Прошло столько лет, а Лань Цижэнь по-прежнему не любил праздники. Шумное, бестолковое время, когда люди думают о бесполезных и легкомысленных вещах, отвлекаются от учебы и работы, а главное — собираются в толпы и запруживают улицы.

      Однако Лань Цижэнь прекрасно помнил, каким шоком стало для него посещение города в праздник. Если бы не посторонняя помощь, возможно, он и вовсе позорно сбежал бы оттуда, пытаясь отдышаться где-нибудь вдалеке. Своим племянникам он подобного опыта не желал, и потому, едва те немного подросли, стал брать их время от времени на прогулки в Гусу. Разумеется, не праздные: Лань Цижэнь заглядывал и по делам, — однако племянников держал при себе. К тому же А-Хуаню, без сомнений, вся эта шумная и красочная толчея даже нравилась, а куда более серьезный А-Чжань относился к ней с достаточно философским спокойствием.

      Лань Цижэнь с высоты своего роста окинул взглядом племянников, которых держал за руки. Семилетний А-Хуань вертел головой, пытаясь успеть рассмотреть все, мимо чего они проходили. С его очаровательного, сияющего искренней радостью лица не сходила широкая улыбка. А-Хуань настолько походил на своего отца, что Лань Цижэню иногда становилось даже страшно: слишком хорошо он знал, как ужасно, когда с подобных лиц улыбка исчезает. Время от времени Лань Цижэнь пытался донести до старшего племянника, что надо вести себя сдержаннее, и иногда это ему даже удавалось — но ненадолго. Стоило произойти какому-нибудь хоть сколько-то хорошему событию, как А-Хуань снова начинал неприлично сиять. Оставалось только надеяться, что хотя бы в его жизни не случится ничего, что навечно погасит этот нестерпимо яркий внутренний свет.

      А-Чжань, хоть чертами лица и походил на брата и отца, все же разительно от них отличался. Неулыбчивый, не по-детски серьезный, он куда больше напоминал Лань Цижэню его собственного отца. Прежний глава Лань отличался сдержанностью и отстраненностью, неизменно держась степенно и с достоинством. Когда-то Лань Цижэню казалось, что подобное впечатление достигается возрастом, однако — пожалуйста! — его младший племянник умудрялся выглядеть степенным даже в четыре года.

      Впереди показался лоток со сладостями, и А-Хуань поднял на своего дядю умоляющий взгляд. Мальчики никогда ничего не выпрашивали, однако лицо А-Хуаня, в отличие от спокойной и сосредоточенной мордашки его брата, обладало особой выразительностью. К тому же А-Хуань обожал сладости — точно так же, как и его отец. Лань Цижэнь, неизменно проклиная себя за слабость, до сих пор несколько раз в год тайком приносил брату в уединение какие-нибудь лакомства. Возможно, он хотел увидеть хоть мимолетную радость на его лице, а может, желал немного смягчить его тоску. Лань Дуншэн ни разу не отказался от подношения, однако Лань Цижэнь так и не сумел разглядеть на лице брата и тени улыбки.

      Лань Цижэнь был решительно против того, чтобы давать сладкое детям: оно не шло на пользу ни здоровью, ни поведению. Однако его племянники вели себя безупречно на протяжении нескольких месяцев, отлично показали себя в учебе, а А-Хуань уже начал делать большие успехи на музыкальном поприще. К тому же старший племянник не клянчил и не капризничал, не тянул его за руку к заветному лотку — в отличие от других детей вокруг, ведущих себя самым безобразным образом. А-Хуань просто смотрел, по-прежнему от души улыбаясь, и лишь в его ярких глазах отражалась скромная просьба.

      — Хорошо, — подавив вздох, спокойно и размеренно произнес Лань Цижэнь. — Сегодня можно.

      А-Хуань просиял так, что на мгновение затмил солнце на небе. Они подошли к лотку, и глаза его разбежались, пытаясь охватить все имеющееся здесь разнообразие.

      — А-Чжань, — легонько подтолкнул вперед младшего племянника Лань Цижэнь. — Ты тоже можешь выбрать.

      А-Чжань молча покачал головой. Он никогда не говорил ничего вслух, если в этом не было острой необходимости. Лань Цижэнь сперва даже беспокоился по этому поводу, однако целители заверили его, что с ребенком все нормально. Просто А-Чжань был неразговорчивым, и не собирался открывать рот без нужды. При этом на вопросы, требующие словесного ответа, он отвечал без труда, пусть и очень кратко. А-Хуань же и вовсе каким-то непостижимым образом научился понимать брата без всяких слов.

      К счастью, любовь к сладкому А-Чжань не унаследовал, поэтому все время, пока А-Хуань выбирал лакомство для себя, спокойно простоял рядом с дядей.

      — Мам-мам-мам-мам!!!

      Маленький вихрь пронесся мимо них с такой скоростью, что Лань Цижэнь едва успел прижать к себе младшего племянника, дабы его не снесли с пути. Лишь мгновение спустя, когда разрушительный ураган почти влетел в лоток со сладостями, удалось разглядеть, что это малыш даже меньше А-Чжаня. Он подпрыгивал возле лотка: его макушка была почти вровень с прилавком, и на близком расстоянии он не мог ничего рассмотреть. А-Хуань, добрая душа, отложив собственный выбор, приподнял маленького мальчика повыше.

      А-Чжань сердито запыхтел, и Лань Цижэнь — редкостное дело — вынужден был подавить усмешку. У его младшего племянника, еще более прекрасного и безупречного, нежели старший, имелся только один недостаток: просто-таки ужасающее по своим масштабам чувство собственничества. Лань Цижэнь помнил, как одно время, собираясь на утренние занятия, он вынужден был то и дело отлеплять от своих ног А-Чжаня, который упрямо висел на них в попытке никуда его не отпускать. А когда А-Хуань начал посещать уроки с другими маленькими адептами, горькой обиде А-Чжаня не было никаких пределов.

      И вот теперь посреди улицы, на глазах у всего честного народа, старший брат берет на руки какого-то чужого мальчика! Который, к тому же, совершенно не умел себя вести, ибо тут же начал тыкать пальцем во все, что только попадалось ему на глаза:

      — Вот это! И это! И это хочу! И вон то тоже!

      — Хорошо, хорошо! — раздался рядом смеющийся женский голос, заставивший Лань Цижэня вздрогнуть всем телом. — Молодой господин, опустите его на землю, а то он сейчас весь лоток захапает!

      А-Хуань послушался и поставил мальчика рядом с собой. Тот обернулся, широко, от уха до уха, улыбаясь, вовсю показывая крохотные жемчужинки зубов. Удивительно знакомая неприличная улыбка.

      — Оу, Лань Цижэнь, привет! — женский голос раздался совсем рядом, и обманывать себя дольше, твердя, что ему лишь показалось, стало невозможно.

      — Здравствуй, — обернулся он к Цансэ Саньжэнь.

      Лань Цижэнь не видел ее около восьми лет, но она словно бы совсем не изменилась. Хотя — нет, изменилась. Расцвела, превратившись из красивой, но чуть угловатой девчонки в изумительную женщину. Ее черты окончательно сформировались, достигнув идеала… Однако глаза остались все такими же лукавыми, а улыбка — все такой же бессовестно широкой.

      К левой ноге Лань Цижэня плотно прижалось маленькое тельце: это А-Чжань придвинулся поближе, смущенный развязным поведением незнакомки. Внимание Цансэ Саньжэнь привлекло это движение, и она присела на корточки.

      — Ух ты, какой лапушный кроличек! — восхищенно выдохнула она. — А надутый-сердитый прямо в папочку!

      — Это мои племянники, — делая шаг чуть в сторону и едва ли не заводя А-Чжаня за свою спину, сухо возразил Лань Цижэнь.

      Цансэ Саньжэнь оглянулась на А-Хуаня, стоящего рядом с ее, вне всяких сомнений, сыном.

      — А, ну да, точно, их же двое! — пробормотала она. — Так и знала, что своих у тебя не будет.

      Только то, что левой рукой он продолжал держать крохотную ладошку А-Чжаня, не дало Лань Цижэню стиснуть в ярости кулаки.

      — А-Хуань, ты выбрал? — обратился он к старшему племяннику.

      — Да… — начал было тот, но тут же оказался перебит:

      — Мам, мам! Вот это возьми! — подпрыгнул рядом с ним маленький безобразник. — И рисовые шарики для папы!

      В сердце Лань Цижэня кольнуло. Этот ребенок столь легко и просто произнес слово «папа» — а Лань Цижэнь так до сих пор и не мог уложить в своей голове, что Вэй Чанцзэ давно стал отцом, пусть и чисто номинально.

      Наверное, только сумбуром чувств, охватившим его, и можно было объяснить, почему он поддался на уговоры Цансэ Саньжэнь пройти с нею и ее сыном до гостиницы, где они остановились, и вместе пообедать. А-Хуань выглядел воодушевленным новым знакомством, да и А-Чжань, хоть и начинал чуть сердито сопеть, поглядывая на неуемного сына Цансэ Саньжэнь, потопал вместе со всеми без возражений.

      Вэй Чанцзэ тоже практически не изменился.

      Разве что, быть может, стал еще крепче: он вплотную приблизился к третьему десятку, да и непрекращающиеся странствия его закалили. Его лицо, отшлифованное ветрами дорог, стало чуть смуглее, а фиолетовые одежды ордена Юньмэн Цзян сменились простым черным ханьфу без клановых отличий. Только на поясе единственным драгоценным украшением выделялась серебряная подвеска с темно-синей кисточкой.

      Лань Цижэнь отвел глаза от этой подвески усилием воли, с трудом осознав, что почти неприлично пялится на нее. Он сел за стол, и его племянники чинно расположились по бокам. Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь устроились напротив, а их сын развалился поперек них, вызвав улыбку у А-Хуаня и почти священный ужас у А-Чжаня.

      — А-Ин, сядь хоть немного поприличнее, — попросил ребенка Вэй Чанцзэ таким мягким и ласковым голосом, что Лань Цижэнь едва не задохнулся.

      Его руки задрожали, и Лань Цижэнь поспешно спрятал их в складках своей одежды. Когда-то — раньше — Вэй Чанцзэ говорил подобным голосом только с ним одним. Теперь же большее, на что он имел право рассчитывать, — это вежливая улыбка.

      «Хоть немного поприличнее» — это оказался максимум, которого можно было добиться от А-Ина. Тот сел, но не прямо, и ни мгновения не мог продержаться в одном и том же положении. Он ел, пил, болтал без умолку, едва не свернул чайник и ближайшие чашки, запихивал рисовые шарики в рот отцу, тянулся через стол с леденцом к А-Чжаню — и в какой-то момент Лань Цижэню за настигшей его головной болью стало казаться, что за столом не трое детей, а как минимум дюжина. Причем десяток из них — А-Ины.

      — Бедный Лань Цижэнь! — вдруг прорвался через всю эту какофонию насмешливый голос Цансэ Саньжэнь. — У тебя такой вид, словно ты впервые в жизни видишь нормального ребенка!

      Лань Цижэнь смерил ее уничижительным взглядом.

      — Это, — кивнул он на своих племянников, — нормальные дети. А твой отпрыск — просто стихийное бедствие. Такое же, как и ты сама.

      — Спасибо! — Цансэ Саньжэнь возгордилась так, словно ей сделали комплимент. — Пожалуй, это лучшее, что ты мог сказать о нас!

      Ланю Цижэню было что возразить ей, однако он лишь устало прикрыл глаза. Спорить с Цансэ Саньжэнь всегда было бесполезно: ты ей слово — она тебе десять. Причем логики в ее измышлениях не имелось вовсе, и доказать ей что-либо было совершенно невозможно.

      — Господин Лань, — спокойный и размеренный голос Вэй Чанцзэ заставил Лань Цижэня вздрогнуть и посмотреть в его сторону. За время их встречи Вэй Чанцзэ произнес лишь слова приветствия, а затем предпочитал молчать, оставляя разговор на супругу. — Могу ли я похитить немного вашего времени?

      Лань Цижэнь окинул неуверенным взглядом своих племянников. Он еще ни разу не оставлял их одних без присмотра вне Облачных Глубин, и ему отчаянно не хотелось делать этого сейчас. Однако Цансэ Саньжэнь неожиданно расценила его взгляд правильно.

      — Ой, да идите! Я присмотрю! — взмахнула она руками. А затем ухмыльнулась и добавила: — Тем более что у тебя не дети, а маленькие нефритовые статуи. Куда они денутся без дядюшкиного повеления?

      — Ты обещаешь, что никуда не уйдете с этого места? — строго взглянул на нее Лань Цижэнь.

      — Ну ты посмотри, сколько у нас всего недоедено! — возмутилась Цансэ Саньжэнь. — Давай, уноси отсюда свою постную физиономию! Я хоть посмотрю, умеют ли твои племянники вести себя как нормальные дети, когда за ними нет строгого пригляда.

      Стол действительно был заставлен едой, в основном сладостями. У Лань Цижэня мелькнула мысль, что как бы у А-Хуаня, оставленного без присмотра, что-нибудь впоследствии не слиплось, однако оставалась надежда, что присутствие младшего брата все же не даст ему пуститься во все тяжкие.

      — Хорошо, — Лань Цижэнь поднялся из-за стола.

      Племянники как по команде вскочили за ним.

      — Нет, вы сидите, — велел им Лань Цижэнь. — Я ненадолго отойду. Пейте чай и помните о воздержании.

      Переведя взгляд на Цансэ Саньжэнь, с невинным видом закидывающую в рот кусочек пирожного, он добавил холодно:

      — Если я не обнаружу племянников на этом же месте, тебе лучше больше никогда не попадаться мне на глаза.

      — Не беспокойся, — сладко улыбнулась ему Цансэ Саньжэнь. — Твои маленькие кролики со мною в полной безопасности.

      Лань Цижэнь недоверчиво хмыкнул, но все же отошел наконец от стола. Вэй Чанцзэ, безмолвно дожидавшийся его в стороне, слегка поклонился и провел его на второй этаж. Судя по сушившейся на веревке детской одежде, это была комната, которую сняло их семейство. Кровать, хоть и широкая, вполне способная вместить двух взрослых людей с ребенком, была одна, и горло Лань Цижэня перехватило от неуместной ревности.

      Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь — муж и жена. Они имеют право спать в одной постели.

      Лань Цижэнь настолько погрузился в свои переживания, что пропустил момент, когда его талию обвили крепкие мускулистые руки. Верх шеи, там, где край ханьфу уже закончился, а линия роста волос еще не началась, обожгло горячим дыханием. Через мгновение жаркие губы прикоснулись к тонкой полоске голой кожи, и Лань Цижэня словно прошиб удар молнии.

      Это было так хорошо — и так плохо — что у Лань Цижэня не нашлось слов. Его ноги едва не подкосились, но сильные руки Вэй Чанцзэ держали цепко. Глаза заволокло пеленой: то ли от подступивших к ним слез, то ли от накатившего головокружения — и Лань Цижэнь не понял, как Вэй Чанцзэ оказался уже не сзади, а спереди. Он потянулся к нему, и вот уже в губы Лань Цижэня впились страстным поцелуем.

      Он ответил — не смог не ответить. Все его естество откликнулось на этот призыв, и Лань Цижэнь сам сжал в объятиях тело, по которому так скучал.

      Вэй Чанцзэ теснил его, и Лань Цижэнь покорно отступал, пока под коленями у него не оказалось кровати, на которую он размашисто шлепнулся. Вэй Чанцзэ тут же опустился к нему на колени, и нефритовый жезл Лань Цижэня с готовностью отозвался на подобную близость.

      Жадные руки метались по его плечам, спине, груди. Оглаживая, ощупывая. Подцепив край ханьфу, Вэй Чанцзэ потянул его прочь, одновременно опуская вторую ладонь к низу живота.

      — Я скучал по тебе! Небеса, как же я скучал! — выдохнул Вэй Чанцзэ прямо в рот Лань Цижэню, отчего того ощутимо тряхнуло.

      Он тоже скучал.

      Как ни старался Лань Цижэнь гнать мысли о Вэй Чанцзэ, он засыпал с его образом перед глазами. Весь день, с раннего утра и до позднего вечера, у Лань Цижэня было достаточно дел, чтобы полностью занять свой разум, но ночью ушедший возлюбленный появлялся перед ним вновь. Он молчал и улыбался своей такой доброй и понимающей улыбкой, и Лань Цижэнь не раз ловил себя на том, что просыпается с мокрыми щеками.

      Руки Вэй Чанцзэ тем временем скользнули глубже, устремляясь под нижние халаты и нащупывая завязки штанов. Лань Цижэнь запрокинул голову, пытаясь вдохнуть поглубже такого необходимого ему сейчас воздуха…

      И уткнулся взглядом в висящий детский халатик.

      Кровать, на которой он сидел, была супружеской.

      Человек, который ласкал его, был женат.

      Лань Цижэнь отпрянул, одновременно отталкивая Вэй Чанцзэ. От неожиданности тот свалился с его колен на пол и еще несколько мгновений пытался проморгаться, осознавая ситуацию.

      — Лань Цижэнь!.. — прошептал Вэй Чанцзэ, не пытаясь подняться с пола, глядя снизу вверх умоляющим взглядом. — Мы завтра уедем!

      Его лицо раскраснелось, а глаза повлажнели и смотрели прямо в душу. У Лань Цижэня заныло все тело, но больше всего — в груди.

      — Пожалуйста… — Вэй Чанцзэ не шевелился, двигались лишь его губы. — Я был верен тебе! Все эти годы — у меня никого не было! Цансэ Саньжэнь мне только друг, и я ни разу не взглянул ни на одного другого мужчину. Лань Цижэнь, я люблю тебя!

      Подниматься на ноги было страшно: они дрожали, словно успели превратиться в желе. Однако Лань Цижэнь встал и поспешно натянул обратно свой полуснятый верхний халат.

      — Она зовет тебя мужем, а ее сын — отцом, — отрезал Лань Цижэнь, из последних сил стараясь не смотреть на Вэй Чанцзэ. — Для меня нет места в твоей жизни.

      Он вышел торопливо, не заметив, как полы его ханьфу задели Вэй Чанцзэ, и тот замер, зажмурившись, вдыхая запах благовоний из Облачных Глубин. Не оглядываясь, Лань Цижэнь едва ли не бегом спустился по лестнице, замедлив шаг лишь перед общим залом. А-Хуань увлеченно слушал рассказ Цансэ Саньжэнь, во время которого она эмоционально размахивала руками, а ее сын настойчиво тыкал в настороженного А-Чжаня какой-то игрушкой. Лань Цижэнь, почти не останавливаясь, подхватил своих племянников. Вопреки всем канонам вежливости бросив Цансэ Саньжэнь лишь:

      — Благодарю за помощь и счастливого пути! — он стремительно покинул гостиницу.

      Лань Цижэнь пролетел почти целый квартал, прежде чем осознал, что несет своих племянников в охапке. Те, давно отвыкшие сидеть на его руках, растерянно притихли, и Лань Цижэнь вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание. Он аккуратно поставил племянников на землю и взял их за руки. Когда маленькие ладошки вцепились в его пальцы, Лань Цижэнь внезапно почувствовал, как его с головой накрывает облечение.

      Встреча с прошлым — всего лишь мираж.

      Настоящее и будущее сейчас с ним.