У них сотни раз брали интервью, но почему-то именно это заставляло волноваться, как в самом начале. «Playboy». Это вам не прямой эфир в Инстаграме, не пара слов для никому не известного сайта и даже не забавная дамочка с микрофоном где-нибудь на мероприятии — это полноценное видео-интервью, да еще для такого источника. Источник как раз и напрягал сильнее всего.
Умом-то понимаешь, что ничего сверхъестественного не произойдет и что «Playboy» — уже давно не только журнал, упоминание которого заставляло тебя-подростка покраснеть, и все равно мозг автоматически перенаправлял ассоциации к тому, что могло бы вызвать неловкий румянец даже у тебя-взрослого. И это напрягало вдвойне.
Антон жутко нервничал, хоть и старался не показывать этого. И — боже, труднее было разве что перед концертом в Крокусе.
Но очень быстро стало понятно, что волновался он зря. Вопросы были очень простые и по большей части безобидные. Действительно провокационных, которых Антон ждал с затаенным ужасом, не было совсем. Учитывая возросшую популярность их «секретного» проекта, вопросы в духе «Считаете ли вы мужчин привлекательными?» или банальное «Сверху или снизу?» не удивили бы никого.
Только позже, когда интервью уже закончилось, придя вечером домой, Антон вдруг подумал, что вопрос про Арсения как раз и мог быть легкой, ненавязчивой провокацией… И если так, он проебался по полной программе.
С одной стороны, он сказал то, что на самом деле думал, и сказка про Арсения отнюдь не была в его воображении порнографической. С другой, уж слишком глубоко он над этим задумался, слишком личные вещи озвучил…
Ну что ему стоило сочинить любой бред или даже сказать все то же самое, но без такой эмоциональной окраски!
Ладно. Шипперы так или иначе разглядели бы свои извечные «намеки», а не-шипперам плевать. Не-шипперы за их жизнью вообще почти не следят, если уж совсем честно.
Так ведь они привыкли рассуждать?
Антона мучило нестерпимое, какое-то безудержное и почти болезненное любопытство: был ли у Арса аналогичный вопрос про него (стопроцентно был!) и что он ответил. Поэтому, уже гораздо позже, когда они привычной компанией собрались в свободный пятничный вечер, Антон как можно более ненавязчиво упомянул то интервью и как бы вскользь спросил:
— Слушай, Арс, а у тебя про сказку спрашивали?
— О, да! Интересный вопрос, кстати. На психологический тест похоже.
Почему-то Антону на каком-то интуитивном уровне показалось, что Арс попытался мягко закрыть тему, но вопрос терзал неприлично сильно, так что Антон предпочел ничего не заметить. Правда, стоило ему уже открыть рот, как Сережа полупьяно заржал:
— Типа проверить, псих ты или нет? А, да, Шаст, у нас у всех это — ик! — проверяли. Так… — Он отхлебнул пива из жестяной банки. — Типа че, начинаешь ты такой нести чушь про — ик! — радужные грибы… а тебе типа… Она такая: «Молодой человек, а ты не наркоман?»
Арс обреченно качает головой, при этом тихонько смеясь, — Антон на пару секунд залипает — и начинает объяснять Сергею разницу между психологом и психиатром, а Дима тыкает Шаста в плечо.
— Как там вопрос-то звучал? Я не помню уже ничего.
Антон понял, что поднимать эту тему при ребятах было плохой идеей. Он притворился, что вспоминает точную формулировку, хотя она почему-то врезалась в память.
«Вы — сказочник, а прототип героя — Арсений Попов. Что бы это была за сказка?»
Сергей и Арс временно свернули спор, в котором правая сторона была очевидна, но и левая не собиралась сдаваться, и тоже прислушались. Антону стало неуютно под тремя взглядами: Сергей смотрел чуть насмешливо и с черт знает что значащими огоньками в глазах, но, скорее всего, он просто был чересчур пьян, Дима, как всегда, сидел с лицом кирпича, разве что улыбался совсем легонько, а Арс…
Нет ничего смелей
этих синих глаз в меня…
Вот вроде и приклеил себе улыбку, но Антон слишком хорошо знает его. Даже почти гордится — он бы ни за что не заметил сквозящего под кожей Арса напряжения, если бы не знал, как оно выглядит, когда тот его прячет.
— И че, че ты сказал? — подался вперед Сергей, хихикая.
Антон столкнулся глазами с Арсом — буквально ощутил, как его насквозь прошибло этим ударом. Один миг, одна вспышка — и он уловил всё. Отражение собственных смешанных чувств. Волнения. Предвкушения. Тянущей сердце тревоги. Необъяснимой потребности услышать эти слова.
Ну заставь меня
притворится на миг твоим.
Залпом проглатывая остаток напитка в стакане, Антон попытался на пару секунд спрятаться от напряжения, притвориться, что этот вопрос ничего не значит.
По сути, он действительно ничего не значил.
Но почему-то было ощущение, что он значил слишком многое.
И только позже Антон поймет, почему так.
Он не помнил, что наливал в свой стакан, а вкуса не почувствовал. Странное это ощущение, когда делаешь какое-то простое действие и уже через секунду не осознаешь до конца, что сделал и с какой целью.
— Мне нравится мир в твоей голове.
— Ты только что родил новую Артон-фразу, поздравляю. Запомни и вставь в какую-нибудь сценку.
— Не-не, погоди, пока не очень хорошо звучит. Доведу до ума, потом.
Арс об этом, наверное, забыл. Так и оставил эту мысль незаконченной. А вот Антон запомнил. И очень быстро понял, что фраза должна была относиться вовсе не к нему. И сам довел ее до целой истории…
Как мне поверить вновь
в эти тонкие миры?
— Да не помню, — бросил он, сверля глазами стол. — Наплел фигню какую-то про то, что у Арса в голове опилки. Совокупляются.
«Арсений Попов путешествует по своей голове… Я вообще мечтаю оказаться в этом мире… Мне кажется, это какая-то прекрасная планета…»
Все посмеялись, Арс даже как будто все понял и не обиделся. Более того, не стал сильно мучить Антона и, отсмеявшись, выдал, не глядя на него:
— А вот я целую историю придумал! Как дед посадил семя в землю, и из него что-то начало расти бесконечно…
— Из деда? — то ли пошутил, то ли искренне не понял Сергей, а Антон чуток выпал в осадок. И хотя он для вида посыпался со слов Арса, внутри стало как-то пусто. Потому что вряд ли эти слова могли быть завуалированным намеком, какой попытался донести он сам, да и с Арсения станется вправду напридумывать какой-то бред и выдать за сказку.
Стало даже обидно за себя самого. Он-то всерьез проникся вопросом, от сердца все сказал, не подумал даже сочинить маленькую смешную историю, в которой не будет ни капли глубины.
Сказку про то, как один идиот решил сыграть гея и слишком вжился в роль.
Бесстрастно признаю нашу вину,
А после мир застынет —
уже навсегда.
Когда интервью наконец были опубликованы, Антон засомневался, действительно ли хочет это услышать. Но куда там! И пары минут не прошло, как он уже сидел с напряженной, как струна, спиной, вцепившись пальцами в телефон и кусая губы.
За десять минут, которые прошли до того-самого-вопроса, Антон все-таки немного расслабился и даже пару раз хихикнул (и каждые несколько секунд мысленно отмечал, какой Арс здесь обаятельный). Но стоило памятным словам появится на экране, Антон весь подобрался и невольно перестал дышать.
Прости, моя любовь, кусая губы в кровь —
Я сделал всё, что можно; всё, что нельзя.
Арс говорил все ту же ерунду про бобы, и Антон почти поверил, что этим все и закончится, но тут…
«Ну вот он какой-то яркий такой, знаете»…
Воздуха ведь и так нет, почему вдруг остро захотелось глубоко выдохнуть?
…«он как будто палитра»…
Звук может проникать под кожу? Формально, да, он посылает сигналы в мозг, внутрь организма, но в тот момент Антону казалось, что звучащие слова вибрируют где-то около вен, отдаваясь в кончиках пальцев, и медленно разъедают сосуды, чтобы вместе с кровью разлиться по телу и запечататься в нем навсегда.
…«Ты идешь, видишь — лужа серая, думаешь, как через нее перейти. А он — чик — раскрасил белым цветом ее, и ты видишь, что это как будто лед, и прошел через него»…
Антон жадно слушал каждую фразу, впитывая их так, будто от этого зависела его жизнь. В ушах стоял гул, и Антон как будто находился в вакууме — наедине с уже родным голосом. А глаза? Господи, запретите эти глаза, они такие невозможные. И такие, почему-то, блестящие сейчас…
«Эта сказка была бы про художника, который раскрасил серый мир».
Следующий вопрос Антон не видел, ответа на него — не слышал. И, кажется, следующий за ним тоже. Дрожащими пальцами он поставил видео на паузу и отложил телефон, чтобы медленно откинуться на спинку дивана и окончательно погрузиться в ступор.
Прости меня, слышишь?..
Единственная оформленная мысль, которая у него родилась, до смешного глупая: она о том, что Арс только что переплюнул его «Артон-фразу» своей, еще одной. Фанатам понравится.
Ему тоже нравится, это факт. И Антон давно уже начал осознавать, почему ему в принципе нравится все связанное с Арсением.
Но почему же Арс это сказал?
Этот вопрос по какой-то неведомой причине казался жизненно важным.
Ты меня не простишь, и я не прощу.
В секунды не стало нас.
…И только позже Антон поймет, что это интервью было первым, перед которым они с Арсом ни о чем не договаривались. Что они, предусмотрев множество вариаций вопросов друг о друге, в жизни не готовились к варианту со сказкой. Что он, Антон, не задумываясь говорил правду, которую ему подсказывало сердце, хоть и не думал в тот момент о значимости каждого своего слова. И что Арсений, наверное, т о ж е . . .
*
Год спустя
Антон не знает, почему все еще надеется. Он просто… ну, верит. В себя, в Арса, в них. Несмотря на то, как они расстались — и как начинали. Как, будучи совершенно чужими людьми, к тому же испытывая друг к другу почти неприязнь, улыбались, смотрели по-настоящему нежно и касались. Бесконечно много касались.
Ну неужели можно поверить, что все это в один миг утратит смысл?
Если на запчасти бы любовь не разбирали,
То тогда наверняка не поломали бы детали.
Антон не предупреждает о своем приезде. Более того, он вообще не пытается звонить или писать Арсу — не ответит, гордый ведь. И принципиальный. И такой, блин, глупый.
Поэтому он, в какой-то момент решившись, просто покупает билет на ближайший Сапсан и, не взяв с собой никаких вещей, кроме телефона, денег и документов, едет в Питер.
Как будто на крыльях летит, а не шагает по асфальту, когда выскакивает из поезда, потом — с вокзала, а потом — из такси. Времени не замечает — да вообще ничего не замечает.
Если хочешь полетать,
стану ветром в твоих крыльях.
Он не знает, почему верит. Но ему так тепло и так правильно под кожей — какие могут быть сомнения?
Антон никогда не понимал эту поговорку про крылья любви. Просто до этого, как видно, ни разу не влюблялся по-настоящему.
Сейчас же у него такое чувство, будто он влюбился в Арсения в первый раз — или в сотый? Он не знает.
Впрочем, знает.
В тысячный.
Он влюблялся в Арса каждую их встречу, и каждый раз — заново. Не понимал себя, отрицал любые отголоски подобных мыслей и выбивал из души, не пуская вглубь. А потом видел его искристые глаза, слышал мягкий смех, ощущал неповторимый запах, касался теплой кожи — и всё. Тонул. Шел на дно и не барахтался.
Потом выныривал в серую реальность — и делал вид, что ничего не произошло. А вода, согревающая и приятная, стекала с волос и кончиков окольцованных пальцев.
Если долго стоять на берегу, со временем все равно высыхаешь. Но только чтобы, дождавшись возможности, снова не раздумывая прыгнуть на самую глубину.
Это повторялось раз за разом.
И Антон упустил момент, когда сам стал частью этого озера и оно поселилось в его душе. И теперь, даже уйди он за сотни километров, — от того озера, которое внутри, не скроется уже никогда.
Ты сказал, что я художник. Но ведь это ты дал мне в руки палитру.
Всю дорогу до дома Арса Антон вертит то самое кольцо на мизинце.
…Антон стоит у знакомой двери. Он был здесь не так уж много раз — точно не так, как все считают. И все-таки он мог бы в красках описать квартиру Арсения, потому что отлично знает там каждый предмет.
Дверь открывается не сразу. Хотя Антон отчетливо слышал за ней шаги. И когда он уже собирается начать говорить прямо так, игнорируя преграду, замок резко щелкает. Антон дергается от неожиданности — и невольно замирает, как только родные глаза встречаются с его.
Арс выглядит очень по-домашнему — серая футболка, мешковатые черные штаны, взъерошенная челка. Синяки под глазами стали гигантских размеров, но в целом лицо не кажется убитым — просто уставшим.
В стакане лед, в горле дрожит кадык,
В кухне дым,
а в коридоре —
т ы . . .
И взгляд — тоже. Антон чуть воспрянул духом, не натолкнувшись на ожидаемые злость и раздражение.
— Чего ты хочешь? — вздыхает Арс, не здороваясь.
Но никто не слышит…
Просто уходи.
И Антон, как и планировал, тоже не тратит время на приветствия. Он пожимает плечами и спокойно произносит, не отводя глаз и не моргая:
— Я не хочу тебя отпускать.
Проходит пара секунд — и Арс понимает. Как всегда, с полуслова. Он закатывает глаза.
— Антон…
А тот делает шаг вперед, вынуждая Арса отступить в квартиру. Глаз все так же не сводит — ждет, когда тот поймет окончательно.
— Я перестал волноваться, — так же спокойно, мягко и уверенно. А потом улыбается, вкладывая в улыбку всю нежность, на которую способен. Всю свою искренность.
Арс громко сглатывает и вдруг прячет глаза.
— Не смешно.
Как не было нас, так и не было шансов,
Чтобы теперь всё стало по-нашему.
Антон хмурится. На секунду отворачивается, чтобы закрыть за собой дверь, а потом подходит к Арсу, наклоняется, чтобы осторожно заглянуть в его лицо. Так сильно хочется коснуться его щек, стереть с кожи эту непонятную печаль — но пока рано. Пока — не позволит.
— Ты что, придурок, что ли? — Тот хмыкает, и Антон снова улыбается уголком губ. — Ангел, я не пошутил.
Арс наконец поднимает взгляд. Он как будто не может решить, то ли разозлиться и вышвырнуть Антона за порог, то ли просто рассмеяться. И вроде бы склоняется ко второму.
Со вздохом качает головой, на что Антон начинает улыбаться чуть шире.
— Там было без «не».
Антон пожимает плечами, как бы извиняясь за вольность цитаты, а Арс приподнимает брови. В его мимике все отчетливее читается вопрос: «Ты все-таки ебанулся раньше меня?»
А Антон, облизнув губы, делает еще шаг. Арс отстраняется, но как-то нехотя, скорее по инерции, чем действительно желая сохранять дистанцию.
— Я со второго года в тебя начал влюбляться. — Тихо, бережно, глядя прямо в душу через блестящие глаза.
Арс складывает руки на груди, инстинктивно защищаясь. От себя самого, что ли?.. Глаза ведь теплеют.
Из глаз какие-то капли,
Но вряд ли этот механизм в полном порядке.
— Это буквально была моя фраза, — говорит с напускной небрежностью. А напряжение так и сквозит в каждом слове.
— Ты просто восьмое чудо света, — подтверждая.
Антон смотрит пристально, улыбается все так же светло, от души. Он продолжает чувствовать за спиной крылья и теперь просто ждет с протянутой рукой, когда Арс решится расправить свои и взлететь вместе с ним.
Но тот слишком долго ходил по твердой земле — слишком сильно боится упасть. Даже когда подняться в воздух хочется до тянущей боли. Он уже открывает рот, чтобы сказать что-то, глазами так и сверкает — с неуверенным желанием, с молчаливой просьбой «давай же, помоги мне сделать этот шаг». Антон помогает изо всех сил и не успокоится, пока не добьется успеха.
А Арс опять себя одергивает. Снова боится. Обхватывает себя руками, опускает голову, говорит тише и грубее:
— Хватит, Тох, нашутились уже. Или ты фанфиков перечитал?
И ты не прощай меня в последний раз,
И ты не ищи причин вернуться в мой дом хоть однажды…
Антон негромко смеется, качает головой.
— Ну ты юморист, конечно… И ты у меня такой романтичный.
В ответ звучит тяжелый вздох. Арс трет лицо, морщась.
— Ты не перестанешь? Это…
Конечно он не перестанет. «Не перестану, пока до тебя не дойдет, что…»
— …Это правильно, да.
Арс отнимает руку от лица и вглядывается Антону в лицо. Голубые глаза постепенно загораются подозрительными огоньками. У Антона внутри что-то замирает в предвкушении.
— Меняй, — бросает Арс с вызовом и заинтересованно ждет реакции, чуть прищурившись.
Антон закусывает губу, чтобы не запищать от накативших эмоций.
— Я не хочу тебя отпускать, — выдает он, расплываясь в улыбке.
Они оба уже не моргают.
— Повторяешься. Меняй.
— Около меня стоит парень, который мне симпатичен. — Дергает бровью, намекая, если вдруг Арс еще не понял.
— Меняй.
Запас цитат потихоньку иссякает, но Антону даже задумываться не нужно — правильные слова сами срываются с языка.
Так всегда и было.
— Вот мое сердце — давай свою руку.
Арсений вдруг запинается на середине короткого слова.
— Мен… Меняй.
— Я мечтаю оказаться в твоем мире, — говорит уже серьезнее. Потому что свои слова. Те самые.
Арс чуть дергается, в его глазах мелькает что-то, похожее на смесь испуга с желанием.
— Меняй, Антон, — голос его чуть дрожит.
Сопротивляться тебе не смогу уже я…
И Антон, не желая больше сдерживаться, говорит то, ради чего пришел сюда. Говорит, с каждым словом приближаясь и ни на одно мгновение не отрывая глаз от Арса — потому что не собирается делать этого больше никогда.
— Я. Тебя.
— Мен… — хочет было остановить, но кто ему позволит?
— Очень.
— Антон… — позади Арса стена, отступать некуда. Мог бы оттолкнуть — но разве хочет?
— Сильно.
— Не надо. — Почти жалобно, отчаянно. И вместе с тем — так умоляюще. Говорит одно, а в глазах написано: «Надо. Скажи».
— Л ю б л ю .
…заканчивает твердо и замирает, не дыша. Смотрит, надеясь передать глазами всю свою искренность.
…Делай всё, что захочешь,
только
о с т а н ь с я .
Арс то открывает рот, то закрывает, сказать ничего не может. Глазами бегает по лицу Антона, выискивая малейший признак того, что это шутка, или ложь, или глупый розыгрыш. Или игра.
Они стоят уже вплотную друг другу. Антон мог бы прямо сейчас его поцеловать — нужно всего лишь наклониться… Но он этого не делает. Он позволяет Арсу сделать этот шаг, последний крохотный шаг между ними.
Ведь он уже здесь, вот он, рядом! Открытый и уязвимый — протяни руку, и больше никогда не придется расставаться.
— И я все равно тебя буду любить, — договаривает шепотом, сдаваясь окончательно. Дергает губой в полуулыбке. — Что бы там ни было.
У моего Амура не стрелы, а пули.
Ты не почувствуешь боли.
Арс тяжело дышит; Антон откуда-то знает, что сейчас его сердце колотится, как сумасшедшее.
— Слышишь? Арс.
Тот шумно сглатывает.
— Все, цитаты закончились? — хрипло, вполголоса.
— Нет, но я решил, что можно начинать импровизировать. — Еще немного, и Антон сойдет с ума. Что еще нужно сказать, чтобы ты понял? — Так ведь… Так всегда и было. Вроде заранее все продумали, а по итогу — все равно как в первый раз. Блин, я не то хотел сказать… Арс! — Тот смотрит еще пристальнее и, кажется, не дышит. — Все, что я сейчас говорил, — это же наши слова! И это — правда. Каждая фраза, понимаешь? И они всегда были правдой, просто мы не хотели замечать… Они всегда шли от души. Всегда. И сейчас тоже…
Антон теряется. В его воображении эта сцена выглядела не так. Он представлял, как прямо на пороге закидывает Арса цитатами и как тот сдается еще где-то на «чуде света», затягивает его в квартиру и целует. Ну или, по крайней мере, что эмоциональная тирада про искренность получится яркой и пробивающей до слез. И поцелуй случится сразу после нее, а то и во время.
Но как всегда, блин, все пошло не по плану. Или, точнее, вроде бы и по плану, а вроде бы фигня какая-то получилась.
Господи, Арс, ну пожалуйста!
— Арс, я люблю тебя, — уже без голоса, уже отчаянно, уже не глядя. — Слышишь?.. Я...
Антон не сразу осознает, что расстояние между ними резко сократилось до нулевого. А то и ушло в минус.
Он никогда бы не смог забыть вкус его губ, и все равно этот поцелуй похож на первый. Не на их первый, а на первый вообще — безумно нежный, до щемящего сердца чувственный и выбивающий из груди слабый стон. Потому что еще не верится, что наконец-то дождались. И пока страшно, что повторения не будет.
Антон не помнит, сколько они так простояли, цепляясь друг за друга и целуясь мягко, даже целомудренно. Но вот Арс отстраняется, и Антон робко размыкает веки.
Если он сейчас скажет, что это была их последняя ошибка…
Ярко-голубые глаза, которые сейчас так близко, что можно рассмотреть каждую крапинку и сосчитать ресницы, сверкают чисто и ясно; в них наконец-то нет и следа тяжелых мыслей, сомнений и опасений. Есть только…
Антон не успевает додумать: его щеки невесомо касаются теплые пальцы, проводят по скуле, мягко гладят шею и ложатся на затылок. Он весь растворяется в этом прикосновении, плавится просто, и если бы второй рукой Арс не прижимал его к себе, Антон непременно бы осел на пол и растекся лужицей.
Арс улыбается открыто и тепло, а потом снова тянется к губам Антона. Целует коротко, но крепко. А потом еще раз. А потом обхватывает его лицо уже обеими ладонями и целует точно так же, но не губы, а щеки, а потом лоб, нос, веки… Антон морщится, как кот на солнце, и глупо хихикает.
А сам бездумно водит ладонями по его спине, то и дело комкая ткань футболки, готовый в любую минуту прижаться крепко-крепко и ни за что на свете не отпускать.
— Слышу… — шепчет Арс между поцелуями; Антон уже и забыл, что о чем-то спрашивал. Вопрос, правда, был риторический, но ему все равно — голос Арса он готов слушать хоть всю жизнь. — Слышу, парень, которого я тоже люблю, — договаривает тот, заглядывает в ошарашенные глаза, улыбается и снова целует в приоткрытые губы.
А, нет, план даже перевыполнен…