Дорога протекала медленно. Перед глазами мелькали блики, исходящие от морских волн. Тёплый солнечный свет приятно ложился на блестящее лазурно-голубое покрывало моря, яркие цвета смешивались, создавая в итоге что-то новое, более мягкое, приглушённое, но не лишённое слабого сияния и красоты. Из окна поезда под преломлённым светом волны казались такими бескрайне широкими, необъятными, свободными. Их свободное падение и встремительный взлёт, резкие брызги, отдававшие солью поражали обычный человеческий разум.

Волны казались свободными во всех проявлених: не поддавались сильным порывам ветра, лишь слегка раздувались в стороны, но вскоре вновь сливались воедино, показывая свой твёрдый характер, не поддавались палящим солнечным лучам, оставались такими же холодными, гордыми и бесчувственными, словно ни одна существующая в мире стихия не могла их покорить. И даже человек не всегда объяснял порой их странные выходки: отливы и приливы, прозрачность вод, несмотря на большую глубину, цунами и огромные водовороты, средь тиши да глади.

Наверное, Моблит был таким же простым человеком, ничего не знающим и не ведающим о морских тайнах и красотах. Он, пускай и был учёным, мог лишь предполагать истинную природу этих странных, не всегда понятных водных монстров. Пускай душа и любила бескрайние морские просторы, она больше предпочитала далёкие звёзды, спрятанные под сырым, промокшим дождём небом, холодный воздух, который в один миг превращался в стаю снежинок, кружившимся над головой, а затем таял в жару ладоней, горящих от снега, предпочитал тихие, одинокие закаты, встреченные бок о бок с близким человеком...

Всей душой Моблит был предан этой простой, пробирающей до костей в зимний час атмосфере, которая всегда навевала в голове приятные воспоминания, связанные прежде всего с ней. С Ханджи.

Длинные каштановые волосы, почти доходящие до пояса, короткие, но пушистые ресницы, очки в металлической оправе, заколка в форме стейка, приобретённая на распродаже за сущие гроши... В этом была вся Ханджи. Широкая салатовая куртка зачастую украшала её плечи, иногда даже в самый жаркий день, а под ней всегда был розовый топ, опять же приобретённый то ли на распродаже, то ли в местном секонде, который девушка показывала лишь изредка, в основном летом, когда жара совсем её одолевала. Глубокие карие, шоколадные глаза... В них Моблит был готов временами тонуть. В них парень был готов засыпать и раз за разом просыпаться посреди огромного бескрайнего озера сладких плиток.

Кислый цитрусовый аромат духов всегда согревал парня, в те редкие моменты, когда Ханджи позволяла прикоснуться к несильно густым и достаточно жёстким волосам. А позволяла она это сделать либо по какому-то празднику, либо же по какому-то горю. Других причин девушка не принимала, она всегда была на голову выше простых смертных, когда дело доходило до гордости и чувства собственного превосходства, ну или как минимум, элементарного знания личных границ.

За это Моблит её и полюбил... Хоть так и не сумел на трезвую голову признаться, скорее, попросту испугался и подумал, что сбежал от глубоких чувств и привязанности. Но он ошибался. И осознал это лишь тогда, когда ничего уже было нельзя вернуть. Когда между ним и Ханджи были десятки тысяч километров и самое страшное... пустота.

***

Прошло уже более десяти лет, с тех пор как Ханджи и Моблита более ничего не связывало, кроме старой дружбы, общего прошлого и мечты. Хотя нет, мечты у них были разные, просто однажды они соприкоснулись, и тогда на миг парню показалось, что они похожи, хотя это было и близко не так.

Ханджи мечтала стать учёным с рождения. Она едва ли не дышала естественными науками, всегда находила то, к чему можно было бы найти решение, а если так такогого решения не находилось, она придумывала своё.

Моблит же стал учёным совершенно по иной причине, пускай и вначале ему казалось, что это по-настоящему его, что это единственная цель его жизни, что без науки он не может прожить и дня, но нет, он просто искал точное средство, чтобы хотя бы на день забыть Ханджи. Но ему этого так и не удалось, даже с течением времени.

Разве можно искренние чувства простого мальчишечьего сердца заглушить длинными формулами, запылёнными пробирками и сложнейшими опытами? Когда-то Моблит так и считал. Но нет, рано или поздно чувства давали о себе знать и никакая наука не давала ответа: как спастись от любви.

Любовь приходит внезапно, затем постепенно набирает обороты, пересекается со страстью и внутренней неуверенностью, проходит множество сложнейших этапов и только потом приобретает вечный характер. Почему же тогда Моблит продолжал всю сознательную жизнь отрицать чувства? Ответ прост, Ханджи была не из тех людей, которые способны делать выбор, когда дело касается между человеком и наукой. Ханджи его не любила, ей была близка лишь наука, в то время как Моблит был готов продать душу за поцелуй с ней.

Возможно, тогда, в ночь выпускного, он её и продал, и тёмные силы наконец помогли ему найти ответ. Его тогда охватила неимоверная храбрость, алкоголь взял своё, отчаяние, связанное с предполагаемой "последней встречей" побороло остатки адекватности. И Моблит решился.

Его длинные пальцы обхватили заострённый подбородок девушки, притянули его к себе. Ханджи не сопротивлялась, последние силы у неё остались лишь на то, чтобы прочистить желудок на траву, вытереть рукавом новой (уже не салатовой) кофты рот и сесть на корточки, что-то бормотав себе под нос. И тогда пьяный Моблит, чувства которого взяли вверх над логикой и действительностью, воспользовался своим шансом. Он поцеловал девушку. Но не нежно, не со смущением, как нередко показывают в популярных фильмах и сериалах, а страстно и горячо, словно Ханджи принадлежала лишь ему и только ему. Горячие пьяные губы, насквозь пропитанные спиртным, страстно впились в друг друга, не желая пропускать воздух наружу. Дыхания слились воедино, языки коснулись друг друга, ненадолго сплелись и... Моблит прервал поцелуй, после чего тихо, невнятно пробубнил: «Люблю тебя», — а после, заснул, что впринципе случилось и с Ханджи...

Именно тогда Моблит всё и понял, но лишь на утро, когда оказался наедине с собственными мыслями и похмельной головой. Тогда он и понял, никакая наука не сможет заменить для него самого дорогого в жизни — Ханджи. Но разве имеет ли это смысл тогда, когда девушка уже не была в неведение и прекрасно слышала те пьяные слова, сказанные не умом и догадками, а сердцем и подлинными чувствами. А раз теперь Ханджи всё узнала, значит и их старая дружба канула в небытиё.

А значит теперь общение между ними прервётся навсегда и никто ничего с этим поделать не сможет. Моблит это прекрасно понимал, но вовсе не хотел принимать. Ему хотелось быть с Ханджи всегда: ощущать её неровное дыхание ранним утром, когда всё живое ещё спало, чувствовать её холодные шершавые пальцы у себя на щеках после долгих поцелуев, любить её и получать любовь в ответ... Но Ханджи не отдаст этой любви, ведь её сердце принадлежит лишь науке, но вовсе не Моблиту. И это удручало.

Наверное, поэтому парень и нашёл единственный, пускай и не совсем верный выход. Уехать. Пару дней до выпускного в их школу, а точнее в их небольшой химический клуб заглянули несколько человек в белых халатах. Они протянули и Ханджи, и Моблиту, как лучшим ученикам области по химии, два белых конверта. Внутри каждого лежала записка, содержание которой, даже спустя много лет, парень помнил смутно.

Суть записок заключалось в том, что по договорённости один из них может совершенно бесплатно поехать обучаться в одном из самых престижных химических вузов. Но ключевые слова "один из них" сыграли немалую роль. Им пришлось принять нелёгкое решение, прежде чем вновь связываться с этим людьми в белых халатах.

Вначале Ханджи долго кричала, рахмахивая конвертом перед Моблитом: «Давай устроим эксперимент и решим, кто же удостоен этой должности, хотя я думаю, что у тебя и шанса нет», — после чего топнула ногой, показала язык и скрылась за пробирками. Моблит ещё долго стоял в полнейшем непонимании, пытаясь отличить истинное от ложного.

Эксперимент должен был состояться после выпускного, и Ханджи, и Моблит с предвкушением ждали этого дня. Только вот, хочется заметить, движило ими разное чувство, Моблит хотел впервые в жизни доказать Ханджи, что он способен на что-то более великое, нежели потасовки в лаборатории с целью выяснить, кто из них двоих лучше препарирует лягушек, а Ханджи... А Ханджи просто любила своё дело, без лишних, побочных, как она считала, стремлений.

Прошло время, вот уже и выпускной оказался позади, а Моблит лишь недавно закончил с основной частью эксперимента. Осталось дописать заключение, но сил для этого не оставалось никаких, в голове был лишь тот смутный, дерзкий и в какой-то степени наглый поцелуй. Парень не мог ни о чём более думать, кроме той "пьяной ночи", когда очередной эксперимент между ним и Ханджи оказался последственным для обоих. И здесь уже не было победителей, победили подавленные чувства, победила любовь.

Тогда Моблит и принял решение. Нужно закончить эксперимент, нужно выиграть и уехать с целью забвения всего того, что было между ним и Ханджи. И единственным выходом был лишь побег, который парень так боялся исполнить.

И как бы ни было странно, победа, пусть и не далась легко, категорично и безоговорочно, но далась. Моблит выиграл. Выиграл в первый раз в жизни. Выиграл Ханджи.

В тот день Ханджи была не столь обижена, сколь поражена смелостью и напористостью Моблита, поэтому даже не стала ничего оспаривать и переигрывать. Она приняла победу друга, вытерла избытки ярко-красной помады с губ и улыбнулась:

— Пожалуй, это тебе нужнее, — и с этими словами протянула ему свой конверт.

А Моблит не мог проронить и слова, тогда что-то внутри его сломалось, и боль ощутилась по всему телу, но он так и не понял, что именно. Он улыбнулся, поблагодарил Ханджи за участие и вышел из лаборатории...

Что было дальше и гадать не нужно, начались сборы, разговоры с людьми в белых халатах, оформление бумаг и документов. Не за горами была и их с Ханджи так называемая "последняя встреча".

Тогда каждый из них своим нутром ощутил: какого это отпускать человека, с которым связывала многолетняя, казалось бы, бесконечная дружба. Но всему рано или поздно наступает конец, это тогда хорошо понял Моблит. Напоследок, когда вещи были собраны и упакованы в плотные чемоданы, родная однокомнатная квартира оставлена позади, а впереди был лишь вокзал и бескрайний простор, поезда и дорога, всё казалось не важным. Но Моблит и тогда не решился рассказать о том, о чём душа ныла уже столько лет.

— Прошу меня простить, я не должен был вообще принимать участие в этом бессмысленном эксперименте, — прикусив губу начал было Моблит, но, как и того ожидалось, Ханджи его прервала.

— Не стоит извинений, всё было честно, ты выиграл, и тебя ждёт приз, разве не об этом ты всегда мечтал?

Моблит хотел было возвразить, встать на колени перед ней, заплакать, закричать о своих чувствах, о том, что именно она его главная наука, что никакие эксперименты ему даром не нужны, что лишь любовь к ней всегда, даже неосознанно, движила им.

Но он соврал, как и всегда. В голове творился хаос, слёзы наворачивались на глаза, руки потели, а губы дрожали, как будто бы желая рассказать правду вместо самого Моблита, как будто бы именно они пытались выдать всю его суть с потрохами и спасти его. В первую очередь от пустоты. Но парень был сильным, поэтому и стерпел, закинув чувства за завесу доброй, красивой, но такой фальшивой улыбкой.

— Да, — после чего долгое молчание, которое прервал гудок поезда, стремительно приближающегося к их станции. — Жаль что так вышло. Но, видимо, такова наша судьба, судьба учёных, вечно находить ответы к беспокоящим вопросам, а после, искать новые. Был рад с тобой познакомиться, прощай, — сказал он сухо и скомкано, несмотря на то, что внутри творился пожар, огонь сжигал его внутренности, кровь бурлила и закипала, сердце обливалось кровью, ранилось об острия слов, болело и кричало о помощи, хотя и внешне Моблит был непоколебим.

Он приобнял Ханджи, слегка задел её волосы, пускай руки и хотели навсегда в них остаться, зарывшись с головой без остатка, разум победил в этой нелёгкой борьбе между настоящим и наигранным. Парень выпустил подругу из объятий, ещё раз поблагодарил её за знакомство и ушёл, почти скрывшись в сером полупустом вагоне. Но на секунду шаги остановились, по щеке пробежала скупая слеза и, уже стоя на перроне, Моблит выкрикнул:

— Знай, я обязательно вернусь!

А затем громкий хлопок дверями, движение колёс и поезд двинулся в далёкую страну, оставляя всё дальше сожаления, эмоции и переживания парня. Теперь он был уверен, Ханджи забудет его глупость, забудет его идиотские, сказанные не в попад слова, и тогда, возможно, их дружба и вернётся на круги своя. Но мог ли знать Моблит, что на самом деле чувствовала Ханджи в тот момент? Не известно, всё осталось где-то в далеке, в бесконечных полянах, всё дальше и дальше удаляющихся за окнами.

***

Холодный дождь неустанно барабанил в тот серый и ненастный день. Поезд приближался к конечной. Поляны, лесные пролески и даже горы, уже давно остались позади, перед глазами мелькали лишь небоскрёбы, высотные сооружения, на глаз соезмеримые с великанами, которые, так или иначе, прекратили своё движение. Из окна ощущался терпкий, неприятный химозный аромат, видимо, от отходов множества массивных заводов, и слышалась громкая ругань прохожих, перебранки между продавцами, всхлипы младенцев, едва показавших головы из колясок, собачий лай, перемешанный с громкими машинными гудками... А это были лишь окраины... И наверняка Моблит боялся, чего же ему стоило ожидать в самом городе.

Но, что самое удивительно, несмотря на первое впечатление, город встретил его с радушием, аромат свежей выпечки коснулся кончика его носа, а затем, медленно, словно небольшая бабочка, упорхнул к следующим на очереди пассажирам. Крики уже не казались такими громкими, заводы такими массивными, а город таким угрюмым и серым. Казалось бы, именно на фоне всей этой атмосферы, дождь и прекратился.

На лице парня, впервые за всю долгую дорогу, показалась едва заметная улыбка. Слёзы остались в раковине поезда со странным звуком потока воды, как и все эмоции. Наступала новая жизнь, наполненная экспериментами и открытиями, но уже без присутвия в нём Ханджи. Это и удручало Моблита. Но нужно было так или иначе собираться с мыслями, жить дальше, ехать в университет мечты многих химиков и готовиться к опытам, а в голове всё было одно. Ханджи. Пьяная ночь. Поцелуй. Признание. Прощание. Боль...

Продолжать этот список можно было бесконечно, только парню этого вовсе не хотелось, ему хотелось отпустить, начать жить по-новому, забыть прошлые ошибки, но всё никак не получалось. От этого было только хуже.

Дальше пошёл сущий ад: эксперименты, пары, опыты, лекции, экзамены, практика, отчёты, халаты... Было тяжело, но Моблит справился. Значит это ли то, что он не любил своё дело и попросту "украл" заветное место Ханджи? Вовсе нет, ему нравилось учиться, но в его пазле не хватало одной довольно высокой, дерзкой на язык длинноволосой девушки с заколкой в форме стейка, а это с каждым новым прожитым днём больше и больше разрушало, казалось бы, новую "идеальную" жизнь.

А ещё страшнее было оказаться один на один с собственными мыслями посреди ночи в тёмной холодной комнате общежития. Тогда эмоции брали вверх, слёзы капали на одеяло, руки сдирались в кровь от бесконечных царапин, сделанных ногтями, а пожар в груди разжигался с новой силой, в этот раз сжигая всё на своём пути.

Так прошли долгие семь лет учёбы. Моблит, пускай и потратил все последние нервы, получил диплом об окончании университета, причём красный. Он был горд собой и безумно счастлив, что эти долгие, невороятно тяжёлые годы в его жизни наконец подошли к концу. Теперь он мог вернуться домой, к Ханджи, напрочь забыв подростковые ошибки.

Он достал из кармана телефон, поднял взгляд на город, поражавший глаза своими размерами и необъяснимой солнечностью, даже с самыми серыми заводами. Пальцы набрали знакомые кнопки, уж в чём память Моблита и могла обманывать, но товно не в знании номера Ханджи. Ещё с подростковых времён он помнил его наизусть. Писк, брякание и наконец первые гудки...

— Ало, — парень заворажённо затаил дыхание.

— Ало, — раздался низкий мужской голос, ударивший по ушам Моблита, — Что хотели.

Моблит сглотнул и через себя ответил:

— Не могли бы вы позвать Ханджи? — С какой же болью дались ему эти слова...

— Ханджи... — едва слышно прожужжало в трубке, — А она бухая в хлам спит, не ответит. Пить меньше надо было... А вы ей кто?

В душе заскребли кошки, кровь пробежала по сердцу и стало настолько больно, словно его насквозь проткнули ножом. Моблит едва ли не взвыл, но, внешне, сдержался.

— Нет, никто, ошибся номером ошибся, — раздался громкий глупый фальшивый смех.

Парень бросил трубку. Ему не хотелось ничего говорить, эмоции брали над ним верх, голова гудела, хотелось головой зарыться в одеяло и не вылезать из под него до конца жизни. Слова были излишне, чтобы описать его состояние на тот момент. Пальцы задрожали, прикасаясь к горячим обкусанным губам, а струйки крови проскочили по уголкам рта. Боль и отчаяние, тяжесть и бессмысленноть происходящего окутали Моблита с головой, образуя тот самый силуэт одеяла, только это одеяло не ласкало и не грело, оно душило изнутри, не позволяя полноценно жить...

***

Сейчас же, сидя в тёплом вагоне поезда, Моблит вспоминал прошлое с ухмылкой на лице. Ему стало проще, бесконечные путешествия, необычно красивые виды из окна спасли его, вытянув из пучины ада и отчаяния. Но лишь внешне, в глубине души парню было всё так же больно и горько вспоминать тот самый счастливый, но и в то же время самый ужасный день в жизни.

Чтобы забыть душевную боль, и правду Моблит отправился в дальний путь, оставил огромный солнечный город, заводы, лаборатории, несмотря на многочисленные просьбы других учёных остаться. В решении парень был непреклонен. Он больше не хотел жить чужой жизнью, тем более, учитывая тот фактор, что та жизнь, ради которой он пожертвовал собственной, больше не принадлежала ему, а точнее, она не принадлежала ему никогда. А значит и смысла продолжать её проживать больше не было. Моблит купил билеты на первый попавшийся на глаза рейс, собрал чемоданы и отправился в путь, с великой целью — исцелить душу.

Но ничего просто так не лечится, боль уходит, шрамы же сохранятся и однажды, обязательно загноятся с новой, более болезненной силой... И никакие расстояние и время не способны эти шрамы залечить. Моблит это понимал, от того и путешествовал, чтоб хотя бы создать видимость того, что он в порядке. Для кого же? Этого он и сам не понимал, от того города в его окнах смеялись новыми, поляны горами, а леса морями... Но состояние на душе оставалось прежним, пусть и временно подавленным и успокоенным...