Мегамозг начал подозревать, что он сумасшедший, с шестнадцати лет.

Не то, чтобы он вообще когда-нибудь был нормальным, но в основном его потребности и реакции были вполне человеческими. Скидку на инопланетное происхождение ему никогда не давали. Он никогда не был достаточно нормальным, чтобы вписаться в общество, но и достаточно ненормальным, чтобы сильно выбиваться из тех людей, кого это общество отвергло. Не больше, чем нужно, чтобы стать самым выдающимся среди них.

В своём психическом здоровье он до шестнадцати лет не сомневался. Всё, что касалось его головы, было его гордостью.

Но однажды ему пришлось усомниться, нормальный ли он даже по собственным меркам.

Это началось внезапно и он точно знал, с чем это было связано.

С тех пор, когда он впервые увидел Роксану Ричи на фотографии в дешёвой студенческой газете, которую притащил ему Прислужник, он мог думать только о ней. Не только о ней, конечно, он думал о злодейских планах, мировом господстве, ужасных разрушениях, мести Паиньке Ушастому. Но в каждом его плане всё равно его мысли рано или поздно возвращались к ней.

Он вырезал её фотографию из газеты, отрезал вокруг всё лишнее и подолгу смотрел на её лицо, пока измышлял новые способы уничтожить ненавистного Паиньку Ушастого. Самые безжалостные и изощрённые способы приходили ему на ум, когда он видел эту её странную улыбку, горящие глаза и румянец, приоткрытые губы и изгиб шеи. Она была такая красивая. Она досталась не ему.

Паинька Ушастый всегда забирал всё самое лучшее. Поэтому лучшая геройская гибель будет уготована для него.

Когда Мегамозг готовил злодейский план, он иногда забывал, что цель плана — не похищение Роксаны Ричи, а уничтожение Мачомена.

Он обдумал, какими узлами он её свяжет, и из какого материала будет верёвка, чтобы ей было удобно и не было раздражения, куда он поставит её кресло, чтобы она могла оценить масштабы битвы, как он обустроит механизм ямы-ловушки, чтобы она в неё не упала. Какой одеколон он использует и в чём он будет одет. Обязательно нужно будет использовать подводку для глаз и подкрасить пушок на подбородке, чтобы казаться мужественней. Или выщипать его и использовать накладную зловещую бороду, чтобы казаться старше. Что он ей скажет, приветствуя её. Какое первое впечатление окажет. Где он будет стоять, чтобы видеть её лицо. Как он очарует её своей гениальностью, потому что гениальность — лучшее, что у него было. И нужно подобрать гипоаллергенный усыпляющий спрей с идеально рассчитанной дозировкой по её весу и возрасту.

Ну и гигантский Молоток Судьбы, простенький, с шипами, чтобы размазать Паиньку Ушастого по асфальту. И музыка. Нужно было подобрать музыку, достаточно зловещую для него, но всё-таки не слишком тяжёлую, потому что музыкальный вкус Роксаны Ричи мог быть, как у всех девушек её возраста, достаточно нежным. Музыкальные колонки нужно было установить относительно её кресла так, чтобы басы её не оглушали. Или, может, на этот раз без басов. Какие-нибудь мягкие рок-баллады, по крайней мере, на время их первого знакомства. А потом, когда придёт время размазать Паиньку Ушастого, можно включить что-нибудь покрепче.

Впечатлить Роксану Ричи было очень важно. Он должен быть безупречным для этого, и план проработан до всех мелочей. Мегамозг разместил её фотографию в центре рабочего стола и подолгу смотрел в её лицо, вдохновляясь.

Если бы он никогда до этого не хотел уничтожить Паиньку Ушастого, он бы захотел это сделать только за то, что тот касался её, когда у неё было такое выражение лица.

Когда, наконец, Мегамозг закончил приготовления, он был счастлив. Он развеселился больше обычного, приказывая Прислужнику начинать операцию.

Когда Прислужник принёс Роксану Ричи, спящую, в логово, Мегамозг почти почувствовал себя настоящим маньяком, разглядывая её, и приструнил себя. Нельзя просто так взять и влюбиться без памяти в девушку по фотографии! А вот так, увидев её спящую, можно? Она была такая милая, когда спала и немного подрагивала от снов, которые ей снились. Мегамозг надеялся, что это приятные сны.

Он терпеливо дождался, когда она начнёт просыпаться. Должно быть, она испугается. Проснуться связанной — не лучшая позиция для знакомства. В любом случае, он всё равно никогда не сможет получить её. Она была слишком хороша для него. По крайней мере, она никогда не сможет его забыть.

Роксана Ричи открыла глаза и посмотрела на него. Мегамозг улыбнулся и приготовился приветствовать её.

Она закричала.

Мегамозг отпрыгнул от неё, а потом радостно засмеялся. Она была такая милая, такая непосредственная, такая испуганная! Он правда выглядел потрясающе пугающим перед ней, и это был тот эффект, на который он рассчитывал.

Крик Роксаны перешёл в стон, она отвернулась и зажмурилась, её дыхание сбилось. Мегамозг запаниковал.

– Эй, не надо опять терять сознание! – встревоженно воскликнул он, бросившись к ней.

Он повернул её лицо к себе, заставив открыть глаза, оценивая её зрачки. Её взгляд был мутным и расфокусированным. Она должна была оставаться в полном сознании! Эффект спрея проходил мгновенно! Он идеально всё рассчитал! Он не мог так облажаться!

– Прислужник, мы переборщили с дозировкой?

Роксана резко укусила его за палец.

Ох, нет, она всего лишь пыталась его обмануть, притупив бдительность. Очень хитрый ход. Хорошо, хороша, чертовка. Так сразу включилась в игру, так сразу проявила себя. Он в ней не ошибся.

– С характером! – похвалил он её. – Мне нравится!

– Чего ты хочешь? – дрожащим голосом спросила Роксана.

Она боялась его, но так храбро держалась перед ним. Великолепна.

– Чего я хочу? – Мегамозг встал в красивую злодейскую позу, обворожительно улыбаясь. – Прислужник, напомни, чего я хочу?

– На повестке дня мировое господство, сэр.

Роксана повернула голову на голос Прислужника, вытаращилась на него и взвизгнула от страха. Мегамозг испытывал гордость за то, что смог сделать его костюм достаточно ужасающим. Он был почти счастлив. Роксана изо всех сил старалась держаться храбро, отворачиваясь и кусая губы. Она пыталась успокоиться, бросая на него короткие взгляды, оценивая, насколько она в опасности, задыхалась от волнения, но всё равно демонстрировала стойкость. Он правда её впечатлил. И она его впечатлила.

– При чём тут я? – её голос дрожал, её дыхание сбилось, она покраснела и смотрела на него невероятно прекрасными глазами.

Мегамозг снова почувствовал себя извращенцем, потому что ему безумно понравилась её реакция, то, в каком состоянии она была. Это никогда не входило в список его приоритетов, но он готов был похищать и пугать её снова, снова и снова, для того, чтобы видеть её такой.

Мегамозг безумно ненавидел Паиньку Ушастого за то, что тому досталось такое сокровище, что он касался её.

– А ты поможешь заманить в смертельную ловушку одного назойливого паренька, который постоянно мешает моим злым планам и который, вот совпадение, от тебя без ума, – процедил он с яростью.

– Вот ещё, – фыркнула Роксана.

Мегамозг сложил пальцы домиком, улыбаясь ей.

– Тебя не спрашивают. Прислужник! Врубай!

* * *

В тюрьме Мегамозг думал о Роксане Ричи слишком долго и слишком много.

Ему пришлось чётко признаться себе, что он влюбился. Он слышал про любовь с первого взгляда, никогда в неё не верил... Но всё это было на самом деле не так уж важно.

Роксана Ричи была великолепна в своей роли приманки для героя.

Как она храбро держалась! Как она разговаривала с ним! Как она смотрела на него! Мегамозг чувствовал себя самым счастливым только от того, что она так на него смотрела. Его план летел к чертям, а он смеялся, как сумасшедший, зная, что она не сводила с него глаз, кусая свои манящие губы.

Он старался не быть маниакальным извращенцем и не зацикливаться на ней, но... Не мог. Должно быть, так и сходят с ума. Передозировка серотонином, окситоцином или чем-нибудь ещё, что выбрасывал в кровь его влюблённый мозг.

Конечно, Мегамозг проиграл эту битву.

Он пожелал ей приятного вечера на прощанье, а потом его смех застрял в груди, когда он понял, с кем она проведёт приятный вечер.

Он ненавидел Паиньку Ушастого больше всех на свете, потому что у него была Роксана Ричи. Его богиня. Его муза.

В тюрьме он пытался собрать свои мысли и разобраться во всех своих новых чувствах, поэтому не торопился устраивать побег. Что-то с ним происходило. Через три дня он проснулся ночью с весёлым смехом и мыслями о Роксане и снова почувствовал себя сумасшедшим.

Только сумасшедшие начинают смеяться внезапно.

У него, конечно, была уважительная причина — он был влюблён.

Но он никогда не слышал, чтобы влюблённые люди постоянно просыпались ночами от смеха. Тем более, тюрьма не располагала ни к смеху, ни к хорошему настроению, которое взлетало у него словно само по себе.

У него была вторая уважительная причина — он был пришельцем. Что-то с ним было не так, как со всеми людьми, и не только внешне.

Мысли о Роксане поднимали ему настроение. А ещё иногда возбуждали. Или, чувствуя возбуждение, он вспоминал о ней. Он вспоминал, как она кусала губы и как смотрела на него. Её распахнутые испуганные глаза. Ему нравился её страх. Он был извращенцем. По человеческим меркам он точно был извращенцем. Определённо, он её не заслуживал, после того, как думал о ней.

Он не позволял себе трогать себя, думая о ней. Он не хотел быть совсем конченым маньяком. Боль от не снятого напряжения немного отрезвляла. Он не имел права делать это. Она была слишком хороша для него.

Он скучал.

* * *

– Что-то со мной не так, – сказал он Прислужнику, задумчиво глядя в зеркало заднего вида угнанного автомобиля, как здание тюрьмы скрывалось из виду.

Он впервые не смеялся во время побега, потому что странные вещи, которые с ним происходили, слишком беспокоили его.

– Я думаю, всё в полном порядке, шэф, – весело сказал Прислужник.

– Со мной что-то происходит. Я не такой как все люди.

– Но вы не человек. Мне кажется, у нас уже был этот разговор, когда вам было семь лет, и мы тогда полностью во всём разобрались. Вы не такой, как они, и это нормально.

– Я хочу знать, достаточно ли я нормальный для... Своего народа.

– О, для своего народа вы более, чем нормальный. Вы абсолютно гениальный и очень деятельный, как и все в вашем роду, вы полностью здоровы, гармонично развиты, с крепким полноценным телосложением, вдобавок вы прекрасно адаптировались к условиям этой планеты, поэтому, исходя из моих общих данных, вы полностью и абсолютно нормальный.

– У тебя много знаний о том, как должен полноценно развиваться ребёнок вроде меня. Что насчёт взрослых? Каким я должен быть взрослым, чтобы считаться нормальным?

– О, я не знаю, шэф. Я не успел прочесть справочник. Только руководство для родителей.

– Справочник?

– В бортовом компьютере спасательной капсулы был полный справочник о наших видах.

– Это уже лучше. Где капсула?

– Думаю, Зона 51. Все инопланетные технологии хранятся там.

– Разворачивайся. Мы едем на Зону 51.

* * *

Штурм Зоны 51 удался на славу. Мегамозг впервые порадовался тому, что первым его по-настоящему серьёзным изобретением был дегидратор. Это было достаточно грозное оружие, чтобы человеческие технологии ничего не могли ему противопоставить. К тому же, на Зоне 51 у военных и учёных не было личного Мачомена, который мог бы его остановить.

Комендант Зоны был достаточно впечатлён, чтобы, не торгуясь, лично проводить Мегамозга к капсуле. Конечно, это была ловушка, Мегамозг понял это, как только за ним опустилась бронированная дверь. Точнее, знал до того, как начал исполнять план, поэтому Прислужник и ждал его снаружи, приводя вторую часть в исполнение.

Это было неважно, потому что перед Мегамозгом была его собственная спасательная капсула, о которой он не думал шестнадцать лет. Люди не смогли получить доступ к ней — она включила защитное поле, как только они попытались что-то с ней сделать. Они многое перепробовали. Лаборатория выглядела так, будто пережила не один взрыв.

Все развитые народы Вселенной были достаточно предусмотрительны и осторожны, чтобы полностью блокировать возможность получения их технологий отсталыми и агрессивными цивилизациями.

Конечно, учёные Зоны были воодушевлены фантазией получить в своё распоряжение инопланетянина, который помог бы им добраться до вожделенных знаний. Люди его всегда недооценивали.

Мегамозг прикоснулся к защитному полю капсулы, и оно, мигнув, исчезло, распознав его ДНК. Он повернулся к камере видеонаблюдения и помахал, дав им знать, что он в курсе их планов на капсулу. И на него. Он видел эти фильмы с пришельцами.

Затем Мегамозг открыл капсулу и активировал бортовой компьютер. Всё было в точности, как он помнил.

У него ушло три часа сорок две минуты и пятьдесят шесть секунд, чтобы прочитать и запомнить всё, что там было.

Этого времени военным должно было хватить, чтобы восстановить потери и подтянуть к Зоне дополнительные войска. Если они были достаточно умны, чтобы догадаться о необходимости этого. Конечно, он ведь был Мегамозгом, разве они не слышали о Мегамозге? На их месте он бы ещё немедленно вызвал Мачомена.

Мегамозг видел все эти фильмы с пришельцами, и все супергеройские фильмы, он знал, что военные так ни за что не сделают, чтобы скрыть свои мерзкие секреты. Они ещё не знали, что Мачомен — буквально единственный, кто мог остановить его. Хотя бы на время.

Мегамозг вынул синий кубик из кармана, забросил в спасательную капсулу и регедрировал его прежде чем закрыть.

Потом повернулся к двери, перевёл оружие в режим разрушения и выстрелил.

Через сорок пять секунд он прорвался сквозь оцепление, ещё через пятнадцать бомба, оставленная им в спасательной капсуле, взорвалась, уничтожив всё и окончательно лишив людей шанса добраться до информации, скрытой в капсуле. Было бы круто уничтожить и саму Зону, но на это не было ни времени, ни ресурсов.

Прислужник забрал его на угнанном вооружённом до зубов вертолёте в сопровождении пятнадцати таких же, управляемых его новенькими умботами. Они легко использовали отвлекающий манёвр, чтобы пересесть на истребитель СТЕЛС и полностью скрыться от наблюдения, оставив на память огромные выжженные круги с надписью «не трогайте моё, и я вас не трону». В конце концов, какой же он инопланетянин, если ещё ни разу не выжигал круги на полях?

Это было весело, так весело, что он хохотал до упаду. Это было лучшее его преступление, лучший выход и, самое приятное, его никто не остановил.

Потому что Паиньки Ушастого рядом не было.

На какое-то время Мегамозг даже задумался о том, чтобы покинуть Метросити и отправиться туда, где у него не будет вечного соперника, он сможет сделать всё, что пожелает, и его никто не остановит. Может быть, захватить себе какое-нибудь маленькое государство, из тех, которые постоянно захватывают все кому не лень мелкие тираны и диктаторы, потом захватить соседнее, ещё, ещё, потом подчинить целый континент, и что ему сделают, когда у него будет империя и собственная армия прихлебателей?

А потом он остановился. Роксана.

Если он покинет Метросити, он никогда больше не увидит Роксану. Разве что, на фотографиях, в объятиях ненавистного Паиньки.

Он не мог. Он уже знал, что не мог.

Он теперь знал, что существа его вида любили лишь однажды и на всю жизнь. Что любовь — это очень редкое сокровище, которое мало кому удавалось найти. Что любовь награждалась тем, что влюблённые испытывали удовольствие вместе и именно это был тот знак, который означал, что сердца навсегда связаны. Он знал, что любил Роксану именно той любовью, которой существа его вида могли любить.

И пусть эта связь была односторонняя, пусть она никогда не сможет ничего подобного почувствовать к нему, потому что она другого вида. Он будет рядом.

Он положит свою жизнь к ногам будущего величия Мачомена, если это позволит ему быть рядом с ней. А когда она надоест Паиньке, ведь существа этого вида были так же полигамны, как люди, когда она ему надоест, и он неизбежно разобьёт ей сердце, Мегамозг будет рядом. Чтобы предложить сердце, руку, корону и мировое господство.

Он будет предлагать ей, пока она не согласится.

А до той поры будет ждать столько, сколько потребуется.

* * *

Через три дня он проснулся от своего смеха.

Он не нашёл ответа на вопрос про смех в бортовом компьютере, но теперь знал, что мозг его вида был слишком развит и слишком сложен, чтобы можно было систематизировать все способности во что-то, хотя бы отдалённо напоминающее человеческую науку о психологии.

Вполне возможно, его смех означал, что он всё-таки был сумасшедшим.

Или так организм реагировал на невозможность установить связь с его возлюбленной. Или и то, и другое.

Просыпаясь так, он уже не мог уснуть и начинал изобретать новые и новые злые планы. Он не торопился выходить из логова и начинать действовать, потому что хотел как следует подготовиться. И в его планах обязательно должна участвовать Роксана, и она точно должна быть в безопасности. На Паиньку Ушастого никакой надежды, Мегамозг слишком хорошо его знал, этот пижон разрушал вокруг себя гораздо больше, чем спасал.

Потом Мегамозг начал просыпаться от смеха каждую ночь, и ему пришлось спать урывками днём.

Потом он понял, что если не увидит Роксану, окончательно сойдёт с ума от этого навязчивого смеха, потому что перестал различать, когда он смеялся, потому что ему было весело, а когда — потому что был сумасшедшим.

Когда он, наконец, её увидел, он был счастлив. Она спала, она была такая красивая и, испугавшись своих извращённых фантазий, Мегамозг приказал Прислужнику надеть на неё мешок, чтобы не видеть её манящего лица, пока она была без сознания. Он смеялся, предвкушая, как она будет впечатлена и немного испугана, как снова будет храбриться и дерзить ему, кусать губы и смотреть на него. Он был счастлив, когда она просто была рядом с ним.

Шло время.

Роксана быстро перестала его бояться, но всегда вскрикивала, когда он начинал угрожать ей новым изобретением, а он всегда радостно смеялся, как маньяк, почувствовавший страх жертвы. Это была извращённая, безумная, неправильная, запретная любовь.

Когда она стонала после пробуждения, она была прекрасна, как богиня, а он ненавидел себя за то, какой он извращенец и о чём он думал. Мешка на её голове было недостаточно, чтобы перестать её хотеть, даже если он не видел её румянца, приоткрытых губ и дурманящих глаз. Он знал, что она никогда не должна понять его чувств, это навсегда оттолкнёт её. Он сам боялся этих чувств, безумно неправильных и того удовольствия, которое он испытывал, заставляя её кричать и глядя в её лицо.

Он мучил её, но убил бы любого, кто посмел бы бросить хотя бы тень на неё, кто посмел бы причинить ей малейшее страдание. Только не себя. Себя он убить не мог, хотя и ввязывался в эти самоубийственные бои с супергероем. Он ненавидел себя за это.

По крайней мере, Роксана никогда не выражала яростного протеста против того, чтобы он так поступал с ней. Если бы она потребовала, он бы, наверное, навсегда отпустил её, шпионя издалека, чтобы унять боль от того, что не мог быть рядом.

Но она ничего не говорила об этом. Если совсем поддаться своим сумасшедшим мыслям, можно было бы легко убедить себя, что ей это нравилось. Она так привыкла к нему, что иногда выглядела счастливой, словно радовалась, обнаружив себя похищенной. Но Мегамозг уже знал, что был сумасшедшим. Таким суждениям доверять нельзя, от них остался бы один шаг до пропасти, до того, чтобы причинить ей настоящую боль, и тогда он никогда не смог бы простить себя.

Он был готов пережить что угодно, чтобы она была рядом. Всегда рядом.

Он проигрывал Паиньке Ушастому снова, снова и снова.

Каждый раз проходило три дня после их встречи, прежде чем он снова начинал смеяться по ночам. Иногда он был перевозбуждён мыслями о ней, но не трогал себя. Никогда. Их связь была односторонняя. Он не чувствовал её, когда ей было хорошо, этого одновременного экстаза, обещанного влюблённым в справочнике. Хотя её идеальный парень наверняка делал ей слишком хорошо, но нет, нельзя было думать об этом. Значит, она могла почувствовать его. Он не знал наверняка. Но он не хотел заставлять её чувствовать то, чего она бы не хотела, посягать на неё. Не так.

Даже мысль о том, чтобы трогать себя, фантазируя о ней, приносила отвращение.

Он терпел разлуку столько, сколько мог, чаще просыпаясь по ночам от смеха. Потом похищал её, не смея её касаться даже мимолётно, пока она спала. Она была дерзкая и храбрая, она заставляла его искренне радоваться каждый раз, смеяться снова по-настоящему. Кроме неё ничего не могло поднять ему настроение. Как наркотик.

Его тянуло к ней, он был связан с ней. Жаль, что она не могла почувствовать к нему ничего подобного, но... По-крайней мере, она не отталкивала его, разговаривала с ним, пыталась узнать его секреты, угрожала, дразнила его, шутила с ним и болтала с Прислужником, как со старым другом. Она никогда не плакала, не пугалась так сильно, чтобы потерять самообладание, не требовала отпустить её. Как будто её устраивало такое положение. Она выглядела счастливой, даже если это обман зрения.

Этого было почти достаточно для счастья.

Иногда он смотрел на Роксану, в её глаза и мог думать только о том, как сильно он хотел вжимать её в кресло и целовать, как сильно он хотел касаться её, ласкать её, чтобы её стон, который она всегда издавала, просыпаясь, стал стоном при бодрствовании, стоном удовольствия, чтобы ей было хорошо в его руках. Он так сильно этого хотел.

Всегда, и с годами его желание не становилось меньше.

Он был сумасшедшим, он был извращенцем, он был маньяком, который получал удовольствие, связывая свою жертву, чистую, невинную жертву, узел за узлом, крепко, прочно и думая о том, что мог бы сделать с ней, но никогда, никогда не сделает.

Он мог. Она была в его власти, он всегда мог.

Он мог целовать её шею, он мог лизать её кожу, он мог вдыхать её запах, он мог терзать её губы, вжимать её тело в постель под собой, раздеть её, держать её руки, раздвинуть её ноги и двигаться, двигаться в ней, слушая её крик, её стоны, своё имя, слетающее с её губ, глядя в её глаза, пожирая её рот, снова, снова, снова.

Он хотел чувствовать её руки, чтобы её ногти впивались в его кожу, чтобы её ноги обнимали его крепко, чтобы она ритмично дышала под ним в его ухо, чтобы её голос был тонким и протяжным, чтобы ей было хорошо, чтобы она забыла обо всём на свете, чтобы он обо всём, обо всём забыл, только она, только их сплетённые тела. Чтобы она любила его. Чтобы она сказала, что любит.

В своих фантазиях он заходил так далеко, как только мог, пока не начинал задыхаться от боли от невозможности прикоснуться к себе и получить разрядку. Он так наказывал себя. Он ненавидел себя.

Он сходил с ума от маниакального смеха, думая о ней.

Он был ужасен.

Он был самым большим чудовищем, которое только можно вообразить. Чудовищем по людским меркам, чудовищем по меркам своего народа. Извращенец. Маньяк.

Она была слишком хороша для него.

Светлый, чистый ангел с самым волшебным голосом, с самым пьянящим взглядом, с самыми манящими губами, которых ему не дано целовать никогда. Он любил её взгляд, когда он смеялся, становящийся тёмным, пронзительным и как будто голодным, такой обманчивый, такой манящий. Её стон, когда она просыпалась, связанная, одурманенная, её стон звучал так волшебно. Убил бы за этот стон. Убил бы себя, чтобы не дать себе её коснуться. Когда-нибудь придётся.

У его умботов был специальный протокол на тот день, когда он окончательно сойдёт с ума, перестанет себя контролировать и причинит ей боль, набросившись на неё. Для Прислужника было готово письмо с распоряжениями, что делать в тот день, когда его умботы убьют его. У него не было письма для Роксаны. Он хотел бы попросить у неё прощения, но знал, что не сожалел бы ни о чём, умирая. Он был чудовищем, конечно, он бы не жалел.

Он старался не допустить полного сумасшествия.

Роксана никогда не должна узнать о том, что он на самом деле чувствовал к ней.

Иначе он навсегда потеряет её.

Он не мог отпустить её.

Никогда.