Первое, что почувствовал Хэнк, не открывая глаз, — палящее в спину, проникающее сквозь ткань рубашки солнце. Затем щекой и передней частью тела — колющий кожу песок. И только шумно выдохнув и поморщившись от взметнувшихся песчинок, разлепил веки.
Приподняв голову и прищурившись, Хэнк старательно заморгал, пытаясь прогнать марево перед глазами. Наконец, картинка прояснилась. Осторожно двигаясь, Хэнк сел и мрачно потёр ладонью лицо.
Что за чёрт.
Прежде скользящий на грани сознания шум волн сейчас был настолько громким, что Хэнк чуть не оглох. Он сидел на песчаном берегу, у самой кромки воды, вслушиваясь в звуки, и потерянно смотрел на далёкий стык двух стихий — воды и неба.
Седую макушку жарило беспощадное солнце, висящее высоко над головой. Одежда заскорузла от въевшейся в неё морской соли и сковывала движения, тёрлась о кожу, вызывая зуд. Ощущения были не из приятных.
Хэнк попытался встать, неуклюже размахивая руками для балансировки, как артист, впервые ступивший на канат.
Двигаться было трудно: мышцы задеревенели и плохо слушались. Голова от притока крови закружилась, и Хэнк чуть не упал, но успел выровняться.
Всё как будто указывало на похмелье: головокружение, шум в ушах, сухость во рту и… Хэнк спохватился.
Давние воспоминания прошли на ура. Уж своё имя, дату рождения и остальные прелести биографии он не смог бы забыть будучи даже пьяным в хлам. А вот что было недавно…
Макушку напекало. Неохотно отставив размышления в сторону, Хэнк озирался в поисках прохладной тени. Та обнаружилась совсем недалеко, шагах в пятнадцати, в странном сооружении из крупных листьев пальмы. Еле доковыляв до него, Хэнк залез туда и сел. Бегло оглядев внутренние стены шалаша, мужчина похлопал по карманам своей рубашки и достал из одного курительную трубку. И оторопел. В глазах помутнело — он всё вспомнил.
Как стоял на борту парусного корабля «Фараон» и подслушивал разговор этого… подонка Гэвина Рида с матросами. Как тот вербовал их, настраивал против Хэнка Андерсона, лейтенанта, помощника капитана — против него самого. Как он легкомысленно решил не вмешиваться, понадеявшись на «ай, хрен с ним, само рассосётся».
Рука сжалась в кулак.
Идиот. Дуралей. Если бы он тогда вмешался, не пришлось бы во время шторма, вцепившись в скользкие от морской воды доски, слышать это роковое: «Прости, Хэнк… и прощай». Не пришлось бы терпеть боль в пальцах от надавившего на них башмака, смотреть в серые бездушные глаза, пылающие ненавистью; смотреть и проклинать в конец обнаглевшего засранца Гэвина, которого не то чтобы другом, но и врагом назвать нельзя было. До его предательства. Однако поди ж ты.
Хэнк вздохнул. Хотелось материться, выплеснуть всё наружу, выпустить пар.
И Хэнк выпустил. Обстоятельственно, чётко, со вкусом. Помянул всех, но особенно досталось, конечно, гаду Гэвину. Ну ничего, Хэнк до него ещё доберётся!
Наругавшись, Хэнк перевёл дух.
Полегчало.
Когда экскурс в воспоминания кончился, Хэнк решил получше осмотреть необычное сооружение изнутри и составить примерный план действий.
Песок под ногами мягкий, утоптанный. Остов из прутьев бамбука крепкий — при ураганном ветре его вряд ли унесёт. Лианы связывали конструкцию каким-то непонятным Хэнку узлом. Высота позволяла мужчине сидеть не горбясь.
С передней части шалаша можно было увидеть море и широкую полоску берега, окантованного зеленью джунглей. Хэнк повернулся к задней части шалаша и заметил щель между листьями. Ради праздного любопытства он припал глазом к отверстию и тут же отшатнулся.
Из зарослей на него смотрели чьи-то глаза.