Все начинается в пятницу вечером, когда люди стекаются под одну крышу и медленно пьют, потому что им больше нечем заняться. Тихий скрип открывающейся двери заставляет Ника отвлечься от протирания пыльных барных стаканов. Инстинкты не вытравить дешевым моющим средством: первым делом он кидает взгляд на заряженный дедовский пистолет в кобуре. Несколько посетителей полутемного заведения оборачиваются на звук, подбираясь, ворча. Старые раздобревшие псы, не желающие делиться территорией.
В проеме мелькают две тонкие фигуры, стонет старая половица под тяжелыми военными ботинками, коротко вспыхивает в полутьме огонек сигареты. Николас хмурится — опять Меченые, что ли? В прошлый раз проблем от них было еще больше, чем обычно от нескольких подвыпивших клиентов. Он тогда нырнул под барную стойку и затих, слыша рев магии в отдалении, улавливая, как с отвратительным хряском ломаются столы и чьи-то кости.
— Какой-то неприветливый прием, мальчики, — вздыхает кто-то. Напоказ растягивая гласные. Почти мурлыча, как голодный тигр.
Посреди бара стоят две девушки, стоят так, будто имеют законное право тут находиться. Что-то заставляет примерно дюжину угрюмых мужчин обратить на них зловещие взгляды, и одна из посетительниц, очевидно, та самая, чей голос только отзвучал в ушах, задвигает вторую себе за спину властным и отточенным жестом. Она смотрит, они готовы поклясться, что смотрит; она сверлит их пробирающими насквозь глазами, сверкающими в свете тусклых парафиновых свечей, на губах играет улыбка, а рыжеватые волосы, скрытые под шляпой, выбиваются непослушными прядями. Гораздо больше взгляда, однако, пугают ее худые татуированные руки, сжимающие пистолет-пулеметы.
За ее спиной зыбкой тенью маячит девушка с бледными, будто бы на солнце выгоревшими, волосами. В простеньком сером платье до колен, с тонким серебряным крестиком поверх аккуратного воротничка. Вид у нее какой-то бледный, как у скорбного призрака, как у безглазого ангела на кладбище. Беженка?.. Николас хмурится и переводит взгляд на девушку в татуировках. У нее сытый оскал зверя и уверенный вид, и на мгновение Ник желает видеть ее глаза.
Они не похожи ни на местных крикливых шлюх, ни на тихих женщин, прятавшихся за мужскими спинами. Апокалипсис стер почти все, что строили феминистки в далекие двухтысячные, теперь в чести только чистая сила. Ник не видел ни одной женщины с гордо поднятой головой. Что там: ни одного человека.
— Госпожа Меченая? — Николас робко выглядывает из-за барной стойки. В нем глубоко сидит торгаш, который никогда не упустит выгоды, и он душит страх стальными руками. — Что ж… я рад, что вы зашли именно к нам. Если будет угодно…
Она легко усмехается, поднимает чуть шляпу, щуря темные, черно-обсидиановые, глаза и показывая острые клыки, обнаженные этой нагловатой улыбочкой. Вторая вытаскивает из кармана сложенную бумагу с печатью Трех Семей, демонстрируя Нику договор мага-наемника с государством. Храни Господь Соединенные Штаты, набожно думает Ник, читая расплывающиеся по бумаге черные жирные буковки. Чернила почти выело время.
— Джеки. — Меченая протягивает узкую татуированную ладонь. — А это Эмили, можно просто Элли. Нальешь чего покрепче, приятель?
Джеки легко взлетает на высокий барный стул, сдергивает широкополую черную шляпу и снимает с перевязи оба пистолета-пулемета, скромно кладя их на соседний стул. Молчаливая Эмили садится рядом, награждая Николаса улыбкой, гораздо более приятной, чем у ее подруги. Мягонькой, как кошачье мурлыканье. Она хорошая, правильная девочка, понимает Ник, пока руки делают свою работу.
А вот это гремучее сочетание южного акцента, почти мужского имени, темных рисунков на руках и пахнущего кровью оружия определенно принесет много бед небольшому заведению на отшибе Нового Орлеана. Хотя он не предсказатель, не бабка-гадалка из соседнего дома, тыкающая своими иголками в куклы вуду, он уверен на всю сотню процентов.
Но стопку виски все ж наливает.
Все потихоньку отмирают, переваривая появление Меченой. В любом другом месте ее вышвырнули бы из бара. Никто не хочет связываться с теми, кто оказался частично Тенью и обрел способности после Войны, их боятся чуть больше, чем ненавидят. Когда-то — десяток лет назад — в один не очень приятный день два мира соединились в один, со сбившимся климатом и голодными тварями, убивать которых могут только Меченые, считаемые людьми чудовищами. Нику наплевать, пока ему платят.
— Проездом здесь? — нервно интересуется Ник.
— Думаешь, я тащу за собой полсотни Теней? Не бойся, твоей ебаной дыре ничего не грозит.
Ник слишком любит полученное от отца заведение, чтобы стерпеть такие слова, но какая-то часть его сознания испуганно воет при виде Меченой, и это абсолютно точно тот самый животный страх, который удерживает его от глупых поступков. Он снова протирает стаканы — как и всегда, день за днем.
Поигрывая пустым стаканом, Джеки с улыбкой просит его налить еще. Отворачиваясь к полкам с алкоголем, Ник краем глаза смотрит на отражение в темном стекле бутылок. В ней что-то не так. Что-то неверно, не так, как у всех обычных людей, и дело даже не в жутком даре Меченой.
Приглядываясь к отражению, Николас делает вид, что выбирает лучшую бутылку, и — вздрагивает. Он вдруг понимает, почему Джеки носит шляпу: ее глаза слишком смотрят в душу — или туда, где она когда-то была. И она точно знает, что Ник на нее смотрит, но ее это не смущает, это и не должно смущать такую, как она. Напротив — Джеки по-прежнему улыбается.
Вот оно что. Ее улыбка.
Она неправильная. Словно сломанная и заново склеенная. Разбитая совершенно и сожженно-выжженная.
Дотла.
— А знаешь, мне, пожалуй, хватит, — насмешливый тон Джеки отрезвляет Ника получше ведра ледяной воды. — Где тут можно снять комнату?
— Тут напротив, — немеющими губами отзывается он. — Не заблудитесь. Спросите Кейт.
Она срывается с места быстро, с той же уверенностью, с какой влетела в бар. Неведомо зачем, ради стопки дешевого виски, Джеки будто просто испытывала непреодолимую тягу прокричать на весь Новый Орлеан: вот она я, здесь! Люди наподобие нее всегда ставят условия миру, провозглашая свои истины наперекор другим.
Незаметной тенью за ней следует та самая Эмили с бесцветными волосами. Уверенно двигаясь к выходу, Джеки словно чувствует спиной каждое ее движение и вовсе не сомневается, что Элли идет за ней. Не как знают, что верный пес двигается след в след, а как принимают щит, висящий за спиной.
Улыбаясь себе под нос, Джеки поджигает сигарету, выпускает клуб дыма и только потом надевает шляпу. Постояв немного, проверяет набедренные кобуры и, делая вид, что осенена внезапной идеей, оборачивается к Николасу, вцепляющемуся в спасительную барную стойку, тонущему в черных, словно небо в грозу, глазах. Тлеющий огонек сигареты приковывает его внимание — да что угодно, лишь бы не пялиться на лицо Меченой или руки, темнеющие страшными узорами.
— Ты хотел спросить, зачем я в Луизиане, верно? — ухмыляется Джеки, и местный южный акцент звучит особенно жутко и резко. — Я охочусь.
Дверь за ними со скрипом закрывается, а Николас все еще хватает ртом воздух, будто что-то невидимое намертво сдавливает его легкие. Он готов заплатить любую цену, чтобы никогда больше не видеть Меченую и ее подружку.
***
В темноте за окном тонко и жалобно воет какая-то бродячая собака, обратив острую морду к взошедшей над Новым Орлеаном большой, но тусклой луне. Джеки не спит отчасти из-за этого, отчасти из-за роящихся в голове мыслей; она просто лежит на старом матрасе, слепо глядя в потолок. Под боком, словно кошка, свернувшись клубочком, спит Элли, по-детски подложила ладони под щеку. Хмурясь во сне, она дергает плечом. Лунный свет серебрит бледную кожу, делая ее похожей на мраморную скульптуру, вышедшую из-под руки какого-нибудь знаменитого мастера. Красиво. Хоть что-то красивое, оставшееся в этом разрушенном мире.
Вой на улице становится поистине навязчивым, и Элли медленно просыпается, но успевает заметить только быструю тень, мелькнувшую к окну. Заставляя себя пробудиться от навязчивого сладкого сна, нашаривает под матрасом короткий нож, но не успевает коснуться холодного металла, когда понимает, что это всего лишь Джеки, ответным рыком заставляющая дурную псину поджать хвост и ретироваться.
Элли внимательно следит за ней, ежась от неприятного тревожного чувства. Поправив встрепанные волосы, Джеки остается стоять у окна, кладет локти на подоконник. Устало вздыхая, Элли тоже отрывается от матраса, подходит сзади к ней, стараясь не напугать ее, и кладет голову на плечо. Ласково мурлычет, целует в изгиб шеи.
— Сейчас глянет кто-нибудь в окно, а тут две голые девицы обнимаются, — тихо и хрипловато спросонья смеется она.
— Нам дали лучший номер на самом высоком этаже, — чуть заносчиво отвечает Джеки. — Да и темно тут, хоть глаз выколи, нихуя не видно.
Они обе знают, что это значит: тьма и Тень идут неразрывно, держась за руку, и накрывшие Новый Орлеан полнолунные, но темные ночи служат преддверием для появления чего-то большего, чего-то более сильного, чем слабенькие Меченые, ставившие защитные барьеры вокруг города. Их магия падет скоро: Джеки чувствует, как у нее покалывает затылок неприятным чувством.
Когда Тени появились из Разлома, они сожрали добрую половину человечества. Оставшиеся бросились то ли молить Меченых о помощи, то ли проклинать их, — все одно. И те немногие города, что уцелели и стоят сейчас с магическим заслоном, в последнее время начали прорываться. Тени звереют и дуреют от голода, точно дикие бездомные шавки.
— Ложись, — шепчет Элли. — Пожалуйста. У нас есть еще немного времени, прежде чем все произойдет.
Тревожное чувство впивается в спину ледяными клыками, и Джеки ни за что не признается, что до смерти боится. Боится собственной одержимости, боится навязчивого желания отомстить и боится, что эта тварь окажется сильнее их обеих. У них будет всего один шанс, чтобы ударить; они устали бежать, стоит развернуться и встретиться с Тенями. Встретить их свинцом и магией прямо в отвратительные рожи. Ей обжигающе-тепло от этой мысли.
Тонкие длинные пальцы скользят по каббалистическим узорам на смуглых плечах, Джеки улыбается — не как в баре, иначе, теплее. Элли знает, как она любит свои татуировки, и не может не касаться их, бережно, влюбленно очерчивая контуры. Прижимаясь всем телом к ее спине, она проводит по выступающим ключицам, на которых распустились темные цветы. Где-то под ее бьющимся сердцем, на левой лопатке Джеки набит символ Меченых.
Все это — ебаная ложь. Ложь — ее татуировка, ложь — ее сломанная усмешка, ложь — ее желание спасти людей от Теней. Она сгорает от ярости и мести, она выбрала ареной для последнего гладиаторского сражения случайный городок.
Настоящим остаются только две обнаженные девушки во тьме собственных страхов. И пока они цепляются друг за друга немеющими пальцами, где-то впереди есть крохотный намек на «хорошо».
— Это нечестно, — слабо говорит Элли, утыкаясь лбом в шею Джеки. — Нечестно их обманывать. Скажи, пусть убегают. Притворись, что тебя посетило видение. Спаси их.
— Тени почуют неладное. Эти твари охуенно умны. Им остается только молиться своим идолам, может, снизойдут и помогут.
Пожимая плечами, Джеки молчит, устремив взгляд куда-то вдаль, поверх приземистых домов. Серебряный крестик Элли холодит ее спину.
— Обещай мне, Жаклин Штормберг, — срывающимся голосом требует Элли. — Обещай, что завтра мы обе выживем.
— Не зови меня так, — хрипло отзывается Джеки. — И не думай, что будет завтра. Думай о том, как мы уедем отсюда. Помнишь, ты хотела посмотреть Мексику? Нас пропустят, если покажем Метку. Мы спасем этих ебаных людей и отправимся жить в свое удовольствие.
Спасение есть смерть. Элли читала много слов Божьих, чтобы это понимать, и потому Элли не верит ей, просто как бы гладко ни звучали эти обещания; реальность гораздо более жестока и ни за что не позволит им убежать. Но тем не менее она кивает, соглашаясь, и жадно тянется за поцелуем, как за последней, абсолютно последней надеждой.
Пока они вместе, ничего плохого не случится.
И это — опять ложь.
***
Ее зовут Жаклин Штормберг, и она воровка. Она крадет чужие имена и чужие профессии, она дарит надежду, что вас спасут, что уж Меченая-то точно даст городу новую, лучшую жизнь, защитит… она дарит и отбирает эту надежду, вырывает из рук резким жестом, прикусив губу до крови.
Она бежит от кого-то и за кем-то, сколько себя помнит. Память — вообще слабое ее место, ведь где-то далеко в душе лежат детские воспоминания, еще не дающие ее чувствам перекоситься и напоминающие, что такое счастье. Она помнит всех, каждое лицо и каждую Тень. Тень, что разрушила ее дом, Джеки не забудет никогда.
Джеки помнит, как прорвались из Разлома эти твари и как в ее городишке где-то возле Нового Орлеана земля стала красной от крови, а воздух — звенящим от криков. Ей было неполных тринадцать лет, и она в ужасе, действуя на инстинктах, рванула прочь на отцовской машине, езде на которой пришлось обучаться в срочном и незамедлительном порядке. Едва не вписалась в столб, но выжила. Джеки всегда хорошо умела выживать.
Это ее война, потому что она до сих пор помнит крики родных, разрываемых на части, а их призраки преследуют, идут по следам во снах. Это ее война, потому она в мельчайших деталях видит воспоминание пятилетней давности — разрушенный город, в котором она хотела остановиться, наводненный Тенями, и смертельно бледную девушку, спотыкающуюся, но бредущую к ее машине.
Их обеих лишили родных и дома, и это стало началом их пути. Они обе помнили одну пасть.
Эмили Максвелл стала ее светом в конце тоннеля и хоть какой-то надеждой. Они объездили почти всю страну за эти пять лет, убили огромное количество Теней, видели океан, убегали от озверевших бандитов лесами и целовались на капоте верного «Форда». Они привыкли жить так, словно завтра настанет конец света. Конец света был вчера.
Тогда-то они придумали эту аферу с Меткой. Джеки быстро научилась притворяться и врать, а на крайний случай на ее бедрах всегда были два «Хеклер-Коха», если у кого-то возникнут вопросы.
У Джеки нет прошлого. Жаклин Штормберг больше не существует. Есть лишь воровка и обманщица. Фальшивка.
***
Утро не наступает. Как бы ни старались убедить в этом часы, едва ходящие и наверняка отстающие от реальности на добрый час, утро не наступает. Солнце не выходит, птицы не поют, а люди делятся пополам: одни в ужасе высыпают на улицы, другие баррикадируют двери.
Хладнокровно вытаскивая запасной магазин из сумки, Джеки знает, что и тех, и других уже не спасти. Пока Элли облачается в свое серое платье, она навскидку целится в окно, но не стреляет, не хочет зря тратить пули. Тени практически бессмертны, но очередь с двух рук не выдерживают — проверено. Насечки на ее оружии рисовали маги.
С улицы доносится жуткая брань и чьи-то крики. Улыбаясь чему-то своему, Джеки спускается вниз по лестнице, не заботясь о том, идет ли за ней Элли — по правде говоря, ей лучше было бы остаться здесь. Хозяйка гостиницы почти врезается в Джеки, но, увидев ее, с пронзительным визгом проносится мимо. Брезгливо смотря ей вслед, Джеки не замедляет шаг.
Небо черное насквозь, насколько глаз хватает, только примерно в центре города воронка, в которую виднеется кусочек обычного синего неба. Не обращая ровным счетом никакого внимания на паникующих людей, они идут вперед. Зачем тратить время на тех, кто мертв?
Они все здесь заведомо мертвы. В этом городе конкретно и в мире в целом.
— Госпожа Меченая! — Джеки резко притормаживает, когда в ее плечи требовательно вцепляется кто-то, одуревший от страха и непроглядной тьмы. — Вы ведь говорили, Теней за вами нет!
— Теней за мной нет, — кивает она. — Это я за Тенями. Это я за ними охочусь. Зверя надо ловить в капкан, слыхал такое?
Она узнает того самого бармена, который с таким ужасом смотрел на нее вчера. Худощавый темноволосый мальчишка. Страх придает ему сил, и Джеки чувствует сомкнутые на плечах стальные пальцы, даже не пытаясь вырваться из его хватки. Времени все равно хватит, и скоро он сам ее отпустит.
— Мы пришли вас спасти, — тихо говорит Элли.
Она вообще редко говорит с людьми, а если и говорит, лицо ее выражает ровным счетом ничего. Так и сейчас, Николас застывает на месте, завороженный холодностью, достойной Снежной королевы.
— Спасти? — помимо воли вырывается у него. — От чего? Но ведь за вами…
— Тени не сзади, они, сука, впереди. Теперь.
Ник вздрагивает от раздраженного голоса Джеки и наконец отпускает ее. Поводя плечами, она недовольно и чуть сердито смотрит на него. Обычный человек, которому просто не повезло оказаться в этом месте. Ей почти жаль мальчишку.
— Держись за нами, — великодушно советует Элли, а Джеки отзывается только фырканьем. — Как тебя?..
— Ник…
Ему явно не хочется признаваться, что ему правда нужна защита двух женщин, но, видимо, придется, смиряясь с собственной беспомощностью. Судьба решительно отбирает у него шанс что-нибудь сказать.
Где-то в темноте гремит, но ни дождя, ни молний нет. Только «око бури» вдруг тоже заволакивает темнота, лишая Новый Орлеан слабого света. Стараясь не отвлекаться на панические крики вокруг, топот ног и звон стекла, Джеки пытается привыкнуть к темноте.
Дома покинуты или заперты изнутри, люди в страхе собираются на главной площади и читают свои заунывные молитвы, воздевая руки к небу. Поднявшийся ветер гуляет в разросшихся садах, вырванные книжные страницы шуршат по пыльному асфальту. Весь мир — будто черно-белый старый фильм, так же застывший, как на фотографии.
Улицы цвета пепла, люди, которые через секунду будут сожженными. А у нее, у воровки Джеки нет ни капли надежды в том, что в этом есть хоть капля здравого смысла. Она любит жизнь, она любит Эмили, но она сходит с ума в сломанном мире.
Снова сверху льется свет, совсем немного, словно с утра пораньше настали сумерки, но этого достаточно, чтобы увидеть самых темных тварей, каких может вообразить человек. Они стоят прямо перед ними, скаля клыки, заставляя сердце биться через раз. Отвратительные сгустки тьмы в зверином обличье.
Те немногие, кто еще остается на этой улице, цепенеют от животного страха, волной накрывшего их сразу и с головой. Одна Тень делает маленький шаг вперед, будто намереваясь поиграть с людьми. Всего маленький, осторожный, даже человеческий шажок вперед.
Тишину прорезает звук серии выстрелов. Джеки стреляет с одной руки, используя пока только один «Хеклер», около десятка гильз со стеклянным звоном сыплется ей под ноги, и Тень медленно и ошарашенно оседает на асфальт, распадаясь, теряя форму.
Остальные твари бросаются вперед, встречая еще одну очередь. В этот раз не умирает никто из них, на такой скорости Джеки и попадает-то через одного: нет времени целиться, она встречает Теней беспорядочными, но способными причинить им хоть какую-то боль, выстрелами. Патроны кончаются, она выхватывает второй пистолет-пулемет, кидает тот, что с пустым магазином, Элли. Они работают слаженно, как будто читают мысли друг друга.
Это выглядит дико — Джеки отстреливает Теней, пока за ее спиной прячутся мужчины на голову выше и на полметра шире нее. Это страшно — когда Элли, выглядящая, как ученица закрытой женской гимназии, со знанием дела перезаряжает оружие и прикрывает короткими очередями.
Этот мир окончательно сошел с ума.
Несколько Теней прорываются и кидаются не на них, а на людей, выбирая наиболее беспомощные жертвы. Пользуясь моментом для перезарядки, Джеки кивает на освободившуюся улицу впереди. Не говоря ни слова, Элли устремляется туда первой.
— А люди?! — кричит им вслед Николас.
И опять она смотрит через плечо. И опять эта улыбка.
— Они уже мертвы, парень. Но у нас есть шанс прорваться в центр города, пока эти выблядки заняты.
— Но ты Меченая! — беспомощно кричит он. — Ты можешь их спасти.
— Ложь. Все это ложь, и я не Меченая. Я просто человек, который хочет отомстить за свой дом. Или спасти вас, трусов, сдавшихся и спрятавшихся за барьерами от правды жизни. Кто-то же должен был. Верь во что хочешь: вот тебе, блядь, два варианта.
Джеки и Элли знают это чувство. Оно называется «цель оправдывает средства».
Ноги несут их сами, они едва переглядываясь, просто чувствуют друг друга, вжившись в свои роли. Внимательно глядя по сторонам, Элли готова в любой момент дернуть Джеки на землю, она же отстреливается от Теней, рыскающих по улицам в поисках легкой добычи. Эти твари слишком тупы для коллективного нападения, и они не хотят умирать, сами держатся подальше, чувствуя силу.
Ник едва поспевает за ними. Он теперь знает, что все это — фарс, обман ради мести. Но почему-то он еще здесь, не сбежал, не забился в свой угол, дрожа от страха. Любой другой так и сделал бы.
Джеки — не любой. Она готова прогрызать себе путь к мести. Мести за свою семью и за близких Элли, за родной город и за мир в целом. Она — воплощенные надежды человечества, та, кто решил не полагаться на Меченых, а взял оружие в руки и вступил в битву. Воин, готовый сражаться за свои идеалы и умирать за них. И не ее вина, что идеалы — это чистая, кипучая месть.
— Боже, — вырывается у запыхавшегося Ника.
Глядя в том же направлении, Джеки резко останавливается. На губах ее играет торжествующая и немного ненормальная улыбка.
— Бога нет, — неожиданно вступает Эмили. — Этот мир наш. И только нам за него бороться.
Элли читала слишком много текстов Божьих, чтобы понять, что их писали люди.
— Странно слышать такое от человека с крестом на шее, — смеется Джеки все равно. Времени на шутки нет, но она хочет оттянуть момент, пожить еще немножко. — Ну, что будем делать? Это, блядь, Армагеддон!
Перед ними та самая тварь, тень которой они видели над Нью-Йорком в тот день, когда встретились, та, кого краем глаза видела маленькая Джеки, убегающая все дальше от дома. Тень, появляющаяся раз в два-три года, они наконец нашли ее, загнали в город, сделав неповоротливой, скованной. Огромная тварь с двухэтажный дом высотой в обличье какого-то мифического зверя с двумя головами. Если бы Бог был, его гнев выглядел бы так.
— В бой, — коротко предлагает Элли.
Все как-то искажается и выворачивается наизнанку, когда Джеки покорно кивает, заступая ей за спину. Внезапно молчаливая хрупкая Элли, оказывается тем, за кем идут. Порыв ветра взметает длинную юбку, обнажая стройные бедра.
На ноге чуть повыше колена чернеет клеймом Метка.
Джеки Штормберг — воровка. Эмили Максвелл — обманщица. Они одно целое — две стороны монеты, вставшей на ребро.
Поддаваясь неясному порыву, Джеки поднимает к небу взгляд. Бежать от смерти больше не получится, она сама ее нагнала и бросила перчатку в лицо, вызывая на поединок.
К черту это все. Может быть, там, за порогом, есть что-то еще, что-то более светлое. Место, где они вечно будут вместе, отражения друг друга.
Поцелуй отдает горечью. Пальцы судорожно сплетаются, сливается и вздох — единый для обеих. Вполне вероятно, что и последний.
Если все получится, они станут героями и спасителями человечества. О них сложат легенды, которые будут рассказывать поколения людей. Может быть, они -после них — отважатся стрелять в Теней.
И они в единую секунду бросаются вперед. Короткая очередь и крик на неясном языке, вызывающий пляшущий на траве черный огонь. Две смазанные тени, решившие стать живыми среди этих мертвых людей.
Хлесткий удар отшвыривает Джеки на автомобиль, но она лишь стискивает зубы и старается не считать сломанные ребра, она молниеносным движением бросает нож, который по рукоять входит в нагнутую к ней лобастую башку твари и, видимо, причиняет определенные страдания. Не дожидаясь, пока Тень немного оправится, она награждает ее десятком пуль.
Джеки всего лишь человек, и ни один человек не может стоять с переломанными ребрами и чувством, будто тебя сейчас вывернет собственной кровью. Но Джеки стоит, ощущая головокружение и наплевав на стекающую изо рта кровь.
Она всего лишь человек. Немножко местами сломанный.
Внутри закипает злость. На это она потратила десять лет?! Чтобы бессильно рухнуть на асфальт, моля избавить ее от боли? Да вот нихуя подобного!
Делая шаг, Джеки замечает позади Тени Элли с занесенной пылающей рукой. Она что-то кричит, видимо, умоляет оставаться на месте, а в мозгу ее звенит одна всего мысль, перебивая все звуки реальности: «Убить!» Убить тех, кто лишил человечество и лично Джеки всего. Доказать, что люди — не всего лишь испуганная серая масса, которую можно запросто сожрать.
Это помешательство, это безумие, но Джеки и правда понимает, что нет ни Бога, ни Дьявола, не существует даже хваленого Света и проклинаемой Тьмы. Есть лишь ты и твой враг напротив. И не важно, кто он, каких размеров и из какого мира. Его просто нужно уничтожить, порвать хоть голыми руками. Р-растерзать.
Оба «Хеклера» сухо щелкают. Патроны закончились, а запасного магазина у Джеки больше нет. Отбрасывая бесполезное оружие, она, пошатываясь, встает в полный рост, старается не упасть ничком от всеобъемлющей боли.
В ее руке маленький выкидной нож, а Тень заносит лапу, собираясь прихлопнуть ее, как надоедливое насекомое. Пытаясь отпрыгнуть, Джеки теряет ритм дыхания и катится по земле, поднимая пыль, застилающую слезящиеся глаза.
Нож вонзается в лапу, и Тень взбешенно ревет так, что Джеки животом чувствует дрожащий асфальт. Ее жгут символы на кривом клинке. Почти, они почти ее добили, если бы только…
Под рукой оказывается чей-то старый револьвер, и она хватается за него, как утопающий за плавающую деревяшку. Стреляет сразу шесть раз, навскидку, со смертельно трясущимися руками, надеясь, что хоть один раз попадет. Оглядываясь, видит, как Ник закрывает уши руками. На рукояти его имя.
Отпрянув поначалу, тварь снова бросается вперед в предсмертной агонии, надеясь хоть забрать с собой клятых людишек. Глядя на летящую прямо к ней смерть, Джеки почти закрывает глаза, понимая, что вот оно, почти получилось! Один сильный удар Элли, и готово. И…
И Тень быстрее. Быстрее в сотню, в тысячу раз, и поэтому вся сила Меченой рискует быть потрачена зря, если она не попадет. Протягивая лапы к Джеки, существо утробно и торжествующе рычит, словно дразня Элли, подтверждая, что она всего лишь слабая девчонка, которую зря боятся другие Тени. Что ее можно просто перекусить пополам, и ничего от нее не останется.
А еще эта тварь хочет забрать у нее Джеки, единственного человека за всю жизнь, которого она полюбила искренне, всем сердцем. Элли не может ее отдать, не может позволить ей умереть.
Все довольно просто.
Элли всего лишь вкладывает силу в скорость и бросается навстречу, наперерез, не гася бушующее в ладонях пламя. Она врезается в тьму всем телом и вцепляется в нее пальцами. И спускает пламя с пальцев, сжимая кулаки.
Мир вспыхивает. Вспыхивает громадная Тень.
Вспыхивает маленькая фигурка в сереньком платьице.
— Эмили!!!
Истошный крик отнимает у нее все оставшиеся силы, и Джеки едва не отключается сразу же, но усилием воли, стискивает зубы, остается в сознании. Взглядом ища Элли, она с трудом привстает, приподнимаясь на локтях. Блядь, куда же?..
Небо светлеет. Люди больше не кричат. Ее мозг все еще способен обрабатывать эту информацию, но Джеки ее попросту не хочет слышать. Ее интересует лишь одно: куда же делась Элли? Она ведь не могла…
С трудом она встает и идет туда, где только что полыхнула вспышка, обжегшая роговицу глаза. Туда, где только что была Элли, — только руку протяни.
Но ее тут больше нет.
Джеки падает на колени, наклоняется, пачкая кончики волос в пепле.
— Мисс? — осторожно зовет ее Николас. — Мисс Джеки, все кончено!
Она медленно кивает — голова раскалывается. Ник медленно приближается, опасливо глядя на нее, будто бы ожидая истерики или чего-то такого. Но Джеки просто молчит, награждая его безучастным взглядом.
— Я вижу, — рвано говорит она. — Что все кончено.
Никогда в жизни Джеки не рыдала. Сейчас она ужасно злится на себя за это, но по щеке стекает единственная слеза, прочерчивая дорожку в серой пыли.
Все и правда кончено. Посиделки у костра, смех и пряный вкус ее губ останутся в памяти как что-то сокровенное и важное. Но все кончено.
Они победили. Они избавились от своей Тени и, вполне вероятно, отбили город, целый город. Сколько раз она планировала празднование этого момента или, может, думала, что уйдет сама и волновалась за Элли, как она справится с утратой. Но никогда не могла подумать, что такое случится.
Элли ведь Меченая, блядь!.. Была. Была Меченой, была магом, способным уничтожить самое большое зло в этом мире, а отдала жизнь за обычного человека.
Ей до ужаса хочется разрыдаться, но из горла выходит лишь невнятный скулеж. И ничего больше.
Николас наклоняется, разглядывая то, на что Джеки так долго и с таким ужасом смотрит. Среди пепла лежит слегка оплавленный серебряный крест. Все, что осталось.
А Джеки… Джеки тоже чувствует себя сожженной.
Заживо и дотла.