Морок рассеялся, и Ши Уду с удивлением осознал, что вовсе не сидит на полу в гостиничном номере, а по-прежнему привязан к столбу в каком-то заброшенном и полуразрушенном здании. Лицо Цинсюаня, такое теперь неожиданно снова взрослое, было мокрым от слез, и Ши Уду посетила дурацкая мысль, что брат тоже все это видел.
Но ведь он не мог, не так ли? Хватит с Ши Уду того, что проклятый Мин И вывернул его разум наизнанку! Да не просто вывернул, а словно бы изнасиловал в мозг. Ши Уду так старательно закапывал эти воспоминания поглубже, что это ему вполне удалось. К тому же потом произошло столько куда более тяжелых и горестных для него событий, что чужие беды забылись легко и быстро.
— Для тебя это было просто, не так ли? — глядя на него тяжелым взглядом своих дико-желтых глаз, сквозь зубы процедил Мин И. — Обменять жалких пару месяцев свободы для преступников на жизнь моей семьи?
— Я ни о чем не жалею, — выпрямившись, насколько это было возможно, поджал губы Ши Уду.
— О да! — криво усмехнулся Мин И. — Слизеринский Самодур никогда ни о чем не жалеет. Было бы хорошо ему и его маленькому глупому братцу — а все прочее может гореть синим пламенем.
— Не трогай Цинсюаня! — сорвавшись, огрызнулся Ши Уду. — Ты же сам видел: ему было всего пять лет!
— Мне было столько же! — в лицо ему рявкнул Мин И. — Мне было столько же, когда ты убил меня и всю мою семью!
Он резко развернулся к скучающему «цыгану».
— Вы все видели, господин Хуа? — обратился к нему Мин И. Голос его дрожал от напряжения, словно высоковольтный провод. — Теперь вы дадите свое согласие?
— Пожалуй… дам, — задумчиво кивнул тот. — Не люблю, знаете ли, когда одни люди ставят себя выше других, и особенно не люблю, когда люди готовы выкупить свои жалкие судьбы ценой жизни кого-то еще.
Мин И прикрыл глаза и поднял лицо вверх. В крыше имелись прорехи, и сквозь них падал солнечный свет, оставляя на бледном лице гротескные тени. Могло показаться, что Мин И возносит благодарственную молитву.
Господин Хуа шагнул к Ши Уду, рассматривая его своим единственным глазом так, словно увидел впервые.
— Однако вы должны понимать, господин Хэ, — обратился он к Мин И, — что моя способность не даст вам полного удовлетворения. Ни магглов, ни сквибов из братьев Ши я сделать не смогу: путь разума хорошо знаком Западу. Если не ошибаюсь, в этом вашем Хогвартсе вы как раз и учились магии ума. Сил у них, конечно, станет меньше, и о заклинательстве им придется забыть… Но, думаю, подзывать к себе тапочки они все же будут способны.
— Пусть так, — кивнул Мин И… или господин Хэ? — Это лучше, чем ничего. Что угодно будет лучше, чем их нынешнее самодовольство.
— Что ж, будете должны, — пожал плечами господин Хуа, и положил руку на грудь Ши Уду.
Наверное, даже если бы он в этот момент вырвал из него сердце, было бы не так больно. Но — нет. Господин Хуа не претендовал на сердце Ши Уду, да и вообще ничего не вырывал. От его ладони, чей мертвенный холод ощущался даже через рубашку, вдруг распространился такой жар, что Ши Уду, не выдержав, вскрикнул. В среднем даньтяне заполыхало, и жар тонкими колкими нитями разошелся по всему телу. Даже из глаз будто бы посыпались искры.
Когда господин Хуа убрал свою ладонь, Ши Уду ощутил на месте своего золотого ядра лишь сосущую пустоту. Его колени подкосились, и он остался стоять только благодаря удерживающему его вервию бессмертных. У него словно не осталось сил: таким маленьким, слабым и ничтожным Ши Уду не чувствовал себя уже давно.
А господин Хуа спокойно развернулся и направился к Цинсюаню. Ши Уду потребовалось неприлично долгое мгновение, чтобы вынырнуть из океана собственной боли и осознать, что сейчас произойдет.
— Нет! — заорал он, рванувшись вперед так, что вервие бессмертных впилось в его тело. — Нет!!! Не смей! Не трогай!
— Бесполезно, — холодный равнодушный голос влился ему прямо в ухо. — Вы оба виноваты и оба получите по заслугам.
— Нет! — Ши Уду, чьи глаза заволокло кровавой пеленой, уткнулся взглядом в почти прозрачное лицо Мин И. — Сделай со мной что хочешь, пытай, убей — но не трогай Цинсюаня! Он же дружил с тобой! Он всегда любил тебя!
Эти слова резали ему горло. Никогда и ни за что Ши Уду не унизился бы ради себя. Но речь шла о младшем брате, и времени не было ни секунды. Господин Хуа уже подошел к Цинсюаню и положил руку ему на грудь. Ши Уду еще раз рванулся изо всех сил, но лишь чуть не задохнулся от боли: сожженное место, хоть и находилось внутри, отчаянно саднило и ныло тем отчаяннее, чем глубже врезалось в тело вервие бессмертных.
— Вы заплатите оба, — повторил Мин И, с хирургическим интересом наблюдая, как обмякает Цинсюань в своих путах.
Однако тот почти сразу поднял свое бледное заплаканное лицо. Уголки его губ дрогнули, словно он пытался улыбнуться — и наконец ему это удалось. Улыбка вышла кривой и жалкой, но Цинсаюнь очень старался вести себя как обычно.
— Ты прав, Мин-сюн, — произнес он чуть дрогнувшим голосом. — Мы с гэ оба виноваты… Но я — гораздо больше! Это я виноват перед тобой, поэтому, Мин-сюн…
— Заткнись! — не выдержав, гаркнул тот. — Прекрати называть это имя! Это не я, слышишь?
— Д-да… — улыбка Цинсюаня, и без того ломаная, едва не разлетелась на осколки, но он каким-то чудом ее удержал. — Хэ-сюн, так правильно? То есть… то есть я хотел сказать, молодой господин Хэ…
«Молодого господина Хэ» трясло словно в лихорадке. Он опустил взгляд на курильницу, которую все еще сжимал в левой руке, и вдруг поднес ее к своему лицу. Сделав глубокий вдох, он прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. А Ши Уду наконец понял, как все остальные смотрели его собственные воспоминания.
Сперва выдохнутый Хэ дым сформировался в большую, но размытую картину: они все очутились словно бы перед экраном кинотеатра, показывающим старую мутную ленту. Однако с каждым мгновением картина становилась все ярче и объемнее, и вскоре их всех будто бы затянуло в этот иллюзорный мир. Но, что хуже всего, в отличие от казавшейся теперь такой простой легилименции, «гости» не были всего лишь сторонними наблюдателями. Они не только видели и слышали все то, что происходило вокруг, но и мысли, и ощущения, и эмоции вдохнувшего таинственный дым воспринимались как свои собственные.
Ши Уду больше не был собой — он словно бы стал пятилетним мальчиком по имени Хэ Сюань.
Младшую сестру Хэ Сюань никогда не просил. Однажды та просто появилась в его жизни, оттянув на себя мамино внимание. Хэ Сюаню исполнилось уже три года, он активно познавал внешний мир, и маленькая сестренка то занимала его, то раздражала.
Но на самом деле она была сокровищем.
Ведь у Джуди тоже была младшая сестра! У самой чудесной девочки на свете сестренка появилась почти тогда же, когда и А-Мэй. Джуди свою сестру обожала и очень гордилась ею. И Хэ Сюань, единственный в их маленьком поселке, кто обладал таким же драгоценным сокровищем, встал на одну ступень с нею! Джуди теперь разговаривала и играла только с ним — ну, по крайней мере, гораздо чаще, чем со всеми остальными.
У Джуди, как однажды сказала мама, было большое сердце и очень много любви в нем. Рядом с нею Хэ Сюаню всегда и самому хотелось стать лучше. Джуди была немного старше и уже умела читать — он тоже научился, прямо в четыре года! Джуди была аккуратной, ее лицо, руки и одежда всегда были чистыми — и он тоже начал тщательно следить за собой. Джуди всегда была готова предложить помощь — и он тоже старался быть похожим на нее.
Хэ Сюань даже почти совсем не расстроился, когда сестренка вцепилась в его плюшевого зайца и не пожелала отдавать. Зайца, конечно, было жалко до слез, но папа купил ему конструктор, который оказался гораздо интереснее, а Джуди сказала, что он молодец! Она тоже отдала своей сестре любимого мишку: это означало, что они хорошие старшие брат и сестра. Хэ Сюаню нравилось быть хорошим для Джуди, и несчастный заяц совершенно точно стоил ее улыбки.
В тот вечер 1 ноября 1981 года он, как обычно, помог маме уложить сестренку. Пока он рассказывал ей историю про их зайца, мама быстро искупала А-Мэй и переодела. Потом мама спела колыбельную. Хэ Сюаню она уже больше не пела, а ему нравилось слушать ее голос, поэтому он всегда оставался в эти моменты с ними. Спящей А-Мэй становилась совсем очаровательной: наверное, именно такой ее всегда видела Джуди.
Ему скоро тоже предстояло отправиться в постель, но перед сном папа обещал поиграть с ним в шахматы. Хэ Сюань играл уже очень хорошо, и папа гордился им, заявляя, что однажды его сын сможет стать настоящим гроссмейстером. Мама, взяв свое вязание, села перед телевизором, иногда бросая на мужа и сына взгляды. Играть телевизор не мешал: они давно привыкли к его монотонному гудению.
Вечернюю идиллию разрушил короткий звонок в дверь. Отец хотел было встать, но мама махнула ему, чтобы они продолжали играть, и пошла открывать сама.
Хэ Сюань едва не подскочил на месте, когда услышал из прихожей голос Джуди:
— Добрый вечер, миссис Хэ! Простите, что так поздно, но наша Линди, кажется, поменялась с вашей А-Мэй куклами, а теперь плачет и не хочет засыпать без своего пупса. Вот, это, кажется, ваш!
— Ох, вроде, и правда наш, — подтвердила мама. — Заходи, Джуди! Возьми на кухне пирога с молоком для себя и А-Сюаня и проходи в гостиную! А я сейчас поищу в игрушках А-Мэй.
Джуди вскоре появилась в гостиной с небольшим подносом и подошла к журнальному столику, за котором Хэ Сюань играл с отцом.
— Садись с нами! — отец кивнул на кресло, в котором тонул Хэ Сюань, и тот тут же подвинулся.
Джуди уселась рядом и улыбнулась. Она была очень красивой: с густыми каштановыми кудрями, большими карими глазами и россыпью веснушек, которые не гасли даже зимой. И улыбка у нее была чудесной: яркой, солнечной, открытой и очень доброй. Хэ Сюань любил, когда она улыбалась, и радовался, что Джуди делает это часто.
— А я не умею играть в шахматы, — вздохнула она, глядя на доску. — Вы играйте, а я посмотрю!
Чтобы Хэ Сюань не отвлекался, она отломила кусочек от его порции пирога и положила ему в рот. Мама замечательно готовила, а пироги у нее и вовсе получались потрясающими, но сегодня вкус буквально взорвался во рту Хэ Сюаня.
— Я тебя научу! — прожевав, пообещал он. — У тебя обязательно получится!
Джуди снова улыбнулась и скормила ему еще кусочек. Папа только усмехнулся в усы и сделал совсем уж глупый ход, подставляясь под коня сына.
В дверь внезапно заколотили, и мама, уже возвращавшаяся к ним, опять свернула в прихожую.
— Ой, это, наверное, за мною! — встрепенулась Джуди. — Я обещала маме, что сбегаю к вам — и тут же обратно…
Однако из прихожей донеслись мужские голоса.
— …а говорили, такая раскрасавица!.. — хохотнул кто-то. — Баба как баба.
— Вы кто? — спросила мама. — Кто вам нужен?
— Ты и твой муж, конечно. Руки вверх!
— Что там за шутки? — нахмурился папа. — Кто-то продолжает второй день праздновать Хэллоуин?
Он решительно поднялся со своего места и вышел в прихожую. Хэ Сюань и Джуди переглянулись и тихонько последовали за ним.
Перед мамой, казавшейся теперь такой маленькой, стояли четверо мужчин в странных красных халатах. Они были похожи на военных из американских фильмов: с такими же мрачными и решительными лицами и квадратными подбородками. Хэ Сюаню они совершенно не понравились. Папе, судя по всему, тоже, ибо он снял со стены старое, еще своего деда ружье и решительно шагнул вперед.
— А ну-ка, парни, отойдите от моей жены! — велел он, взводя затвор.
— Эй, Ши, твое время кончилось! — «Парни» отчего-то не стушевались, а наставили на папу странные прутики. — Убери эту маггловскую дудку и иди с нами по-хорошему.
— Мальчики, не буяньте! — попыталась вмешаться мама. — Хэллоуин был вчера, а сегодня хватит уже. У нас маленькие дети, и им пора спать!
— У Поттеров тоже был маленький ребенок, — хмыкнул кто-то. — И у многих других тоже. Что-то о них ты, сука, раньше не беспокоилась!
— Вон отсюда! — вспыхнул папа, шагая вперед и одной рукой заводя маму себе за спину. — Я такого хамства не потерплю!
— Потерпишь, Ши, ты в Азкабане еще и не такое потерпишь!
Из дурацкого прутика вырвался яркий алый луч, и папа от неожиданности спустил курок. Бахнул выстрел, и сразу вслед за этим незваные гости заорали что-то непонятное. С их палок послетали у кого лучи, у кого искры. Хэ Сюань и Джуди от любопытства даже забыли, что нужно прятаться и вышли вперед. Было похоже на фейерверк, только какой-то странный.
Вдруг громыхнуло так, что содрогнулся весь дом, от подвала до самой крыши. Джуди испуганно вскрикнула и не устояла на ногах. Мама торопливо подняла ее, а потом подставкой для зонтиков разбила окно. Все заволокло дымом, и Хэ Сюань не видел больше даже своих собственных рук.
— Прыгайте! — скомандовал приглушенный мамин голос. — Дети, прыгайте, ну же!
В спину Хэ Сюаня подтолкнула теплая ладонь: несильно, но его будто вынесло сквозь разбитое окно. Он еще находился в этом то ли прыжке, то ли полете, когда дом за его спиной с треском разорвало на части.
Когда Хэ Сюань очнулся, вокруг было очень темно. А еще — холодно и мокро. На нем были домашние штаны и рубашка, а еще — домашние войлочные туфли. Холод поздней осени пробирал до костей, и Хэ Сюань поспешил встать с земли. Несмотря на спешку, удалось это ему не сразу: колени и ладони болели, а спину жгло, словно он обгорел на пляже. И все же на ноги Хэ Сюань поднялся, пусть и пошатнулся сперва.
Восстановив равновесие, он огляделся. Кругом был только лес и ничего более. Неужели он так далеко отпрыгнул? Или не только отпрыгнул, но еще и какое-то время бежал?
Папа всегда говорил, что, если он однажды заблудится в лесу, надо не бродить самому, а стоять на одном месте и ждать. Его будут искать и обязательно найдут, но если он будет идти, то обнаружить его станет сложнее. И хотя Хэ Сюаню было очень холодно, он решил придерживаться папиного совета.
Эта ночь тянулась неимоверно долго. Хэ Сюань ходил по крошечной полянке, на которой очнулся, как арестант по своей камере: пять шагов в одну сторону, пять шагов в другую. Войлок давным-давно отсырел, и Хэ Сюань почти не чувствовал своих ног. К тому же отчаянно захотелось есть. В памяти все крутился тот кусочек маминого пирога, который Джуди так заботливо клала ему в рот.
Джуди!
Хэ Сюань, всполошившись, огляделся. Он даже позвал ее охрипшим дрожащим голосом, но никто не отозвался. Неужели он, как последний трус, сбежал один, оставив Джуди позади? Она не смогла побежать за ним? Или вообще не сумела вылезти из окна?
Нет, нет! Хэ Сюань отчаянно замотал головой. Конечно же, нет. Дом Робертсов по соседству, наверняка Джуди просто вернулась к себе. И ему надо было идти с нею, а не бежать куда-то сломя голову. Мало родителям этих идиотов со световыми палочками как в «Звездных войнах», так им еще придется искать своего непутевого сына по лесу!
Хэ Сюаню вдруг стало страшно. Его папа, конечно, самый сильный, и у него ружье… Но тех парней четверо! Они моложе, выше, и палки у них эти странные. Вдруг они победили папу, обидели маму и А-Мэй, а он тут ходит как дурак?
Он испуганно зажмурился. Не может такого быть!
Постепенно начало светлеть, и наступило блеклое ноябрьское утро. Время шло, но никто так и не появился. Хэ Сюань честно прождал весь день, хотя желудок уже сводило от голода, и зуб на зуб не попадал от холода. К ночи он наскреб себе по округе опавших листьев, но они были отсыревшими, и та жалкая кучка, что он насобирал, совершенно не грела. Тем не менее он кое-как он пережил ночь, а на следующее утро все же решил двигаться хоть куда-нибудь. Даже если он не выйдет к своему поселку, то куда-то дойти должен?
Налитые свинцовой тяжестью ноги передвигать удавалось с трудом. Из носа непрестанно текло, и Хэ Сюань, за неимением платка, вытирал эти сопли рукавом: тот все равно уже был мокрым и грязным. Хорошо, что Джуди его сейчас такого не видела! За мысль о том, что хотя бы Джуди сейчас дома, в тепле и безопасности, Хэ Сюань хватался как за соломинку.
И есть… Господи, как же он хотел есть!
Хэ Сюань прекрасно умел считать, и складывать, и вычитать, и даже умножать, — однако он сбился со счета, сколько дней тащился по лесу, оскальзываясь на грязной земле и листьях, устав шарахаться от таинственных шумов и кашляя так, что легкие едва ли не рвались наружу. Хэ Сюань читал в детской энциклопедии, что в лесу должна быть еда, особенно осенью, но ничего не узнавал. Пару раз ему удалось наткнуться на какие-то ягоды, и он их жадно ел. Потом его стошнило и пронесло, но он съел бы их еще раз, если бы встретил, потому что больше не попадалось ничего.
Однажды его силы закончились, и он просто упал.