Если бы он только знал тогда, что это была их последняя встреча!

      Впрочем… Изменилось ли бы от этого хоть что-нибудь?

      Окно чуть затеняли ветки магнолии, и Лань Цижэнь мог смотреть, не опасаясь, что пестрая стайка приглашенных учеников заметит его. Хотя — чего тут было опасаться? Какое дело этим беззаботным мальчишкам до наблюдающего за ними старика?

      Тридцатишестилетний старик мысленно усмехнулся. Он много сил потратил на то, чтобы создать себе подобный образ и подобную репутацию. «Стариком Лань» его давно уже звали — правда, за глаза, но он все равно знал об этом — даже те из его поколения, кто был старше него. И Цзян Фэнмянь, и Цзинь Гуаншань, и даже Вэнь Жохань, разница с которым составляла целых десять лет, словно по волшебству забыли, что он моложе их всех.

      И все же сейчас привычная броня из приписанного себе возраста и личины невозмутимого спокойствия начинала дрожать от предчувствия предстоящих испытаний. Этого года Лань Цижэнь ждал — и опасался — особо. И дело было вовсе не в том, что нынче в одном учебном классе встретятся наследники четырех из пяти великих орденов. Сегодня порог Облачных Глубин впервые переступал тот, кто носил фамилию «Вэй».

      За прошедшие года Лань Цижэнь слышал о нем немало сплетен, но ни разу не видел — за исключением той единственной встречи, которая, как он теперь понимал, состоялась почти накануне гибели его родителей. О том, что Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь нашли свою безвременную кончину, Лань Цижэнь узнал поздно — эта весть донеслась до него одновременно со слухом, что Цзян Фэнмянь разыскивает их сына.

      Лань Цижэнь, приходя в себя от удара, нанесенного судьбой, тогда еще с горечью подумал, что Цзян Фэнмяню все же придется растить своего ребенка. Ах, если бы он только сделал это с самого начала! Вэй Чанцзэ был бы свободен от подобных обязательств, а главное — он был бы жив. Они вели бы тихую жизнь в Облачных Глубинах. Племянники Лань Цижэня обожали бы мужа своего дяди, найдя в нем по-настоящему светлого и доброго человека, способного подарить им родительскую заботу. А сам Вэй Чанцзэ, раз уж он так любил детей, мог бы водить юных адептов на их первые ночные охоты.

      Осознавать, что все это могло бы быть столь возможно — но не сложилось из-за чужой прихоти — было горько и мучительно больно, однако…

      Однако, оглядываясь назад, Лань Цижэнь не мог не удивляться себе. Он пережил и разлуку с любимым, и его смерть. Горевал и тосковал, скучал и вспоминал — но его страдания было не сравнить с теми, что испытывал его отец или даже брат. Пусть Лань Дуншэн и был лишен возможности прервать свою жизнь, он окончательно потерял к ней волю. После смерти своей невестки Лань Цижэнь не раз заставал брата неодетым и непричесанным, лежащим посреди дня на кровати или даже на полу. Лань Дуншэн мог не есть целыми днями, и иногда Лань Цижэню приходилось кормить его едва ли не насильно.

      Себе же он не мог позволить горя такой глубины. А-Хуаню едва миновало девять, и он был совершенно не готов к тяжелому бремени управления орденом. А-Чжань после смерти матери оказался не в себе, и его не следовало упускать из виду. Приходилось приглядывать и за братом: то, что глава ордена Гусу Лань уже почти сошел с ума, стало постыдной тайной Лань Цижэня. И, конечно же, никуда не делись ни ученики, ни заботы об ордене, ни дела внешней политики. Лань Цижэнь нырял в работу, запирая свои неполноценные чувства глубоко внутри себя. Он привычно гасил боль в груди усиленными медитациями, а если та становилась совсем уж нестерпимой, сдавался Лань Цинфэну и его отварам.

      Один год сменял другой незаметно, и кое-как Лань Цижэнь дотянул до нынешних времен вполне дееспособным и даже со здравым рассудком. Быть может, его любовь была не так сильна, как он когда-то верил, возможно — сам он, искореженный внутри и неправильный, словно нефрит с изъяном, все делал и чувствовал не так. Душевная боль со временем немного поутихла, из острой став тупой и слегка зудящей, как у подживающей раны.

      Но в этом году, просматривая списки приглашенных учеников, Лань Цижэнь испытал ее с новой силой. Орден Юньмэн Цзян, перечисляя имена юных адептов, которых он хотел прислать на обучение в Облачные Глубины, сразу за именем наследника Цзян указал «Вэй Усянь».

      Вэй Усянь.

      Вэй Усянь, который даже и не Вэй.

      Лань Цижэнь смотрел на это имя, бессильно сжимая под столом кулаки, — и внезапно его накрыло мыслью: «А что, если вдруг?..»

      Мальчишки пронеслись шумною толпой. Сына Цансэ Саньжэнь невозможно было не узнать: громкий, смешливый, размахивающий руками в такт торопливой речи и то и дело виснущий на своем шиди — брате?. Он словно бы занимал собой все пространство, в котором находился, привлекал внимание всех, кто был рядом, и вовсе не походил на сына слуги.

      Рассматривать класс с возвышения учительского места было удобнее, чем следить украдкой из окна, однако сосредоточить внимание лишь на каком-нибудь одном ученике — невозможно. И потому взгляд Лань Цижэня скользил по юношеским лицам, ни на ком не задерживаясь подолгу. Просто удивительно, как в этом поколении сыновья упорно наследовали материнские черты, почти ничего не перенимая у своих отцов. Вот Не Хуайсан, совершенно не похожий на монументальных отца и старшего брата: невысокий, изящный, с то ли детским, то ли девичьим лицом, смахивающий на беспечную птичку — одну из тех, до кого он был столь охоч. Вот Цзинь Цзысюань, приметный нежной и изысканной красотой — в нем не отражалось ни капли капризной развязности его отца, и цзиньская надменность совершенно не шла к его облику. Вот, в противовес ему, Цзян Ваньинь — резкий, настороженный, словно пес, весь будто бы состоящий из острых углов; в нем не имелось и следа мягкости Цзян Фэнмяня.

      И Вэй Усянь.

      Шальные глаза и озорная улыбка. И абсолютная бестактность, так и сквозящая в том, как он пытался подсесть к Ванцзи. Тот, разумеется, старательно сохранял достоинство, но Лань Цижэнь видел, насколько некомфортно его идеальному племяннику от подобного соседства. Однако Лань Цижэнь верил в выдержку Ванцзи, сам продолжая пристально наблюдать за Вэй Усянем, пряча свой болезненный интерес за учительской строгостью.

      Не сын?

      Или все-таки сын?

      И ревность, и обиды в измученном сердце Лань Цижэня давно угасли. Он не смог быть счастливым сам — и сам был в этом виноват, замахнувшись на то, что ему никогда не принадлежало и принадлежать не могло. Но Вэй Чанцзэ, самый прекрасный, самый честный и добрый человек в мире, счастья, несомненно, заслуживал. Быть может, он все-таки любил эту взбалмошную девицу? Быть может, она отвечала ему взаимностью? Быть может, этот невыносимый ребенок, бессовестно нарушающий покой Облачных Глубин, все же плод этой самой заслуженной любви?

      Быть может, хоть что-то на земле осталось от Вэй Чанцзэ…

      Призвать Вэй Усяня к порядку оказалось просто нереально. Весь многолетний педагогический опыт Лань Цижэня пасовал в попытке укротить этот ураган, это цунами, этот полыхающий пожар. Он проигрывал этому стихийному бедствию с разгромным счетом. Паршивец был умен и — на удивление! — достаточно неплохо образован. Но при этом совершенно неуправляем. Он делал только то, что сам пожелает, да еще и всех попавших в сферу его влияния подбивал участвовать в своих проказах.

      Ванцзи также оказался не в состоянии с ним управиться, хотя раньше хватало одного лишь взгляда его строгих и холодных глаз, чтобы заставить озорников из числа приглашенных учеников устыдиться и присмиреть. У Вэй Усяня же, судя по всему, в организме просто отсутствовал элемент, отвечающий за стыд. Лань Цижэнь мог бы решить, что Цзян Фэнмянь слишком поздно нашел этого ребенка и из него стало уже просто невозможно изжить дух уличного беспризорника, – мог бы, если бы не знал его матери. Цансэ Саньжэнь была точно такой же бродячей кошкой, игнорирующей цивилизованную жизнь культурных людей. Никакое воспитание не оказалось бы способным совладать с этим духом. Лань Цижэнь уже почти готов был опустить руки и признать свою несостоятельность как наставника, если бы не та самая надежда, что вдруг тронула его, казалось бы, давно зачерствевшее сердце.

      Лань Цижэнь уже практически хотел, чтобы Вэй Усянь оказался сыном Вэй Чанцзэ. Он вглядывался в беззаботное мальчишеское лицо, пряча за нахмуренными бровями и плотно поджатыми губами свои отчаянные поиски. Сколь бы ни были похожи дети на одного из родителей, хоть что-то должно было достаться и от второго. Племянники Лань Цижэня на первый взгляд казались копиями его брата, однако Ванцзи унаследовал светлые глаза своей матери, а Сичэнь – любовь к сяо. Лань Цижэнь знал в Вэй Чанцзэ каждую черту, малейшую деталь характера – и не сомневался, что если в Вэй Усяне притаилось хоть какое-то сходство, он его обязательно разглядит.

      Однако ничего общего не находилось. На первый взгляд вообще могло показаться, что Цансэ Саньжэнь родила сына сама по себе, вовсе без участия мужчины. Но однажды Лань Цижэнь, оглянувшись на чересчур расшумевшуюся компанию приглашенных учеников, замер как громом пораженный. Мальчишки расположились к нему спиной, и Вэй Усянь в кои-то веки не скакал горным козлом. Стоя плечом к плечу с Цзян Ваньинем, он что-то показывал ему и остальным юньмэнцам.

      Лань Цижэнь сморгнул несколько раз, но наваждение не спало. Волосы наследника Цзян были аккуратно собраны и подколоты, а у Вэй Усяня, как обычно, пребывали в художественном беспорядке – но в остальном со спины их было не отличить. Высокие, тонкие в кости, с красиво развернутыми, хоть все же и не слишком широкими плечами, узкобедрые и длинноногие – их обоих словно бы выкроили по одному шаблону. Приглядевшись, Лань Цижэнь отметил даже, что Вэй Усянь был чуточку выше. А ведь Вэй Чанцзэ был сложен гораздо мощнее своего изящного господина, но при этом уступал ему в росте цуня на полтора.

      Все-таки Вэй Чанцзэ был, к сожалению, честен со своим возлюбленным. Он действительно назвался отцом чужого ребенка, дабы уберечь от позора имя Цансэ Саньжэнь. И пусть злые языки даже столько лет спустя трепали сплетню об отцовстве Цзян Фэнмяня – это все равно оставалось не более чем сплетней. Вэй Чанцзэ не многое мог передать усыновленному мальчишке, но свое доброе имя он ему оставил.

      Лань Цижэню было отчаянно жаль, что тот совершенно этого не ценил.

      Однако настоящую опасность удалось разглядеть слишком поздно.

      Лань Цижэнь любил обоих своих племянников. Неярко, сдержанно, неизменно держась на некотором расстоянии, – но все же любил. То, как эти чудесные мальчики год за годом росли, превращаясь в прекрасных и достойных юношей, грело его сердце, не раз и не два спасая от тоски и отчаянья. И все же Сичэнь слегка тревожил своего дядю: чем старше он становился, тем все сильнее и сильнее походил на отца. Не только лицом и ласковой солнечной улыбкой, но даже жестами, манерой речи, походкой. Как ребенок, и видевший-то отца всего несколько раз в жизни, умудрился перенять эти черты до мелочей, понять было невозможно, и по мере взросления Сичэня Лань Цижэнь волновался все больше. Умом он понимал, что внешнее сходство и даже общие черты характера не обрекают старшего племянника на повторение судьбы его отца. На пути Сичэня мог и не встретиться злой гений, который сбросит его с безмятежных вершин в пучину темного и даже безумного отчаянья. Однако страх зачастую затмевает разум, и Лань Цижэнь все равно немного опасался за судьбу старшего племянника.

      С младшим же все обстояло совершенно по-иному. Серьезный, сдержанный и уравновешенный Ванцзи не тратил лишних слов, а улыбки и вовсе словно бы приберегал на черный день. Он тщательно взвешивал каждый свой поступок, возведя достоинство в абсолют. Таким когда-то был отец Лань Цижэня, таким втайне мечтал быть и он сам. У Лань Цижэня не получилось: он оказался чересчур вспыльчивым, чересчур эмоциональным. Он цеплялся за чужие слова, выискивая в них тайную обиду, лелеял в сердце гордыню. Дрянная, ложная порода, лишь притворяющаяся благородным нефритом. Ванцзи же был чище и светлее своего дяди, в нем не нашлось места ни для одного порока. И потому наряду с любовью Ванцзи рождал в Лань Цижэне безграничное восхищение. Он был словно утка, случайно высидевшая чужое яйцо и вырастившая прекрасного лебедя.

      Ванцзи был идеальным. Внешность, здоровье, разум, знания, воспитание – ни в чем не притаилось изъяна. По тайному убеждению Лань Цижэня именно младший племянник достоин был называться Первым Нефритом. Однако Сичэнь был старше и больше нравился людям, и потому Ванцзи стал лишь Вторым. Оставалось лишь порадоваться, что самих братьев ни эти прозвища, ни места в списке молодых господ совершенно не волновали.

      Ванцзи был идеальным.

      Для всех прочих он оставался таким и поныне, ведь во всем мире существовали лишь два человека, способных прочитать его чувства за ледяной маской. Сичэнь понимал брата лучше, чем Лань Цижэнь племянника, однако Сичэнь сам был юным и наивным, не знакомым еще с любовным томлением. Он принимал интерес Ванцзи к Вэй Усяню за желание обрести дружбу – ибо только дружбу пока и знало его чистое сердце.

      У Лань Цижэня же появился новый страх. Ванцзи был нефритом без всяких изъянов. Лань до кончиков ногтей, он, раз завязнув в сетях любви, уже никогда больше не сможет выбраться к свету.

      Лань Цижэнь не стал бы утверждать, что Вэй Усянь плох просто потому, что он был сыном Цансэ Саньжэнь и плодом греховной страсти. Заставляя себя смотреть беспристрастно, Лань Цижэнь видел, что Вэй Усянь унаследовал и хорошие черты своей матери. Он был честным, добродушным, всегда готовым помогать другим… Он обладал острым умом и выдающимся талантом – и это не говоря уже про весьма привлекательную внешность.

      Но мог ли Вэй Усянь сделать Ванцзи счастливым? Они разнились, словно лед и пламя, и не было между ними ничего общего. Лань Цижэнь почти воочию видел, как Вэй Усянь, так ничего даже толком и не поняв, уносится, хохоча, вдаль к новым приключениям – а Ванцзи остается с разбитым навеки сердцем.

      Едва осознав, на пороге какой опасности они стоят, Лань Цижэнь перестал поручать младшему племяннику наблюдение за наказаниями Вэй Усяня. Он даже перестал приглашать Ванцзи в свой класс, чтобы тот служил недостижимым примером – и немым укором – мальчишкам из других орденов. Лань Цижэнь как за соломинку хватался за надежду, что пока Ванцзи сам еще не осознал своего зарождающегося чувства, у него все еще остается шанс не пасть его жертвой.

      Лань Цижэнь держал младшего племянника в стороне от Вэй Усяня как мог, не переступая при этом границы приличий. Но стоило ему сорваться на Совет кланов, как Сичэнь одним взмахом руки разрушил все тщательно выстроенные баррикады. Слушая воодушевленный рассказ Сичэня о приключениях на озере, Лань Цижэнь из последних сил старался дышать равномерно и хранить спокойное выражение на лице.

      От Вэй Усяня надо было избавляться – и как можно скорее. К сожалению, все шалости, что вытворял этот несносный отпрыск не менее несносной Цансэ Саньжэнь, редко тянули на нечто более серьезное, нежели переписывание правил. Лишь один раз он нарвался на несколько ударов ферулами – но и этого было все же маловато для исключения.

      В день, когда Вэй Усянь сцепился в драке с наследником Цзинь, Лань Цижэнь вознес хвалу небесам. И пусть в глубине души он считал, что Цзинь Цзысюань отчасти получил по заслугам, однако упустить такой шанс было бы просто преступно.

      Цзян Фэнмянь прилетел за своим воспитанником лично, выдавая себя с головой. Законы гостеприимства требовали предложить ему хотя бы чая, что Лань Цижэнь, скрепя сердце, и сделал. Цзян Фэнмянь благодарно принял чашку с ароматным напитком, отпил немного, а затем посмотрел взглядом побитой собаки.

      Лань Цижэнь предпочел сделать вид, что не понял намека. Сдержанно, в емких и точных выражениях рассказал он Цзян Фэнмяню об учебных успехах Цзян Ваньиня – ведь разве не потенциал родного сына должен интересовать отца в первую очередь?

      - Я спокоен за А-Чэна, - вздохнул Цзян Фэнмянь. – Он звезд с неба не хватает, но он неглуп и достаточно усидчив. А вот А-Сянь мог бы добиться блестящего будущего.

      Лань Цижэнь слегка приподнял брови. Себе он никогда не позволял сравнивать племянников друг с другом. Пусть он и считал, что Сичэню, особенно в его годы, стоит быть серьезнее и сдержаннее, однако Лань Цижэню и в голову бы не пришло поставить младшего племянника в пример старшему. И уж тем более он никогда не озвучил бы подобного при посторонних.

      Но Цзян Фэнмянь сравнивал – и, увы, не в пользу сына Юй Цзыюань.

      - Его способности – ничто в сравнении с отсутствием самодисциплины, - холодно парировал Лань Цижэнь. – Вэй Усянь в точности такой же, как и его мать.

      По лицу Цзян Фэнмяня скользнула смущенная улыбка.

      - Да уж, Цансэ Саньжэнь действительно когда-то всколыхнула Облачные Глубины, - признал он и тут же покаянно добавил: - И, помнится, нередко доводила тебя самого. Но А-Сянь не должен расплачиваться за ее шалости…

      - Вэй Усянь расплачивается за свои собственные поступки, - возразил Лань Цижэнь, нахмурившись. – И некоторые из них «шалостями» уже не назовешь. За неполных три месяца он один нарушил правил больше, чем порой все приглашенные ученики нарушали за весь отведенный срок обучения.

      Помолчав мгновение, он добавил:

      - Цзян Фэнмянь, поверь мне: я имел дело со многими трудновоспитуемыми юношами. Мало кто из приглашенных учеников приезжает сюда, будучи подготовленным должным образом. Почти всем им не хватает знаний, многим – дисциплины. Однако еще ни разу я не встречал молодых людей, которым было бы настолько наплевать на правила и достоинство. Остальные, даже если и ведут себя неподобающим образом, то хотя бы осознают, что они неправы. Вэй Усянь, по-моему, не понимает этого вовсе. И если ты за шесть лет воспитания этого ученика не сумел привить ему хотя бы это знание, то я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Знания у мальчика исчерпывающие – но чтобы выправить его поведение, мне надо забросить всех остальных и заняться вплотную исключительно им одним. Извини, но подобного я себе позволить не могу.

      Цзян Фэнмянь тяжело вздохнул. Он выпил еще немного чая, явно не ощущая его тонкого вкуса. Вздохнул еще раз.

      - Лань Цижэнь, - произнес Цзян Фэнмянь так мягко, как умел только он. Обычно подобным тоном у него хорошо получалось примирять конфликтующие стороны на Советах кланов, и за эту способность Лань Цижэнь его немало уважал. Однако то, что сейчас ее пытались обратить против него, возмущало. – Я понимаю, что А-Сянь доставил тебе хлопот. Обещаю, я поговорю с ним. Я готов возместить ущерб и Облачным Глубинам, и лично Цзинь Гуаншаню, если тот пожелает. Однако обучение у вас – это определенный статус. Быть исключенным… впервые за несчетное количество лет – это позор. Пожалуйста, не обрекай на него А-Сяня. Он порывистый и несдержанный, но все же очень хороший мальчик.

      Лань Цижэнь поджал губы, продолжая смотреть твердо, и Цзян Фэнмянь вздохнул в третий раз.

      - Хотя бы в память о Вэй Чанцзэ, - попросил он, используя запрещенный прием. – Он был хорошим человеком…

      Лань Цижэнь содрогнулся, словно его ударили. Цзян Фэнмянь еще смеет упоминать о Вэй Чанцзэ?!

      - Он был хорошим человеком, - эхом повторил Лань Цижэнь, а затем припечатал холодно: - Однако Вэй Усянь совершенно на него не похож.

      - Дети не всегда похожи на родителей, - неловко улыбнулся Цзян Фэнмянь.

      Только благодаря тому, что Лань Цижэнь пристально вглядывался в его лицо, ему удалось различить, как дрожат уголки губ. Мстительность – дурное чувство, и Лань Цижэнь обязательно накажет себя за него, но сейчас он не удержался от ответного выпада, сделанного самым что ни на есть холодным тоном:

      - Для некоторых детей это благословение.

      Настала очередь Цзян Фэнмяня вздрогнуть. Разумеется, он даже в страшном сне не мог представить, что Вэй Чанцзэ поделится с кем-либо не своим секретом. Тем более – с праведным Ланем, который, если бы знал, осудил бы давно. И потому Лань Цижэнь не боялся разоблачения, спокойно разливая чай по второму кругу.

      Когда чай был допит – в тяжелом, гнетущем молчании – Лань Цижэнь вынес свой вердикт, завершающий их неловкий разговор:

      - Сын Цансэ Саньжэнь не останется в Облачных Глубинах. Этот наставник отказывается от подобного ученика. Мы вернем оплату за его обучение.

      Лань Цижэнь наблюдал из окна за тем, как Вэй Усянь бросился к Цзян Фэнмяню и тот с грустной улыбкой похлопал его по спине. Затем плечом к плечу они отправились прочь, и Вэй Усянь, ничуть не угнетенный позорным отчислением, вовсю размахивал руками, о чем-то повествуя.

      Чуть левее колыхнулась белая тень, и Лань Цижэнь отвлекся от созерцания удаляющейся парочки. Ванцзи стоял поодаль, наблюдая, и выглядел растерянным и даже немного расстроенным. Юньмэнцы уже скрылись из виду, а Ванцзи все продолжал стоять, глядя в ту сторону, и во взгляде его сияла тихая печаль.

      Лань Цижэнь отошел от окна и медленно убрал чайные принадлежности со стола.

      Ванцзи сильнее своего дяди. Он справится.

      Он обязательно будет счастлив.