Бывает встретишь человека, и, лишь раз взглянув в его глаза, начинаешь тонуть. И вопреки всему доверяешь ему даже больше за полностью.

И я слепо готов пойти чуть более чем на все ради одного лишь взгляда, направленного лишь на меня одного.

И никто не предупреждал, что так может быть, что никто не бросит спасательный круг, не поможет выбраться из этой смертельной ловушки.

И никто не говорил, что это может быть так отвратительно неправильно, что все вокруг будут запрещать, что весь этот ебаный мир будет против.

Так зачем это все?!

Почему это чувство, что все его описывают как светлое-нежное-невинное, направленно именно на вас, учитель?! Направленно таким тошнотворно грязным способом? Кому сдалось это клише?

Зачем вы вообще пришли в нашу школу?!

Ведь до этого все было так хорошо, так спокойно, почти что монотонно. Скучные уроки, тренировки по футболу, а вечером снова пьяный Драко, что ноет о своей любимой Гермионе, пока она где-то обжимается то ли с Панси, то ли с Чжоу, то ли вообще с Лавандой – черт ее пойми, сколько у нее этих девушек, зато у Малфоя ни шанса.

И день за днем все шло своим чередом, а потом спокойный, почти механический голос Макгонагалл вырвал меня из полудрема:

– Здравствуйте, класс. Это ваш новый учитель, мистер Снейп. С этого дня он будет вашим классным руководителем, а также вести у вас химию. Не опозорьте меня, пожалуйста.

Что ж, здравствуйте, учитель. Кажется, мой мир только что рухнул, разлетевшись на миллиарды мелких острых осколков, впивающихся в кожу, влезающих под нее, разрывающих вены и артерии. И лучше бы я умер сразу, истекая ядовитой кровью прямо на полу вашего кабинета, но это не так. Поэтому ответьте, пожалуйста, сколько ложек сахара вы предпочитаете в свой утренний кофе. И, надеюсь, вы не против трахать своего ученика.

Но вы не волнуйтесь, я подожду год, пока мне не исполнится 16 лет. И если к тому моменту мне будет все так же больно дышать без вас, то я абсолютно точно не оставлю вам и малейшего пути к отступлению.

Я пойду на все, чтобы вы стали моим.

Только вот ваши губы невольно скривились после того, как вы услышали мою фамилию. Получается, это вы тот самый Северус, которого еще в школе задирала моя семья? Кажется, правила этой игры стали в несколько раз сложнее, а одержать победу – практически невозможно.

Но я все же рискну.

– Не волнуйся, Гарри, алкоголь всегда останется на твоей стороне.

Теперь уже Драко не казался мне таким жалким, напротив, сейчас я полностью понимал и разделял его чувства.

И мне тогда знатно влетело от Сириуса, ведь запах бурбона невозможно не учуять, но я так ему и не признался, почему столько выпил и где вообще нашел алкоголь. Да и что я должен был ему сказать?

«Прости, но теперь это уебанское общество точно больше не отстанет от вас с Римусом, потому что, кажется, я влюбился в мужика. Кстати, он мой учитель и ваш бывший одноклассник. Так что теперь дважды в неделю я буду помогать младшему Малфою опустошать мини-бар его отца».

Охуенный вышел бы разговор. Хотя, собственно, он именно таким и вышел, ведь на Рождество я все же во всем признался. Праздник, конечно, был испорчен, но уже спустя какой-то час, когда первый шок спал, мы смогли поговорить спокойно и даже пришли к выводу, что, увы, я не ошибся в своих суждениях.

Я действительно влюбился в вас, учитель.

А еще услышал несколько интересных рассказов о вас и моей маме.

Только вот что это значит? У меня все же появился шанс на хэппи-энд или это мой приговор? Осталось немного больше чем полгода – и я узнаю ответ, а пока можете спокойно делать вид, что меня не замечаете.

Полгода, и вот вы уже раздаете задания на лето: все эти абсолютно бесполезные бланки и списки, что они только Грейнджер и нужны. Правда, она все равно заставит нас все заполнить и прочесть, но иначе нас с Драко уже бы давно исключили за отставание.

А знаете, учитель, мне это даже начинает нравиться: то, как вы избегаете смотреть мне в глаза. Это потому что они как у мамы?

Так что случится, если мы все же встретимся взглядами?

У меня осталось два месяца, чтоб придумать план того, как проверить это в кратчайшие сроки, а пока продолжайте отводить взгляд и лишь слегка – почти незаметно – вздрагивать от якобы случайного прикосновения моей руки к вашей. Вы не волнуйтесь, лишь я заметил, как у вас сбилось дыхание: один немного судорожный вдох, не более. Но он подарил что-то похожее на надежду.

– Встретимся осенью, мистер Снейп.

Как жаль, вы мне так и не ответили.

Той ночью я придумал тысячи вариантов развития сюжета, где я все же не побоялся задержаться. Но все хорошо, я подожду еще немного.

Но это оказалось сложнее, чем я думал вначале. Не видеть вас каждый день… кажется, я скоро рехнусь. Ну, или Драко скинет меня с ближайшего моста, если я вновь заведу о вас разговор, в панике пытаясь придумать, что же делать. Потому что я не знаю.

Так что же мне делать, учитель?

Убить двух зайцев одним выстрелом? Вас и Гермиону, в смысле.

Эта идея показалась мне совершенно сумасшедшей, но ничего лучшего мы с Драко так и не смогли придумать.

Уйти в отрыв. Переступить через себя и сделать вид, что нам абсолютно похуй на все ваши скучные взрослые правила и запреты. Жизнь одна – ею надо наслаждаться! И плевать, что наслаждение это граничит со смертельной опасностью.

Ведь вечером вновь придется проглатывать ту боль, что острыми лезвиями впилась в горло.

Вы в упор меня не видите! Так что еще мне сделать?! Просто подойти к вам прямо в коридоре и, притянув за лацканы пиджака, поцеловать? Малфой рядом ржал, чтоб я не забыл засунуть вам язык по самые гланды.

Только вот, осмелев после вина, я пошел проверять этот абсолютно ебанутый план. Раз, а потом второй…

Подождите, я, кажется, забыл, как надо правильно дышать. Учитель, если вы продолжите так крепко держать меня в своих руках, я боюсь, что не выживу.

И я уже давно тону в ваших темных радужках, но отчего-то все еще продолжаю дышать под толщей мутной ядовитой воды, словно меня пытаются утопить где-то в сточной канаве, несколько лет уже пытаются, но все безуспешно.

И, кажется, что вот оно – наши сердца бьются в унисон, бабочки в животе напоминают тираннозавров, а на глаза надеты розовые очки, не спасающие, правда, от ярких солнечных лучей. И улыбки, кажется, искренние, а объятия обжигающе теплые.

Вот она – сказочка из книг, которую пришлось так долго ждать.

Но разве это так? Разве это правда? Разве так может быть?

Разве… ваши чувства направлены не на мою погибшую мать, что у нас с ней одинаковые глаза?

И разве это не смерть? Ведь плевать на себя, на других людей. Забываю даже про друзей, а ночами невозможно уснуть из-за ноющей боли где-то в подреберье. Считаю дни, часы, минуты до нашей встречи. Порой даже секунды.

Как наркоман в ожидании дозы. И, как и ему, вечно недостаточно. Никогда недостаточно. И все делаю мгновенно, любой ценой и абсолютно не думая, ведь мозг в бесполезное желе уже превратился: ни одной путной идеи не может придумать.

Вот и вывожу вас из себя на уроках и переменах, сдаю все задания с опозданием минимум в неделю, чтобы вы хоть как-то меня заметили.

Я веду себя все откровеннее, пусть мои руки и дрожат, да и не знаю на самом-то деле, что делать надо, но так у меня есть хоть какой-то шанс вас удержать. Да, телом. Да, это низко. Но отчего-то наша история слишком далека от всех тех возвышенных чувств, что о них пишут поэты.

Да и похуй на это!

Похуй, что опять закрываюсь в ванной, из всех сил сдерживая всхлипы, а по лицу снова текут эти блядские и никому не нужные слезы. От себя самого противно становится, да только эта маска все сильнее врастает и, кажется, я не смогу ее снять, не оставив глубоких шрамов.

Зато я смогу курить почти без остановки и вливать в себя поочередно вино и виски, притягивая Драко для очередного показушного поцелуя.

Да, глупые дети, потерянное поколение, отбросы этого общества. Только вот почему-то никто не хочет у нас спросить, почему мы так поступаем, почему отравляем свои юные организмы всей этой дрянью.

Нас никто не спросит, какую боль порой приходится терпеть, на какие унижения пойти ради того, чтобы хоть немного быть нужными.

Но я стерплю это, учитель, все стерплю.

Если вам действительно нравится так сильно сжимать мои волосы, то пусть будет так. Я согласен злить вас хоть каждый день, чтобы после опуститься перед вами на колени и позволить использовать свой рот, как вам захочется.

Только разрешите мне в эти минуты не сдерживать слез.

Только разрешите мне почаще видеть это выражение абсолютного блаженства на вашем лице и чувствовать терпкий вкус спермы на языке.

Я сделаю все, что потребуется, только, пожалуйста, в следующий раз не сдерживайте свой голос, я хочу слышать, что вам хорошо со мной.

— Да. Хорошо. Они обязательно придут.

И я снова буду трясущимися руками сжимать телефон, пока они и вовсе не онемеют от тупой боли в ладонях. И я проглочу очередной истошный крик, дабы, не издав ни звука, вернуться в гостиную с этой отвратительно лживой улыбкой на губах. И я смогу спокойно сказать Сириусу, что на следующей неделе будет родительское собрание. И он снова лишь с безграничной грустью в глазах посмотрит на меня.

Нет, я не хочу, чтоб они с Римусом хоть как-то вмешивались в то, что происходит между нами. Мы как-нибудь сами с вами во всем разберемся ведь, правда?

И я вновь придумаю что-то сумасшедшее, чтоб вывести вас из себя. Вывести хоть на какие-то эмоции, ведь хватит уже меня игнорировать!

Посмотрите на меня, учитель! Почему вы меня не видите?!

И если наше с Драко представление на вас больше не действует, то не страшно, я найду другого. Да хоть того же Седрика. Он хороший, милый и, кажется, немного в меня влюблен. Жаль даже как-то. Но, уверен, он это переживет.

Да и не зря это было. Вы наконец-то решились, учитель.

Это было больно, но, кажется, я привыкаю. Да, я определенно к этому привыкаю. С каждым вашим толчком к этой боли приплеталось удовольствие, и вскоре я уже мало что соображал. Как же мне хотелось навсегда остаться в ваших сильных объятиях, и плевать, что после них на плечах, бедрах и запястьях синяки остаются.

Напротив, теперь у меня есть то, что будет всегда напоминать мне о вас. Еще немножечко ноющей боли, скребущей под лиловыми отметинами на коже, в пояснице и где-то под ребрами. Но будьте уверены, эта осень стала лучшей в моей жизни.

Теперь я точно знаю, что вам нравится мое тело. И я ведь теперь могу беззастенчиво пользоваться этим: прибегать к вам, виляя задницей, и больше не бояться, что вы меня за дверь вышвырнете за подобное поведение.

И я буду все чаще приползать к вам пьяный – простите уж, просто иначе может стать невыносимо. То, как вы смотрите в мои глаза… Никогда не думал, что буду ревновать к собственной матери. Но если это удержит вас рядом, то пусть.

А я пока что просто еще больше буду бесить вас на уроках и еще сильнее прогибаться в пояснице после них, когда вы будете с сумасшедшей скоростью вбиваться в меня прямо у доски. И я ни малейшего, блять, понятия не имею, как мне потом оттирать этот ебаный мел от черной формы, да и никакого это значения сейчас не имеет.

Просто продолжайте, учитель.

Продолжайте и дальше заламывать мне руки за спину так, чтоб я даже пошевелиться не смог. Трахайте меня, как вам вздумается. Кончайте в меня или даже мне на лицо, да, прямо на очки – хер с ними, куплю новые, если не смогу вытереть.

Делайте, что вам нравится, заебывайте меня в классе этими тупыми вопросами о продуктах брожения. Я вам вслепую по одному лишь запаху расскажу, что в какой бутылке находится и в какой очередности мы это вчера в себя вливали.

Наверное, я уже зависим, учитель. Наверное, мне надо лечиться.

Или увеличивать дозу.

Мне уже нечего терять. Возможно, это всего лишь юношеский максимализм, но я зависим от вас сильнее, чем от алкоголя или никотина.

И этим вечером я проверю, что тяжелее: вы или наркотики.

И все же вы, учитель.

Ведь даже под кайфом перед моими глазами стоит ваше лицо. Поздравляю, вы впитались в каждую клеточку моего тела. Наверное, еще и в генетическом коде сохранились. Но теперь простите, мое сознание ускользает куда-то, где мы вместе и так безгранично счастливы.

И я из последних сил поеду на другой конец города, чтобы провести рядом с вами хоть пару минут. Да, я нашел ваш адрес, нарушив очередное правило и порывшись в документах, что просто так валялись на столе в учительской – охраняйте лучше свои личные дела.

И, кстати, у вас довольно милый дом, но этот порядок какой-то уж слишком идеальный и совершенно неуютный. Я бы навел здесь легкий бардак, если бы вы позволили мне. Я бы даже рискнул оставить у вас свою любимую чашку и зубную щетку, но никогда не рискну остаться на ночь.

Просто боюсь, что сквозь пелену сна вы назовете меня чужим именем. Или вовсе попросите уйти.

Нет, этого я не вынесу. Я буду уходить сам и приходить, казалось бы, когда мне вздумается. Отчасти это даже правда: я приползаю к вам, когда без вас мне становится абсолютно, блять, невыносимо.

Видимо, я и вправду неизлечимо больной.

И от всей этой невъебенно сильной боли, что никак не мог ее ни описать, ни понять, хотелось сдохнуть, ведь она уже по всему телу распространилась и не утихает ни на минуту.

Выехать бы куда-нибудь за город, в какое-нибудь поле и лечь там, раскинувшись звездочкой на холодном снегу – но даже он теплее вашего взгляда. Я даже был бы не прочь замерзнуть там насмерть.

И я однажды почти так же сделал, воплотил, так сказать, мечту в реальность. Только вот лежал я на замерзшем озере и с пустой бутылкой водки – редкостная дрянь, но все ненужные мысли убирает в два счета две стопки. А еще рядом такой же пьяный Драко лежал и все продолжал надоедать мне своей Грейнджер.

И наши с ним потускневшие, покрасневшие глаза блестят болезненно, но мы все равно пытаемся улыбаться в шумной компании, смеяться даже как-то слишком громко, пока в боку не начнет колоть. И, конечно же, мы будем принимать все, что подсунут. Хули нам, молодым, ведь так?

Вот только это пугает. До дрожи и холода по позвоночнику. Неужели так оно и закончится?

В каком-то шумном клубе или узком переулке за ним, где кто-то предложил уколоться.

Пустяки ведь, правда?

Только вот однажды что-то обрывается внутри, осыпается стеклянной крошкой. И хочется выть от осознания, что уже ничего не будет в порядке, лезть на стены, раствориться в кислоте, исчезнуть нахуй из этого мира и даже не перерождаться больше ни в одной вселенной, где есть вы.

Ведь это невыносимо.

Думать, что вы со мной лишь потому, что я сам на ваш член запрыгиваю и что глаза у меня мамины.

Есть ли что-то большее за всеми вашими поцелуями? Они ведь теперь тоже стали со вкусом никотина, да только…

Нет, я не хочу думать об этом.

Пожалуйста, нет. Не хочу. Не думать. Не думать. Пожалуйста, только бы больше не думать об этом!

Никаких ложных надежд. Ничего! НЕТ! НЕ ХОЧУ!

Просто сделайте все, как и раньше. Быстро, грубо, у стены. Целуйте так, чтобы во рту был этот тошнотворный металлический привкус, а слезы даже не думали останавливаться.

Давайте, ускоряйтесь с каждым толчком, чего же вы ждете, учитель? У меня сегодня еще есть уроки, так что поторопитесь и не забудьте оставить мне все эти блядские засосы и укусы на плечах и шее, чтоб я себя последней шлюхой чувствовал.

Не сдерживайтесь и давайте кончим вместе, только закройте мне рот, чтоб мой крик не вышел каким-то аж слишком отчаянно-жалким.

Ведь это зависимость.

И ничего более.

И я опять солгал.

Но да похуй на эту ложь – она уже стала константой моей убогой жизни. Давайте я лучше просто заработаю себе еще одну. Еще одну сладкую ложь. Еще одну ебаную зависимость.

Давай же, Герми, разогрей нам в ложке героин, и мы сдохнем прямо здесь, в туалете какого-то ночного клуба.

Потому что если это и сказка, то та, где не будет счастливого конца, где мир поглощает вязкая темнота, обволакивая, утягивая меня за собой.

Мне страшно, учитель.

Но так будет лучше.

Так должно было быть. Но это не похоже на тот свет, что его описывали книги. Так нам всю жизнь лгали? Или это… больница?

Почему я здесь, учитель? И почему я вообще спрашиваю это у вас?

Перед глазами все кружится, но я уверен, что это больничная палата, и, кажется, на мне надета кислородная маска.

Значит, я все-таки выжил.

Блять, все снова пошло не по плану.

Все тело ломит и так ужасно хочется пить.

Здесь кто-то есть? Определенно. Еще немного и я даже смогу увидеть – пока что лишь слышу. Кажется, это плач. Тихий такой, когда уже ни сил, ни слез.

– Гарри?.. Гарри! Я сейчас… я сейчас позову врача.

Учитель? Но что вы здесь делаете?

Нет. Не уходите. Вернитесь, пожалуйста, вернитесь. Побудьте рядом еще немного. Да, да, позовите врача, но, прошу, не отпускайте моей руки. Мне снова стало холодно, когда вы ее отпустили. Но почему вы вообще так бережно ее держали? Я не понимаю.

Вы плачете? Не стоит.

Но, знаете, мне все же отчасти нравится ваши покрасневшие глаза. А еще…

– Спасибо.

Не уверен, что хоть какой-то звук сумел издать, но спасибо, учитель. У меня нет сил, чтобы сказать что-то большее, но я благодарен, что вы рядом. И я так счастлив, что могу снова вас видеть.

Я исправлюсь, честно, вам больше не придется плакать. Просто скажите мне, что зависимы от меня так же сильно, как и я от вас.

Просто скажите, что любите меня, учитель. Ведь почему еще вы здесь? Я не поверю другому ответу.

Пожалуйста, учитель, скажите, что любите меня, самого проблемного ученика в вашем классе, да и вообще в школе. Меня, того, что так боится признаться вам в своих чувствах, что превратился в пьяную, обдолбанную шлюху от всей этой невозможной любви.

Блять, каким же слепым я был. Мы были.

Прошу, простите меня, ведь это все из-за меня. Ведь я так часто лгал вам.

Вы ведь помните о той книге, что я рассказывал однажды? Такая наивная, но красивая история. Я и тогда солгал. Тот сад всегда будет жить в моей груди. Он, может, однажды убьет меня, но сам продолжит жить. Спустя годы, столетия… всегда.

Да, все эти буйные ядовитые соцветия, что не дают мне дышать полной грудью, для вас и из-за вас, учитель.

– Все показатели в норме. А теперь отойдите. Ему необходимо поспать, организм слишком истощен.

Как удивительно спокойны эти врачи, не так ли?

– Когда к нему можно будет прийти снова?

Наверное, я действительно вновь засыпаю, ведь все хуже слышу вас, но точно знаю: ваш голос охрипший, словно вы очень долго молчали или, наоборот, кричали со всех сил. Вы ведь расскажете мне как-нибудь после об этом, да? Обо всем, что случилось.

– Завтра.

Мир снова плывет и темнеет, становится каким-то вязким, но мне больше не страшно, ведь я точно знаю, что увижу вас снова.

Я был таким глупым. Вы ведь вернетесь? Я буду ждать вас, учитель.

Я буду ждать.