Весна. Единственную дорогу из деревни размыло дождями в непроходимую грязь, и никто не ожидает, что до нас доберется почта. Каким-то чудом, однако, ребята возвращаются из разведки измазанные по уши в глине, но зато с холщовым мешком за плечами. Говорят, что поймали радио сигнал заброски. В этих горах не ловит никакая связь, даже спутниковая в извилистом ущелье пропадает, а про пещеры и говорить нечего, поэтому прибытие почты производит маленький фурор.

Лысый шлепает по рукам, тянущим у него мешок, и выдает письма по очереди, выкрикивая фамилии. Его хриплый бас разносится по всему лагерю, такой голос и мертвого разбудит. Я сижу в сторонке от бурлящей толпы. Делаю вид, что чищу карабин. Я не жду, что... Ну, то есть, легче не ожидать. Если ничего не ожидаешь, то и не разочаровываешься. Меньше расстройства. А если... Если вдруг... То будет приятный сюрприз.

Я давно не чищу винтовку. Я слушаю Лысого и почти не дышу.

И, наверно, я все-таки оглох после стрельбы из крупного калибра, потому что реагирую на собственное имя далеко не сразу. Лысый машет светлым конвертом в мою сторону, и мне бы встать, мне бы бежать, да только ноги не слушаются, будто кто-то рубанул по пояснице и все отнялось, что ниже пояса. Я наблюдаю тупо, как кто-то из ребят уже хватает мое письмо, и оно идет по рукам, и Мелкий уже сует мне его под нос и отпускает шуточки.

Я его не слышу. Я ничего не слышу и ничего не вижу, кроме конверта этого белого, и ее имени, выведенного синей ручкой. Конечно, твержу я себе, это еще ничего не значит. Она могла написать, что ей очень жаль, что она познакомилась, что хочет остаться друзьями. Легче ничего не ожидать.

Белый конверт мелко дрожит, и я с удивлением отмечаю, что это из-за моих рук. Давно такого не было. Мне снайперку не доверили бы, если бы такое часто случалось.

Капитан дает отмашку, сам скрывается в своей палатке прижимая конверт к груди, и на несколько драгоценных минут весь лагерь будто задерживает дыхание. Все разбредаются по своим углам, по койкам, по укромным каменным нишам.

Солнце выглядывает из-за курчавых облаков, словно с картинки, и белизна бумаги ослепляет меня на мгновение. Один угол подмок, на обеих сторонах хватает разводов от грязных пальцев, марки готовы отвалиться в любой момент, но это все не важно. Мне плевать, кто на меня смотрит. Я подношу конверт к лицу, закрываю глаза и вдыхаю. Пахнет мокрой бумагой и пылью, и глиной, но мое воображение рисует ее руки, аккуратно пишущие адрес, пальцы разглаживают сгибы. Даже если там, внутри... Даже если так. У меня будет этот конверт.

Я, наверно, жалок. Но если быть до конца честным, все мы становимся жалкими в этих горах.

Прежде, чем вскрыть конверт, я вытираю руки о штанины, будто это чем-то поможет. Я, видимо, еще и трус, потому что так долго еще ничего в своей жизни не вытирал. Может быть, посмотреть конверт на свет? Может быть, удастся разглядеть хоть пару слов, понять, что там?

Нет, я с самого начала знал, что храбростью не отличаюсь. Надо же было так долго тянуть со всем этим, словно она могла по одним только вздохам в свою сторону понять, что я чувствую. Серьезно, я ведь не вздыхал даже, ничего не делал, думал, что нет шансов. Уверен был.

Но это все неправда, верно? Я надеялся, конечно, где-то глубоко внутри всегда мечтал, но боялся. Так боялся ее ответа.

Армия быстро научила, что есть вещи пострашнее разбитого сердца.

Я вскрываю конверт медленно и аккуратно, стараюсь не рвать бумагу. Достаю листки испещренные мелким почерком. Много листов. От одного их вида уже щемит в груди. Не могла же она так долго расписывать, что я ей противен?

Она пишет. И пишет, и пишет, и пишет. О том, что в городе весна, и какие прилетели птицы. О том, что цветут вишневые деревья, и падают лепестки, укрывая парки и улицы розоватым ковром. О репетициях, о том, что у нее выступление с оркестром через три недели, и о том, как она переживает, как боится подвести преподавателя и опозориться перед всей филармонией. О том, что общие друзья передают привет, и все скучают. О том, что она скучает.

И любит. В каждой строчке. В каждом слове. Любит. Тоже любит. Любит в ответ.

Нежные фразы плывут перед глазами, и капли падают на листки, текут синими разводами. Я вытираю бумагу поспешно, тру рукавом глаза, хлюпаю носом. Никогда раньше не думал, что счастье может быть таким мокрым.

В последнем листке вложена газетная вырезка, крошечная статья о предстоящем концерте с фотографией сверху. Фотографией девушки в белом платье с флейтой в руках. Ее глаза прикрыты, пальцы порхают по клапанам, губы почти касаются металла.

Мои глаза жадно впитывают любимые черты, и я практически могу слышать бархатистые трели. Стоит только потянуть за ниточку и распутывается клубок воспоминаний. Ее тихие ругательства, когда она делала ошибку, которую я, хоть убей, не мог расслышать. Ее первое выступление в школе, как я смотрел на сцену, на фигуру в свете слабеньких прожекторов, и не мог отвести взгляд. Маленькие концерты, которые она устраивала с друзьями из музыкалки у кого-нибудь дома. Хан неизменно клянчил гитару, и заканчивалось все простыми аккордами и хоровым протяжным ором любимых песен. И спали мы потом все вповалку на полу. Однажды я так оказался рядом с ней и за всю ночь не смог сомкнуть глаз.

Так долго я ждал подходящего момента, так долго страшился, что она меня отвергнет, только чтобы узнать, что все это было напрасно, сидя на пустых оружейных ящиках в деревне в тысячах километрах от нее.

Лагерь постепенно оживает вокруг, раздаются возгласы и громче всех, конечно, Лысый, который уже потрясает над головой какой-то пачкой бумажек. Наверняка это очередной десяток фотографий его новорожденной дочери, которые он будет показывать всем и каждому еще пару-тройку недель.

Капитан высовывается из палатки и рявкает, чтобы все занимали свои места и перестали пинать балду. Я бросаю взгляд на изображение светловолосой девушки на фоне оркестра, запоминаю каждую деталь, потом складываю листы в конверт, прячу его во внутренний карман. Хлопаю себя по груди и слышу ободряющий хруст бумаги. Вечером будет свободная минутка — нацарапаю ей ответ. Отправлю с голубями, если придется. Напишу про глину и горы, и прозрачный воздух. Про Лысого и его дочку, нашего бравого капитана и деревенских с обветренными лицами. Напишу, что скучаю. И в каждой строчке — что люблю.

***

Нас не должны были найти.

Там, в городе...

Я лежу на камнях и снимаю нападающих. Выдох, плавно, плавно. Во лбу противника появляется красная дырочка. Вдох.

Там цветут вишни.

Неужели засекли радио сигнал?

Лысый больше не басит где-то впереди.

Лепестки кружатся и падают.

Выдох. Плавно.

Вокруг — крики, а в голове — ее флейта. И с ее губ...

Почему я ждал так долго?

Мелкий хрипит рядом, прижимает скользкие ладони к груди, но звать на помощь некого, и я просто слушаю...

...мелодию, которую она играла для меня.

Вдох.

Там, на вокзале, почему я не?..

Плавно.

Капитан еще матерится и отдает приказы. Еще не все потеряно, еще не...

Хрустит в кармане бумага с ее словами.

Падают, падают.

Вместо лепестков снаряды.

И расцветают над ущельем ослепительные...

Весна.