Вэй Чанцзэ перемахнул через стену и замер, прислушиваясь. В Облачных Глубинах по ночам всегда было тихо, но зимой эта тишина становилась звенящей. А нынешняя зима к тому же выдалась весьма морозной — едва ли не еще холоднее той, что стояла в год их обучения здесь.

      Все дорожки были аккуратно расчищены, и Вэй Чанцзэ ступал на них, не опасаясь оставить выдающие его следы. Не то чтобы он скрывался по-настоящему, однако его ночной визит мог скомпрометировать Лань Цижэня — в то время как днем того было не перехватить. Подаренный некогда нефритовый жетон открывал дорогу в Облачные Глубины в любые часы, но Вэй Чанцзэ предпочитал те, которые он мог разделить с возлюбленным.

      Эта мысль заставила его замереть посреди дорожки и прикрыть глаза. В царящей вокруг белизне его фигура темнела, подобно призраку, и, пожалуй, могла показаться неуместной. Вот только видеть его в столь поздний час было некому, и Вэй Чанцзэ позволил себе несколько мгновений заминки. Но в конце концов холод взял свое, заставляя начать двигаться вновь.

      Они так ждали двадцатилетия Лань Цижэня, чтобы объявить старейшинам о намерении совершить три поклона и идти далее по тропе самосовершенствования вместе. Однако, казалось, сама злая судьба ополчилась против них. Ко дню рождения Лань Цижэня в прошлом году Вэй Чанцзэ опоздал: заплутал в северных краях, что располагались еще дальше владений ордена Цинхэ Не. Нечисть там водилась непривычная, Вэй Чанцзэ сперва увлекся, потом был ранен, затем выбрел на забытую богами деревушку, где его помощь пришлась как нельзя более кстати. Так и вышло, что вместо начала лета Вэй Чанцзэ прибыл в Облачные Глубины в середине осени. Однако Лань Цижэнь на это обижаться не стал: у него на это просто не оставалось сил. Как оказалось, за пару месяцев до возвращения Вэй Чанцзэ Облачные Глубины накрыло какой-то прилипчивой заразой. Взрослые без труда подавили ее силой своих золотых ядер, подросткам помогли духовной энергией, а вот малыши, которые собственных ядер еще не имели и чьи духовные каналы слишком опасно было наполнять взрослой ци, хворали тяжело. Вэй Чанцзэ застал своего возлюбленного совершенно измученным, бледным до синевы и едва стоящим на ногах. Выглядел Лань Цижэнь настолько плохо, что Вэй Чанцзэ неосторожно справился о его собственном здоровье, но в ответ наткнулся на гневный взгляд. Что ж, предположить, что заклинатель подобного уровня тоже пал жертвой обычной болезни, действительно было чересчур опрометчиво с его стороны и унизительно для Лань Цижэня. Вэй Чанцзэ тогда стало стыдно: разумеется, Лань Цижэнь сходил с ума от беспокойства за маленького племянника, которого зараза не миновала.

      Для сообщения о свадьбе время оказалось самое что ни на есть неподходящее. Старший лекарь завел разговор о том, что одного наследника ордену совершенно не достаточно, старейшины настаивали, что ни уединение главы, ни заключение его супруги прерывать ни в коем случае нельзя, а шатающийся от ветра Лань Цижэнь уже привычно разрывался между всеми своими делами, которых оказалось слишком много для одного человека. За неделю пребывания Вэй Чанцзэ в Облачных Глубинах они всего пару раз перехватили время, чтобы сплести рукава. Во все остальные дни Лань Цижэнь просто обессиленно засыпал в объятиях Вэй Чанцзэ, оставляя тому лишь любоваться на темные тени от ресниц на своих запавших щеках да ставшую несходящей даже во сне морщинку между вечно нахмуренных бровей.

      По обоюдному согласию они договорились встретиться в более благополучное время и расстались вновь. Чтобы умерить тревогу в своем сердце, Вэй Чанцзэ отправился далеко на запад, оставив позади и владения Цишань Вэнь, и земли подвластных им мелких кланов. Он странствовал по этим окраинам до следующего лета и уже собирался было возвращаться, как неожиданно наткнулся на Цансэ Саньжэнь. Встретить знакомое лицо в подобном захолустье оказалось неожиданно, но, видимо, все-таки недаром говорят, что мир тесен.

      И, разумеется, Вэй Чанцзэ не мог оставить Цансэ Саньжэнь в этих краях одну. Пусть она и являлась опытной бродячей заклинательницей, здесь водилось слишком много малоизученных и совсем уж незнакомых монстров. Цзян Фэнмянь пришел бы в ужас, если бы узнал, что его слуга покинул его возлюбленную в одиночестве, да и сам Вэй Чанцзэ ни за что не простил бы себя, если бы с этой бесшабашной и неуемной, но все же веселой и доброй девушкой что-нибудь случилось.

      Пришлось задержаться почти до холодов. Вернувшись вместе в более-менее цивилизованные места, Вэй Чанцзэ в своем отчете упомянул о встрече с Цансэ Саньжэнь — и в ответ получил настойчивую просьбу сопроводить ее до Пристани Лотоса. Цансэ Саньжэнь согласилась с энтузиазмом: она тоже успела соскучиться по своему любовнику. До Юньмэна они добрались, когда землю уже покрыл иней, а дорожную грязь подморозило до хруста.

      Вэй Чанцзэ собирался оставить Цансэ Саньжэнь в Пристани Лотоса и сразу же выдвинуться в Облачные Глубины, но у Цзян Фэнмяня на него имелись иные планы.

      — Вэй-сюн, — попросил тот, отводя глаза. — Я понимаю, что прошу о многом, но я умоляю тебя!..

      Как выяснилось спустя некоторое время и череду вздохов, Цзян Фэнмянь просил своего слугу притвориться нареченным Цансэ Саньжэнь. Только в таком случае Юй Цзыюань — возможно — готова была потерпеть этой зимой присутствие женщины, чье даже имя казалось ей ненавистным. При этом Вэй Чанцзэ был единственным мужчиной, которому Цзян Фэнмянь мог решиться доверить свое сокровище — ведь тот знал, что его слуга совершенно не интересуется девушками.

      Вэй Чанцзэ уступил. Он знал непоседливый нрав Цансэ Саньжэнь и не сомневался, что дольше Нового года она в Пристани Лотоса не усидит. А если зима выдастся мягкой, то Цансэ Саньжэнь и вовсе может сорваться из Юньмэна еще до праздников.

      Зима, однако же, оказалась морозной, и визит затянулся. А потом события понеслись с бешеной скоростью, превращаясь в лавину, похоронившую по собой все надежды и планы Вэй Чанцзэ.

      Он замер возле знакомого дома. Несмотря на поздний час, в его окнах теплился огонек свечей. Сердце Вэй Чанцзэ затопила грустная нежность: он знал, что последние четыре года Лань Цижэнь неизменно нарушал правило про отход ко сну в девять часов. Собственно, только поэтому Вэй Чанцзэ и рискнул появиться Облачных Глубинах в подобное время: он не сомневался, что Лань Цижэнь еще не будет спать.

      И все же он не решался зайти. Разговор предстоял горький и тяжелый, и Вэй Чанцзэ, стоя на пороге, невольно оттягивал этот момент. Лань Цижэнь был крайне эмоциональным человеком. Пусть он и старался на людях держать себя в руках, Вэй Чанцзэ не сомневался, что разговор у них получится тяжелым.

      Наконец Вэй Чанцзэ, окончательно продрогший как снаружи, так и изнутри, толкнул дверь. Стучаться не было смысла: Лань Цижэнь, несмотря на регулярное нарушение правил, до сих пор относился к ним весьма трепетно — и, как подозревал Вэй Чанцзэ, не забывал себя за них наказывать, — так что не стоило пугать его внезапным стуком посреди ночи. Пусть уж лучше сразу увидит знакомое лицо и успокоится.

      Лань Цижэнь действительно сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Он, нахмурившись, вскинул голову на донесшийся от двери приглушенный шум, но, узнав гостя, просиял и тут же вскочил на ноги. Вэй Чанцзэ не успел опомниться, как его уже заключили в объятия. Лань Цижэнь был теплым, а дыхание его — и вовсе горячим, и Вэй Чанцзэ позволил себе несколько мгновений погреться в этом домашнем уюте.

      — Проходи, проходи! — прошептал Лань Цижэнь ему в ухо, хотя в этом и не было нужды: Облачные Глубины давно и крепко спали. — Чай будешь? Боюсь, еды мне сейчас достать негде…

      — Не нужно еды, — через силу улыбнулся Вэй Чанцзэ. — А за чай спасибо, не откажусь…

      Он запоздало сообразил, что, возможно, не стоило предоставлять Лань Цижэню возможность взять в руки кипяток: кто знает, на кого тот мог политься во время их разговора… Однако Вэй Чанцзэ не знал, как начать, а горячий чай ему сейчас и правда не повредил бы.

      Они устроились за чайным столиком, и Вэй Чанцзэ некоторое время зачарованно наблюдал, как плавно и размеренно двигаются руки Лань Цижэня, изящно разливающего свежезаваренный чай по чашкам. Сидя прямо напротив, Вэй Чанцзэ получил возможность получше рассмотреть лицо своего возлюбленного. Лань Цижэнь выглядел уже привычно усталым, но, к счастью, не столь разбитым, как полтора года назад. Все еще казалось, что он более худой, чем это требовалось при его росте, — но не истощенный. В его движениях, раньше несколько порывистых, теперь словно бы поселилась некая основательность. Лань Цижэнь ощутимо повзрослел, став не просто мужчиной, но степенным господином.

      Однако в голосе его отчетливо слышалась прежняя живость. Лань Цижэнь засыпал Вэй Чанцзэ вопросами, и тот, оттягивая время, охотно рассказывал о своих странствиях. Но наконец история добралась до зимовки в Пристани Лотоса, и Вэй Чанцзэ сбился.

      — Ты устал! — спохватился Лань Цижэнь. — А я тебя тут беседами отвлекаю! Ляжешь у меня? А завтра…

      — Завтра я уйду, — выпалил Вэй Чанцзэ прежде, чем Лань Цижэнь успел спланировать что-нибудь еще.

      — Уйдешь? — резко очерченные брови на бледном лице нахмурились еще сильнее. — Зачем? Разве ты не…

      Вэй Чанцзэ прикусил губу. Он сотни и тысячи раз прокручивал в голове этот их грядущий разговор — но вот наступил нужный момент, а на язык не шло ни одно слово.

      — Я думал, ты наконец вернулся… — как-то уже совсем тихо закончил Лань Цижэнь, встревоженно ловя его взгляд. — У ордена Лань теперь два наследника, основная линия в полной безопасности. Мне пошел уже двадцать второй год, и я давно совершеннолетний. Мы вполне можем объявить о том, что вступаем в брак и…

      — Лань Цижэнь, — перебил его Вэй Чанцзэ. Почему-то слушать эти простые логичные слова было не только больно, но и страшно. И совсем уже пересохшими губами припечатал: — Я уже женат.

* * *

      Лань Цижэнь, кажется, впервые в жизни ничего не понимал. Никогда еще не случалось такого, что он слышал что-то, но никак не мог уложить это в своей голове. Однако сейчас слова Вэй Чанцзэ просто не складывались в цельную картину, так и оставаясь раздробленными частями, подобно осколкам той чашки, что вылетела у Лань Цижэня из рук и разбилась.

      Вэй Чанцзэ привел Цзян Фэнмяню его любовницу. Всю зиму они предавались преступным утехам, и вот, когда миновали новогодние праздники, выяснилось, что та в тягости.

      — Госпожа Юй не потерпит в Пристани Лотоса любовницу мужа. Даже если Цзян Фэнмянь умудрится сделать ее второй женой — общей жизни для них троих там не будет. Да и не усидит Цансэ Саньжэнь на одном месте, — Вэй Чанцзэ, раз начав эту тему, теперь говорил быстро, спеша, словно опасаясь, что Лань Цижэнь его перебьет. — Она уже сейчас собралась отправиться странствовать дальше. Одна — ладно! — но ведь с ребенком!..

      Лань Цижэнь прикрыл глаза. Цзян Фэнмянь со своей страстью — это понятно. Цансэ Саньжэнь, вполне предсказуемо понесшая от любовника, — это понятно тоже. Вэй Чанцзэ… Роль Вэй Чанцзэ во всей этой истории оставалась совершенно не понятной.

      А голос того начинал звучать все более и более тревожно. Волновался? Боялся? Ждал какой-то другой реакции? Лань Цижэнь только зажмурился посильнее и заставил себя дышать как можно более равномерно: в груди снова начинало нехорошо колоть.

      — В начале зимы мы пришли в Пристань Лотоса как пара, понимаешь? — торопливо продолжал Вэй Чанцзэ. — Иначе госпожа Юй не позволила бы нас и на порог пустить!.. А Цзян Фэнмянь знал, что я не интересуюсь женщинами, поэтому и попросил меня прикрыть Цансэ Саньжэнь. И когда так получилось… когда оказалось, что она ждет ребенка…

      — Почему Цзян Фэнмянь не может взять ответственность за свои поступки на себя? — устало спросил Лань Цижэнь.

      Он открыл наконец глаза и посмотрел в лицо Вэй Чанцзэ. Такое хорошее, такое доброе, такое открытое, такое искреннее… Такое несчастное в этот момент.

      — Потому что Цансэ Саньжэнь не останется в Пристани Лотоса! — с отчаяньем выпалил Вэй Чанцзэ. — И не оставит там своего ребенка! Об этом они тоже уже говорили… Она возмутилась и сказала, что будет растить своего малыша сама, что покажет ему всю Поднебесную, а не один какой-нибудь закуток.

      Они помолчали оба.

      — Цансэ Саньжэнь — опытная заклинательница, — первым опять не выдержал Вэй Чанцзэ. — Она умеет за себя постоять, хотя, странствуя, я понял, что все же часто бывают случаи, где одному не справиться. Однако ей не удастся одновременно сражаться и заботиться о ребенке. Она… хороший человек, но все-таки очень легкомысленный. Кто-то должен быть рядом.

      — Почему ты? — Лань Цижэнь осознавал, как жалко звучит этот вопрос, как он унижает себя, задавая его, но все равно не мог не попытаться сделать этот последний, абсолютно безнадежный шаг.

      — А кто? — вздохнул Вэй Чанцзэ. — Цзян Фэнмянь с нею отправиться не может. Другой мужчина рано или поздно предъявит на нее права — и как супруг окажется в более выгодном положении. Но Цансэ Саньжэнь любит только одного человека, она не станет спать ни с кем другим. Меня она знает как друга — и относится как другу. И помощь примет как от друга, не боясь, что я однажды потребую что-то за это взамен.

      Дышать становилось больно. Лань Цижэнь не сразу сообразил, что это из-за вновь разгорающейся боли за грудиной. Во рту скопился сгусток крови, однако он усилием воли сглотнул его, чуть не поперхнувшись. Он так ждал, он столько вытерпел, хватаясь, как за соломинку, за надежду, что однажды в его жизни все наладится. Что у него есть свой собственный луч, который обязательно вернется и озарит его безрадостное существование.

      Оказалось, что Лань Цижэнь хватался за призрак.

      — Я… мне так стыдно перед тобой, — покаянно произнес Вэй Чанцзэ. — Я помню о том, что мы обещали друг другу. Но ты… Ты ведь сможешь понять меня, правда? Ты же знаешь, что это такое: принять на себя заботу о чужих детях…

      — Это не чужие дети! — вскинулся Лань Цижэнь. Слова Вэй Чанцзэ обожгли его, словно оплеуха. — Это мои племянники! Законные дети моего брата, моя плоть и кровь! Как можно сравнивать их с отпрыском двух развратников?

      Настала очередь Вэй Чанцзэ прикрыть глаза. Где-то краем сознания Лань Цижэнь осознавал, что перегнул палку: Цзян Фэнмянь для Вэй Чанцзэ был священен, да и к этой взбалмошной Цансэ Саньжэнь он испытывал необъяснимо мягкие чувства. Но собственная обида, затопившей горечью вцепившаяся ему в горло, была сильнее.

      — Шуфу?..

      Детский голос подействовал на Лань Цижэня, словно кувшин ледяной воды, вылитой на голову. Он в панике оглянулся и увидел своего племянника, застывшего у входа во внутренние покои. А-Хуань тер сонные глазенки, недоуменно поглядывая на расшумевшихся взрослых.

      — А-Хуань, тебе давно пора спать, — строго произнес Лань Цижэнь, сам не замечая, как предательски дрогнул его голос.

      — Шуфу не спит, — возразил бессовестный племянник, делая еще несколько шагов босыми ножками по полу. — У шуфу гость!

      Вэй Чанцзэ вскочил на ноги — только для того, чтобы опуститься на одно колено перед А-Хуанем.

      — Доброй ночи, молодой господин Лань! — поприветствовал он его по всем правилам.

      — Доброй ночи, господин гость, — А-Хуань смерил его любопытным взглядом и, вдруг просияв, заявил с гордостью: — А у меня младший брат есть!

      Лань Цижэнь, несмотря на терзающую его боль — как душевную, так и физическую — закатил глаза. Весь последний месяц А-Хуань был на седьмом небе от счастья и делился своей радостью со всеми, кого встречал на пути. По сути, уже все Облачные Глубины были оповещены о том, что у А-Хуаня родился самый лучший на свете братик. Вэй Чанцзэ, как человек новый, был еще не в курсе, и поэтому, несомненно, казался А-Хуаню особенно ценным объектом для просвещения.

      — О!.. — уважительно протянул Вэй Чанцзэ. — Так вы не просто молодой господин, вы самый настоящий старший брат?

      — Да! — А-Хуань натуральным образом сверкал, словно посреди ночи взошло маленькое солнышко. — А-Чжань такой славный! Он похож на пельмешек!

      К чести Вэй Чанцзэ, ему хватило выдержки не расхохотаться над подобным сравнением. Он даже улыбку умудрился сдержать, покивав с совершенно серьезным видом. Лань Цижэнь не выдержал и, подойдя к племяннику, подхватил его на руки.

      — А-Хуань, не ходи босиком по холодному полу, — произнес он строго, накрывая уже заледеневшие детские ступни своей рукой. — И тебе пора спать.

      Он повернулся чуть боком, машинально плечом прикрывая племянника от глаз Вэй Чанцзэ. Однако сам от них не уберегся, и темный, глубокий взгляд впился Лань Цижэню в самое сердце.

      — Чужих детей не бывает, — очень тихо произнес Вэй Чанцзэ. — Ты понимаешь это лучше всех, за какими бы словами ты ни прятал это знание. Лань Цижэнь, не так важно, кто родители этих детей, какие преступления против нравственности или общества они совершили… Никто не заслуживает того, чтобы расти без заботы и внимания.

      — Что ж, — отводя взгляд и машинально покачивая А-Хуаня на руках, произнес Лань Цижэнь. — Значит, так тому и быть. Ты выбрал.

      — Я…

      Вэй Чанцзэ протянул руку в попытке коснуться, но Лань Цижэнь успел сделать шаг в сторону. Осколки разбитой чашки захрустели у него под сапогами, и Лань Цижэнь пообещал себе не забыть прибраться к утру. Не хватало еще, чтобы А-Хуань порезался.

      — Я люблю тебя! — тем временем выпалил Вэй Чанцзэ. — Мы не смогли совершить три поклона, но ведь ничто не может помешать нам быть вместе! Да, мы с Цансэ Саньжэнь отправимся странствовать, но время от времени будем возвращаться, и тогда мы с тобой сможем…

      — Ты женат, — холодно оборвал его Лань Цижэнь, изо всех сил стараясь не показать, как дорого ему дается подобная холодность.

      — Мой брак фиктивный, — возразил Вэй Чанцзэ. — Разумеется, Цансэ Саньжэнь не ждет от меня верности — как и сама не собирается ее хранить.

      — Узы брака священны, — Лань Цижэнь собрал остатки силы воли и посмотрел ему прямо в глаза. — Мы уже говорили об этом, помнишь? Надо достойно следовать тому пути, который выбрал. Я не могу… разделить ложе с человеком, который принес клятвы другому.

      Вэй Чанцзэ вздрогнул, словно Лань Цижэнь его ударил.

      — Ты… отказываешься от меня? — спросил он очень тихо.

      Прежде, чем ответить, Лань Цижэнь до крови прикусил губу.

      — Это ты отказался от меня, — парировал он. — Ты прекрасно знал, что я позволил себе отношения без брака лишь потому, что верил: однажды мы все-таки будем принадлежать друг другу. Мне казалось, что я просто немного поторопил время, но однажды я смогу загладить свою вину, представив предкам своего избранника.

      Он помолчал немного, а потом добавил:

      — Но я никогда не лягу в постель с женатым человеком.

      Вэй Чанцзэ отшатнулся от него, и Лань Цижэня вновь затопила горечь. Как будто он не знал! Как будто они не говорили уже об этом! Вэй Чанцзэ было прекрасно известно, как неприемлем для Лань Цижэня путь разврата. Неужели он мог хоть на мгновение поверить, что положение любовницы, которую чужой муж посещает время от времени, будет безропотно принято Лань Цижэнем?

      — Ты обижен, я понимаю, — тем временем вздохнул Вэй Чанцзэ. — Я причинил тебе боль — и за это мне стыдно. Но я… сделал то, что должен был сделать, поэтому я не могу сожалеть о содеянном.

      — Пусть так, — Лань Цижэнь чуть наклонил голову, принимая эти колючие, жестокие даже слова.

      — Давай я вернусь попозже? — попросил Вэй Чанцзэ. — Когда ты успокоишься и все обдумаешь заново?

      — Тут не о чем думать, — возразил Лань Цижэнь. — Ты принял свое решение — и мне нечего тебе больше дать.

      Помедлив немного, Вэй Чанцзэ поклонился низко, едва ли не в пол, и вышел в ледяную ночь.

      А Лань Цижэнь остался стоять посреди комнаты, прикрыв глаза и машинально прижимая к себе пригревшегося в его объятиях и задремавшего племянника. Фигура Лань Цижэня со стороны могла показаться неподвижной, однако внутри него полыхал пожар, заставляя естество гореть и корчиться в муках.

      Как можно было так обмануться?

      Как глупо, наивно, беспомощно с его стороны поверить, что кому-то в этом мире нужна его любовь! Его любовь не нужна была матери — та погибла, оберегая чужих детей, оставив сиротами своих собственных. Его любовь не нужна была отцу — тот позволил тоске уничтожить себя, бросая сыновей одних перед всем остальным миром. Его любовь не нужна была брату — тот повесил на него свой орден и своих детей, а сам больше не дарит ему ни улыбки, ни даже взгляда. Лань Цижэнь всегда подсознательно знал, что его любовь, скорее всего, не такая, как у всех нормальных людей. Ненастоящая, неполноценная. Такая же, как и он сам: тусклая и не способная породить ничего взамен. На несколько лет Лань Цижэнь позволил себе поверить, что, возможно, существует в этом мире человек, готовый принять его со всеми имеющими изъянами — однако и тут жестоко ошибся.

      Но ничьей вины в этом не было.

      Лань Цижэнь дышал спокойно и равномерно, как за соломинку хватаясь за эту привычку, чтобы не разрыдаться позорнейшим образом. Вэй Чанцзэ совершенно прав, он поступил как хороший и благородный человек. Кто Лань Цижэнь такой, чтобы соперничать с ребенком — любым ребенком в этом мире? Если кто и виноват в случившемся, то исключительно он сам. Он знал себя, знал про то, какой он. Знал, что не может будить в людях сильных чувств и крепких привязанностей — так же, как сам не способен был подарить никому ничего по-настоящему значительного.

      Что ж, он просто получил еще один урок.

      Судьба отвела ему место второго господина ордена Лань. Наставник, замена главе ордена и опекун своих малолетних племянников: дел у него предостаточно, чтобы занять всю его жизнь на ближайшие лет двадцать.

      Лань Цижэнь с усталой нежностью посмотрел на чуть взъерошенный затылок А-Хуаня. За прошедшие три года он лишь утвердился в своем мнении: его племянник — самый славный мальчик на свете. Быть может, успела мелькнуть в голове Лань Цижэня предательская мысль, хотя бы ему и его брату понадобится ущербная любовь их дяди, — прежде чем А-Хуань вдруг завозился на его руках и, подняв сонный взгляд, спросил:

      — Шуфу, а когда мы пойдем к маме? И к А-Чжаню!

      Нет, осторожно переводя дыхание, осознал Лань Цижэнь. И им не понадобится.

      — На следующей неделе, А-Хуань, — ответил он очень ровно и чуть отстраненно — горло перехватывало от подступающих то ли слез, то ли крови. — В положенный день.