Кузнечик пытался запретить себе расстраиваться, но это происходило само по себе. Он остался с Волком и Слепым, он остался с Лосем, однако, когда состайники привезли с собой солёный запах, ракушки и рассказы о бескрайних просторах, которые ласково лижут пятки, пока ты бежишь по песку, Кузнечик задумался о том, что хотел бы хоть краем глаза увидеть море.

О своём желании он молчал, но Слепой умел улавливать настроение в чужом молчании и делать выводы.

Кузнечик притихал, когда другие начинали вспоминать море, замирал, не задавал вопросов, не игнорировал. Он жадно слушал чужие рассказы, а потом спохватился, вспомнил, что у них были поездки в стареньком автомобиле Лося, была Находка, было лучшее лето в его жизни.

Но ещё Кузнечику было любопытно.

Слепой чувствовал его любопытство и не осуждал. Кузнечик был его глазами, поэтому Слепой хотел бы услышать именно от него о море. Рассказы других были не тем, этого теперь было недостаточно. Даже море в чужих снах казалось каким-то не таким.

Собирать осколки чужих сновидений и лепить из них новый было тяжело. Изначально подарком для Слепого была лишь возможность созерцать ночные грёзы других, но он был способным и взрастил этот дар, как его самого взращивал Лес. Теперь он мог влиять. Тратя много сил и времени, но мог.

Кузнечик был глазами Слепого, а Слепой был руками Кузнечика. Но в этот раз именно Слепой решил помочь ему увидеть.

***

Кузнечик видел сон. Он неожиданно чётко понимал, что это сон, пусть и довольно таки чёткий.

Слишком чёткий для сна сон.

Шум волн, запах соли, песок, что лип к босым ногам.

Кузнечик оказался на берегу моря. Среди песка на пляже виднелась редкая галька и истерзанные солёной водой, выброшенные на берег коряги. Ясное голубое небо резко переходило в нечто более тёмное, но не менее бескрайнее. Солнце щедро осыпало блики на колышущуюся поверхность воды. Волны неритмично накатывали на берег то ближе, то дальше, они были то выше, то ниже, то ласково гладили кусочек суши, то скручивались и обрушивались своей тяжестью, то светлели, то темнели, но неизменно танец волн сопровождался приятным водным шелестом и завершался молочно-белой пеной.

Близко-близко к воде пронеслась чайка и взмыла куда-то ввысь, нереалистично быстро теряясь из виду.

Кузнечик смотрел во все глаза и думал только об одном – он обязательно расскажет об этом сне Слепому, поэтому нужно запомнить его во всех подробностях.

Кузнечик подошёл ближе, позволяя волнам коснуться ног, и, чуть помедлив, зашагал дальше.

То ли вода поначалу и правда была холоднее, то ли Кузнечик успел нагреться под тёплыми лучами солнца, но чем глубже он погружался, чем дольше находился в объятиях морских волн, тем теплее ему казалась вода. Море его почти подхватывало, баюкало, заставляло вместе с волнами подступать ближе к глубине, к берегу и вновь к глубине.

Было приятно. Так приятно, что Кузнечик не уловил момента, когда растворился вместе с морской пеной, чтобы проснуться на общей кровати в комнате Чумных.

Ещё только светало.

Рядом кто-то зашевелился, и Кузнечик, к своему удивлению, обнаружил у себя под боком Слепого. Они лежали близко-близко друг к другу.

– Я видел во сне море, – прошептал Кузнечик так, будто посвящал Слепого в необыкновенную тайну, одну на двоих.

– Расскажи…

И Кузнечик рассказал – во всех красках, во всех подробностях, от всей души.

Слепой слушал, вспоминал осколки чужих снов, которые так усидчиво склеивал в дар другу, и только сейчас чувствовал в них жизнь, только от слов Кузнечика море становилось морем, огромным и завораживающим. Их общим морем, лишь на двоих, увиденным одними и теми же глазами.

Лишь об одном Кузнечик умолчал, совсем забыв от чего-то приятное чувство, когда во сне его переполняла сила. Это было не как с амулетом, однако всего на несколько мгновений, ему показалось, что у него были руки. Чувство это было отчетливее, чем когда-либо.