Нечто сломано и изуродовано непоправимо

Когда реальность закольцовывается постоянной болью, различающейся лишь степенью интенсивности, страхом и отвращением, Питер зубами вгрызается в собственный язык, не позволяя хоть одному всхлипу сорваться с губ. «Я не боюсь», — врёт он себе и делает это неумело: сорвано, торопливо, — «я почти не боюсь», — и это куда ближе к правде, но всё ещё не она. Тони, словно яд, струёй растекается по жилам и смотрит в глаза неподвижным взглядом, мёртвым, как снежная пустошь.