Он женится в свои тридцать, в твои двадцать шесть.

Всё к этому шло — они встречались больше четырёх лет. Он теперь пахнет женщиной.

Ты давно уже не ребёнок, запутавшийся в крови, он — давно не твой спаситель с запахом мазута.

Ты держишь в руках приглашение на свадьбу. От бумажки веет цветочными духами. Он хочет, чтобы ты пришёл.

Твои ноги не ходят. Выбор костюма доверяешь Чимину. Тебе всё равно — галстук или бабочка.

В рукавах пиджак мал. Бабочка сдавливает горло. С вечера кусок не лезет.

Ноги сами несут тебя в ЗАГС. А ты не хочешь. Но он хотел, чтобы ты пришёл. Ноги идут.

Тебя садят в первый ряд. Ты важен. Здесь ничего не мешает любоваться женихом. Он красивый и смотрит только на девушку перед собой. Они говорят что-то важное. Важнее тебя. Твоё сердце обливается кровью. Ты хочешь сбежать. Ноги не идут.

Ты аплодируешь громче всех и невольно плачешь.

Он смотрит на тебя. Ты видишь: он обеспокоен.

Ты улыбаешься: «слёзы радости, они такие».

Ты не рад. Это, вообще-то, слёзы горечи.

Горько.

В лимузине едут только самые близкие. Ты не находишь себе места. Ютишься в углу. Наблюдаешь.

В ресторане всё сделано со вкусом. Оформление живописное, и столы набиты блюдами под стать.

Аппетита у тебя за день так и не прибавилось. Ты почти не ешь.

Ты не пьёшь. Очередь доходит до тебя. Ты желаешь молодожёнам счастья.

Ты желаешь молодожёна.

Ты желаешь, чтобы он был счастлив.

В итоге ты желаешь счастья им двоим.

Очередь до тебя так и не дошла.

Он счастлив с ней. Она красивая и великодушная. В белом и милая с тобой. Он целует её в макушку и втягивает носом запах её волос.

Они, наверно, пахнут вкусно.

Сладко.

Она любит грёбаное ассорти. Ты думаешь, что тебе не следовало быть таким привередливым. Но он и без этого продолжает приносить тебе шоколад.

Он приносит тебе шоколад, даже когда вы встречаетесь через неделю после их первой годовщины (у тебя это десятая, вроде бы). Ты был приглашён, но не пришёл. Ты не заслужил этот грёбаный шоколад.

Он приходит и вы сидите вчетвером: твои мать и брат тоже здесь. Сидите и молчите.

Пока ты не говоришь:

— Мой постоянный клиент пригласил меня к себе работать.

Все смотрят на тебя.

Ты смотришь на него. Ты видишь, как он озадаченно свёл брови.

— Это в Сеуле, — добавляешь.

— Соглашайся, — говорит он, — тебе предоставился хороший шанс. Не упусти.

У тебя никогда не было ни шанса, но ты всё не можешь отпустить.

Ты сжимаешь его в объятиях крепко. Он даже немного задыхается. Но у тебя скоро посадка. Ты хватаешься за последние минуты.

Он тоже не хочет тебя отпускать, похоже. Это трогает тебя.

Поезд трогается, а он продолжает махать тебе в окно.

За окном мелькают города. Ты смотришь и не видишь.

Ты будешь скучать. Но скучать не хочется. Уходишь в работу с головой.

Ты делаешь сайты. Людям нравится их дизайн. Красный и чёрный. Пользуешься спросом.

Ты не просил, но твой работодатель помогает тебе с квартирой. Квартира просторная и светлая.

Тебе хватает кровати.

Пока тебя остервенело вбивают в матрас и белые чистые простыни, ты плачешь. Твой очередной бойфренд думает — ты чувствительный, когда дело доходит до секса. А ты знаешь наверняка.

Просто ты жалкий. Ты сожалеешь об ушедшем. Но там даже и не приходило. Ты сам себе что-то надумал, а теперь мучаешься. Ты надумал картинки, которые возбуждают тебя и на которые ты дрочишь в тайне от своего парня. Ты надумал надежду.

Надежда всё никак не может сдохнуть.

А ты ничего. Живёшь.

Пожимаешь плечами себе — так и знал.

Ничего не пострадало. Ничего серьёзного.

Чимин присылает фотографии. У тебя сердце останавливается и перестаёт качать кровь, когда Тэхён случайно попадает в кадр.

Ты всегда ставишь его на обои, обрезая брата.

Твой новый парень спрашивает, кто стоит на заставке твоего старого телефона. Ты отвечаешь, что это твой любимый айдол. Больше он не говорит об этом, и, к счастью, не ищет в интернете.

Хорошо, что больше не спрашивает. Тэхён ведь не умеет петь.

Спроси тебя о нём, ты бы не смог заткнуться.

Ты бы говорил, что петь — это не главное.

Главное — позволить себя любить.

Не как айдола.

Новое расставание. И этот мужчина не смог вернуть тебе вкус к жизни.

Шоколад в Сеуле невкусный. Но домой ехать не спешишь.

Тэхён пишет, что хочет встретиться. Ты покупаешь ближайший билет.

Ты приезжаешь домой. Мама кормит тебя и причитает. Чимин молчит.

В назначенное время ты подходишь к кафе. Твоё сердце заходится.

Ты заходишь.

Он занял столик в самом углу. Идти долго. Идёшь.

На столе много еды. А ты сыт по горло.

Он хочет что-то сказать. Ты опережаешь:

— Знаешь, я был одержим тобой. Я люблю тебя, — говоришь ты ему.

Вы всё ещё друзья и даже с его женой ты умудрился подружиться. Но сейчас вас двое, и ты в этот момент немного отчаялся. По десятибальной шкале — переваливает за тысячи прожитых дней. Но они прожиты, и уже не горюешь по ним. Просто страшно устал их проживать.

Ты ждёшь в ответ что-то вроде «тебе надо в больницу» или «ничего серьёзного».

Он молчит и долго смотрит на тебя. Может, пытается рассмотреть в твоих глазах тот самый блеск, о котором ты говоришь.

Твоя одержимость не представляет собой ничего. Ничего не пострадало.

Это данность. Просто в первый день в твою кровь вмешался этот человек. А ведь ты предупреждал, что его заподозрят в убийстве. А он только посмеялся тогда.

Сейчас ему не смешно. Но и ты ещё не убит. Во всяком случае, не до конца.

— Я в порядке, — говоришь ты. Потому что он молчит слишком долго.

— Чонгук, — говорит он одновременно с тобой, и ты кривишься.

Не потому что от тебя пахнет кровью, а потому что твоё собственное имя звучит как диагноз.

Ты Чонгук, и с этим ничего не поделаешь, извиняй.

— Всё в порядке, — снова пытаешься обманывать, — я обсудил это с психотерапевтом.

А то, что из этого ничего не вышло — разговор отдельный и никогда не озвученный.

Ты перед ним открыт. У тебя даже мишень есть, на правой руке. Ты добровольно сделал её. В неё легко попасть. Кожа горит на этом месте сейчас.

У Тэхёна потерянный взгляд и нижняя губа подрагивает. Но он продолжает молчать.

Ты признался, а теперь пора платить по счетам.

Ты кидаешь несколько купюр за свою порцию, к которой так и не притронулся.

Покидаешь кафе. Его взгляд прожигает твою спину.

Идёшь домой пешком. По пути покупаешь шоколад. Невкусный. Понимаешь, что дело было не в городе и не в самом шоколаде тем более.

Покупаешь ближайший билет. Провожая, мама целует тебя в щёки и причитает. Чимин молчит.

По приезде пишешь одному из бывших. Тому, у кого член потолще. Предлагаешь встретиться.

Но когда бывший приезжает, до секса так и не доходит.

Ты передумал. Прогоняешь его. До него долго не доходит.

Ты выталкиваешь его за дверь. Тишина.

Стук. У тебя сильно стучит сердце. Ты голый: вы успели раздеться. Возвращаешься в остывшую постель.

Ты устал и валишься на кровать тяжёлым грузом.

Звонит телефон. Телефон у тебя в руке, потому что ты ждал звонка.

Это брат.

— Тебе Тэхён не звонил? — спрашивает он.

Не звонил.

— Не звонил, — отвечаешь ты, прикрывая спину одеялом. Но от бегущего холодка это не спасает.

— Жаль. Ты же знаешь, что <i>ей</i> нельзя волноваться.

Ты благодарен Чимину, что он не назвал её имя. Но ты не знаешь.

— О чём ты?

— Что? Тэхён должен был тебе рассказать.

— Что рассказать?

Ты вспоминаешь. Конечно. Он ведь не просто так предложил встретиться.

— Чонгук, — говорит брат. — У него будет сын.

Ты прощаешься с Чимином.

Ты прощаешь Тэхёну то, что он не рассказал. Ты не можешь на него злиться.

Надо вставать.

Только сил нет.

Надо вставать.

Зябко. Надо вставать, но уже не хочется.

Хочется спать.

Снова звонок. Снова сердце стучит. На дисплее его имя.

И всё-таки позвонил.

— Чонгук-а, — мямлит развязно.

Он пьян. Был ли он пьян всё это время, ты не знаешь.

— Тебя беременная жена ищет, — не церемонясь, хрипишь своё недовольство.

— Чонгук, мне жаль.

Чонгук, ты жалкий. Это ты знаешь. Не перечишь.

— Ты особенный, Чонгук.

Ты не можешь уловить его приятный голос. У тебя звенит в ушах.

— Поздравляю, — сухо прерываешь его ты. — Надеюсь, с этим ребёнком ты справишься получше, — бросаешь скудно напоследок.

Он пытается ещё что-то сказать, но ты бросаешь трубку. Блокируешь номер. Бросаешь телефон.

Маленькая трещина расползается мгновенно. Ты рыдаешь навзрыд, у тебя пропадает голос. Мечешься по постели и хрипишь надрывно. Ты пытаешься кричать. В конце концов ты просто затыкаешься.

Твоё смуглое и не лишённое силы тело резко контрастирует со светлым полотном. Ты дерёшь ногтями татуировку цвета крови и мазута и бьёшься головой о подушку. На миг проскакивает мысль, что ключами бы получилось избавиться от мазута. Крови будет только больше. Это ты понимаешь.

Ты устал страдать. У тебя под кожей гематома нарастает на гематоме. Это, похоже, серьёзно.

Лежишь, свернувшись маленьким незаметным калачиком, и даже уже не всхлипываешь. Слёзы подсохли и теперь неприятно стягивают кожу щёк. Из носа капает кровь. Прямо на белую простынь. Ты выглядишь мерзко. От тебя, должно быть, гадко разит кровью.

В голове всё ещё звучит его «Чонгук, мне жаль».

Сам не понимаешь, как засыпаешь. Спишь беспокойно. Покоя не было и не будет.

Ты не хотел просыпаться этим утром.