Морозный воздух щекотал кожу, темное небо отдавало мраком и неизвестностью. На дворе стоял холодный ноябрь.

Парень шел со школы, наступая подошвами летних кед на грязный, потоптанный снег. Домой идти не хотелось, но время, кажись, уже было позднее, сегодня он засиделся на крыше восьмиэтажки на окраине города, на которой когда-то проводил большую часть своей жизни. Там всегда было тихо и спокойно, это и было по душе парню, но эта причина не была единственной.

Антон, поежившись, достал из кармана свой побитый редми 6 восемнадцатого года и включил: 20:24. Холод чувствовался все сильнее. А руки покрылись красными пятнышками и сильно щипали.

Забив на это, парень убирает телефон в карман, достает сигарету из пачки, вместе с зажигалкой и закуривает, смотря в небо. Это были дешёвые синие Davidoff за 140 с чем-то рублей, но большего Антону и не нужно, он привык жить с минимальными ожиданиями.

Сигарета медленно тлеет в силках из пальцев, мысли в голове путаются, а образы чуть размываются.

Учительница по литературе сегодня снова орала на весь класс и грозилась отказаться от них.

Странную женщину-истеричку, казалось, даже сам директор не воспринимал как адекватного человека, не говоря уже об учениках, вечно строящих ей козни.

Антону подобные задирки интересны не были. Он просто сидел в телефоне и на уроках и на переменах, безразличным взглядом косясь на непутевых одноклассников и эту через чур эмоциональную учительницу.

Антону вообще вся эта жизнь особенно интересна не была. Он просто находится в прострации и с безразличием наблюдает как пучина дней, с какими-то скучно-примитивными событиями и темными мыслями проходит мимо него.

Раньше он тонул, отчаянно хватаясь за каждую ветку, плывшую по поверхности, от чего та неизбежно тонула, или удочку рыбака, которую тот сразу вытаскивал, недовольно крехтя и уходя прочь. Сейчас же, он оставил все попытки спастись и просто смотрит на все его окружающее, не предпринимая попыток спасения. Он устал бороться с самим собой за право на жизнь и теперь просто существует, наблюдая, как тонет его скованное кандалами судьбы тело.

Еще в раннем возрасте роскошная женщина в дорогой белой шубе, с золотым мехом и такими же пуговицами, обутая в туфли на каблуках, которыми та давила никчёмных людишек и именуемая судьбой, потеряв всякое стеснение, на прошение мальчика о счастливой жизни, насмешливо показала ему средний палец и пронзила своим каблуком само сердце, оставив темную дыру на его месте, скрылась в море.

Пройдя еще минут десять Антон увидел на дороге перед собой разорванного котёнка, вероятно погрызенного то-ли собаками, то-ли бомжами. Живот его был вскрыт, внутри виднелись окровавленные, чуть выпадавшие органы, пространство между ними кишило личинками. Один глаз выколот, другой выпал из глазницы и, привязанный нитью сосудов, лежал рядом.

На секунду скривившись, его лицо приняло обычный вид, и парень безразлично пнул холодное тело кота в сторону, подходя к подъезду. Ничего удивительного. В этом районе так не то что кота, человека сожрать могут.

Антон никогда не понимал почему люди так негативно относятся к бомжам и, даже не зная о ситуации, твердят своим детям, что если те не будут выполнять их указы и хорошо учиться станут такими же, что, в свою очередь, является откровенной манипуляцией.

Парень вообще многого в этом мире не понимал и уже смирился, но то, что люди сами загнали себя в какие-то рамки и их же все дружненько и соблюдают действительно вымораживало. К первым людям же не явился Господ-Бог и не сказал «это делай, то не делай». Так какое же право люди имеют судить других, основываясь лишь на своих и общественных суждениях? Это же глупо и бессмысленно.

Открыв дверь квартиры, парень почувствовал как в нос ударил запах табака и спирта, Антон без единого звука снял кеды и прошел к себе в комнату. Кажется, его даже не заметили. Кинув на кровать-раскладушку джинсовку, Шастун упал поверх нее. Сил не было даже на то, чтобы перевернуться, приняв более комфортную позу. Парень привык игнорировать свои физические потребности и потребности в комфорте, потому отрубился так и не пошевелившись.