Чуя резко передумал. – Старше?

– Мне двадцать четыре исполнится через три дня.

– Полтора месяца, значит? – удовлетворенный оскал.

– Ты о чём?

– Разница между нами. Я тебя уделал на полтора месяца.

– Зато в росте беда.

– Заткнись, – недовольный рык и пинок по голени. Снова останется синяк.

Фруктовый лёд предательски перетекает на деревянную палочку, скатывается по ней, приближается к черной ткани перчаток. Дазай заворожено ждёт, когда зеленая липкая капелька преодолеет последние миллиметры до заветной цели. Задерживает дыхание, пожирая взглядом чужую руку, как вдруг…

– Наелся.

Накахара небрежным движением руки выбрасывает почти целое мороженное в урну под отчаявшийся взгляд Дазая ровно в тот момент, когда капля растаявшего льда почти достигла его перчатки.

Чуя видел, как пристально следил за ним Осаму, поэтому выжидал. Дразнил и испытывал, чтобы обломать в последний момент. Ох уж этот взгляд побитой псины, как он, по-своему, прекрасен.

– Знаешь, – обворожительная улыбка, больше похожая на оскал. Та, в которую Дазай медленно, но верно влюбляется, без шансов повернуть назад. – Если завтра эти двое получат высший балл, то я определённо захочу это отметить, – подмигивает, – и буду не против твоей компании в каком-нибудь уютном кафе.

– На честных основаниях, – намёк схватывается на лету. А Дазай и не против. Оба студента вполне отвечают требованиям отличника и хорошиста, Осаму сомневается, что этим двоим нужна поблажка.

– Разумеется.

У Чуи свои причины предлагать подобную сделку. Он вовсе не рассчитывает на помощь в сдаче экзаменах сестры и друга, но ищет причину. Причину видеться с Дазаем где-то ещё, а не только в приевшемся парке. Причину для себя, потому что всё ещё опасается сближаться с ним, но… «Если Кёка и Ацуши знали всё с самого начала, то может…» Эти двое, зная о проблеме Чуи, ни за что бы не подпустили к нему постороннего человека, а раз они навязывают ему общение с Осаму, то, может, не так уж всё плохо…

– Я пришлю тебе время и место встречи после обеда. И помни, чиби, – склоняется, шепча на ушко, отчего вдоль позвоночника пробегает холодок, – ты обещал…

***

Вернувшись домой, Чуя застаёт на пороге Ацуши. Он и Кёка допоздна готовились к завтрашнему экзамену и походили сейчас больше на полумёртвых зомбаков, нежели на живых людей. Накаджима крался с кухни с новой пачкой печенья в руках, когда входная дверь отворилась и в квартиру прошёл Накахара.

– Ничего не желаешь мне рассказать? – одаривая младшего красноречивым взглядом, интересуется Чуя, и Ацуши тушуется, отступая от друга в сторону. Помнит, что злой Чуя страшен в гневе. Видел, как тот год назад разбил лицо человеку, который пытался домогаться Кёки. 

– Догадался?

– Ещё бы не догадаться, когда вы все завтра встречаетесь в одном месте. Тут и дурак поймет, – вздыхает.

Ацуши быстро ретируется обратно в комнату Кёки, пока Чуя скрывается на кухне. «Он узнал», в панике мечется Накаджима, хватаясь за голову, но прилетевшая в голову розовая подушка быстро с убийственным «сядь» отрезвляют.

Чуя присоединяется к ним спустя минут десять. Окидывает комнату оценивающим взглядом, мысленно усмехаясь творившемуся вокруг хаосу. Наверное, примерно так выглядит его собственная комната, когда юноша ловит творческую волну: по столу разложены учебники и тетради с конспектами, вырванные листы с датами, наброски со шпорами. Погрызанные карандаши и ручки – вообще отдельная тема.

– О, и Рюноскэ, смотрю, здесь, – Чуя опускается на кровать сестры, рядом с Акутагавой, в то время как замученные сессией студенты разместились на полу за низким столиком. В руках писателя горячая кружка свежего чая с мятными травами, заменяющая время от времени успокаивающие препараты. Накахара, честно, пытается снижать по возможности дозу транквилизаторов. Получается пока не очень, но он старается. – Могли бы и сказать, конспираторы, что знакомы с бинтованным мудаком.

– Ты бы подумал, что это мы подстроили вашу встречу, – хрустя печеньем, отозвалась Кёка.

– И давно ты узнала? – выжидающе смотрит на сестру. А ведь она права, знай он изначально, что Дазай преподаватель Кёки и Ацуши, не поверил бы в случайную встречу.

– В тот день, когда ты принёс его рисунок с твоим изображением. Похожий стиль я встречала только у Дазая: он всегда акцентирует внимание на руках. Хотя тот рисунок немного отличался от остальных, – девушка задумчиво почесала кончик носа, – в изображении внимание привлекают не только руки, но и глаза. Подпись, что он оставил на обратной стороне, развеяли сомнения.

– Акцентирует внимание на руках?

– Дазай фетишист до мозга костей, – хрипит рядом Рюноскэ, извиняясь за кашель. – Его привлекают чужие руки, и большинство картин, что выходят из-под его «пера», показывают красоту непосредственно людских рук. Загляни как-нибудь к нам на работу, в разделе галерее до сих пор висит несколько его картин.

– Рю поклонник его творчества, – распластавшись безжизненно на полу, лепечет Ацуши. – Да и мне всегда нравились работы Дазая. Они выглядят живыми.

– Теперь понятно, почему он постоянно пытается стащить с меня перчатки. Уже реально заебал своими выходками.

– У него идея-фикс зарисовать твои руки, – хриплый смех, – ты очень сильно заинтересовал его. На моей памяти, я впервые видел Дазая в подавленном состоянии, только когда ты перестал появляться в парке, и не ответил сразу на его «послание». Он все четыре дня выглядел гораздо хуже, чем эти двое сейчас, – кивок в сторону хмурых студентов.

Ацуши бросает в макушку Акутагавы скомканный лист черновика, промычав что-то нечленораздельное. Ужасно хочется спать, а девять билетов по-прежнему остаются без ответа.

Чуя, после слов Рюноскэ, погружается в свои мысли. Опускает взгляд на кружку с зеленоватой жидкостью и вспоминает о тех днях, когда Осаму только-только пытался познакомиться с Накахарой. И каким разочарованным он выглядел, когда Чуя обрывал любые попытки, всякий раз отгораживаясь от приставучего незнакомца безразличием и игорном.

– Дазай тот ещё идиот, – неожиданно произносит Акутагава, заставив Чую ощутимо вздрогнуть, – но на него всегда можно положиться. Чего бы ты не боялся, – намёк на скрытые руки, – он не станет смеяться или осуждать, если узнает правду.

– Я, – руки крепче стискивают остывающий бокал, – подумаю над твоими словами.