Заходи на чай, Кэйа

Кэйа Альберих не ждет подарков.

Лет так с семнадцати или восемнадцати, когда не приходит письмо, хотя бы записка — не то чтобы он проверяет почтовый ящик каждый час-

он проверяет.

И когда Дилюк возвращается в город, отношения между ними все еще натянутая струна — звенят от напряжения, режут по живому, сдавливают сердце так, что каждый стук

отчаянный

на грани.

Поэтому Кэйа не ждет. Не хочет надеяться, что в этом году получит что-то кроме бутылки вина и официальной открытки из винодельни, что Дилюк позволит себе чуть больше необходимых приличий, что-

— Если у тебя нет планов напиваться сегодня вечером, заходи на чай.

— Чай?

Кэйа не пил чай, наверное, с лет, когда Аделинда лечила их с Дилюком от осенней простуды. На официальных мероприятиях он предпочитает вино, в таверне, особенно когда за барной стойкой его рыжее сумасшествие — «Полуденную смерть», лучше сразу три, Люк, сдачи не надо.

— Я приду, — выдыхает Кэйа и остаток времени, пока пустеет бокал, размышляет о том, годится ли дарить на чаепитии светяшки?

Вообще-то, это почти его день рождения, но Люк и цветы — две параллельные прямые.

— Аделинда сегодня выходная. Но я передам ей, что ты принес-

— Это тебе, — Кэйа не смотрит.

Чувствует, как сгорают щеки от смущения и внутреннего огня, от крошащих ребра чувств, от жара — и вовсе не камина. Они стоят нелепые в своем молчании, в незнании,

как

что

и все другие сковывающие горло вопросы — и Кэйа опускается на стул и пьет чай — приторно сладкий и чуть остывший за то время, что они топтались у порога.

— Вкусно.

— Мг. Я попробовал добавить мякоть закатника и цветок-сахарок.

— Тебе стоит подавать его в «Доле ангелов».

— Не думаю, что вынесу, если каждый вечер кто-то будет заказывать Кэйю.

Кэйа давится чаем — в уголках глаз выступают слезы, а горло дерет кашлем.

— Ты назвал чай моим именем?

— Один из подарков, — Дилюк тоже не смотрит. Вертит в руках небольшую продолговатую коробочку, перевязанную красно-синей лентой.

Блики ламп на глянцевой поверхности.

Молчание — тягучее, словно древесный сок.

Кто из них первым касается руки другого? Искры по коже, невыносимо тянет переплести пальцы, не отпустить, не-

— Раскроешь?

Под упаковочной бумагой — колода карт ручной работы. Кэйа на ощупь чувствует пятизначность ценника — гравировка, позолота, выписанные тонкой кистью детали.

— Мастер Дилюк, разве такими картами подобает играть в таверне?

— Ты можешь играть ими здесь.

С едва уловимой мягкостью тона — словно утверждает, а не

предлагает?

— И с кем бы? Ты предпочитаешь шахматы, Аделинда — шашки, Джинн — отчеты.

Остается Путешественник — но Путешественник никогда не остается на месте.

— Я мог бы сделать исключение. На несколько вечеров.

Кэйа тасует колоду — пальцы двигаются так быстро и ловко, не уследить — и бросает невзначай, проверяя устойчивость их

не подобрать подходящего слова

— На что будем играть?

— Это обязательно?

— Часть наслаждения от игры — получить в конце желаемое, мастер Дилюк. Ох, всему тебя нужно учить.

По пять карт рубашкой вверх. Кэйа окидывает взглядом свои — неплохой результат.

— Ставлю на твой галстук.

— Хочешь… мой галстук?

— Хочу, чтобы ты его снял, если я выиграю.

И смотрит в глаза — с вызовом и смущением, и дергает подбородком: примешь или нет? Всего лишь игра. Всего лишь галстук.

— Твои перчатки.

Кэйа смеется — громко-звонко — и одним глотком допивает остывший чай.

— Приготовься к битве, Дилюк Рагнвиндр.

Никогда не доверяйте тасовать колоду Кэйе Альбериху.

Он уверен в своей победе — как и в припрятаной в рукаве карте «Полуночного героя», и прекрасной памяти, и-

Разве не прекрасная жертва — мастер Рагнвиндр, впервые услышавший правила игры пятнадцать минут назад? Кэйа разденет его донага и насладится видом, а потом

— Это означает, что я выиграл? — Дилюк сосредоточенно смотрит на поле — все карты Кэйи, даже «Полуночный герой» — повержены.

— Новичкам везет.

Дилюк сам подцепляет кожу перчаток и стягивает их — скользит пальцами от запястья до первой фаланги среднего пальца.

— Пожалуй, получилось веселее, чем я предполагал.

— Это что, улыбка на твоих губах? — Кэйа вдыхает и не выдыхает, любуясь приподнятыми уголками рта.

Красивый. До сердечного не приступа, но близко красивый — позвонки колет острым желанием коснуться. Погладить. Выцеловать всего такого довольного своей победой.

Новичкам везет — и в следующем раунде Кэйа лишается сапог.

— Признай, ты хочешь побыть выше, — дразнится, подходя вплотную, носы едва не касаются, а дыхание

смешать, но не взбалтывать.

Дилюк так и правда кажется чуточку выше — в этом заслуга еще и высоких каблуков, и Кэйа непременно его от них избавит, стоит только-

Ремень выскальзывает из шлевок. Лицо Дилюка разгоряченное до румянца, и Кэйа подается вперед, притирается бедрами.

— Мы не закончили играть. На тебе еще много одежды.

— На тебе больше. Жульничаешь, мастер Дилюк?

— Если кто из нас и жульничает, то ты.

Кэйа рад бы.

Кэйа — правда — рад — бы.

Он расстегивает последнюю пуговицу — блики огня отражаются на металлических колечках пирсинга. Дилюк по-прежнему одет — спасибо, что не в шубу — и в грудной клетке скребется недовольство.

Карты всегда были полем битвы Кэйи. Нужно лишь немного сосредоточиться — на колоде, а не на том, как Дилюк смотрит.

Немного.

И он обязательно-

— Снимешь с меня последние трусы, мастер Дилюк?

— Уж надеюсь, что под ними нет других.

— Улыбка и шутка — сегодня вечер открытий. Не знал, что ты умеешь и то, и другое.

Кэйа целует первым. Тянется навстречу, сжимая скрытые слоями ткани — раздражает! — предплечья, стягивает жилетку, рубашку, галстук-

галстук можно оставить, пожалуй.

Губы Дилюка влажные, с привкусом закатника и мяты — Кэйа медленно вылизывает их, не торопясь углубить поцелуй. У них впереди вся ночь, не так ли?

Вся ночь, чтобы изучать шрамы на теле Дилюка. Каждый из них — поцелуями, ласкающими прикосновениями, дыханием, языком.

Вся ночь, чтобы гнуться и плавиться, и так восхитительно горячо, что крио капельками стекает по разведенным бедрам.

Вся ночь.

Поразительная бесцеремонность — Кэйа едва успевает смахнуть карты на другой конец стола и ощущает лопатками гладкую деревянную поверхность и

— Не стыдно, господин Дилюк, нам же завтра здесь завтракать?

— Ничуть, — пьяно, будто его ведет точно так же, как Кэйю, до одурения, до сорванных стонов и мыслей. От осознания этого внутри ломается вдребезги-звонко.

Кэйа царапает столешницу в такт заполняющим движениям, в такт боя часов —

семь.

девять.

двенадцать — и на последнем Дилюк шепчет в губы тихое:

— С днем рождения, Кэйа.

— Как удобно, мастер…

Стон — вдох — прикусить плечо до налившейся кровью метки.

— …Дилюк, что все твои подарки я могу использовать лишь с тобой.

Кэйа сбивается после каждого слова, хватается за острые лопатки — блядские боги, как же! — и совершенно сходит с ума.

Кэйа Альберих совсем не ждет подарков. Но получает целых три.