Воля Потока

Священный Эйв никогда не спит - бурлит, грохочет, плюётся.

Его реки золотые и медные, молочные и кроваво-красные - разрастаются по крутому склону, как сетка располневших от крови капилляров на человеческих лицах.

Алый на чёрном, чёрный на алом – как знамя, предупреждение, порок, нависший над городом черным смогом, алым маревом, криками господ и их детей.

Ночь – извечная сообщница могущественной горы.

- Тебе здесь не рады. – Рослый мужчина с блестящими серыми глазами захлопывает тяжелую дверь таверны, швырнув наземь сумку с чужими пожитками.

Архус переворачивается на спину, шурша россыпью песка под мантией. Бормочет, вглядываясь в кровавое марево над головой:

- Уж я то и не знаю.

Незис, такой же величественный, как по рассказам путешественников, учёных умов и редких бродящих Посвященных, больше похожих на тени – никогда не спит, но и не бодрствует. Небо над ним, дарованное горой, всегда полно дыма и пепла, что оседает в глазах местных жителей поволокой – и нет разницы между богачами, что запираются в своих домах, и бедняками, снующими вокруг, словно рой нечисти.

На званых вечерах Академии люди хмурые, настороженные и отстраненные: Учёные умы отмахиваются, как от прокаженного, богачи щерятся жадно и недоверчиво, отказывают хлёстко, словно бьют кнутом или пощечиной, а бедняки облепляют со всех сторон, смотрят, тянут худые руки.

От их поблескивающих серых глаз, выглядывающих из темноты, Архусу снятся кошмары.

Иные, совсем не те, что раньше, что все равно, что белый пар над серными источниками - кошмары, пропитанные тревожным ожиданием скорого конца.

- Маамар и Даар приветствуют тебя под этим священным небом. – Смуглая женщина в бежевой длинной рубахе останавливается рядом. Заглядывает в лицо, перекрывая собой алое небо, а волосы её такие же черные, как каменные стены города. – Я слышала, вы ищете кого-то, кто дарует возможности?

Архус фыркает и перекатывается на бок, прежде чем встать.

Если в этом городе и остались те, кто дарует возможности, то тех уже предали рекам Эйва без единого шанса на объяснение. Незис не зря славился наравне со своим величием нетерпеливостью к инакомыслию. Традиции и принципы, правила, коих было с лихвой для стен с тысячелетней историей – те как вездесущий пепел, никогда не покинут границ, и никогда не сменят формы.

Задавай вопросы, но только лишь те, что должно задать.

Ищи свет, да обреки себя на тьму.

Горькая правда о городе, в который стремятся сотни умов, желающих обуздать сам Поток.

- Кого-то, кто исполняет невозможные желания. – Сумка с пожитками гремит металлом, когда Архус закидывает её на плечо.

Женские губы, тонкие, с мелкими сухими трещинками растягиваются в мягкой улыбке - контрастируют с немигающим взглядом, поволоченным знакомой дымкой.

Эта женщина могла быть наёмной убийцей дома Просящих или дома Ищущих, но даже ребенок на другом конце мира знает, что в Незисе нет убийств.

Эйв дозволяет только сгорать заживо по собственной воле.

- Тогда идите за мной.

Она срывается на быстрый шаг, гремит колокольчиками на подоле платья – такими же медными и звонкими, что те, на стэнде главной площади, от которой веет несвойственной для большого города безлюдностью.

Архус следует за незнакомкой слепо, не давая себе времени на сомнения: Он в городе уже больше трёх лун, если верить стройным голосам служителей, распевающих песни Потока каждый раз, как восходит чёрный диск, а все попытки найти поддержку среди богачей и умов не увенчались успехом.

Все они, эти люди, разные внешне, но одинаковые по нутру – все равно, что духи, забытые как живыми, так и мертвыми. В домах Просящих и Ищущих одно горе сменялось другим и то отражалось лишь блеклой скорбью, но никак не волей к чему-то большему.

Архус подслушал об этом в постоялом дворе еще в первый день, как прибыл – изнеможённый, он жадно рвал зубами серый хлеб и пил кислый эль, столь мутный, что местные называли тот “дурманящим туманом”, когда на постоялый двор зашёл мужчина. Лицо его с росписью ритуальных шрамов было опухшим и заплаканным, а в руках тот держал небольшой сверток, насквозь пропитавшийся кровью.

Четверо мужчин за столом у дальней стены узнали его, махнули рукой, и он ринулся к ним, заходясь новым плачем:

- Они снова это сделали! – Молвил тот надрывно. – Убивают их, едва заметив, что у тех нет связи с Потоком. Я не могу так больше…

Мужчина рыдал, склонившись над столешницей, положив на неё сверток, содержимое которого осталось Архусу неизвестным.

Самый старший из четверки, с отблеском седины на длинных волосах, произнес зло в ответ на безудержные рыдания друга:

- У них нет связи с Потоком, потому что сытость – их порок.

Тогда Архус был склонен согласиться, пока не осознал, что в Незисе сытых нет вовсе.

Сытость – действительно порок.

Широкие улицы, усыпанные серым пеплом и черным песком, перемежаются с узкими улочками, шепчущими тенями сотен любопытных глаз. Богатые районы с их черно-красными знамёнами растворяются среди песка и пепла, перетекая в неотличимые от них каменные строения на другой стороне, но что-то кажется неправильным - что-то ужасное, затхлое, наполненное черным смогом до самых краёв.

Дышать становится заметно тяжелее.

Голодные глаза бедноты мажут по стремительно передвигающимся меж улочек фигурам – их шепот льется песком и пылью, гарью и горечью. Дети снуют между каменными лавками, прячутся под них, словно крысята и жадно едят горстями что-то на вид все равно, что ржавый песок с другого конца мира – рассыпается между их тонкими пальцами, пока они жадно слизывают крошки.

Архус старается смотреть только лишь в спину своей проводницы, что ступает по каменной кладке босыми ступнями. Он знает, что если обернется, взглянет на переливы виднеющегося в куполе у основания первого городского камня кристалла, концентрации самого Потока, чья сила должна оберегать и этот квартал тоже, то рой нечисти замкнется за ним, поглотит, уничтожит.

В Незисе не рады инакомыслию так же сильно, как в Арне, откуда он прибыл - не рады добродетелям.

Левый угол тупиковой улочки больше похож на пропасть в бездну – вовсе безлюдный, усеянный перевернутыми треугольниками, написанными подсохшей кровью прямо по каменной кладке, он зиял вратами в неизведанное.

Женщина остановилась, вытянула вперед руку, указывая двумя пальцами на открытую пропасть темноты:

- Он ждёт.

Архус шагнул вперёд, едва ли спину настиг тяжелый, знакомый шёпот.

Темнота оказалась входом в потёртый шатёр, напоминающий лавку предсказателя, чей Поток не столь силён, чтобы претендовать на что-то большее – грубый стол без стульев, россыпь разноцветных минералов разного цвета и размера в центре, на атласной ткани цвета свежей крови. Пол под ногами ходил ходуном – темные песчаные волны разносились в стороны, стоило Архусу сделать шаг.

У шатра не было начала, конца или края - лишь круглый островок света в обрамлении густой, словно мазут темноты, из которой тотчас шагнула человеческая фигура.

Посмеиваясь тяжелым, хриплым смехом, она двинулась к столу, вытягивая за собой темноту:

- Юный охотник вернулся домой после долгой охоты, – Кривая улыбка показалась из-под капюшона, когда фигура склонила голову вперед. – И слуга спросил его: “Что тебя тревожит, мой лорд, мой дорогой?”

Голос незнакомца был таким же тягучим, что темнота, ступающая за ним следом, обрамляющая его всего – посмеивающимся, завлекающим и манящим, словно дурман.

Архус фыркнул так громко, как только мог:

- “О, мой брат, расстели же постель, ведь чувствую я, как течет во мне яд от горьких ягод”. – Он сделал осторожный шаг вперед, напряженно уставившись на фигуру. – Никогда не думал бы, что в Незисе есть фрамм.

- О, - Незнакомец поднял голову и ярко-алые глаза блеснули в зияющей тьме его лица. - А ты образованнее, чем кажешься. Первый, среди последних, что чтит незапамятную песнь.

Босые ноги бесшумно скользили по песку, поднимая за собой гребни песчаных волн – чем больше незнакомец приближался к столу, тем тьма вокруг него и на нём становилась тоньше, рассеивалась дымом, пока не покинула вовсе.

Перед Архусом оказался человек в ритуальном одеянии служителей с яркой особенностью - черную мантию украшали красные нити, обрамляющие рукава, капюшон и швы. Остановившись впритык возле стола, незнакомец стянул капюшон, явив своё лицо на бледный свет, и сложил руки перед собой, переплетая пальцы:

- Ходят слухи, что в городе бродит дух, увлекающий богачей и ученых мужей сладкими речами о беспечном будущем их потомков.

Лицо человека было худощавым, с глубоко впавшими щеками, обнажающими острые скулы – алые глаза в тёмных провалах глазниц зловеще поблескивали, сильно контрастируя с сероватой кожей.

Архус поёжился, хмуро вопросив:

- Дух?

- Твои волосы. – Фрамм поднял руку, касаясь пальцами своей головы и волос, доходящих ему до середины шеи, исписанной в круг багряными, незнакомыми знаками. - Они напоминают об ушедших больше, чем о тех, что еще живут.

- Если хранитель Потока знает слухи, то почему хочет помочь мне?

Архус – не наивный юнец. В Незисе никто не пойдёт против устоев, никто не порушит непоколебимую уверенность в силе Священного Эйва и его Потока, никто не осмелится сделать шаг навстречу чужеземцу, удумавшему изменить правила с тысячелетней историей.

Фрамм улыбнулся, как может улыбнуться безумец, видящий что-то, другим неведомое.

Что-то, что способно растерзать их, ничего не подозревающих, на части:

- Незис это город тех, кто ищет, и тех, кто просит, а все эти дороги рано или поздно приходят ко мне. – Длинные пальцы подобрали светло-синий кристалл со стола, и тот вспыхнул, словно свеча, крохотным синим пламенем. – Я дарую возможности там, где другие даруют лишь скорбь и страхи.

Бесконечная тьма зашевелилась, распустила длинные нити, зашептала знакомыми сотнями голосов – фрамм шикнул на неё, как то делают дрессировщики, когда шалит их опасный питомец.

- И что ты хочешь взамен на свою услугу?

- Простую малость. – Фрамм вернул кристалл на атласную ткань, синий огонек в нем трепетал, словно разрываемый беспощадными ветрами. – Платой будет весь твой Поток.

Архус усмехнулся. Конечно, как же может быть иначе? По правде говоря, Архус знал, что иначе быть и не может.

- В таком случае я пришёл не тешить старого фрамма, а пришёл за услугой.

Смех эхом прошёлся по шатру – незнакомец вытянул руку, указывая на противоположный конец стола, и Архус двинулся к нему, останавливаясь так же впритык, сбрасывая сумку с пожитками на песчаный пол.

- Почему ты пришёл в Незис? Тилос подошёл бы куда больше.

- Тилос лишь Первозданный, но не Величественный в своем безумии.

Настала очередь незнакомца усмехаться – зловеще, играючи:

- Безумие – основа мироздания, юное дарование.

Горсть черного песка ссыпалась с худой ладони, осела на атласной ткани поверх кристаллов, растекаясь по столешнице живым воплощением чужой воли, принимая неразборчивые формы.

- Что же ты хочешь?

- Мне нужно время, покровительство знатного дома и кусок кристалла.

- И это всё?

- Не простого кристалла, но Протэкта.

Фрамм вытянул губы трубочкой, издавая протяжное “О”.

- Что же ты задумал, юное дарование? Столь рано тронутое отметинами времени, что для простого человека так неумолимо скоротечно…- фрамм потянулся рукой к отросшим седым прядям на чужой голове и Архус тотчас отшатнулся.

Костлявые пальцы, облепленные тонким слоем кожи, замерли над столешницей. Фрамм продолжил, растянув бледные губы:

- Хочешь спасти кого-то? Может, себя? А может, хочешь создать оружие?

Архус судорожно, быстро сглотнул.

Тени расползлись в стороны, когда иссеченное ледяными трещинами лицо возникло совсем рядом – так близко, что Архус мог чувствовать ледяное дыхание.

Его белые глаза, его задушенный стон.

Одними губами Архус шепчет, не глядя на призрака:

- Ишар, уходи.

Фрамм медленно опускает руку:

- Ты не мать, боящаяся потерять дитя. Не муж, просящий за жену и не старик, проживший жизнь в страхе. Так просто готов расстаться с даром Потока?

Архус косится на призрака, что застыл нежитью по правую сторону от стола, жмурится и сжимает зубы:

- Жизнь – не то, к чему следует стремиться вопреки.

Фрамм ухмыляется, разочаровано, небрежно:

- Тогда назови своё имя, чтобы мы могли скрепить сделку, юное дарование.

Правую половину тела неприятно тянет холодом.

- Я Архус, - говорит, все равно, что выплевывает, - сын кузнеца.

Фрамм двигается прочь от стола – движения его вальяжны, неторопливы, почти танцующи.

- И юный охотник лег в постель, шепча в своём бреду: “Многие скоро умрут под светом священной луны, но не от стрелы и не от меча, а от воли одинокого глупца”.

Архус поспешно подобрал сумку и бросил взгляд туда, где был холодный призрак – того и след простыл, стоило песку под ногами подняться новыми волнами.

Фрамм остановился, спрятав руки в длинные рукава мантии и произнёс:

- Я Тхан, Изгнанник.

“И не огонь, и не вода не смогли спасти охотника от боли его печали”.

***

Следующие несколько недель Архус наблюдал за тем, как север становится югом, засуха - потопом, а стены Академии, возложенные больше пяти веков назад, наполняются суматохой.

Дом Ищущих послал гонца, чтобы вручить письмо - пригласил ученого ума под свое покровительство, резко изменив решение. Три луны, семь вечеров в стенах крепости с расписными фресками давно минувших событий, семь грубых отказов, смешков и шепота за спиной.

Одно желание, сделка – и время возвращается вспять.

Легенды не врали, что сила фраммов несравнима ни с силой Посвященных, ни даже самих Синцэра, которых считали равными, рожденными из одного небытия, но Архус и представить не мог, что чей-то разум можно помутнить, не притрагиваясь к нему вовсе.

Хоть его и приняли под покровительство знатного дома, то было скрытно и без почестей: выделили финансирование, звенящее большим кошелем с золотыми пластинами; небольшую мастерскую в дальней части Академии возле кузни на первом этаже и некоторую часть ресурсов. Тени шептались за спиной черными и белыми лицами, пока Архус собирал свои крохотные металлические машины из шестерней, выкованных еще в Арне. Несуразные, неидеальные, скрипящие и жужжащие – центрифуги, крохотные подъемные механизмы с деревянными вставками, миниатюрные горны и плавильни для горных пород.

Чтобы выплавить необходимое - нужно больше огня, больше жара, меньше сомнений и страха, когда то, что еще мгновение назад было простым камнем начинает искриться и ворчать, как живое. Вкрапления простых кристаллов, пригодных для наполнения Потоком полезны, но Архусу они совсем ни к чему – он выбивает, выскабливает их осколки инструментами без жалости под взглядами ошарашенных умов.

Для них – невежество, избавляться от пригодных материалов, но для Архуса куда большее невежество повторять по кругу одну и ту же песнь.

Ученые Незиса задавались только угодными порядку вопросами: Как оно работает? Почему оно работает?

Рассматривали кристаллы, уже заряженные Посвященными, как на диковинки, коих никогда не водилось по всему известному свету. Как сделать так, чтобы Поток покинул кристалл без участия Посвященного? Ну, в этом вопросе они продвинулись даже дальше, чем могли мечтать - потенциально опасные артефакты, оказывается, можно просто разбить, возвращая к первоначальной форме. От пыли – к пыли.

Какое открытие, какой блеск! Но это не имело ничего общего с будущим, о котором они говорили так много и так лживо.

Тхан появился только через целую луну - вспорхнул темной дымкой в мастерской, песком, что оседал на зубах неприятными скрипучими крупинками. В руках его была капля, столь крохотная, что умещалась на подушечке указательного пальца. Кристалл переливался разноцветием, будто бы стеклянная призма, пульсировал живым потоком.

- Почему так долго? – Архус поднялся из-за стола, нахмурив седые брови.

- Сторожевые псы не дремлют ни в ночи, ни по дню. – Тхан покрутил кристалл между указательным и средним пальцами, прежде чем передать из рук в руки, едва касаясь ладони собеседника.

У него были ожидаемо холодные, сухие руки.

- Спасибо. – Архус накинул на глаза круглые очки в латунном корпусе и поднял каплю над головой, рассматривая ту через толстые кварцевые стекла.

На ощупь она была идеально гладкой и нежно-теплой, словно прикосновение летнего ветра, а цвета в ней играли всеми оттенками, какие только можно было вообразить и теми, каких невозможно было представить человеческому уму.

Невозможное, неизвестное, то, к чему могли прикасаться только лишь избранные – Архус никогда бы не смог добыть этот фрагмент сам, скорее бы сами Синцэра разорвали в клочья, подойди он к Протэкту столь близко.

Тхан оценивающе окинул взглядом устройства, шестерни, рассыпанные кусочки вулканической породы на грубо высеченном из камня столе в полутёмной мастерской:

- Так слухи не врали, что ты дух, увлеченный безумием.

Архус издал длинный, восторженный звук:

- Она дышит, она живёт!

- Поток – и есть всё живое, юное дарование. Ничтожны знания того, кто сомневается. – Тхан шагнул в сторону, растворился в темной дымке и возник на другом конце мастерской, подбирая пожелтевший свиток, свернутый так неаккуратно, что на нем были видны загибы.

- Знания – блажь. – Архус положил каплю на весы и те качнулись едва-едва. Кристалл был легче пёрышка. – Правила, которые все зовут знаниями, ни сколько не добавляют ума.

Тхан фыркнул, заглядывая в свиток, исписанный то чернилами, то углём, мажущим бумагу шершавой грязью:

- По крайней мере, знания помогают правильно считать.

Архус обернулся на собеседника, не поднимая с глаз кварцевых очков, и в голосе его явственно читалось раздражение:

- Почему ты еще здесь?

Темнота вокруг Тхана казалась гуще, объемнее – свет люминесцентного флюорита на стене бледнел и разгорался вновь, словно что-то пыталось потушить его не подобный пламени свет.

- Получив желаемое, иные пытаются избежать последствий. – Тхан вернул свиток на место, прежде чем обернуться.

- Я еще не получил желаемое.

- О, я знаю. Но я подожду. – Фрамм скрылся в темном дыму, и голос его отразился неестественным эхом от толстых стен.

***

В городе царило небывалое оживление – служители пели новые, совсем незнакомые песни с восхода черного диска, и их раскатистые голоса разносились с башен до самых окраин нижней части города. Люди на улицах, выходящие из своих домов, склоняли вперед головы – бормотали, стенали, раскачивались из стороны в сторону. На лицах их, обычно мрачных, с глазами, заволоченными серой поволокой, читалось блаженство, от вида которого по спине Архуса бежали неприятные, тревожные мурашки.

Главная площадь быстро наполнилась сотнями темноволосых голов со всех концов Незиса, столпившихся возле общественной купальни под открытым небом.

Архус чувствовал, как от них исходит что-то пугающее, что-то, звучащее голосами, шепотами, рыданиями и вскриками, резкими, словно грохот Эйва в алом мраке. Среди темной толпы мелькнуло знакомое синеватое лицо с белыми, что сама смерть глазами - в голове Архуса стало шумно, мутно, больно.

Он поспешил свернуть по направлению к каменной лестнице, что вела вверх в оборот склона рядом стоящей горы, что не касалась Священного Эйва с его лавовыми реками. Опоясывая горную талию длинным змееподобным драконом, выложенным из того же черного вулканического камня, что и стены города - она отделяла от Незиса всё инакомыслие, что могло прийти извне, порушив его устои.

Шумный рынок за пределами барьера - единственное место, где еще сохранилось подобие здравомыслия.

Чем выше Архус поднимался по крутым ступеням, вскоре сменившимся почти пологой дорогой, тем отдалённее казались тревожные болезненные песнопения, раздающиеся с главной площади, но тем грузнее и страшнее выглядели облака, нависшие над Незисом. Частички пепла танцевали в воздухе, подобно снегу, оседая на одежде. Отсюда, сверху - открывался потрясающий вид на общественную купальню: сернистый источник, высеченный в земле прямо посреди главной площади.

Миновав узкую ритуальную расселину, исписанную знакомыми кровавыми треугольниками, Архус едва ли не столкнулся с женщиной, несущей на руках плачущего младенца.

- Простите. – Он резво двинулся в сторону, не соприкоснувшись с плечом матери и остановился, но та даже не взглянула на Архуса, лишь глядела на ребенка своими пустыми глазами. Младенец не унимался ни на секунду, издавая надрывные, хлюпающие звуки – тельце его было голым и на нём виднелись аккуратные, неглубокие надрезы вдоль и поперек, от головы до паха, от одной стороны живота к другой. Кровавые капли на розовой коже еще не высохли и покатились вниз, когда женщина подняла отпрыска над зияющей пропастью, демонстрируя его Священного Эйву, необычайно тихому в этот день.

Архус явственно услышал, как над его ухом дышит мертвый холод.

Он спустился на рынок чуть быстрее, чем ожидал – сердце глухо стучало в висках, потревоженное жуткой картиной, и облегчение настало лишь тогда, когда ушей коснулся приятный торговый гул.

Десятки торгашей выстроились в ряды, перебивая друг друга, демонстрируя свои товары немногочисленным покупателям, менее похожим на жуткие тени, чем прочие их соплеменники. В большинстве случаев это были люди из верхнего города, скрывающие свою натуру под маской двуличного поклонения устоям, еще больше – ученые из Академии, в остальном – кочевники, что бродили по пустынным землям испокон веков, фермеры с далеких земель и алхимики в поисках диковинок.

Хоть Незис и располагался между Лигосом и Арном, торговля между городами шла плохо, сковываемая презрением городских стен с любой из сторон. Вольный рынок был немного проще - Незис мог предложить все возможные минералы и породы, что выплевывал Священный Эйв, удобрения для полей, горячую серу и сернистую воду для алхимиков в обмен на все прочие блага. Паровые механизмы Академии могли бы использоваться от одного конца мира до другого, но не сыскали большой популярности из-за бесконечных конфликтов между Синцэра.

Потенциал будущего погибал, как только туда вклинивались старые порядки.

Архус накинул капюшон, чтобы спрятать волосы и двинулся между рядами с разноликими торговцами: ткани, жирное сушеное мясо, что было в Незисе на вес золота, и квашеная рыба в больших деревянных бочках прямиком из Арна.

Иногда среди товаров попадались сокровища – специи и свежие фрукты, оберегаемые от порчи тяжелым артефактом на прилавке, от которого разносился легкий дымчатый холод.

Взгляд Архуса зацепился за россыпь разного вида черных водорослей - светлокожая грузная женщина в цветастом походном платье тут же замахала рукой, призывая взглянуть поближе. Её улыбка казалась опасной из-за тонких пластин серебристого металла на передних резцах.

- Погляди, посмотри! На любой вкус, но на один цвет – средства для бодрости тела и ума!

Архус с секунду разглядывал с виду одинаковые завитки сушенностей, прежде чем ткнуть в центральные пальцем:

- Сколько?

- Ух, какой прыткий глаз! Две золотые чеканки за кулёк.

- А если для своих?

- А как же я узнаю, что ты свой? – торговка издала издевательский смешок, оперевшись о лавку одной рукой, заглядывая в лицо. Она была выше, очевидно даже сильнее, и, разумеется, прятала под своим платьем рубило – Архус слишком хорошо знал нрав людей из Арна.

В конце концов, он там вырос.

- Больше двенадцати лун назад свора Зубоскалов тянула гигантскую тушу рыбы-льва. – Архус уставился на собеседницу с ответным вызовом. – Грог Тяпка упал в воду и если бы не цепь из металла, что выковал кузнец-приемышь Брона Не-падшего, то Грог Тяпка стал бы Грогом без Головы.

Секунды торговка глядела на Архуса напряженным, не верящим взглядом, после чего рассмеялась, хлопнув по прилавку тяжелой рукой, да так, что его деревянные доски надрывно затрещали:

- Ахаха, осадил так осадил, малыш! Одна золотая чеканка за кулёк – для своих.

Ничего не весящий мешочек с водорослями удобно поместился в широкий рукав мантии.

Когда пришло время возвращаться, то в городе уже стояло совсем иное оживление – не только главная площадь, но и все улицы, от верхних, до нижних гудели тревожными, трансовыми завываниями. Архус медленно спускался по лестнице, глядя на действо, что разворачивалось на главной площади, на которой было не протолкнуться.

Огромная купальня, бассейн исписанный фресками, демонстрирующими Войну Десяти, Славный Раздор и становление Незиса - полнился серным кипятком. У краёв возвышались величественные и ужасные в своей ипостаси Синцэра – многорукие и многозрячие братья, цвета самой ночи. Столь темные, что песок под их ногами казался серым.

Вдвое выше людей, облаченные в церемониальный металл они возносили руки к небу и открывали рты, из которых доносились жуткие звуки-песнопения, от которых вода в бассейне вскипала, извергаясь за края снова и снова.

К воде подходили люди, касались её, ступали в неё, завывая в тон первобытных песен во славу Потока, брали на руки детей – больных, искалеченных. Обдавали их паром, жаром и те кричали так громко, что пение Синцэра тонуло в этих криках.

- Любопытствуешь?

Архус вздрогнул, оглянулся и увидел позади себя лишь Тхана, что прислонился спиной к скале, спрятав руки в рукава мантии.

- Что они делают?

- Они используют силу Потока, чтобы дать этим страждущим сил. – Тхан усмехается, и Архус видит в этой усмешке злую горечь, прежде чем вновь повернуться к пропасти.

Взрослые и дети выбираются из пара алыми, словно вечно заволоченное небо, а детские крики стихают вразнобой, кто-то перестаёт кричать задолго до того, как его вытаскивают из-под смертоносного серного пара.

- Но это не имеет смысла. – Архус бормочет одними губами, нахмурив брови.

- Дань старым традициям. Эти дети все равно умрут, рано или поздно, если не закалить их силой Эйва.

- Я видел женщину здесь, что изрезала своё дитя, а нижние районы не защищены силой Протэкта, но в них живут сотни этих людей. Всё это тоже дань старым традициям?

- Сумасшествие – и есть старая традиция Незиса. – Улыбка Тхана становится несколько иной, больше задумчивой и фрамм начинает слегка покачиваться на месте из стороны в сторону. – Здесь не Лигос, мальчик. Здесь всегда царил культ лишений и жертв, вопросов и неопределенностей по именам двух братьев. Разве видел ты, что люди недовольны своим положением?

- Нет.

Архус не видел не только недовольства, но и воли к жизни.

- Есть поговорка “Чтобы камень стал металлом – нужно отдать его огню”. Все, что страдает, то стремится к большему в рамках одной позолоченной клетки, таковы законы Незиса.

Архус в очередной раз оглядывается на город, укрытый плотным маревом. Молчит, слушая стук собственного сердца, вновь трепещущего, прежде чем произнести:

- Я никогда не хотел идти в Лигос.

Тхан смеётся, и холодная ладонь будто бы ложится на плечо:

- Тебе стоило бы.

***

Ветер свистит между стыками камня и промерзшей от мороза глины. Звук мерзкий, гудяще-скрипучий, прошибает не хуже вездесущего холода, от которого постоянно трясёт, как не кутайся в немногочисленные легкие тряпки.

Ишар шарит рукой под скамьёй, тычет пальцами в крохотные мышиные ходы остервенело, пытаясь копать глину, да только та все равно, что окружающий её камень.

Архус жмётся к спящей матери и едва теплой кладке горна, обнимает себя руками, прикрывшись дубленной шкурой, которая так и не успела просохнуть от соляного раствора – на её темной поверхности проступали белые крупинки-разводы.

- Ишар, хватит. – Архус шмыгает носом, поджимая под себя колени.

- Я слышал, что где-то она пискнула! – Ишар раздраженно забрался под лавку, длинную и широкую, куда отец обычно складывал остывшие после ковки изделия. – Найду её и съем!

Архус кашляет надрывно и мыши, ютящиеся на его животе и паху, скрытые шкурой, шебуршатся тревожно, но тихо.

Старший брат всегда был таким требовательным, таким нетерпеливым и диким - худой, как щепка и вечно голодный, больше похожий на степного следака, чем на человека. Совместные игры превращались с ним в одну сплошную битву не на жизнь, а насмерть. Мать даже шутила беззаботно, что не будь они братьями, родившимися в один день, но в разный час, то непременно бы волей Потока стали врагами.

От её спокойной, несколько печальной улыбки, с тех пор, как отец ушёл в бурю, не осталось и следа.

Ишар съел всех взрослых мышей, каких смог поймать – те жили в кузне, сколько Архус себя помнил. Конечно же, он не скажет брату, что последних двух, еще совсем крох, он схоронил на себе – просто не позволит прожорливому демону расправиться с ними. Ишар дергал их за хвосты, бил головами об пол, пока те не переставали дрыгаться, и откусывал еще теплые головы, хрустя мелкими косточками.

Они все, и мать, и братья хотели есть уже очень давно, но Архус всегда любил и ценил миролюбивых крох, чей мех напоминал на ощупь нежные одуванчики в золотом поле куда больше, чем собственного брата.

- Ишар, вернись к горну… - Архус закашлялся снова, особенно надрывно, разбудив тем самым мать. Та тут же прижала сына ближе под свой бок, устало вздохнула и приложилась щекой к теплому кирпичу.

- Ишар. – молвила она так устало и тяжело, словно слова для неё были так же неподъемны, что собственное тело, отощавшее за дни взаперти. – Ты замерзнёшь, Ишар.

Мальчишка, на котором не было ничего, кроме летней рубахи продолжал осматривать каждый свободный угол, не внемля чужим просьбам.

Архус закрыл глаза, проваливаясь в болезненную дрёму, чтобы вынырнуть из неё от нестерпимого для ушей грохота – такого, какой бывает перед началом дождя, но куда ближе, чем в вездесущем небе.

Входная дверь затрещала, стала стремительно покрываться изморозью, белея под цвет известняка со дна соленого озера вблизи деревни, и вместе с ней морозные кружева полезли по стенам, полу и потолку.

- Кто там? – Ишар выполз из-под скамьи, ударившись головой, опрокинул её неосторожными движениями. – Отец, это ты? Ты вернулся?

Босая нога ступила в расшитый причудливыми росписями иней, и Ишар закричал так громко, что у Архуса заложило уши - брат упал, вцепился в пораженную ступню, оледеневшую в мгновение ока. Его крик был похож на звериный вопль и становился лишь громче, когда изморозь поползла дальше по полу.

Его худое, жилистое тело, тонкое, как молодой тростник надломилось, треснуло, заходясь насыщенным мертвенным синим цветом. Мальчишка запрокинул голову назад, изгибаясь, и прежде чем его глаза стали мертвенно-белыми, промерзшими до самой кости, надрывный хрип раздался из его глотки, булькающий, задушенный:

- По…мо…ги.

Лёд шёл дальше, стремительно приближался, высасывая остатки тепла из некогда могучего горна, огонь в котором никогда не затухал, ни днём, ни ночью.

Мать издала такой же задушенный, отчаянный хрип и мыши на животе Архуса испуганно запищали ей в тон.

- Не смотри!

Архус покорно закрыл глаза, вжимаясь всем собой в мать, вцепившись руками в складки её платья.

Холодный пот проступил на лбу, когда он вновь открыл глаза, глядя в черный потолок с бледными минеральными светильниками. Ишар, его серо-синее лицо таращилось прямо на Архуса с высоты этого потолка – шевелило губами, хрипя знакомое, но уже давно не откликающееся в сердце “По-мо-ги”.

Архус еще никогда не был столь невыносимо безразличен к кошмам и видениям прошлого.

Неизменная полутьма мастерской встретила его уже привычным гостем – Тхан перебирал безобразно-измятые заметки мастера, склонившись над одной из многочисленных тумб. В свободной руке фрамм держал чашку из красной глины, от которой исходил горячий пар.

Мешочек с водорослями, что Архус принес с рынка, оказался беспощадно распотрошён и неаккуратно подвязан бечевкой.

С губ сорвалось едкое, обвиняющее:

- Ты не похож на других.

Тхан поднял голову, и тонкие брови его приподнялись, выдавая удивление.

- На других?

Архус подхватил с вбитого прямо в стену металлического колышка измазанный в копоти фартук.

- Я встречал других фраммов с горы Хэднар, однажды. Ты не похож на них.

Удивление на лице Тхана разгладилось – он поднёс чашку к губам, делая маленький глоток. Помолчал немного, следя взглядом за тем, как Архус раскладывает на столе заготовки в виде толстых пластин из разного металла и тоненьких проводков, а после - неожиданно расплылся в довольной, зубастой улыбке:

- Что это за трава? Вода от неё мутная, все равно что “дурманящий туман”, но чувства иные.

Архус ответил, не глядя на фрамма, подбирая со стола крохотный нож для работы с мелкими деталями:

- Водоросли из Арна. Пожилая лодочница однажды показала мне, как собирать и сушить их. Хорошо прочищают голову и помогают долго идти без еды и сна.

- Ммм... из Арна? Не припомню там таких.

- Значит старый фрамм не бывал в тех краях очень давно. – Мягкий рыжий металл соскользнул миниатюрной шайбой с лезвия ножа и тотчас затерялся в трухе на столешнице. - Разве не Поток питает твоё тело?

- Питает. – Чашка отправляется на тумбу с краю от разложенных на ней свитков и небрежно выдранных листов другой бумаги. - Но праздное любопытство свойственно всему живому.

- Не очень-то ты похож на живого. - Архус фыркает, цепляет на нос очки со стеклами из нежно-желтого цитрина в тонкой проволочной оправе, прежде чем взять каплю и поднести к ней оголенный медный проводок. Цветное сияние заструилось по рыжему блеску, покрывая тот примерно на фалангу пальца. Цвет изменился, стал больше красным с яркими огненными оттенками, будто бы само пламя покатилось по предложенному ему пути.

- Так ты решил принять правила игры знатных домов. – Тхан двинулся с места широкими, но медленными шагами. – Погнаться за несбыточной мечтой наполнять артефакты Потоком, не прибегая к услугам Посвященных.

Стоило отстранить медный проводок от капли Протэкта, как тот тут же потерял всё сияние – Архус даже не успел моргнуть, только нахмуриться, бормоча недовольно:

- Это будет честно, если у людей появится альтернатива и возможность расширить своё влияние.

Тхан подобрал розоватый пустой кристалл со стола, покрутил в руках, отмечая его отменное качество довольной усмешкой:

- Разве людей ничему не научила “Воля Потока”?

Призраки шепчут от стен, тянут тонкие руки, бормочут проклятия. Архус снимает очки и откладывает в сторону материалы, прежде чем повернуться к собеседнику, смотря открыто, но несколько устало.

Произносит громко, перебивая хор шепотов в своей голове:

- Я был там.

- Ммм?

- Я был свидетелем “Воли Потока”.

Тхан резко меняется в лице, кладёт кристалл на место, приближается к Архусу впритык, слегка склонившись вперёд, так, что их лица оказываются почти не одном уровне:

- О, ты был там и выжил? Я могу посмотреть?

- Посмотреть? – Архус хмурится, встречая столь прямой и заинтересованный взгляд красных глаз, от которых всегда не по себе, сколько бы Тхан не появлялся из тени, словно чертов призрак.

Можно было бы подумать, что он тоже плод больного разума.

- Да. Посмотреть. – Тхан улыбается, и от этой улыбки его кожа лишь сильнее облепляет практически лишенный жира и мышц череп.

Архус сглатывает вязкий ком, застрявший в горле. Голос его становится хриплым, почти больным:

- Как?

В глазах напротив поблескивает опасное ехидство.

- Нужно твоё дыхание.

- Дыхание?

Холодные руки, настолько холодные, что их прикосновение чувствуется через рубаху, касаются плеч, давят, вынуждая сидеть на месте – фрамм не касается физически, но что-то невидимое касается, вынуждая прилипнуть к стулу.

Чужое лицо оказывается слишком близко, еще мгновение и губы накрывают такой же хладный, сухой поцелуй - миг и лишь одно движение глаз, как на его месте возникает черная дымка, разошедшаяся в стороны, чтобы вернуться в прежнюю форму уже спиной к Архусу.

Тхан подбирает один из свитков, тычет в него пальцем и оборачивается.

- “От Земли к Человеку и к Сёстрам”. – Говорит он, мажет по углю, которым написан знак с чередой перевернутых треугольников. Подбирает его подушечками пальцев, как что-то материальное, возводит в воздух и тот растворяется. – “Ноа”. Так вот, что это за символы.

- Какого проклятья?! – Архус подрывается с места, ожесточенно трёт губы, к которым все равно, что прикоснулся обледеневший металл, оставивший после себя сухую и потрескавшуюся кожу. – Отвратительно.

Тхан выглядел воодушевленно, словно в его долгой жизни еще не случалось ничего более впечатляющего, радостного, прекрасного - он скинул капюшон, и совершенно непонятная улыбка расцвела на этих отвратительно обжигающе-холодных губах.

- Ты из Муно! Где, где были сёстры, когда это случилось? Почему их там не было? – он с придыханием вопрошал, вновь сокращая расстояние между собой и Архусом, и тот тотчас отшатнулся, осклабившись по-звериному.

- Я не знаю!

Архус не знает, где были Синцэра, когда его родной дом, от столицы до самого конца долины охватила ледяная буря, какой не знала эта земля никогда. Он не знает, что случилось, не знает, что делали те люди, что решили, что смогут обуздать силу Потока, построив на Протэкте управляющую машину.

Он не знает, в чем была ошибка.

Деревня, погасший горн, иссеченные холодом люди, замерзшие в своих домах и на улицах, дети, обледеневшие настолько, что их тела рассыпались мясными осколками. Испуганные глаза матери, холод, голод, Ишар, мышата, которых Архус пронёс до самого Арна.

Фраммы, обвешанные кристаллами, как украшениями, ступающие босыми ногами по смертоносной пурге, спасая немногочисленные остатки некогда могучего народа.

Тени наступают, шепот усиливается и перед глазами плывёт окружающее пространство, крутится, шатается и вновь становится прямым и реальным лишь тогда, когда носа касается горячий пар.

Тхан держит перед Архусом знакомую чашку, тычет в лицо, и вода в ней бурлит, словно серные источники на церемонии “Силы”.

Архус отмахивается, опирается о стол, прикрывает лицо ладонью.

Тхан громко отпивает настой из чаши, смакуя горьковатый, терпкий вкус:

- Поцелуй Холода – неприятное проклятие.

Архус смеётся с надрывом, прежде чем ответить:

- Уж я то и не знаю?

***

Человек копошится в свитках, раскладывая их поверх инструментов, суетится над ними, как птица над гнездом – одно на другое, заметки на трактаты и только Потоку известно как добытые урывки из древних книг.

Настолько древних, что Тхан мог бы посоперничать с ними в тленности.

- Ученые Незиса изучают лишь минералы, которые Посвященные наполняют потоком. Но это бесполезное дело. – Мастер прикладывает к постоянно норовящему свернуться свитку темно-синий острый кристалл. – Кроме него всегда есть металл. Кристалл помещается в металл, но почему?

- Не только лишь в металл, юное дарование. В камень, в дерево – не столь важно, что будет каркасом для минерала, напитанного Потоком.

- Нет, это важно. Металл проводит Поток и способен его накапливать, ведь с ним артефактом становятся все части, а не только лишь минерал. – Архус прикладывает ладонь ко лбу, шипит болезненно и отмахивается от чего-то невидимого, как от насекомого. - Но я не понимаю как.

Наблюдать за сыном кузнеца, поцелованного холодом – все равно, что наблюдать за тем, как вздымаются горы, что еще некогда были лишь холмами.

Что-то прекрасное, и вместе с тем болезненное, все равно, что трещащие человеческие кости.

- Слушай песню Потока.

- Что?

- Песню. То, как он течет.

На еще довольно юном, но скорбном лице расцветает непонимание.

Тхан улыбается, подтягивая из-под свитка тонкую серебристую пластину:

- Если металл проводит Поток и способен его накапливать, как ты говоришь – то Поток будет тянуться к нему больше, чем к чему-то иному. – Фрамм фыркает. – Слушай, как он поёт.

Архус понимает. Не сразу – но понимает. Это видно по его глазам, по губам, по вздернутому вверх подбородку, по тому, как дрожат его руки, когда он подносит каплю Протэкта к иссиня-черному кристаллу, расцветшему из необработанной породе.

Тот продолжает переливаться Потоком ярко даже после того, как капля возвращается в шкатулку на углу стола.

- Ты хочешь уничтожить его. – Тхан смеётся. – Не обуздать, уничтожить. Протэктский кристалл, Синцэра – все это. Ты безумен. – Но в его словах нет ни грамма осуждения.

- Да, я безумен. – Архус не отрывает взгляда от магнетида, полного первозданной энергии. Завороженный даром, о котором не просил, но определенно которого заслуживал за мгновение до конца.

Его изобретение, его свет в промозглой тьме песчаного забытья.

- Ох, Архус. – Тхан впервые называет его по имени, нежно, сладко, как отец бы звал неразумное дитя. Перемещается к нему стремительно в облаке дымки. – Я не могу позволить тебе это сделать.

Мужчина, не мальчик, но мужчина с тяжелым взглядом поворачивает голову, и впервые его глаза искрятся ясностью:

- Не можешь. – Тянет задумчиво, ведя головой и усмехается. – Но такова Воля Потока.