Эррор вышел в темноту из помещения магазина, ну как вышел… он выбил заднюю дверь и практически выпал наружу, неуклюже спотыкаясь через высокий порог и роняя с рук пару плиток чёрного с перцем, матюгнулся. Подобрал две упавшие на землю шоколадки и принялся распихивать неоплаченное добро по карманах.

Сегодня выдалась прекрасная ночь. Воздух радовал хрустящей прохладой, предутренняя дымка пощипывала лицо блестящими кристаликами, красноватое небо над головой роняло мелкие снежинки и вдохнув на полную грудь, разрушитель расплылся в блаженной улыбке.

Прекрасная погода, одиночество, полные карманы шоколада… ничего не сможет омрачить такую чудесную ночь… или это уже утро… он повторно взглянул на вечно красное небо. Хрен разберёшь.

Позади послышался шорох, разрушитель напрягся, но поворачиваться не стал, спиной словно чувствуя, что стоит ему развернуться и от хорошего настроения не останется и следа. А может послышалось?

— Ох, ну вот, ещё закрыто… — звонкий голос резанул болью узнавания по слуху.

— О! Эррор! Какая встреча! Я так рад тебя видеть, ты даже не представляешь.

Эррор не хотел представлять.

— Пожалуйста, только не надо мне это рассказывать.

— Ладно, тогда я покажу! — неожиданно крикнули сзади и…

Тело накрыло жуткими глюками, когда Эррор почувствовал на шее чужие руки. Слух застелил белый шум, почти перекрывая заливистый смех художника, а в глазах запестрели ошибки, полностью перекрывая видимость. Эррор отступил назад и споткнулся обо что-то, что отдаленно напоминало колоду. Колода крякнула и смягчила падение, изобразив собой подушку безопасности, забарахталась под разрушителем, беззастенчиво и безпардонно лапая за всё что попало в попытке спихнуть с себя тяжёлую тушу.

Эррор от такого количества касаний конечно тут же ушёл в астрал на длительную перезагрузку, в расслабленном виде становясь ещё тяжелее и впечатывая собой несчастного художника в землю.

Инк хрюкнул что-то невразумительное.

Он конечно хотел сблизится с разрушителем, но не таким же образом. Ушедший неизвестно на сколько в перезагрузку Оши был тяжёлый как… как его собственная жизнь без красок. Защитник извернулся, подогнул ногу и кряхтя и шипя матерные ругательства, которые когда-то услышал в Фелл вселенной (странно конечно но на такую фигню у него была отличная память) перекатился с положения "снизу" в положение "сверху". Вот! Так ему нравилось гораздо больше.

Контролировать ситуацию и иметь возможность дышать… в голове промелькнула мысль о том, что художник сейчас был бы не против не только иметь возможность, а ещё и поиметь лежащего под ним приятно пахнущего горьким шоколадом скелета, которого он искал целенаправленно уже третий день подряд. И наконец-то нашёл.

Правда, теперь Инк забыл зачем именно его искал. Вроде бы он хотел его о чём-то спросить, или о ком-то… память опять подвела защитника, пряча нужные воспоминания подальше и подсовывая давний разговор со Слешем, когда последний спросил художника, а не подходит ли Инку разрушитель в качестве партнёра, или любовника, как же там было...

Пустота за рёбрами заколыхалась, выдавая согласие с таким предложением и заклубилась желанием, Инк заглянул в заполненные глюками глазницы и шкоднически улыбнулся.

Да, конечно, лапание ушедшего на перезагрузку скелета можно было расценить, не иначе как акт насилия, но… он же ничего не чувствует, а значит не страдает, а значит… какое ж это насилие? На этом Инк и успокоился, точнее наоборот, разошёлся, пользуясь моментом и заглядывая раньше в бордовые глазницы, потом на шейные позвонки, что с графитного переходили в тёмно винный, красный, на симфизы, что отливали терракотовой влагой, затаил дыхание. Подумал немного и аккуратно пальцами разомкнул челюсти. За желтоватыми зубами нашёлся не один, а сразу пять языков… если Инк конечно правильно их посчитал. В глазницах зажглись звёзды, защитник альтернатив запищал и закусил губу, сдерживая крик, и сжал не сопротивляющегося бессознательного Эррора в объятьях, заливаясь радужным румянцем.

— Оши, да ты просто отличный потенциальный любовник!

Хранитель вскочил, размещаясь над покрытым лагами телом на коленях и дёрнул ткань красного свитера вверх. Остановить его было уже невозможно.

В глазницах загорелись розовая душа и восклицательный знак.

— М-ва-а-ах, мечта художника! Эрро-о-ор! — хорошо, что разрушитель не слышал этого тона, плохо, что при Инке сегодня была ВСЯ краска.

И его рука уже тянулась к органайзеру.

Эррор очнулся в тот момент, когда его за ноги тащили через чернильный портал. Моргнул пару раз, покрываясь лагами и попытался одёрнуть задранный к груди свитер.

— Какого хрена здесь происходит?! Что ты делаешь ра… — он проглотил окончание предложения, увидев залитое радужным румянцем лицо и зрачки, что совсем не обрадовали его ярким розовым и жёлтым оттенками.

А если точнее, то у разрушителя от таких цветов похолодело в груди, а глючная душа, мелко задрожав прижалась к позвоночнику.

— Какого хрена? — повторил он, нервно сглатывая и с паникой оглядывая органайзер художника, что последний всегда носил на поясе, не расставаясь.

— Ну спасибо, хоть не пол тюбика… — вздохнул облегчённо разрушитель, обнаруживая, что жёлтая краска была отпита лишь на четверть, а розовая и того меньше.

Значит, не всё так плохо и защитник может опять, как и в прошлый раз, всего-то помучать предложениями стать лучшими друзьями. Всего-то. Только вот, зачем же ему тогда было тащить Эррора к себе домой?! Ненормальный идиот! Надо валить отсюда — подумал Эррор и… ничего не сделал. Ему стало интересно.

— Оши, ты такой красивый!~ Можно я тебя нарисую? — огорошили такой просьбой.

Так вот в чём дело! Художнику приспичило помахать кисточкой и ему приглянулись кости Эррора? Это даже льстило, если подумать, ведь он никогда не считал себя красивым… хотя, подождите секундочку, так это Инк задрал его свитер специально?! Больной ублюдок!

— Ты что, смотрел на мои рёбра, пока я был в отключке? — Эррора передёрнуло от новой догадки, а вдруг…

— Или не только на рёбра? Куда ты ещё успел заглянуть, озабоченный извращенец, пока меня не было дома?! — разрушитель постучал себе по черепушке пальцем, показывая, что он имел ввиду своё бессознательное состояние.

Щёки Инка запылали ещё ярче. Он стрельнул глазами ниже, закусывая губу и жалея, что не додумался сам заглянуть под ткань бриджей. Теперь он будет мучаться и думать, какого же цвета таз этого оригинально раскрашенного скелета. Графитовый, бордовый, или может светло-терракотовый? Или жёлтый, как кончики фаланг?

— Я не посмотрел… ой, в смысле, нет, я не смотрел на то, о чём ты намекаешь, ведь… разве друзья заглядывают в штаны друг к другу?

Эррора перекоробило от слова Друзья и он, пропустив весь смысл, вложенный в сказанную фразу мимо ушей, скрипнул зубами.

— Я тебе не друг! — выпалил он и стиснул кулаки, желая открыть портал и уйти отсюда немедленно, но почему-то так и остался полулежать на нарисованной рукой художника траве и смотреть на мелкую живую фигуру с мелькающими зрачками напротив.

— Но ведь ты всё ещё можешь им стать!

— Да как ты заебал со своей дружбой, радужный мудак! Этого никогда не будет, слышишь, никогда! Да я скорее женюсь и заведу детей чем стану твоим другом! Это невозможно! — чёрный скелет думал, что достаточно чётко передал свою позицию, но стоило ему увидеть выражение лица Инка, как он мигом пожалел, что воспользовался именно такими словами.

Женитьба, дети! Какого хрена ему пришло в голову именно это?! Конечно, приставучая чернильница прекрасно осведомлён о его гаптофобии, чтобы знать, что разрушитель никогда не смог бы завести детей, ведь для этого нужны касания, да ещё сколько… у него бы никогда не вышло. Но Инк сейчас ведь под краской, да ещё под жёлтой и розовой! Гремучая смесь. Что он вынесет для себя из этих слов? Эррор сжался в ожидании.

— Вот оно как… так вот о чём ты думаешь на самом деле? Женитьба? Тогда, может, вместо дружбы я предложу тебе стать любовниками? Это конечно не семья, но ты уж меня извини, я не готов связать жизнь с монстром, которого практически не знаю. Вдруг ты нудный, или ужасно громко храпишь ночью, или тебя как Ласта перетрахало пол Мультиверса?

Такое предположение Эррора зацепило за живое. Вот в чём чём, а в этом его ещё никогда не обвиняли, стало даже обидно. Ладно ещё, если бы он мог!

— Что? Да как ты… да чтобы я позволил!... Да я вообще не могу!… Да никто меня не… — Эррор запнулся.

Да какого хрена он вообще сейчас что-то собрался доказывать! Да ещё кому? Бездушному беспринципному Инку, которому на всё по-барабану? В груди жгло обидой. Да почему он всё ещё тут? Чего ждёт?!

— Что вообще никто? Ну ладно, тебя-то может и никто, это я допускаю, но ты-то точно перетаскал если не половину, то добрую четверть наших знакомых! — понял художник слова Эррора по-своему и принялся в мыслях перебирать, с кем же такие отношения были бы возможны.

Если смотреть с его колокольни, то с такой примечательной, и чего уж греха таить, горячей внешностью, разрушитель если бы постарался мог нагнуть почти каждого второго, ну, по крайней мере Инк бы точно не отказался, поступи ему такое предложение.

— Я перетаскал половину наших знакомых!?! Ты вообще дебил?! — Эррор рывком поднялся на ноги и начал махать руками, перед лицом обалдевшего от такой реакции защитника альтернатив.

Обида мешалась со злостью, от чего душа, да и руки покрывались облаком мелких лагов. Эррор скрипнул зубами. Художник задел его за живое, нечаянно зацепил больную тему, о которой разрушитель не позволял себе не то что говорить, а иногда даже думать. Секс для него был недоступным наслаждением, чужие пальцы причиняли слишком много боли, касания рук психологически уничтожали, кажется обжигали тонкую кожицу костей калёным железом. Да, Андерновелла иногда особенно открытымы сценами навевала ему определённые желания, но это всегда заканчивалось в той же комнате, наедине с собой. Эррор не допускал даже мысли что кто-то когда-то… нет, это несбыточная мечта. И оттого такие обвинения били больнее костяных атак.

— Нет, ты не дебил! Ты скотина, Инк, настоящая бездушная скотина! Прежде чем обвинять в таком кого-то, тебе следует подумать своей пустой башкой и узнать, а были ли вообще у этого кого-то с кем-нибудь романтические отношения!

Инк мигнул, пропуская все семь цветов радуги через собственные зрачки. Быть такого не может! Да перед ним никак девственница!

— Всё! С меня довольно! Я уже наслушался. Ну надо же, заочно сделать из меня проститутку! — от полноты эмоций руки Эррора взметнулись вверх.

Решение было принято молниеносно. Художник взмахнул кистью, что уже добрых пол минуты мял в руках и ладони разрушителя от кончиков пальцев по самые кисти окутало загусающими чернилами. Инк влетел в того грудью, всей своей массой стараясь толкнуть чернокостного скелета, что был крупнее и тяжелее его к дереву, Эррор завалился назад, с сиплым выдохом спиной впечатываясь в шершавый ствол. Руки были в ловушке, зажаты над головой застывшими камнем чернилами и намертво приклеены к… что это было? Клён? Да какая к чёрту разница?!

Эррор зарычал — неужели его провели так глупо? Затащили на свою территорию, замылили глаза, отвлекли разговорами и сейчас… а что с ним сделают сейчас? Смертельного удара не последовало. Эррор взглянул на художника, что вертел в руках пузырёк розовой краски.

— Нет… — вылетело из его рта, "да неужели?" — пронеслось в голове искрометной мыслью.

— Я не говорил, что ты проститутка. — присели перед ним на корточки.

— Я говорил, что изъяви ты желание, поимел бы пол Мультиверса. Ты горяч, Оши.

Душа Эррора сделала кульбит и впечаталась в рёбра изнутри, кости заныли, выдавая ускорившийся ток магии.

— Я гаптофоб, придурок! — рыкнул он, упрямо не желая признавать такой возможности,

— Я не выношу касаний! Я не могу! — крикнул прямо в лицо художнику, "но как же хочу!" проорал про себя, подтягивая к груди колени.

— Тогда долой руки. — шкодливо улыбнулся художник и завис совсем близко, стоя на четвереньках и дразня рецепторы сладко-химическим запахом чернил, что толкнулся в нос Эррора вместе со сказанными словами.

— Есть и другие части тела, касания которых не чувствуются так однозначно. Хочешь, я докажу тебе? — вертит пузырёк в руках.

— Нет. — слетает с губ упрямое, "Да" звучит эхом в мыслях, оглушает, пугает таким безоговорочным согласием.

Почему он это предлагает? Почему не нападает? Почему Эррор видит в глазницах раз за разом сердца и души? Почему ты такой ненормальный, художник? Почему ты такой сумасшедше неправильный? Почему ты до сих пор ничего не делаешь?! Ну же, начинай скорее! Потому что, ещё немного и пульсирующее напряжение в паху удержать и скрыть станет невозможно, а разрушитель не хочет, чтобы Инк видел его согласие… и возбуждение. Он хочет, чтобы его заставили, принудили, не дали другого выбора, как подчиниться. Эррор с шипением втягивает воздух через зубы.

— Ну почему же нет? Ты даже не знаешь от чего отказываешься. Ну ка, открой ротик. — пытаются притиснуть пузырёк с краской к губам.

Эррор стискивает их крепче. Не надо, ему не надо краски, он и так едва держится, балансируя на краю, еле сдерживает пульсирующую магию, что грозит сломить его сопротивление и сформировать всё необходимое прямо сейчас. Дышит шумно.

— Какой упрямый, ты слишком напрягаешься, ну выпей хоть чуть-чуть, иначе у нас ничего с тобой не выйдет, не переживай, я не буду делать больно. Ох, ну давай тогда попробуем так… — и краску размазывают по губам, а потом, немного подумав, глотают и сами, делая отсвет розовых зрачков ярче, а румянец гуще.

— М-м-г-м… — вздыхают растерянно, останавливая свои ладони за каких-то пару миллиметров от исполосованных синей магией скул, что горят шафрановым жаром.

Он вспомнил, вовремя вспомнил о том, что Эррор не переносит прикосновений и не стал причинять ему боль, не стал пытаться разжать челюсти силой. Он ждёт, смотрит со странным обожанием. Разрушитель выдохнул рвано, борясь с желанием поддаться и податься навстречу, но он… не может это себе позволить, переломить гордость! Он никогда не выкажет свое тщательно скрытое согласие на такой желанный исход, он будет сопротивляться до последнего, он не сдастся… по крайней мере не специально… два сине-фиолетовых кончика языков как-бы нечаянно облизнули будто-бы пересохшие губы, во рту заиграл легкий привкус химического красителя. Вот, а теперь можно уже не сдерживаться. Художник блеснул глазами довольно и вцепившись руками в дерево наклонился ближе, а потом ещё ближе, давая краске время немного затуманить мозг лежащего под ним Эррора.

Глаза, так близко, такие чёткие, что можно рассмотреть в мельчайших деталях, губы на губах, скользкие, с привкусом сладости краски, Эррор поплыл, уже не в состоянии сопротивляться своим желаниям. Зачем сопротивляться? Он же сделал видимость, теперь наконец-то можно закрыть глаза и получить такое желанное и видимо надуманно-недоступное удовольствие.

Он разомкнул губы, пропуская тёплый шанжановый язык и остатками здравомыслия понимая, что допускает огромную ошибку. Ошибку, о совершении которой будет жалеть каждый раз, когда будет видеть настырного защитника. Но он будет жалеть потом, а сейчас… а сейчас скользнуть двумя языками внутрь, размыкая сладкие от краски губы и превращая лёгкий поцелуй в нечто неописуемое, судя по тому стону, что вырвался из груди художника, стоило третьему и четвёртому скользнуть следом, заполняя собой почти всё доступное пространство, опутывая и играя, ловя радужную змейку и деля напополам краску, что ещё не успел проглотить Инк. Глотая. Зря, её слишком много, и от этого тугое желание перерастает в откровенную похоть… и Эррор выгибается, толкаясь бёдрами в сидящего сверху монстра и опираясь на руки, что так крепко прикованы над головой — слишком возбуждающе.

"Ну же, заставь меня, чернильница… заставь силой!" — бьётся непрошеная мысль в висках и Эррор открывает глаза. Поцелуй прервали и он играет острыми кончиками языков в воздухе, словно змея, медленно пряча их и разрывая ниточку слюны, что окрасилась магией, переливающейся всеми цветами.

Красиво.

Радуга на щеках, приоткрытые белые губы, затуманенные и горящие страстью и азартом одновременно глаза. Художник стягивает с себя одежду, показывая тонкие, расписанные чёрными витиеватыми узорами кости, словно двоичный поплывший код мира, что отпечатался и навеки застыл в изменённой, перекрученной, нечитаемой более форме. Эррор видит в этих штрихах и оборванных кольцах бывшие цифры, что сплелись в подобие дикого плюща на белых тонких косточках.

Красиво.

Глотает слюну. Темнота клубится за белыми рёбрами, выкидывая чёрные дымчатые языки за пределы грудной клетки. Бездушный, неправильный, но это почему-то не пугает. Закусывает губу. Опускает глаза ниже. Он никогда не думал, что вид чьего-то возбуждения может заставить ёрзать на месте в нетерпении, ох, кажется ему досталось слишком много краски.

Инк позволяет себе поиграть, подразнить — гладит себя, выписывая круги ладонями по татуированным костям, сжимает переливающийся перламутр магии и ведёт по основанию вверх, захватывая в кулак саму головку, массирует кругами… от такой демонстрации у самого Эррора сбивается дыхание.

— Это приятно, хочешь так же? — слышится, словно сквозь вату.

У Эррора нет сил сказать "Нет", да и можно ли врать в такой момент, и он произносит своё первое "Да".

Художник опускается на колени.

— Инк… — в глазах защитника мелькает жёлтым и розовым.

Творцы милосердные, неужели он только что сказал это имя? Что вообще с ним творится, мысли путаются, на поверхности находится лишь желание, заслепляющее, оно ещё никогда не ощущалось так остро.

— Помоги немного, я не смогу снять, чтобы не коснуться.

И Эррор послушно приподнимает бёдра, опираясь на пятки. Слишком поспешно, слишком быстро, слишком послушно.

"Ручной разрушитель" — случайная мысль, от которой сводит челюсти и хочется рвать нитями пространство, себя и мелкую фигуру, что уже стянула с него ткань бриджей и размытым пятном копошится где-то возле коленей. Застывшая краска трещит от сжатых кулаков, но не поддаётся на усилие. Эррор рычит, не зная от чего дрожит сильнее: от предвкушения, или от злости; чего хочет: убить или позволить своим языкам поиграть с художником снова. Ему понравилось. Кажется, это должно называться "поцелуем", но признаться себе в том, что целовал Инка слишком сложно.

— О-ох-х… — мысли об убийстве пропадают, сметённые новыми острыми ощущениями, он не может поверить в то, что с ним происходит сейчас.

То, что с ним делает защитник альтернатив, слишком приятно, почему… почему же так хорошо? Почему собственные руки никогда не приносят такого удовольствия, какое сейчас приносит разрушителю радужный язык, что выписывает круги по возбуждённой плоти? Хочется закрыть глаза, но взгляд невозможно отвести от сияния магии: синей и переливающейся радужным перламутром… и губ, что её заменяют.

Эррор откидывает голову назад и тихо стонет, когда его член глотают раньше наполовину, а потом спустя пару движений и полностью.

Картинка мешается, по спине пробегают мурашками мелкие лаги и пару ошибок застилают взор, добавляя к сладким спазмам удовольствия немного горящей жалящей боли, ведь лицо Инка так близко, а губы ощущаются на нём так плотно, почти как пальцы. Жар на подвздошных костях от чужого дыхания — слишком близко для гаптофоба, Эррор почти чувствует боль от возможных нечаянных фантомных касаний, представляет, как художник забывает о его неудобной фобии и кладёт руки ему на голые бёдра, обжигая болезненным льдом и вызывая тучи глюков под белыми цепкими тонкими пальцами. Он хочет ещё. Больше, глубже, быстрее. Ну же Инк, давай, постарайся лучше, раз уж взялся, зачем ты вообще затеял это, что ТЫ хочешь получить?

— Ещё… о-ах… — срывается с почти чёрных губ и делается стыдно за свою несдержанность, за то, что позволил себе просить!

Унизился перед бездушным, показал свою слабость, уязвимость. Хотя… а разве обязательно просить? Можно же приказать! Странная мысль, учитывая, что руки связаны над головой, а магия плещется через край, настолько нестабильная сейчас, что попытайся он телепортироваться — наверняка разлетится по частям, радуя Мультиверс красочными брызгами и крошевом собственных костей, выпадающих из сотни порталов одновременно — праздничный винегрет из разрушителя в собственном соку…

— Ещё, Инк! Больше! — губы искусаны почти в кровь, а перед глазами плывут цветные пятна… или это радужный румянец на его лице?

— Оши… — почти стонут, хватая воздух, которого не хватает сейчас обеим,

— Я осторожно, я не коснусь лишний раз. — словно просят разрешения и нависают, снова хватаясь руками за шершавую кору дерева над головой.

И садятся сверху, с тихим охом насаживаясь почти полностью.

Эррор пропал, кажется на долгую минуту, а то и больше выпадая из реальности, прячась за белым шумом и ошибками, что застилали взор почти полностью. Почти… только тихие стоны, только мерное покачивание татуированных костей, только яркие зрачки цветом уходящие скорее даже не в розовый, а в ядовитую резкую мадженту.

— Оши… да… Оши…

Нет, это всё ему чудится, должно быть, это фантазия больного побитого ошибками и истерзанного шизофренией сознания. Ему не может быть так хорошо, не с тем, кого грозился постоянно убить, да ни с кем, ведь это попросту невозможно! Касания — боль.

Белые бедренные кости трутся о градиент винного насыщенного, что уходит в графит собственных подвздошных костей. Прямоугольники лагов, острая резь, и толчки: глубокие, мягкие… странное наслаждение, ноющее, заставляющее дышать часто, выдыхать не столько горячий, нагретый бушующей магией воздух, сколько звуки, хрипы.

Всего этого кажется мало. Почему же руки связаны над головой? Он хочет перекинуть тонкое тело на спину, прижать, растянуть нитями, распять, подмять под себя — ему мало. Мало глубины, мало контакта, недостаточно медленных аккуратных покачиваний, слишком нежно и невесомо, он хочет резче, больше, быстрее. Всего и сразу, чтобы боль мешалась с наслаждением, чтобы всхлипы перекрывали шум помех и писк ошибок.

Разрушитель рванул на себя, поднимаясь резко, дёргая руки — художник охнул от нечаянного грубого толчка, теряя опору и падая грудью вперёд. Треск рассыпающихся чернил смешался с шумным выдохом и шипением, когда Инка, перекатившись, вжали лопатками в землю. В глазах мелькнул синий страх, когда на шейных позвонках сомкнулись трёхцветные фаланги.

— Я сказал, больше! — рыкнули едва различимо двоящимся, идущим волнами и заедающим голосом.

Синий ушёл в фиолетовый, мешаясь моментально с розовым и Инк прикрыл глаза. Да! Как же давно он этого хотел, как давно думал и боялся попробовать, опасаясь вот такого момента. Момента, когда затвердевшие чернила не выдержат напора, когда выпустят, не в состоянии удержать беснующегося разрушителя и Инк увидит спину уходящего, сбегающего от него его извечного "врага".

Но чернил больше нет, а вместо спины Инк видит горящие фиолетом и золотом зрачки, видит жёлтый оскал зубов, слышит рычание и шипение лагов, что то тут то там всплывают мелкими облачками, чувствует сильную ладонь на своём горле, через которую стало так сложно дышать. Или это от того сумасшедшего темпа, что взял разрушитель, стоило ему оказаться сверху? Ох, как же Инк ошибался, когда предполагал, что гаптофобия будет диктовать условия этому скелету, что сможет сдержать его напор. О, нет, его ничто не остановит в этой сумасшедшей страсти, он такой же, как и в битвах, сильный, резкий, диктующий свои условия, не идущий на компромисс и не умеющий давать заднюю. Инк стонет. Он готов хоть десяток раз подчиниться, прогнуться, бесконечно выслушивать колкости, но теперь он не отступит, теперь он точно знает чего он хочет. Кого он хочет. И как он хочет Инк знает тоже. И он добьётся своего.

— Да, Оши, так, мне нравится такая грубость.

— Заткнись! — рычат куда-то в шею и впиваются в ключицу, вырывая вскрик.

— Я сказал заткнись. — в голосе сквозит ярость, глаза горят разноцветным пламенем, от которого душа бы сжалась перепуганным комочком, но у художника нет души, а его чёрное пламя в груди от такого только сильнее разгорается и лижет изнутри рёбра.

Инк захлёбывается всхлипами от всё новых и новых толчков и рот закрывают поцелуем, если это вообще можно так назвать — пять языков творят что-то невразумительное, извиваясь и исследуя, отступая и наполняя то вместе то по очереди, и извивающемуся в накрывшем экстазе монстру остаётся только мычать и ронять выступившие невесть от чего крохотные слезинки из уголков глазниц. Слишком остро, слишком захватывающе и Инк не уверен, что это заслуга розовой краски. Чёрная пустота в груди пульсирует, насытившись и отражая чувства, а расслабленное тело чернокостного падает на траву сбоку. Рядом, так близко, что художник слышит шуршание лагов и его тяжёлое дыхание.

— Я убью тебя, если ты кому-нибудь об этом расскажешь. Убью. А потом попрошу Создателей слепить тебя заново и ещё раз убью. И так по кругу. — голос Эррора странно чист, лишён глюков и привычного заедания.

Он устал и… он УЖЕ начал жалеть о случившемся.

"Тупой организм! Грёбанное любопытство! Глупый художник! Блядские желания! Да какого хрена я сорвался?! Что же теперь делать!?!" — думай Эррор, думай.