Нико гремел чем-то на кухне и шум этот резонировал с его собственным сердцебиением — сумасшедшим, суматошным, непоследовательным.

      Перси вдохнул раз, другой, на выдохе считая — Хейзел научила его дыхательным упражнениям и все хорошо бы было, если они помогали. Паника под его кожей чесалась и двигалась, как броуновское — вау, он даже запомнил как это называется — движение, не находя себе места. Его чёртово СДВГ рябило, отвлекаясь на всевозможные звуки и яркие цвета, превращая его состояние лишь в больший хаос.

      Перси снова вдохнул, всеми силами стараясь сосредоточится на том, как Нико привычно шумит на их кухне приборами; этот звук обычно приносил ему успокоение.

      Сейчас он оголял нервы, и без того наэлектризованные, словно Джейсон зарядил в него чертовой дюжиной молний, хотя Грейс, конечно, этого бы не сделал.

      Перси отвлекся на разлитый им самим чай пару минут назад — он опрокинул чашку и забыл об этом, отвлечённый и напуганный.

      На кофейном столике образовалась коричневая лужа и, по хорошему, ее надо было вытереть, прежде чем Нико заметил и заволновался бы, но у Перси не было сил встать.

      Вода, однако; парень в полусознании провел над ней ладонью, собирая ее в шарик и принимаясь катать его между ладоней.

      Жидкость в его руках оставалась шаром, но меняла структуру, реагируя на его эмоции; лёд чередовался с водой, то горячей, то холодной, почти превращаясь в пар и возвращаясь к воде; это хаотичное чередование почему-то привносило немного гармонии в его собственную череду эмоций, делало их немногим более управляемыми.

      Нико перестал шуметь; это тоже немного ослабило панику под кожей, обвившую его с ног до головы.

      Все было нормально. Это был Нико, и все подтвердили, что шанс отказа был минимальный — даже Эрос сказал ему об этом в привычной для себя манере. Он в некотором смысле дал ему благословение, и Перси это ценил.

      Черт, даже Аид посодействовал ему в поиске кольца, бросив только, что богу богатства было несложно найти подходящий камень.

      Не только богу богатства, но и отцу своего сына, который вот-вот станет обрученным, если Перси только опустит свою панику и возьмёт себя в руки.

      Все было в порядке — это был Нико и Нико любит его, Нико всегда его любил, сколько бы не отпирался.

      Перси расслабил плечи, пальцы, стиснувшие заледеневший шар; все было в порядке. Даже если Нико и откажет ему, то это будет лишь потому что ему нужно ещё немного времени, и Перси даст ему его, сколько угодно, положив к ногам; все, что Нико только захочет.

      Нико снова зашумел — включилась вода, и шум, наконец, дал Перси сконцентрироваться на нем, даже если его пальцы все ещё дрожали.

      Он отложил шар на кофейный столик и поднялся, приводя в чувство закоченевшее тело, застывшее от шока и затекшее.

      Он мог с этим справится; за его спиной были Джейсон и Хейзел, Рейна и Аннабет, Эрос и Уилл, Салли и Пол — черт, Посейдон, чрезмерно подбадривающий, был на его стороне, Аид — коробочка с кольцом в его кармане напоминала ему, что так или иначе он всех их к этому привлек.

      Он не мог их подвести; он не мог подвести себя и, тем более, Нико.

      Все будет хорошо — все уже хорошо и будет только лучше, потому что они оба смогут с этим справиться.

      Перси повел плечами, достал футляр — в виде ракушки, потому что Посейдон — и прижал его ко лбу, вдыхая, словно перед прыжком.

      Он двинулся на кухню в полусне, замерев у порога и глядя на родную уже спину — Нико стоял у плиты, спиной к двери и не видел его, не слышал из-за собственного бормотания.

      Перси постоял так ещё секунду, прежде чем выдохнул — чтобы Нико обратил на него внимание — чуть слышно позвал его и опустился на колено.

      Его руки дрожали; коробочка с кольцом была непомерно тяжёлой и слишком лёгкой одновременно, и Перси отчаянно хотел обратно себе в руки шарик изо льда, но сейчас было не время.

      Нико обернулся, сделал шаг — ахнул и дернулся, вскрикнув что-то на итальянском; Перси зажмурил глаза.

      Он открыл их только когда полубог позвал его, с грохотом ставя что-то на плиту.

      — Черт, я думал что уроню на тебя пасту, прости, — пробормотал Нико чуть суматошно, потому что Перси все ещё молчал. — Ты в порядке? Я не хотел, честно, я не слышал как ты вошёл.

      Паста. Нико готовил пасту и не слышал, как он позвал его и как вздохнул — нервы снова зачесались у него под лопаткой. Он почти все испортил. Он почти все испортил, потому что он мешался под ногами, и Нико был бы в ужасе, урони он на него горячую кастрюлю; и Нико, конечно, догадался бы, почему Перси стоит на одном колене и —

      — Перси? — тихо позвал его Нико; его голос едва заметно поднялся на октаву — так было всегда, когда он нервничал.

      Хорошо. Он все ещё мог бы все исправить, верно? Нико беспокоился, но это можно было изменить.

      Перси улыбнулся — настолько солнечно, насколько мог, протягивая руку и сплетая свои пальцы с пальцами Нико.

      — Все хорошо, — мягко ответил он, — все в порядке. Ты ничего не сделал.

      Юноша, все ещё взволнованный, моргнул, но сжал осторожно его пальцы и чуть улыбнулся.

      — Тогда как ты относишься к пасте на ужин, которую я только что чуть на тебя не опрокинул?

      Перси засмеялся совершенно искренне, целуя чужие костяшки.

      — Даже если бы ты ее и опрокинул, менее вкусной она от этого не стала бы, так что…

      Нико фыркнул и чуть потянул его за их сцепленные руки, словно предлагая подняться; отошедшее на задний план волнение принялось мучить его с новой силой.

      Перси позволил их пальцем расплестись, опуская руку на собственное бедро, но не разрешая себе его стиснуть.

      Это должен быть один из самых счастливых дней в его жизни, но паника стучала в его голове набатом, отравляла его мысли и разум.

      — Нико, — мягко начал он, но в голос, видимо, прокралось все-таки что-то, что заставило юношу незаметно напрячься. Он не отступил, только подобрался как будто, все ещё не понимая — или как раз осознавая именно в этот момент.

      — Нико, — повторил Перси больше для себя — чужое имя на собственных губах почему-то приносило успокоение. — Однажды ты сказал, что я не в твоём вкусе и, — Нико шепнул себе под нос полураздраженное «О боги», но парень его проигнорировал, — знаешь, сегодняшний день или докажет это, или опровергнет.

      Нико отчаянно сдерживался от того чтобы закатить глаза, и Перси почему-то почувствовал как панический узел на груди ослабевает.

      — Я люблю тебя, — добавил Перси, потому что совершенно не знал, что говорить; даже если они с Салли и Полом тысячу раз прорепетировали речь, сейчас она вылетела из головы как серпантин в Новый Год. — Я люблю тебя и понятия не имею, что говорить, — прошептал он, чувствуя, как у него потеют руки. Пол сказал ему, что лучшее что только может быть в отношениях — честность, и сейчас он собирался прибегнуть к его словам, потому что не знал другого варианта. — Я люблю тебя и это то, что привело меня — нас — к этому моменту, и я не знаю, что говорить.

      Нико стоял, окаменевший перед ним, и Перси отчаянно боялся посмотреть на него напрямую; он прыгал взглядом с Нико в сторону и обратно, не задерживаясь больше двух секунд на чем-либо глазами. Они помолчали пару мгновений.

      — Я люблю каждый день моей жизни и отчаянно хочу чтобы это продолжалось и дальше, каждый день, — на одном дыхании выпалил он, потому что это была правда, каждое слово; — Я хочу видеть тебя каждый день, пока не стану слепым и глухим старым пердуном, и ты не станешь таким же, а потом мы умрем вместе в один день.

      Нико фыркнул задушенно и искренне; Перси заметил, что у него тоже дрожали пальцы.

      — Если ты думаешь, что в царстве твоего отца я отстану, ты ошибаешься, — пригрозил он невпопад, и Нико хмыкнул и всё-таки закатил глаза. Руками он вцепился в карманы собственных штанов и это — Перси хотел снова поцеловать его пальцы, прижаться к ним щекой, но он чувствовал, что заплачет, если сделает это.

      Он успеет. Если сегодня все пройдет хорошо, то у него будет вся жизнь, чтобы целовать эти руки.

      — Я люблю тебя и, черт, я не знаю, — он взмахнул рукой, только сейчас понимая, что уже некоторое время стоял на колене, запустив пятерню в волосы, — я не знаю что говорить. Я люблю тебя, я умираю от страха и понятия не имею, что делать, но я не хочу чтобы… пожалуйста, пожалуйста, меня сейчас хватит инсульт.

      Нико поймал его ладонь и сжал заземляя — себя только или его? — и не отводил взгляда.

      Перси сжал его руку в ответ.

      — Я не хочу чтобы это когда-либо заканчивалось, — прошептал он совсем тихо, едва слышно. — Когда я умру, я хочу найти на том свете тебя и остаться рядом с тобой, что бы не случилось — я хочу на этом свете быть с тобой, пока я могу дышать и — и если ты хочешь того же, то скажи мне «да».

      Он достал неловко, неаккуратно, коробочку с кольцом и замешкался, стараясь ее открыть; Нико выдохнул, дрожаще и взволнованно, и…

      — Нико ди Анджело, сын Аида, король призраков, — прошептал Перси, глядя наконец юноше в лицо. На чужих щеках мерцали слезинки, — единственный хозяин моего сердца. Ты выйдешь за меня замуж?

      Эмоции на родном лице, от которого он теперь не отводил взгляда, менялись, как вода: от тихой нежности к обожанию, к улыбке и снова к нежности — и прежде чем Нико успел ответить, он ласково сжал их пальцы.

      — Да, — пробормотал он, и его улыбка прорезалась посреди слова. — Я повторю это на итальянском, если это поможет тебе успокоиться.

      Перси засмеялся — часть паники свалилась с его плеч, но не ушла из-под его кожи; она осталась там, гораздо более незаметная, чем раньше, отошедшая на задний план.

      Он достал кольцо, и оно лежало в его пальцах совершенно невесомое и это почему-то пугало его, но он заставил себя отложить эту мысль, подтягивая чужую ладонь ближе.

      В конце концов, какое это имело значение, если легло оно на чужой палец изумительно хорошо, и Нико, его замечательный уже-теперь-жених, обхватил его лицо, словно никто и ничто больше в этом мире не было важным?

      Перси едва успел подумать, поднимая юношу на руки, целуя, чувствуя, что у него самого текут слезы, чувствуя, что целоваться сквозь улыбку было совершенно неудобно, но правда невероятно хорошо, что день действительно был потрясающе счастливый.