Это невыносимо.

Видеть, как твое тело обвивают десятки проводов, подключенных к аппаратам, что в них сейчас заключена твоя жизнь. Невыносимо смотреть на твое бледное, осунувшееся лицо, спрятанное под кислородной маской. Касаться твоей холодной руки и не иметь возможности ее согреть.

– Он стабилен, но все еще в тяжелом состоянии.

Голос врача, что вышел тогда с реанимационной, был пугающе спокойным и отчасти усталым. Наверное, он уже привык говорить подобное, но я услышал это впервые.

И, кажется, впервые за долгие годы мне пришлось сдерживать рвущиеся наружу слезы рыдания. В последний раз у меня так сильно болело в груди, когда увидел тело Лили. Кто бы мог подумать, что мне вновь захочется кричать, срывая голос, сидя около тебя, Поттер, находящегося где-то на грани миров. Ты все еще со мной, но, возможно, уже видишь зеленые глаза своей матери, уже пытаешься ухватиться за ее тонкую ладонь.

Прошу тебя, не уходи. Ну же, продолжай бороться! Ты ведь так сильно любишь жить. Или я вновь чего-то не знаю?

Ответь же, почему я сейчас здесь? Почему мчался через весь город, нарушая все правила дорожного движения? Почему, словно по оголенным нервам, в голове на бесконечном повторе бились слова Блэка?

– Гарри в реанимации в очень тяжелом состоянии. Центральная больница.

Всего два коротких предложения, но почему он вообще их мне сказал? Мы общаемся с ним лишь из острой необходимости на редких родительских собраниях.

Так что он знает, Гарри? Неужели в подобной ситуации кто-то станет звонить простому классному руководителю?

Как много, Гарри, как много ему известно? Сколько ты ему успел рассказать?

Ты не можешь сейчас ответить, я понимаю, возможно, ты даже не слышишь меня сейчас. Просто знай, что прямо сейчас я благодарен тебе за это, ведь теперь у меня есть возможность быть рядом с тобой.

– Десять минут, Северус, не больше.

То, как Римус смотрел на меня, проговаривая эти простые слова… Словно прекрасно знал, что моя душа вновь разрывалась на части, что с каждым ударом сердце словно ломало ребра.

В любой другой ситуации я бы накричал на тебя за то, что кто-то о нас узнал, ведь моя карьера, моя жизнь и прочее неважное сейчас стояло бы под угрозой уничтожения.

Я обычный школьный учитель, но твоя семья разрешила мне побыть с тобой, пусть и так недолго. В соседних палатах Малфой и Грейнджер, но их родители даже не взглянули на меня, и это логично. Это правильно. Так и должно быть.

Но вот я здесь, сижу у твоей кровати в этой абсолютно белой комнате с тусклым холодным освещением, слушаю писк аппаратов и могу лишь слегка прикоснуться к твоей руке, ведь «ни в коем случае нельзя задевать катетер». Но даже так это прикосновение слишком интимное – я прекрасно это осознаю, но не могу прекратить.

Эта непозволенная сейчас нежность, кажется, заменяет мне кислород, но я все равно задыхаюсь.

Что ты принял на этот раз? Ты не сможешь дать мне ответ, но в этом даже нет необходимости: я вижу синяки на твоих венах. Богатым деткам стало настолько скучно, что вы уже перешли на героин?

Или какова истинная причина того, почему ваша троица может сразу после уроков уйти распивать неприлично дорогой алкоголь? Ты всегда говорил, что это обычная скука.

И я всегда был лишь очередным методом, чтоб ее побороть, не так ли?

Твои внезапные поцелуи прямо в коридорах так часто отдавали горьким сигаретным дымом, что вскоре я вновь начал курить, а ведь однажды обещал Лили, что больше не буду травить свою кровь никотином.

И даже когда ты впервые подошел ко мне так неправильно близко, от тебя разило алкоголем, а на губах играла кривая пьяная ухмылка. Я отослал тебя в медпункт, но уже через неделю окончательно потерял контроль и утонул в твоих ебаных поцелуях со вкусом пряного красного вина. И ты тогда лишь посмеялся с моего почти болезненного возбуждения, оставляя одного.

В тот день мой привычный мир рухнул, ведь в него, не интересуясь ничьим мнением, ворвался ты, Гарри Поттер. Сломал мое годами выстроенное спокойное одиночество. Не оставил мне и шанса вновь вернуться в те скучные однотонные будни.

Ты стал для меня смертоносным ураганом, ведь без тебя я больше не мог жить, но и рядом с тобой дышать было сложно, словно в заполненной едким, но сладким дымом комнате.

«Все или ничего» – единственное правило, которому ты следовал в этой жизни.

И я не могу дать тебе всего.

Ты стал приходить ко мне почти каждый день и вел себя все более развратно. И с каждым днем твои бесстыжие зеленые глаза с вечно расширенными зрачками вытесняли из моей жизни все, что считал важным. И среди этого сумасшествия я потерял тот день, когда они стали единственным смыслом просыпаться по утрам.

И они стали причиной, почему я желал не дожить до рассвета.

Ведь казалось, что тебе так удивительно на меня плевать.

Ты никогда меня не слушал, плевать хотел на мои возмущения, без приглашения входил в кабинет и садился, широко разведя ноги, на стол передо мной либо и вовсе на мои колени, без лишних слов начинал целовать, попутно расстегивая наши брюки.

И это лишь вначале мы просто дрочили друг другу – совсем скоро тебе стало и этого мало. Совсем скоро я начал терять связь с реальностью, глядя, как по твоему лицу текут слезы, пока я вбиваюсь в твой рот, а головка члена упирается в горло – ты сам попросил тогда не сдерживаться.

А следующим утром я мучил тебя у доски, заставляя снова и снова осипшим голосом отвечать на бесполезные вопросы по органической химии.

И ты никогда не узнаешь, каких усилий мне стоило сдержаться и, до онемения сжимая руки в кулаки, спокойно пройти мимо тебя, смеющегося в руках Диггори. Он молодой, красивый, сильный, но вечером именно я был тем, чью спину ты до крови разодрал своими короткими ногтями.

Мы миновали точку невозврата на эмоциях. И я, как и тогда, не хочу думать о том, сколько еще парней видело тебя таким: раскрасневшимся, тяжело дышащим, не сдерживающим крика.

И после этого дня все вновь изменилось. Пошло, казалось, по худшему сюжету.

Теперь ты мог пьяным заявиться на урок и уснуть на задней парте. Ты стал избегать случайных прикосновений, но на большой перемене, открывая дверь с ноги, влетал в мой кабинет и просил сделать все быстро, ведь через 20 минут у тебя начнется тест у Макгонагалл. И следующие 15 минут я трахал тебя на той самой последней парте, закрывая тебе рот рукой, чтоб ты, блять, не стонал так громко, словно от этого зависит чья-то жизнь.

И застегнутая на все пуговицы рубашка не могла скрыть алеющих следов на твоей шее, что я их так неосмотрительно оставил в порыве почти бессознательной страсти.

Твои руки, казалось, насквозь пропитались дымом – даже сейчас я могу слышать этот горький, но уже ставший родным аромат. Однажды я даже видел, как вы с Малфоем бежали по снегу в одних лишь пиджаках, дабы поскорее скрыться за углом школы и дрожащими от холода руками поджечь сигареты, обмениваясь после долгим никотиновым поцелуем.

Уверен, в тот день ты тоже видел меня, стоящего у окна до тех пор, пока не прозвенел этот блядский слишком громкий звонок, что ты ненавидишь его всеми фибрами своей непостоянной души.

И непостоянство уже давно стало твоим вторым именем.

Но ты все равно вновь и вновь возвращался в мой кабинет: пьяный, накуренный или даже под кайфом, но ты непременно приходил ко мне. И я ничего не могу с этим поделать.Да и не хочу, если уж говорить честно.

Ты мог ввалиться даже ко мне домой, сразу же, вместо приветствия, опуститься на колени и завозиться с ремнем моих брюк, тихо матерясь себе под нос. А иногда очень даже громко, наверняка специально, ведь знаешь, как я это ненавижу и что обязательно схвачу тебя за волосы, притягивая для очередного поцелуя со вкусом крови и сигаретного дыма.

Ты так мастерски манипулируешь мной, дергаешь за нити, указывая, что мне делать и возле какой поверхности тебя взять, входя в твое податливое тело почти без подготовки. Ты ведь так любишь эту гребаную боль, когда сразу на всю длину и немедля задается почти до невозможного быстрый темп, чтоб каждый толчок выбивал весь воздух из твоих прокуренных легких и заставлял дрожать в моих руках, словно ты пойманный в клетку мотылек.

И я каждый раз не в силах тебе отказать, пусть и знаю, что уже на следующий же день ты будешь зажимать блондинистого Малфоя прямо напротив моего кабинета. Будешь так самозабвенно целовать его шею, оставляя влажный след из россыпи багровых засосов.

Так для кого это представление?

Кого из нас ты любишь? Или это чувство и вовсе направлено на умницу Грейнджер, что вечно ошивается около вас? Она ведь рядом даже сейчас, и я могу поклясться, что слышу, как плачет ее мать в соседней палате.

Или, быть может, ты обычная шлюха?

Ведь ты можешь просто найти в толпе взгляд, восхищенный тобой, и уже вечером без всяких прелюдий и предисловий этот счастливчик – или скорее несчастный – окажется в твоей постели, в твоих объятиях.

Только вот ты никогда не позволяешь себя обнимать. Тебе необходимо, чтобы было грубо, по-животному. Чтобы никаких ласок, ни намека на нежность и ни слова о любви.

Нет.

Ты хочешь, чтоб тебя хватали за волосы, до боли оттягивая темные пряди, и втрахивали в ближайшую стену, оставляя на спине следы от укусов. И после ты будешь с упоением разглядывать проступающие синяки на своих запястьях, ведь я в очередной раз слишком сильно сжал твои руки, удерживая их над головой, или и вовсе стянул их ремнем за спиной после того, как на уроке ты снова выбесил меня до красных пятен перед глазами и сломанного карандаша.

Чертов Поттер, рядом с тобой я вечно теряю контроль.

Твои нелепые пошлые шуточки или со всей силы бьющие под дых поцелуи с другими сводят с ума, уверен, не хуже того дерьма, что ты уже внутривенно начал его себе вводить.

И ты никогда не бываешь один – всегда в шумной компании, ведь весь такой общительный и легкий на подъем. И абсолютно не переборчивый, как в людях, так и в алкоголе и, видимо, наркоте.

И я никогда не буду для тебя единственным, но ты стал им для меня.

Ты – мой мир. И ты тот, кто раз за разом его разрушает.

Ты однажды рассказал мне, что в какой-то книге нашел историю о людях, у которых в груди разрастались цветы, стоило им влюбиться. Это невозможно, но прямо сейчас я чувствую, как изнутри меня разрывают шипы чего-то предельно ядовитого. А ты тогда как-то безжизненно шутил, что в твоих легких как-то раз умер целый сад.

Отчего же, Гарри? Неужели кто-то уничтожил твою любовь?

Или это был ты сам?

Ведь, знаешь, мне все чаще кажется, что ты попросту неспособен на это чувство. Иначе ты бы не шлялся ночами по ночным клубам, вливая в свой организм все, что только можно, раздвигая ноги перед первым, кто поманит пальчиком и будет хоть немного симпатичен.

Откуда я это знаю? Видел тебя как-то раз. В том районе неплохие бары, и, выходя из одного, я услышал ваш смех. Не знаю, как меня пустили внутрь, но мне захотелось сразу же уйти, стоило лишь отыскать вас в толпе таких же пьяных тел.

Даже не так. Хотелось схватить тебя за шкирку, как нашкодившего щенка, и закинуть в салон такси, чтоб отвезти к себе домой.И там я бы вытрахал из тебя даже призрак желания вновь вернуться в то задымленное, пропахшее потом и алкоголем помещение с невозможно громкой музыкой и вспышками неонового света.

Хотелось вбиваться в твое постепенно слабеющее тело, пока ты окончательно не сорвешь голос, без сил рухнув на скрипучий матрас, напоследок разбудив отборным матом абсолютно всех соседей. И тогда я бы позволил себе обнять тебя и, подняв на руки, отнести в душ. Ты всегда повторял, что ненавидишь всю эту нежность, ваниль и розовые сопли, но я хотел бы показать тебе, как они прекрасны.

Только вот не сделал ничего из этого. Лишь продолжил смотреть, как ваше трио ведет себя все развязнее с каждым выпитым бокалом. И как вам вообще продают алкоголь?

В тот вечер, уже перетекающий в ночь, отличница и любимица учителей Гермиона в неприлично коротких шортах танцевала на барной стойке, пока ты выискивал в толпе того, с кем проведешь ближайшие несколько часов. Драко в это время, как и я, не сводил тебя взгляда.

Со сколькими еще ты играешь в подобные игры? Сколько еще людей утонуло в твоих глазах? Скольких свело с ума это развратное тело, совершенно не знающее стыда, жаждущее лишь очередной дозы наркотика или секса?

Ты словно с каждым днем падал все ниже.

Но зачем? Прожигал свою жизнь, не оставляя себе и шанса на хороший исход. Вел себя так, словно совершенно не собирался жить после тридцати, оставаясь навсегда молодым. Только вот сейчас у тебя есть все шансы не дожить и до двадцати.

И ты продолжал приходить ко мне, но с каждым днем я видел, как пустел твой взгляд, а на теле появлялось все больше чужих отметин. И от этого хотелось выть, карабкаясь на стены, до крови ломая ногти, выворачивая себя наизнанку, ведь не имею права говорить тебе хоть что-то.

Ты даже отчасти не принадлежишь мне.

Я ведь всего лишь обычный учитель, что в один дождливый ноябрьский день трахнул своего ученика, которому не так давно исполнилось шестнадцать. И я более чем вдвое старше, да и вообще с твоими родителями в одном классе учился, и ты, случись во вселенной какой-то сбой, мог бы даже быть моим сыном.

Но это не так.

И в этой вселенной нашим уделом навсегда останется лишь быстрый грубый перепих и скрытые от всего мира поцелуи-укусы, ведь все это слишком неправильно, как и смешавшаяся отравленная кровь на наших губах.

Наш удел – какие-то недоотношения, спрятанные по укромным уголкам частной школы, переполненные бесконечными изменами с твоей стороны и навсегда разорванным в клочья сердцем с моей.

И мы продолжаем идти ко дну, но все никак его не достигнем.

Так как долго нам еще падать прежде, чем окончательно разбиться? Как долго еще придется кашлять мертвыми цветами прежде, чем умрем мы сами, захлебнувшись во всей этой невозможной любви.

А ведь ее может даже и не быть. Может, я сам себе все надумал, ведь у тебя глаза, как у Лили, и это многое бы смогло объяснить.

Да только сейчас я твоих глаз не вижу, но все равно убежден, что люблю тебя. Ну, знаешь, лишь немного больше, чем полностью.Я просто хоть сейчас готов отдать свою жизнь за тебя. За того, кто никогда не задерживается рядом со мной, уходит, как только достигнет желаемого, и делает лишь то, что хочет сам, ведь тебе абсолютно плевать на чьи-то там глупые и порой по-детски наивные мечты.

Или нет? Или ты лишь пытаешься казаться незаинтересованным, пока твое сердце плачет по кому-то?

Смешно. Я вновь пришел к этому вопросу. Не уверен, что хоть когда-то услышу на него ответ, ведь никогда и не решусь его тебе задать.

Зачем, когда я и без этого знаю правду?

Ты шлюха, Гарри Поттер. Обычная пьяная, обдолбанная шлюха, что вот-вот может умереть.

Но я все равно люблю тебя.

Люблю слишком сильно, чтоб это было нормальным. Но и мы никогда не были и не будем нормальными.

И мне плевать, что ты никогда не ответишь на это признание, но, прошу тебя, просто открой свои ебаные зеленые глаза.

Просто продолжи, блять, жить – плевать, ради чего или кого.

– Северус, время.

И все же да, Сириус определенно знает, что я трахал тебя почти каждый день на протяжении полугода. Вот только я вряд ли хоть когда-то пойму, почему он до сих пор меня не уничтожил за это. Лишь ты, Гарри, сможешь объяснить.

Но сперва, пожалуйста, очнись. Я буду ждать тебя и буду готов помочь с чем угодно, лишь только попроси.

Лишь только выживи.