Любовь способна одолеть любые тяжбы и страданья,

Ты лишь сумей её узреть и уберечь в своих объятьях…

– Снова филонишь от своих прямых обязанностей, Осаму?

Дазай поднимает голову, отрываясь от альбома, и кивает Сакуноске в знак приветствия, а заодно подтверждая его слова. Ода только обречённо выдыхает:

– Ничему тебя жизни не учит, – присаживается рядом с другом на диван в комнате отдыха для персонала. – Куникида будет недоволен, когда найдёт тебя.

– Я уже выполнил свою работу, – непринуждённо отмахивается художник, возвращаясь к рисованию. – С оставшейся частью они прекрасно справятся и без меня. К тому же, – довольно улыбается, аккуратно нанося короткие штрихи на рисунок, придавая больше выразительности любимым глазам, – я же не зря поспособствовал тому, чтобы к подготовке допустили Ацуши. Вон как старается. Потрясающий потенциал.

– Нашел дополнительную рабочую силу для себя?

– Можно и так сказать, – кивает. – Да и Рюноскэ веселее, когда Ацуши рядом с ним.

– «Веселье» и «Акутагава» слова в принципе не совместимые, – подмечает мужчина. – Но в чём-то я с тобой согласен. Они слаженно работают вместе. Кстати о «вместе»… Как там поживает, – кивок на новый рисунок, – Чуя?

– Просто замечательно, – в карих глазах читается бесконечная нежность и любовь. Раньше Сакуноске никогда бы не подумал, что такой человек, как Дазай, сможет настолько сильно привязаться к кому-то в любовном плане. И мужчина бесконечно рад за друга. – Позавчера у меня даже получилось уговорить его снова остаться у меня на ночь, – довольная улыбка моментально сменяется задумчивой. – Теперь бы ещё придумать, как предложить ему переехать ко мне окончательно.

– Не думаешь, что это поспешное решение? Вы встречаетесь всего три недели.

– Вот именно: целых три недели, – воодушевлённо машет карандашом перед лицом Оды. – К тому же, – чуть усмиряет пыл, становясь серьёзным, – как я понял, наблюдая все эти недели за Чуей, пока я рядом, его, более-менее, не преследуют ночные кошмары. Не хочу хвастаться, но, думаю, я хорошо на него влияю.

– Не знаю, как ты на него, но он на тебя точно влияет отлично, – мужчина улыбается, подавляя смешок. – Ты почти перестал опаздывать на работу и злить Куникиду.

– Потому что Куникида подружился с Чуей, – недовольно кривится, – и теперь каждый раз докладывает ему мои косяки. А Чуя, зараза, умеет обламывать.

– Оу… Не сладко тебе приходится, – с наигранным сожалением, что не укрывается от Осаму. Художник показательно фыркает.

– Я умею быть настырным, так что не страшно.

Дазай убирает альбом с карандашом в сумку, поднимается на ноги, потягивается, вытягивая руки вверх и хрустя затёкшими от долгого сидения в неудобной позе позвонками. «Кофе будешь?» – стоя к Оде в пол-оборота спрашивает он и, получив кивок, уходит из помещения, возвращаясь спустя несколько минут с двумя дымящимися ароматными стаканчиками.

Сакуноске сидит на диванчике, закинув одну ногу на другую, и внимательно изучает документы касательно завтрашнего мероприятия. Он, вместе с Акутагавой, главные ответственные за проведение выставки: Рюноскэ – за порядок выставочных работ, Ода – за экскурсии с подробным рассказом о каждой работе.

У Дазая на завтра тоже имеется своя работа: мелкие поручения касательно определённых залов в дообеденное время, дальше его сменяет другой человек. Помимо этого, Осаму отвечает за допущенных к проведению мероприятия студентов. Ацуши не единственный, кому выпала возможность поработать во время выставки, заработав себе, таким образом, поблажку на будущую сессию по предмету Дазая. Поэтому и уйти ему, пока мероприятие не закончится, нельзя. Нельзя, пока Куникида будет наблюдать. Но на этот счёт Дазай уже готовит свои планы и пути отступления.

– Я решил завтра для Чуи устроить романтический вечер и после подарить ему ключи от своей квартиры.

До Оды не сразу доходит, о чём именно говорит Дазай. Он поднимает удивлённый взгляд на друга, собираясь что-то сказать о поспешности решения, но отдёргивает себя. Осаму сидит, задумчиво согнувшись над наполовину опустевшим стаканчиком крепкого кофе, и выглядит до непривычности серьёзным. Он уже давно не похож на того глупого подростка, стремящегося получить желаемое из-за взыгравшего эгоизма. Дазай взрослый, умный мужчина, который действительно готов взять на себя ответственность за серьёзные отношения. Он жаждет этих отношений не из-за глупого и упрямого «хочу», а чтобы быть ближе к дорогому человеку, чтобы помочь любимому справиться со своими проблемами и страхами, чтобы оберегать и заботиться. И получать такую же взаимную заботу в ответ.

И Чуя тот, кто действительно может подарить Осаму эту самую искреннюю заботу и поддержку.

– Если ты настроен серьёзно, я только с радостью поддержу тебя, Осаму.

Дазай благодарно кивает в ответ. Эти слова многое значат для него. Долгое время, с самого детства и до знакомства с Чуей, Одасаку был единственным, к кому парень всегда прислушивался. Особенно, после перенесённой трагедии. Даже собственный дядя, воспитавший Дазая с малолетства, не имел для него такого большого значения, как лучший друг.

С появлением в его жизни Накахары, приоритеты немного изменились. Самую малость. Теперь тех, с чьим мнением Дазай считается, стало двое. И Осаму несказанно радует, что и Чуя, и Одасаку смогли найти общий язык и сдружиться.

– Серьёзен, как никогда прежде.

Осаму больше не видит своей жизни без постоянного присутствия в ней Накахары. Ему уже мало того времени, что они проводят вместе. Решение о предложении с переездом к нему пришло чуть больше недели назад. В тот раз он прижимал к себе уснувшего во время просмотра телевизора Чую и думал, что хочет наблюдать подобную картину всю оставшуюся жизнь. И видеть рядом с собой только его, а не кого-то другого.

– Извините, – дверь тихонечко приоткрывается, и на пороге показывается взволнованная мордашка Накаджимы. – Вы не вид… Дазай-сан? – возмущённо. Стоило двери открыться шире, как студент замечает пропажу. – Мы вас уже полчаса по всему музею ищем.

– И зачем же я понадобился, Ацуши? – лукавый взгляд, и ни капли раскаяния.

– Вы обещали оценить наше оформление, – юноша укоризненно смотрит на преподавателя. – Мы закончили полчаса назад, а вас найти всё никак не можем. Куникида в ярости, потому что выбивается из графика. А вы тут прохлаждаетесь. Снова.

Ацуши устало вздыхает. Он пробежал несколько этажей, заглядывая в разные непримечательные места в попытке найти Дазая. Помнит, что тот умеет мастерски прятаться, когда совсем не хочет работать. Рюноскэ как-то рассказывал, что один раз нашёл художника в египетской выставке, прячущимся за надгробием какого-то фараона. Иронично, учитывая пристрастие Осаму к бинтам. Куникида ещё долго грозился после этого использовать Дазая вместо мумии на потеху публике.

«Да пожалуйста» – произнёс в тот раз Дазай и удалился в подсобку к Анго, чтобы через несколько минут вернуться в полной экипировке юного фараона. Во всей красе. Даже половину лица замотал, и «золотые» блескучки на шею поверх бинтов нацепил. Так и ходил до конца рабочего дня, привлекая разнообразных зевак в музей. Посещаемость окупилась сполна, и Доппо, скрипя зубами, закрыл глаза на выходку Осаму.

Вот и сейчас Дазай опять напрашивается на неприятности.

Накаджима ожидающе смотрит на преподавателя, но тот и не думает подниматься с места. Юноша переводит взгляд на Сакуноске, но тот лишь пожимает плечами, понимающе улыбаясь.

Внимание Осаму привлекает зазвонивший у Ацуши телефон. Накаджима достаёт смартфон из кармана, удивлённо смотрит на экран, на автомате произнося: «Куникида-сан?» – принимает вызов и подносит гаджет к уху, отвечая:

– Куникида-сан? Да, я наш-

Ацуши буквально сбивают с ног, вырывая телефон из рук и отклоняя входящий. Торопясь помешать студенту доложить его местоположение Доппо, Осаму порывается к нему, по дороге запинается о вытянутые ноги Сакуноске и уже не просто бежит к Ацуши, а буквально летит, выталкивая бедного друга в коридор и со всей силы вжимая его в стену.

– О нет, дорогой Ацуши, не стоит говорить Куникиде, где я, – опасно ухмыляется Осаму, крепко стискивая чужой телефон в своей ладони. Опирается на стену свободной рукой, чуть отстраняясь. Заглядывает в испуганные от неожиданности глаза студента и расплывается в безумной улыбке. – Мы же не хотим, – отталкивается от стены ладонью, приобнимая Накаджиму за плечо и прижимая к себе, – чтобы Куникида примчался сюда отчитывать меня.

Ацуши нервно сглатывает, бледнея. Ох, и не нравится ему всё это. Он заторможено кивает, на всякий случай соглашаясь со словами Дазая, и тут же вздрагивает, слыша приближающийся знакомый голос:

– Дазай-сан, если вы не перестанете тискать моего парня, я всё расскажу вашему, и тогда, – опасный, ревностный блеск в глазах, – Чуя церемониться явно не будет.

Слова моментально действуют на Осаму. Он ловко поднимает руки вверх, отступая на пару шагов от Накаджимы, и довольно улыбается:

– Делаешь успехи, Акутагава, молодец, – не без гордости подмечает он. – Растёшь. Однако, – лукавый смешок, – вынужден огорчить тебя: Чуя знает о моём отношении к каждому из вас, так что не станет ревновать, – касается ладонью светловолосой головы Накаджимы, поглаживая, как кота, по макушке. – К ученикам не ревнуют, об учениках заботятся, как о братьях меньших.

– Вы нас так завуалировано животными обозвали? – нервно смеясь, уточняет Ацуши, но его вопрос мастерски игнорируют.

– Ладно, так уж и быть, – вышагивает вперёд, жестикулируя руками в такт словам, – великодушно составлю компанию нашему вечно недовольному коллеге и исполню, как подобает, свой непосильный долг. Не стоит оваций, друзья, мой путь не закончен. Я с гнусным врагом поквитаюсь сполна…

– Клоун, – фыркает Акутагава, провожая скрывшегося за поворотом Дазая.

– Пора тебе уже привыкнуть к этому, – доносится из комнаты отдыха голос Оды, на что Рюноскэ лишь пожимает плечами, мол «привык, но всё равно напрягает».

***

 «Кому: Шпала-прилипала – Я уже здесь, в зале скульптур на втором этаже. Ты скоро освободишься?

От кого: Шпала-прилипала – Почти закончил. Скоро буду!

От кого: Шпала-прилипала – Не скучай без меня сильно, Чиби!

Кому: Шпала-прилипала – Даже не думал. Можешь не торопиться, найду пока Кёку и Ацуши, с ними ничуть не хуже.

От кого: Шпала-прилипала – Ты ранишь меня в самое сердце ;(

От кого: Шпала-прилипала – Но я всё равно люблю тебя, Чиби ;)»

Чуя любовно оглаживает кончиком пальца, облачённого в ткань, последнее сообщение от Дазая и улыбается. Получать подобные смс-ки от художника приятно, и, каждый раз читая всякие милости от парня, Чуя испытывает детский восторг и искреннее счастье от осознания того, что его любят. Просто любят за то, что он есть.

Они встречаются чуть меньше месяца. Двадцать три дня, если быть точнее. И за это время Дазай ни разу не заставил усомниться в себе или пожалеть о том, что Чуя открыл свою душу ему в ту ночь. Он предельно внимателен, прислушивается к душевному состоянию Накахары, улавливает любые колебания его психологической нестабильности, умудряясь каждый раз предотвратить начало срыва без всяких лекарств. Просто прижимает к себе, шепча о всяких милостях, и не отпускает, пока паника полностью не оставляет юношу.

Иногда вечерами, прогуливаясь в безлюдном парке или по пустующей пристани, Чуя разрешает Осаму снять с одной своей руки перчатку. Дазай благодарно стискивает в своей ладони чужую, словно пряча от остального мира, и не отпускает на протяжении все й прогулки. Или пока сам Накахара не взбунтуется. Последнее происходит с каждым разом всё реже.

За прошедшее время, Чуя одиннадцать раз оставался у Дазая на ночь. И, признаться, юноше в разы больше нравиться засыпать в объятиях художника, нежели коротать бессонные от кошмаров ночи в собственной комнате. Осаму не торопит с близостью, не настаивает на ней, всегда останавливая себя прежде, чем перейти грань дозволенного. С одной стороны, это радует. С другой – несколько огорчает. Может, пора дать понять Осаму что он уже готов?.. Чуя всерьёз задумывается над этим вопросом с седьмой ночевки, когда впервые искренне расстроился, что дальше поцелуев дело не продвинулось.

Сегодня он обязательно возьмёт дело в свои руки. Чуя уверен, у Осаму точно для этого заготовлено всё необходимое, а, значит, его ничего не останавливает от проявления инициативы.

Чуя улыбается собственным мыслям и убирает телефон в карман джинс. Бросает взгляд на скульптуру полуобнажённой греческой богини красоты, вспоминает откровенные рисунки Дазая с собой в главной роли и самодовольно скалится, предвкушая грядущий вечер.

Накахара погружается в свои мысли настолько сильно, что совершенно не замечает, как рядом с ним останавливается молодой парень. Незнакомец внимательно оглядывает рыжеволосого юношу с ног до головы и, обольстительно улыбаясь, произносит:

– Даже красота несравненной Афродиты меркнет на фоне вашей улыбки.

Чуя рефлекторно поворачивает голову на незнакомый голос, с удивлением замечая заинтересованный блеск в янтарных глазах остановившегося возле него человека. Парень, чуть выше Накахары ростом, с растрёпанными тёмно-рыжими волосами и заклеенным пластырем носом, судя по бейджику, является одним из работников музея. Новенький? Чуя раньше не встречал его в окружении Дазая. Или студент, ведь Кёка и Ацуши тоже сегодня здесь работают.

И этот человек пытается подкатить к Чуе?

– Это вы мне? – на всякий случай интересуется юноша.

– Да, – незнакомец изучающе скользит взглядом по чуеному лицу, и мысленно обещает себе, что ни за что не упустит сегодня такую заманчивую цель, пока не добьётся от него хотя бы номера телефона. – Разрешите, – протягивает руку для знакомства, – составить вам компанию и провести экскурсию по нашему замечательному музею. Обещаю, я не дам вам заскучать сегодня.

– Вынужден отказать, – коротко и ясно. Протянутую руку окидывают недовольным взглядом, намекая, что рукопожатие отменяется. – Я жду друга, так что вам не о чем беспокоиться.

– И всё же я настаиваю, – не сдаётся парень. Однако руку опускает. – Ваш друг ещё не подошёл, а, значит, у нас есть время познакомиться поближе и немного прогуляться по залу.

Чуя ничего не отвечает. Отворачивается и уходит в другую сторону, не желая продолжать этот бессмысленный разговор. Но парень следует за ним. «Ещё одна настырная сволочь»

– Прошу, подождите, – Чую, словно током бьёт, когда его руки касается чужая ладонь, останавливая. – Куда так торопиться?

– Я, кажется, уже сказал, что не один, – брезгливо выдёргивает руку из захвата, с недовольством смотря на человека перед собой. Врезать бы наглецу, да не хочется привлекать внимание. Так же, как и портить мероприятие, к которому ребята готовились не одну неделю. Куникиду тогда точно инфаркт хватит.

–  Но друзья не помеха для знакомства с отличным парнем, – не сдаётся. Настырно продолжает идти за юношей, навязывая своё общество, пока не загоняет Чую в тупик. Они останавливаются напротив модели амфитеатра, сооруженным кем-то из студентов выпускников. Накахара досадно сжимает кулаки, что уже минут десять чешутся врезать по чужой физиономии. Только очень большое уважение к Доппо и его труду удерживают Чую от непоправимого нокаута одной личности. Репортеры, находящиеся сейчас в противоположной стороне и берущие интервью у, кажется, директора музея, явно не пропустят такой шикарный репортаж, как драка в общественном месте.

«Спокойнее, Чуя, спокойнее…»

Стоящий рядом Тачихара, как представился парень, увлечённо рассказывает о церемониальных обрядах древнего мира, делая большой акцент на завоевании мужчинами прекрасных дам.

«Где ты тут, сука, прекрасную даму нашёл?» – правая бровь нервно дёргается, а остатки титанического терпения испаряются с каждой новой секундой. Чуя ведь предупреждал? Предупреждал. Его не послушали. Что ж, сам виноват, салага. Больше слушать этот дешёвый подкат Накахара не намерен.

– …и когда мужчина совершал оговоренный подвиг…

– Слушай, ты-

– Чуя?

И Накахара, и Тачихара резко замолкают, синхронно оборачиваясь. К ним, опасно улыбаясь, скорее ухмыляясь в саркастическом оскале, приближается Дазай, недобро прожигая взглядом приставучего студента.

Увидев рядом с Накахарой другого парня, который явно с Чуей заигрывает, Осаму испытал неприятный укол ревности. Жгучее чувство быстро опалило грудь, заставляя болезненно сжаться сердце и ускорить шаг. Оставшееся расстояние до мило беседующих, как показалось художнику, людей преодолевается в считанные секунды.

Тачихара, мелкий гаденыш, на чужое сокровище позарился.

На лице Дазая расплывается кровожадная улыбка:

– Чуечка, – слащаво растягивает он гласные буквы, на ходу расставляя руки в стороны с намерением обнять и показать, чья Накахара пара, – а с кем это ты ту-

Договорить не удается. Осаму резко хватают за галстук-боло и тянут вниз, настойчиво впиваясь в губы собственническим поцелуем. Художник шокировано распахивает глаза, будучи неготовым к подобному приветствию. Накахара редко проявляет инициативу, а при свидетелях и вовсе сторонится какой-либо близости.

– Ты долго, – недовольно смотрит в глаза, хмурясь. И, прежде, чем Дазай успевает что-либо сообразить и сказать, обращается к Тачихаре, продолжая удерживать Осаму за галстук в наклоненном к себе положении. – Надеюсь, теперь тебе понятно, – подтягивает художника ближе, удовлетворённо ухмыляясь, когда родные ладони привычно опоясывают талию, – что означают мои слова «жду друга» и «я не один»?

Лишённый дара речи Тачихара кивает и, извинившись, спешит скрыться в толпе. Прежде его никогда не останавливала конкуренция за сердце понравившегося человека, но тягаться с Дазаем парень не собирается. Себе дороже.

– Наконец-то до него дошло, – раздраженно бурчит юноша, не спеша выбираться из родных объятий, – заебал своей болтовней больше, чем твоя физиономия.

– Сочту за комплимент, – опускает подбородок на рыжую макушку, – но ты мне вот, что скажи. Чуя, ты назвал меня своим другом?

– Да, – пожимает плечами, – не врагом же.

– Ты, – хмурится, – не считаешь, что наши с тобой отношения несколько вышли за рамки «дружбы»?

– Прости, мне всё ещё непривычно называть тебя своим парнем.

– Но спорить не будешь, что я им являюсь?

– Нет, не буду, – сильнее жмётся к горячему телу, – я позволяю целовать себя, целую тебя в ответ. И дураку понятно, что мы встречаемся. Так?

– Так. И всё-таки, – выпускает из объятий и обхватывает ладонями любимое лицо, заглядывая в глаза, – в следующий раз, называй меня, пожалуйста, правильным словом. Это быстрее избавит тебя от нежелательных собеседников.

– Хорошо.

– Вот и славно, – довольно улыбается, невесомо целуя кончик носа. – А теперь, – отстраняется, чтобы секундой позже заботливо сжать в своей ладони чужую, – айда на экскурсию?

Они повторно, теперь уже вдвоём, обходят зал со скульптурами. Осаму подробно рассказывает об истории каждого сооруженного объекта и о человеке, что смастерил данную работу. Дольше всего они задерживаются возле большого белого тигра с завораживающими золотистыми глазами, чей застывший взгляд кажется Чуе слишком знакомым.

– Творение Акутагавы, – не без гордости отмечает Дазай, указывая на тигра, – Лунный зверь во всей красе.

– Подобного тигра я видел на рисунках Ацуши.

– Они придумали его вместе. Один нарисовал, другой слепил. Их совместная работа получилось великолепной.

– Интересный ход мыслей, – согласно кивает Чуя.

Дазай ведёт его дальше, в зал с картинами. Именно это место художник хочет показать своему возлюбленному больше всего. Ведь здесь, на центральной стене, в окружении многочисленных взглядов собравшейся толпы, висит одно из его лучших творений.

Народу здесь и вправду больше, чем в другом помещении. Чуя недовольно хмурится, крепче сжимает ладонь Дазая и старается не отходить от него далеко. Его сбивает с толку разговор, доносящийся из голосящей толпы. Слух сам собой цепляются за знакомые слова: «Арахабаки», «Король Агнцев», «Смутная печаль». Он недоумевающе смотрит на Осаму, но тот только непринуждённо ведет плечом, улыбаясь:

– Скоро всё узнаешь.

Накахару такой ответ не успокаивает. Наоборот, заставляет сильнее напрячься. Мелькает мысль, что Дазай предал его и сдал ищейкам-фанатикам Арахабаки, но юноша старается отогнать от себя эту идею. Осаму не мог так подло поступить.

Однако, устремившиеся на него пораженные взгляды и шепотки: «Это он?» – не слабо расшатывают веру в Дазая. Чуя почти готов гневно выдернуть свою руку из чужой ладони, вдарить, как следует, художнику по роже, наплевав на всех, и умчатся подальше. Но не делает этого. Что-то останавливает. Слишком сильно доверие к этому человеку.

Всё встаёт на свои места, когда юноша видит изображение на картине Дазая. На ней Чуя в полный рост, в традиционном японском кимоно из чёрной ткани с тёмно-красными лентами и тёмно-желтым поясом. На руках чёрные перчатки, скрывающие руки до локтя. На плечо закинут красный зонт, с чёрной каймой. На шее чёрно-красная лента.

Нахальная улыбка и хитрый взгляд делают юношу поистине очаровательным. Ярко-рыжие волосы непослушно спадают на лицо, но не портят вид. Нет, наоборот, придают особый шарм.

Юноша сидит на валуне, закинув одну ногу на другу и опираясь свободной ладонью в бедро. Один, «на вершине мира». Не такой, как все. Не похожий на других. Особенный, хранящий внутри себя чудовищную силу, скрытую от людских глаз, как и тяжелое прошлое, что скрывают покрытые тканью руки.

Внизу витиеватыми буквами тянется подпись: Осаму Дазай «Король Агнцев».

– Это же?..

У Чуи попросту пропадает дар речи. В этот раз Осаму превзошёл сам себя, сумев с точностью, до мельчайших деталей, передать на холсте личность персонажа, созданного пером Арахабаки. Накахара не может оторвать взгляда от ярких красок, гармонично пестрящих в свете ламп. Он полностью забывает о том, что позади него, как и вокруг, стоят перешептывающиеся зеваки, в наглую разглядывающие не только произведение искусства, но и его самого, открыто сравнивая «натурщика» с изображением.

– Я ведь тебе уже говорил, – Дазай склоняется к чужому уху и тихо, чтобы никто больше не мог услышать, шепчет, не выпуская из своей руки тёплую ладонь, крепко сжимая, – ты моя муза. Ты вдохновил меня на эту работу: своей красотой, своей неприступностью, загадочностью, силой воли и тягой к жизни. И продолжаешь вдохновлять по сей день, с самой первой встречи. Ты моё самое главное богатство, Чуя. И я всегда буду на твоей стороне, чтобы не случилось.

– Ты и так уже сделал больше, чем нужно, Осаму, – так же тихо шепчет юноша.

Они ещё долго гуляют по окрестностям музея, пока за ними не приходит Сакуноске с предложением перекусить. Куникида отпустил своих коллег на короткий перерыв. В кафетерии их уже поджидают Ацуши, Рюноскэ и Кёка, с заранее заказанными бодрящими напитками.

Среди шумной компании друзей к Чуе постепенно приходит осознание, что он именно там, где и должен быть. Его место тут, рядом с Осаму. В мире, где прошлое постепенно стирается, уступая место уже не такому смутному будущему.

«Может быть я всё-таки достоит продолжать свою жизнь так же, как все, и испытать своё собственное счастье рядом с любимым человеком…»

***

Вечером того же дня Осаму вновь со всей своей искренностью доказывает Чуе, что да… Он действительно заслуживает счастье. И что это «счастье» ему сполна может подарить только сам Дазай.  

– Я тут подумал над твоими словами по поводу положительного финала для «короля».

Они лежат в обнимку на диване перед телевизором после шикарного сытного ужина. На столике, напротив, два бокала с вином, открытая полупустая бутылка и ваза с фруктами. Дазай ещё предлагал принести свечи с кухни, чтобы продлить романтическую атмосферу вечера, но Чуя отказался, мол, «итак всё прекрасно, не хватало ещё пожар из-за твоей косолапости устроить».

– И что ты решил? – Осаму утыкается носом в мягкие рыжие волосы, вдыхая лёгкий аромат цитрусовых, и чуть ли не урчит от удовольствия, подмечая слабые мурашки на оголённом участке кожи: реакция любимого тела на его прикосновения.

– Хочу, как ты и предложил, ввести нового персонажа, – Чуя ловко выпутывается из объятий и убегает в коридор. – Погоди, сейчас покажу, – до слуха Осаму доносятся звуки копошения, видимо, Накахара что-то ищет в своей сумке, и уже через минуту юноша возвращается обратно, держа в руках небольшой альбом. – Кёка мне тут помогла набросать примерный образ персонажа по моему описанию, – поясняет он, присаживаясь на диван рядом с парнем. Тёплые руки снова крепко оплетают талию, а на плечо опускается острый подбородок.

– Мог бы и меня попросить нарисовать, – несколько обижено.

– Успеешь ещё нарисовать, если желание будет, – довольно тянет Чуя, опираясь спиной на чужую грудь и удобнее устраиваясь в объятиях. – Я хотел сделать сюрприз, ведь на данного персонажа меня вдохновил ты, так что…

Накахара открывает альбом, показывая парню свою идею. Карие глаза в изумлении распахиваются шире, а рот чуть приоткрывается.

Набросок сделан простым карандашом, в черновом варианте – это видно по неровно-нанесённым штрихам и многочисленным использованиям стирательной резинки. Похоже, Чуя во время рисования был слишком придирчив к образу нового героя, мучая младшую сестру не один час. И всё равно, в изображённом на листе юноше нельзя было не узнать личность человека, послужившим прототипом для создания персонажа: Дазай.

Осаму неверяще скользит взглядом по грубым линиям карандаша, с неподдельным удивлением разглядывая собственное изображение. Серое кимоно слегка распахнуто на груди, позволяя увидеть перетянутое бинтами тело, руки, начиная от запястий, так же покрыты бинтами, скрывающимися под длинными рукавами одеяния.

– Я, опираясь на знания о тебе, создал персонажа со своим прошлым, отличным от твоего, разумеется, но имеющим схожие детали, если ты не против, конечно, – Чуя смущённо чешет кончик носа. В голосе звучит неуверенность, ведь если Осаму не разрешит использовать себя в качестве прототипа, весь выстроенный писателем план истории канет в небытие, а его собственный персонаж останется навеки одиноким.

– Ты?.. – Дазай сражен. Он переводит взгляд на покрасневшее личико Чуи, – ты шутишь, Чиби? – недовольные нотки наиграно проскальзывают в интонации парня, но быстро сменяются нежностью. Осаму порывисто прижимается губами к виску Накахары, целуя, и сбивчиво шепчет. – Я ни в коем случае не против, Чиби. Наоборот, я счастлив быть рядом с тобой в любой истории: реальной или вымышленной.

– Я… рад это слышать.

– Расскажешь подробнее об этом персонаже?

– В истории он будет известен, как Бродячий пёс. Своё настоящее имя он стёр из памяти по собственной инициативе, потому что…

Чуя долго и увлечённо рассказывает всё, что пришло ему в голову: и биографию героя, ту, что успел придумать за прошедшие дни; и о первой встрече «пса» и «короля», где «пёс» хитростью заставит «короля» пойти с собой на контакт и продолжить общение, а потом будет настырно продолжать следовать за ним, не желая оставлять одного.

– Мне уже нравится этот персонаж, – не без гордости мурлычет Дазай. Он успел перебраться на край дивана и теперь внимательно рассматривает набросок Кёки, делая небольшие пометки, что нужно бы доработать в образе героя.

В голове мелькает мысль создать для книг Арахабаки скечбук с проработанными эскизами каждого персонажа, что появлялся в истории. Чуя явно одобрит. И сам потом решить, публиковать его или оставить для своего личного пользования.

– Уже придумал, как будет называться третья часть?

– Ага, – в руках Накахары наполненный бокал с вином, настроение крайне игривое. Он внутренне готовит себя, ведь отступать от намеченного уже не намерен. – «Дары тёмной немилости», – забирается на диван с ногами и подтягивает к себе декоративную подушку, обнимай свободной рукой. – Учитывая, что я планирую сотворить с сюжетом, это самое подходящее описание. По сути, – делает глоток, – и «короля», и «пса» тянет друг к другу как раз из-за их схожего тёмного прошлого. Их встреча, как «дар», преподнесённый не столько судьбой, сколько самим «дьяволом», образно выражаясь.

– Значит, – Осаму хитро щурится. Убирает альбом на столик и медленно пододвигается к сжавшемуся возле подлокотника юноше, – ты считаешь, что наша встреча подстроена дьяволом?

– Я же сказал, образно выражаясь, – недовольное ворчание. А когда из рук нагло выхватывают вино и, не сводя взгляда с голубых омутов, выпивают остатки до дня, Чуя и вовсе готов задохнуться от возмущения. Это было последнее, скотина!

– Судьба, или дьявол, мне абсолютно всё равно, – пустой бокал опускается рядом с альбомом. – Сейчас ты рядом, и это главное. Чуя, я хочу, – Осаму запинается. Осторожно касается дрожащими пальцами чужой руки, берёт её в свою ладонь, несильно сжимая, тянет ближе к себе. Накахара непонимающе и, в тоже время, ожидающе следит за манипуляциями своего парня. Чего он точно не ожидает, так это того, что ему на ладонь ненавязчиво положат прохладную связку ключей. – Хочу, чтобы мы жили вместе.

– Что это?.. – вопрос звучит глупо. Чуя и так прекрасно понимает, что именно ему вручил сейчас Дазай.

– Я не приму их обратно, – зажимает ключи в чужой ладони. Пристально смотрит в глаза, надеясь, что так его поймут правильно и не откажут. – Они твои. Тебе решать, примешь ты моё предложение полностью, или будешь приходить сюда, когда захочешь, но, – в горле пересыхает. Чёрт, как же волнительно. Дазай машинально облизывает губы. – Я буду самым счастливым человеком на земле, если этот дом ты разделишь вместе со мной.

– Ты ведь понимаешь, насколько серьёзный шаг предлагаешь нам совершить? – Накахара не выдерживает, отводит взгляд. Пытается освободить руку из ладони Дазая, но тот держит крепко, будто боится, что отпустит, и Чуя исчезнет. – Жить вместе – это постоянно терпеть присутствие друг друга. Это… это…

В голове вертится слишком много того, что можно и нужно делать во время совместного проживания под одной крышей. «Больше не будет одиноких кошмарный ночей» – кричит внутренний голос.

– Да, – шепотом. Рукой тянется к лицу Чуи, касается ладонью щеки, поворачивает к себе, пересекаясь с взглядом, – именно поэтому и хочу этого. Я люблю тебя, Чуя, поэтому хочу видеть тебя постоянно. Не терпеть, – усмехается, – а любить. Жить с тобой и быть рядом. Я, – наклоняется, соприкасаясь с Чуй лбами, – правда хочу этого, Чиби.

Они смотрят друг другу в глаза, не моргая, несколько минут, пока Накахара взвешивает все «за» и «против». Дазай терпеливо ждёт ответа, мысленно отсчитывая секунды долгого молчания, что тянутся слишком медленно. И вот, наконец, его губ касаются чужие, нежно сминая в поцелуе.

– Предупреждаю, – Чуя сжимает ключи в ладони и убирает в карман, – я устраиваю просто феерический беспорядок во время творческого процесса.

– Значит, ты согласен? – неверяще смотрит на улыбающегося Чую.

– Значит, потом не жалуйся.

– И не подумаю…

Осаму вновь припадает к любимым губам, прижимая юношу за плечи к себе. Руки скользят ниже, по спине. Оглаживают бока, чуть сдавливая, переходят на живот, поднимаясь выше, к груди и плечам. Рывок, и Дазай резко тянет Накахару на себя, меняясь с ним местами. Опрокидывает юношу спиной на мягкую поверхность дивана и нависает сверху, не отрываясь от губ. Руки хаотично блуждают по телу, пока ладонь незаметно не перехватывает чужое запястье. Уже привычным движением Осаму ненавязчиво проникает пальцами под бархатную ткань перчаток и довольно улыбается в поцелуй, медленно, сантиметр за сантиметром, оголяя бледные ладони.

Чуя уже не реагирует остро на подобные вольности. Дома, когда они вдвоём, Осаму разрешается проявить наглость и стягивать надоевшие перчатки, а после трогать, гладить, целовать чувствительную кожу, чем он сейчас и занимается. Отстраняется от лица Чуи и, опираясь на локоть, приподнимается над юношей. Тянет к себе чужую ладонь, завороженно целует каждый шрамик, проводит по ним кончиком языка, ощущая шероховатые неровности от заживших царапин.

– Ты любишь только мои руки?

– Нет, – поцелуй в ребро ладони, где красуется самый глубокий шрам, – всего тебя.

– Тогда докажи, – голубые глаза смотрят с вызовом, губы искажены в азартном оскале.

Дазаю не нужно повторять дважды, он улавливает намёк, а потому, ещё раз поцеловав тонкое запястье, переплетает пальцы и склоняется к Чуе.

Они целуются долго, самозабвенно. Так увлеченно, что Чуя упускает из виду момент, когда Дазай, удерживая его на руках под бёдрами и не разрывая поцелуя, путаясь в собственных ногах и сшибая по дороге все косяки, переносит его в спальню, плавно опускаясь вместе с ним на мягкие прохладные простыни.

Горячая ладонь обжигает кожу, касаясь оголённого живота и медленно скользит по телу, задирая футболку. Чуя приподнимается на локтях, поднимает руки, позволяя стянуть с себя ненужную сейчас вещь, и вновь падает на спину, блаженно прикрывая глаза, когда влажные губы касаются шеи.

Перчатки сняты и забыты в гостиной. Бледные, испещренные мелкими шрамами пальцы вплетаются в волнистые тёмные волосы, массируя голову и прижимая к себе, не позволяя отстраниться. А Осаму и не намерен. Он ведёт мокрую дорожку из поцелуев к груди, прикусывает ключицу, зализывает алеющий след и довольно облизывается. Хочется оставить побольше пятен. Интересно, Чуя будет сильно злиться на этот счёт завтра утром?

Накахара выгибается навстречу ласкам. Невнятно бормочет тихие бессвязные речи, руками подталкивает к решительным действиям. Осаму не оставляет без внимания ни один миллиметр кожи: зацеловывает, зализывает, прихватывает зубами, слабо прикусывая. Плавно опускается ниже, к подтянутому животу, и замирает. Помутневший от похоти взгляд цепляется за тонкий шрам на боку. След от того самого ножа.

Чую ведь могли и убить в тот день…

Злость и ревность охватывает сознание, пальцы крепче сжимают узкие бёдра, рывком подтягивают юношу к себе. Дазай, не глядя, находит любимые губы, вовлекая в страстный, головокружительный поцелуй.

Дыхание сбито, Чуя задыхается от такого напора, но даже и не думает останавливать парня. Напротив, подцепляет пальцами край домашней футболки Дазая и заставляет снять. Забинтованное тело вызывает недовольство и возмущение. Белые ленты мешают и раздражают. Хочется снять их и увидеть всё, что Осаму скрывает под ними.

– Сними, – сбивчивый шепот. Ленты на теле неприятно дёргают на себя. – Можно, – взгляд неясный, расфокусированный, – их снять? Я хочу…

– Можно.

Ловкие манипуляции с краями бинтов, и те свободно спадают на теле. Дазай замирает, позволяет Чуе аккуратно распутывать белые ленты и освобождать от них своё тело. Сначала торс, грудь, шею. Затем руки.

Взгляду открываются многочисленные шрамы от рванных ран, от медицинского скальпеля. Поперёк груди тянется большой грубый шрам, что на остальном фоне кажется самым ужасающим.

«Как он вообще выжил после такого?..»

Осаму молча наблюдает за реакцией Чуи, следит за его взглядом, за эмоциями. Боится увидеть отвращение, однако на дне бездонных голубых глаз плещется только нескончаемая печаль. За него, за Осаму, что довелось пережить такое.

В плечо Дазая упирается бледная ладонь, заставляя сесть, и тот послушно опускается на чужие бёдра. Помогает юноше сесть, поддерживая руками за бока, и слабо улыбается, пока по его телу, ощупывая и оглаживая грубые рубцы, скользят тёплые ладони. Приятно.

– Когда мы вдвоем, и никуда идти не надо, – голос приглушен хриплыми нотками, от чего кажется до одури манящим. Соблазняющим. – Не скрывай своё тело от меня. Тебе ведь… не удобно в бинтах. Без них… намного приятнее…

– Только если Чиби согласен бороться со страхами вместе со мной, – любовно мурлычет в ответ, утыкаясь кончиком носа в покрасневшее ушко. – Но ты полностью прав, – юркий язычок обводит контур ушной раковины, – чувствовать твои прикосновения оголённой кожей намного приятнее.

– Ты невыносим, – дергает пряжку чужого ремня.

– Как и ты, милый, – укладывает юношу обратно на постель. Тянется к тумбочке за презервативами и смазкой. Чуя же ногой небрежно спихивает на пол кучу дазаевских бинтов.

От штанов оба избавляются быстро и молча. С боксерами возникает заминка. Чуе непривычно. Стыдно.

– Всё будет хорошо, – Осаму любовно целует его в скулу, медленно снимая с него нижнее бельё. – Главное расслабься, – ладонью проводит вдоль сочащегося природной смазкой члена, собирая вязкие капли. Оглаживает пальцем набухшую головку, срывая с губ рыжеволосого приглушенный стон. – Я постараюсь доставить минимум боли, – улыбается. Целует низ живота, а после отстраняется.

Щёлкает крышка лубриканта, а, спустя пару секунд, Чуя чувствует, как в него медленно проталкивают один палец. Неприятно, но терпимо. Накахара крепко хватается за плечо Осаму, тянет к себе и целует в губы, больно кусаясь, когда в тугое нутро входит второй палец, нежно оглаживая подушечками внутренние стеночки, разрабатывая и смазывая. 

Осаму тщательно подготавливает своего партнёра к первому опыту сексуальной близости. Он долго растягивает его, вслушивается в тихое шипение, нащупывает простату и довольно улыбается, когда Чуя выгибается дугой от пронзившего его тело наслаждения.

Ах… сладостный стон ласкает уши. Парень добавляет третий палец, снова касаясь кончиком чувствительного бугорка внутри.

Чуя не знает, сколько уже длится эта сладостная пытка. Он сам бездумно насаживается на пальцы, смотрит на Осаму из-под полуопущенных ресниц и недовольно бьёт коленом в бок. Пальцы исчезают, оставляя после себя ощущение пустоты и неудовлетворённости. Чуя хмурится, приподнимается на локтях, но его тут же просят лечь обратно, мягко надавив ладонью на искусанное плечо.

Под поясницу заботливо подкладывают маленькую подушку: «Так будет удобнее». Ногу закидывают на поясницу, исполосованные острым лезвием руки опускаются возле часто вздымающийся груди. К пульсирующему входу приставляется обтянутая резиной головка. Ещё мгновение, и…

– Люблю тебя…

Жаркий шепот и несмелый толчок выбивают из груди распалённого ласками юноши болезненный стон. Дазай входит медленно, давая возможность привыкнуть. Нашептывает нежности на ушко, успокаивающе гладит по влажным волосам, целует лицо.

Бледные пальцы мёртвой хваткой цепляются в бёрда Дазая, желая не то оттолкнуть парня от себя, не то притиснуть ещё ближе. Внутри всё болезненно пульсирует. Неприятно. Больно. И как людям такое нравится?..

Новый слабый толчок, Дазай входит на всю длину и замирает. Опускается на трепещущее под ним тело, слизывает застывшие в уголках глаз слёзы и снова просит расслабиться.

– Люблю… – невнятно бормочет Чуя. И это первые слова о любви, что слетают с его уст, за всё время их отношений, – люблю… – ощутимо впивается ногтями в чужую спину, стараясь выплеснуть свои эмоции и боль хотя бы так, – я… люблю тебя, Осаму…

Дрожащие ноги обессилено скрещиваются на пояснице Дазая, тело машинально делает пробный толчок, подмахивая бёдрами. Больно. Ногти сильнее впиваются в спину, оставляют кровавые борозды, но Чуя не останавливается. Новая попытка, боль притупляется. Дазай подхватывает любимого под ягодицы, выходит на половину и резко поддаётся вперёд, глубоко насаживая его на себя, чуть смещая угол проникновения.

Вспышка боли, смешанная с мазохистским удовольствием. Дазай наращивает темп, поражая простату, выбивая всё новые и новые стоны. Офигенно. Как же до одури охуительно. Бледные пальцы в беспамятстве сжимают простыни. Внизу живота тягучим узлом скручивается удовольствие. Чувствуется близкая разрядка. На требующий внимание орган ложится горячая ладонь, плавно поглаживает, давит на уретру, чуть сжимая головку.

 Ещё немного, каких-то пара движений, и… Невероятное удовольствие прошибает тело до кончиков пальцев. Глаза закатываются. Чуя с громким стоном изливается в ладонь Дазая. Спустя несколько минут, Осаму следует за ним, впиваясь зубами в манящую шейку.

– Ты восхитителен, – Дазай обессилено валится рядом, лениво целует в скулу. – Никогда тебя не отпущу.

– Если у меня завтра будет болеть поясница, я тебя урою, – улыбается. Подтягивается ближе, укладывая голову на мокрое плечо, и счастливо прикрывает глаза. Идиллия. – Я тоже тебя никуда не отпущу, Осаму.

***

Полгода спустя…

– Чуя, я понимаю, что твои ножки короче моих, но ты всё равно чертовски медлителен сегодня, – Дазай останавливается возле металлических ворот. Прикрывает ладонью глаза от слепящего солнца, высматривая еле идущего Накахару, и поправляет шарф. Пусть сегодня солнечно, ветер пробирает до костей. Начало весны выдалось холодным. – Такими темпами, мы доберёмся до места только к утру.

– Никто и не просил тебя тащиться со мной, – недовольно бурчит Чуя. Ежиться от холода, плотнее кутаясь в тёплую куртку. – Я вообще не планировал так скоро появляться здесь.

– Скоро? – неприкрытая ирония. – Прошло более пяти лет, пора бы уже, – приободряюще хлопает по плечу, когда парень всё-таки равняется с Дазаем. – Не дрейф, чиби, я рядом. К тому же, я тоже хочу навестить его могилу. 

Осаму и Чуя живут вместе уже полгода. Жизнь потихоньку налаживается, ночные кошмары отступают, страхи притупляются. За прошедшее время панический страх атаковал Накахару не более десяти-пятнадцати раз. И всегда ночью. Когда он вскакивал на кровати в холодном поту, оглядывался по сторонам в поисках Дазая и, не найдя последнего, испытывал дичайший ужас, что ворошили кровавые воспоминания.

Это происходило, когда Осаму ночью отлучался в туалет или попить, а по возвращении заставал мечущегося по постели любимого. Парень мгновенно бросался к Накахаре, сгребал того в крепкие объятия и подолгу укачивал на руках, пока дрожь тела не отступала, а сознание не прояснялось.

А всё потому, что ночью, рядом с Дазаем, Чуя приучал себя спать без перчаток.

Было трудно. Было неимоверно тяжело, но постепенно старания Осаму давали свои плоды. Чуя не излечился полностью, нет. Он всё так же носит на улице перчатки, или в окружении других; так же настороженно относится к новым знакомствам и чужим людям; так же не торопиться открывать личность Арахабаки своим поклонникам, но… Горькие воспоминания уже не беспокоят, как раньше.

Чуя не простил себя, но смирился с мыслью, и почти согласился с утверждением Дазая и сестёр, что Коё действительно, искренне не злится и не винит его в гибели Рандо. «Это было его решением, – с улыбкой произнесла Коё, обнимая младшего брата за плечи, – уверена, предложи ему кто вернуться и выбрать между твоей и своей жизнью, он вновь бы выбрал тебя. Поэтому прошу, Чуя, – Накахара не может заставить себя поднять взгляд на сестру, знает, что на её глазах застыли слёзы, – живи полной жизнью, хотя бы в память о нём».

– Вот мы и на месте.

– Ты уверен? На надгробии другое имя.

– Его настоящее имя Артюр Рембо, – кивает Накахара. Присаживается на корточки перед надгробием, касаясь дрожащей рукой белого мрамора. – Рандо – прозвище, которое ему дал в университете преподаватель. Как рассказывала Коё, тот не смог правильно прочитать имя из-за плохого зрения и в последствии новое прозвище закрепилось за ним среди остальных.

– Вот оно как…

Дазай больше ничего не спрашивает. Опускает на могилу букет белых цветов и отходит в сторону, давая возможность Чуе побыть со своим «спасителем» наедине. В конце концов, Накахара, как бы не отнекивался, давно хотел оказаться перед могилой Рандо, попросить прощение и… поблагодарить за собственную жизнь.

Художник убирает руки в карманы и отворачивается в другую сторону, чтобы не смущать. Смотрит на небо, наблюдая за проплывающими над головой облаками, и думает, что в тот день, умирая в заброшенной шахте разваливающегося завода, он даже предположить не мог, что его жизнь в итоге сложиться таким чудесным образом.

Память так вовремя подкидывает Дазаю слова Мори, которые тот произнёс в палате полуживого племянника, только очнувшегося от перенесенной операции:

«Всё, что случается с нами, происходит не просто так. Это урок, который нам преподносит жизнь, желая научить нас ценить и оберегать действительно важные вещи. Заигравшись со смертью и почти проиграв ей, ты стал по-новому смотреть на жизнь. Надеюсь, это послужит тебе уроком на будущее, Осаму»

«Интересно, – думает парень, сжимая в кармане прямоугольную бархатную коробочку, – если следовать логике Мори, то… за что тогда был наказан Чуя столь жестоким уроком?..»

За чрезмерную безрассудность и вспыльчивость, ответил бы ему Накахара, осмелься Осаму задать этот вопрос вслух. Но он не спросит.

– Идём домой.

Оголённая рука юрко пролезает в чужой карман, переплетаясь пальцами с ладонью Дазая. Парень улыбается. Склоняется к рыжей макушке, нежно целует в висок. Привычка Чуи прятать свои руки в кармане Осаму проявилась ещё зимой, но до сих пор вызывает умиление и радость художника. Безоговорочное доверие, которое он оправдывает с каждым новым прожитым днём.

Дазай тянет Чую за собой, в сторону выхода с кладбище, перед этим бросая мимолётный взгляд на одинокую могилу, мысленно благодаря за жизнь любимого человека.

– Ты же помнишь, что вечером Коё и Кёка придут к нам на ужин? – спускаясь с горы, интересуется Чуя. – И Ацуши с Рюноскэ тоже. И Одасаку.

– Помню. А ещё Мори с Элис. Ты, кстати, очень ей нравишься.

– Скорее мои волосы, – нервно смеётся Накахара, вспоминая, сколько раз за эти полгода младшая сестра Осаму заплетала ему разнообразные прически, пополнив тем самым альбом братца новыми идеями и рисунками.

Чуя наконец-то испытывает облегчение, с души словно камень упал, позволяя вдохнуть полной грудью. Осаму был прав, ему нужно было давно навестить могилу Рандо.

Дазай неторопливо вышагивает рядом, любовно оглаживает в кармане каждый пальчик Чуи и шрамы на его ладони. Второй рукой крепко сжимает покрытую бархатом коробочку. Сегодняшний день знаменателен не только из-за «долгожданной встречи» Чуи со старым другом. Он важен и по другой причине, ведь сегодня Осаму предстоит сделать ещё одно самое главное предложение в своей жизни.