Уроки у Ремуса проходили отлично, пока не наступил последний в конце недели — Защита от Темных искусств.

Профессор Берн, преподававший этот предмет, был высоким мужчиной под тридцать лет с длинными черными волосами и напряженным лицом. Он расхаживал по передней части кабинета, пока студенты собирались и занимали свои места. По стенам были развешаны картины и диаграммы, демонстрирующие различные проклятия и средства защиты от них, также можно было увидеть анатомические схемы различных темных существ. На одной из таких Ремус быстро заметил изображение наполовину трансформировавшегося оборотня.

— Добро пожаловать на Защиту от Темных искусств, — начал профессор Берн. — В этом классе вы научитесь защищать себя от волшебников и созданий, желающих навредить вам. Волшебный мир полон удивительного и красивого, конечно; но и зло имеется в том же объеме, и моя работа состоит в том, чтобы подготовить вас к этому.

Он прочистил горло и начал перечислять имена из списка присутствующих. Хотя в середине он замолчал и поднял взгляд, его темные глаза осторожно обвели класс.

— Ремус Люпин, — произнес он, его голос вдруг изменился до рычания.

Его соседи по комнате услышали эту перемену и резко развернулись на своих местах, непонимающе глядя на Ремуса. На секунду Ремус задумался, не сказать ли что-нибудь; он мог назвать другое имя, притвориться студентом по обмену или еще что-то. Но он с замиранием сердца понимал, что профессор Берн все равно узнает правду, и тогда все станет только хуже. Поэтому Ремус поднял руку, уставившись взглядом на свои колени.

Это было впервые с тех пор, как он приехал в Хогвартс, когда реальность того, кем Ремус являлся на самом деле, ударила по нему, то, как все остальные воспринимали его истинное "я". Все остальные профессора старались не показывать своего знания, что он являлся студентом-оборотнем; большинство даже взглядом не моргнули. Ремус даже начал думать, что все предупреждения его отца насчет того, насколько ужасно волшебники относятся к оборотням, предупреждения, из-за которых Люпины переезжали из дома в дом все его детство, были преувеличением. Но нет, его отец был абсолютно прав — Ремус являлся темным существом, одним из тех, благодаря которым профессор Берн построил свою карьеру, обучая студентов защите от них, и он не был желанным гостем в его кабинете.

---

— Чем ты насолил профессору, Ре? — спросил у него Джеймс уже после урока. — Это только первый урок, а ты уже у него не в почете... я поражен, — Ремус не ответил; он чувствовал, словно его скоро стошнит.

И тогда наступило пятое сентября, день полной луны. Органы чувств Ремуса всегда сходили с ума, когда луна входила в эту фазу; зрение затуманивалось, а звуки и запахи усиливались, пока не поглощали его целиком. Это было тем, с чем он справлялся достаточно хорошо в небольших валлийских деревушка, где он жил с родителями, но здесь в Хогвартсе, это подавляло. Он продержался в Большом зале за ужином всего около пяти минут, прежде чем ему пришлось уйти.

— Я нехорошо себя чувствую, — пробормотал он своим соседям по комнате. — Думаю, мне нужно прилечь.

— Ты болезненно выглядишь, приятель, — заметил Сириус. — Выглядишь так, словно упадешь в обморок, пока будешь поднимать по лестнице.

— Я буду в порядке, — пообещал Ремус. Он всегда чувствовал себя слабо перед полнолунием, и иногда чувствовал головокружение, как будто он потерял много крови, — но он никогда не падал. Его телу всегда удавалось сохранять сознание во время всех мучений.

В тишине добравшись до верха гриффиндорской башни, Ремус облегченно вздохнул. Он позволил себе пару минут отдохнуть, садясь на край своей кровати с закрытыми глазами; затем он встал, чтобы до конца подготовиться к ночи. Он сложил в небольшой рюкзак удобной одежды для следующего дня и несколько книг, чтобы почитать, пока будет оправляться после превращения.

Он закинул рюкзак на плечо и направился к двери, но остановился, когда осознание пришло в голову: его соседи по комнате наверняка будут задаваться вопросами, что с ним произошло, если он бесследно пропадет на всю ночь. Они будут беспокоиться; они определенно беспокоились о нем последние несколько дней. Это была прекрасная мысль — понимать, что кто-то, помимо его родителей, вообще о нем волнуется. Поэтому он взял чернила и пергамент и нацарапал быструю записку, оставив на кровати: Плохо себя чувствую, ушел в больничное крыло. Не волнуйтесь.

Он встретил хрупкую женщину с заплетенными блондинистыми волосами на входе в больничное крыло, как ему и было велено. Когда он пришел, ее суровое лицо, казалось, смягчилось, а ее рот расплылся в слабой улыбке. Она оглядела Ремуса, принимая во внимание его бледность и ослабленные конечности, и ее глаза наполнились жалостью. Ремус не уверен, сильно ли ему нравилась слабость, но, по крайней мере, эта женщина его не боялась.

— Здравствуй, дорогой, — поздоровалась она, протягивая руку. — Я мадам Помфри, школьная медсестра.

— Ремус, — представился он, пожимая ей руку. Мадам Помфри забрала у него рюкзак и оставила его в больничном крыле, затем вернулась к Ремусу, чтобы вывести его на территорию школы.

— Ты хорошо поужинал? — спросила его Помфри. Ремус кивнул, хоть он и не притронулся к еде. Он никогда не был голоден перед трансформацией, только во время них.

— Что ж, полагаю, Дамблдор рассказал тебе о дереве, — Помфри указала на Гремучую иву, к которой они подошли. Дерево угрожающе размахивало ветвями, готовое сбить с ног любого, кто подойдет слишком близко.

Ремус кивнул.

— Он сказал, что ива защищает проход к месту, где я буду оставаться.

— Именно, — подтвердила Помфри. — Ты поймешь.

Когда они приблизились к дереву, женщина быстро огляделась вокруг, удостоверяясь, нет ли поблизости студентов, затем подняла длинную палку с земли, просунула ее под ветви ивы и ткнула в сучок у основания ствола. Сразу же стебли остановились, застыв на месте. Ремус вздохнул.

Мадам Помфри подвела его к проходу и провела по узкому туннелю, который тянулся под ним. Здесь открывался темный, тихий проход; мадам Помфри зажгла свою палочку и жестом пригласила Ремуса следовать за ней по нему.

Туннель был длинным, узким и холодным. Озноб сильнее подействовал на Ремуса в его ослабленном состоянии, и к тому времени, когда они добрались до конца, у него стучали зубы. Мадам Помфри набросила ему на плечи свой свитер и помогла выбраться из коридора в маленькую темную лачугу.

Окна хижины и дверь были заколочены, не оставляя никакого другого выхода, кроме как туннеля под ивой. Помфри быстро провела его по комнатам: здесь были столы и диваны, и даже кровать, как если бы Ремус мог хоть немного поспать в ночь превращения. Дамблдор построил это все для меня, подумал мальчик. Это было безумие, что он прошел через столько неприятностей только для того, чтобы позволить одному ученику посещать его школу; Ремус почувствовал прилив благодарности.

— Если здесь нет чего-то, что по твоему мнению могло бы заставить тебя чувствовать еще комфортнее, дай мне знать, — сказала ему мадам Помфри.

— Все отлично, — сказал Ремус. Не было ничего, что могло бы позволить ему чувствовать себя более комфортно во время превращений. — Спасибо. Думаю, Вам стоит уже идти, — все окна были закрыты, но Ремус мог сказать, когда сумерки становились ближе — он мог чувствовать это костями.

Мадам Помфри быстро сжала его плечо, настояла, чтобы он оставил ее свитер себе, и развернулась к лестнице. Как только она ушла, Ремус откинул свитер вместе со своей одеждой, оставляя их сложенными на комоде, где, как он сомневался, его волчья сущность смогла бы до них дотянуться. Если бы он не снял одежду, когда трансформировался, к концу ночи она была бы разорвана в клочья.

Ремус заставил себя лечь на кровать, сжимая в руках простынь. Он надеялся, что Дамблдор не приложил слишком много усилий, выбирая мебель; через несколько полнолуний все это превратится в руины.

Ремус был рад, что окна заколочены. Ему не нравилось смотреть, видеть, как солнце садиться, а луна нарастает, сменяя его, притяжение луны к его телу усиливалось с каждой секундой. Он предпочитал темноту и никогда не смотреть на этот проклятый серебряный диск, который, как он знал, превратит его в монстра.

Боль все росла и росла, пока Ремус не услышал особый треск в костях, который означал, что его превращение началось. С криком он свалился с кровати на колени, чувствуя, как его кости и мышцы медленно меняются, и наблюдал, как его руки сжимаются в когтистые лапы. Его голова разорвалась на части, наращивая волчью морду, уши изменили форму и их подтянуло к макушке.

И тогда, наконец, проклятие дошло до сознания Ремуса. Это было похоже на приливную волну, обрушившуюся внезапно: в одну секунду его голова была заполнена мыслями, страхами и чувствами, а в следующую все это исчезло, сменившись только диким, звериным голодом, который требовал крови. Он издал вой, наполненный гневом, страхом и одиночеством, и к тому времени, как он затих, эхом разносясь по хижине, Ремуса больше не было. На его место пришел волк.