У Хосока с детства осталась привычка: он никогда не обращал внимания на первый снег, но всегда запоминал последний. Перед этим он гадал, этот или будет следующий. Порой он включал в свою игру маму, и они делали ставки на последний снегопад: если он выигрывал, она давала ему 1000 вон. Если же выигрывала мама, она никогда не признавала свою победу. Спустя месяц развернувшейся солнечной весны она трепала его волосы и говорила: «Не бывает последнего снега, бывает только крайний, через год он выпадет снова».

Суббота. 2 часа ночи, значит, уже воскресенье. Хосок лежал на своей постели и смотрел в окно, за которым падал снег. Явно не последний в этом году — так он чувствовал. Хотелось на это поспорить, но было не с кем. Несколько дней назад позвонила мама и поздравила его с 20 днем рождения, наговорила много теплых слов, отправила деньги, но про их детскую игру не вспомнила. Только сказала, чтобы он обязательно хорошо отпраздновал свое совершеннолетие. Хосок пообещал ей, что так и сделает и с размахом опробует, что такое легально пить алкоголь.

Он не спраздновал. Потому что так здесь было заведено: никаких тусовок, никаких пьянок, никаких путешествий. Только жесткая безжалостная работа и учеба. Он к этому привык, даже в «свой день» не дал себе немного отдохнуть. Потому что свой истинный, чистейший отдых — который пусть не физический, но духовный — он упустил неделю назад.

Хосок не знал, по кому он скучал сильнее, по Юнги или их тренировкам. Avant-gang забирал все остатки сил, отнимал все свободное время, но каждое воскресенье он просыпался с желанием поскорее очутиться в студии. Где уже будет сидеть композитор, где он включит свой очередной режущий тревожный странный трек и где Хосок забудет себя, все, чему учился, чтобы отобразить что-то новое. За последний месяц он стал глубже изучать стили танцев, которые раньше проходил мимоходом, он улучшил свою технику в contemporary и popping, повысил скилл в постановке хореографий, начал увереннее танцевать на камеру. Все было хорошо, кроме их полярных представлений о том, как доносить результаты изматывающей работы до широкой аудитории.

Сосед Ли Юнквон громко захрапел. Хосок вздохнул, понимая, что сегодня заснет в лучшем случае под утро. Он потянулся к тумбочке за телефоном, чтобы убить время за просмотром тупого шоу, и замер, когда увидел оповещение в Твиттере.

Min-Yng:

Привет. Спишь?

Сообщение отправлено 7 минут назад.

Jung_dnc_hoseok:

Привет! нет

Юнги ответил почти сразу.

Min-Yng:

Я могу сейчас позвонить?

Желудок сжался от волнения. Бросив взгляд на соседа, Хосок непослушными пальцами напечатал.

Jung_dnc_hoseok:

Подожди 5 минут. Я выйду на кухню и сам наберу.

Он быстро накинул куртку и влез в первые попавшиеся кроссовки. Пройдя тихий пустой коридор, Хосок завернул в общую кухню. Свет не включил, чтобы можно было смотреть на снег за окном. Под гул холодильников это выглядело еще красочнее и призрачнее.

— Привет, хен. Еще раз.

Чон говорил тихо, чтобы ненароком не разбудить свой этаж. Прижавшись лбом к холодному стеклу, он дышал на него своим голосом на грани шепота, оставляя мутный след с конденсатом.

— Привет, Хосок-а, — в противовес танцору, Юнги говорил хрипло, но достаточно громко. На фоне слышался свист ветра.

— Ты на улице?

— Да.

— Почему?

— Чтобы родителей не разбудить.

Хосок не знал, что старший живет с родителями. Он даже об этом не задумывался: Юнги казался человеком, который вообще не спит, не ест и не живет среднестатистической жизнью.

— Холодно же, — поежился Чон. От мыслей о холодной ночной улице стекло стало казаться ледяным. Хосок отстранился от окна и облокотился локтями на подоконник.

— Я тепло одет, — отмахнулся Юнги. — Поверь, я тщательно слежу за своим здоровьем. Последнее, что мне нужно — что-то пропустить из-за тупой простуды или цистита.

— Верю, — слабо улыбнулся Хосок. — Так что ты хотел?

— Мне жаль, что я тогда так грубо выразился, — тут же огорошил Мин. — Мне стоило тебя внимательнее выслушать, а не игнорировать твои проблемы и уж тем более затыкать.

Улыбка поползла по всему лицу, до напряжения стискивая щеки.

— Мне тоже жаль, хен. Глупо все вышло.

Действительно. Не найдя достаточных аргументов, Хосок назвал старшего идиотом, а тот его в ответ — фактически истеричкой. Им обоим бы следовало взять дополнительный модуль по конфликтологии с таким уровнем ведения конструктивных споров.

— Да, очень тупо. Но я многое обдумал за эту неделю, так что… Можно я для начала еще раз попытаюсь прояснить свою позицию?

— Да, конечно.

— В общем, я не считаю, что популярные жанры музыки — это плохо. Я не считаю зазорным писать треки с учетом вкусовых предпочтений большинства, это нормально и даже хорошо, потому что многие люди ищут именно такую музыку. Однако корейская развлекательная индустрия слишком сконцентрировалась на популяризированных жанрах: круг наших исполнителей ограничивается к-попом, хип-хопом и западной поп-музыкой. У меня нет глобальной цели перекроить музыкальную индустрию, я просто хочу показать что-то новое, не только через сами треки, но и через путь их продвижения. Мне хочется показать, насколько своеобразна и удивительна может быть музыка и что необязательно для ее раскрутки искать агентства или использовать стандартизированные методы рекламы.

Хосок отошел от окна и стал расхаживать по темной кухне. Слова едва ли прояснили ситуацию. Амбициозные цели композитора звучали слишком странно и идеалистично. С другой стороны, они позволили Хосоку посмотреть на Юнги новым взглядом: узнать, что на самом деле Мин — тот еще мечтатель. Это было неожиданно и очень трогательно. Тем не менее, главной проблемы не решало:

— Но пока ты не предлагаешь никаких методов продвижения.

— Пока, — честно ответил Мин. — Я понял твою проблему, Хосок-а, тебе нужна аудитория и обратная связь. Это будет, обещаю тебе. Но и я не смогу работать над этим проектом, если что-то в нашей работе начнет вызывать у меня когнитивный диссонанс. А дешевый самопиар и беготня по всем знакомым с просьбой репостнуть в сторис наше новое видео будет вызывать у меня только такое чувство. Мне хочется чего-то более интересного, чего-то подходящего Avant-gang. Сейчас мне просто нужно время, хотя бы месяц-полтора, чтобы я смог более плотно над этим подумать. Дашь мне это время?

Хосок мысленно забрал свои слова назад: Юнги точно не требуется изучать конфликтологию. С таким даром убеждения и умением подбирать слова это стало бы катастрофой. Для Чон Хосока так точно, потому что слишком просто он принял чужие правила игры.

— Окей. Я честно скажу, Юнги-хен, мне не близка твоя позиция, я вообще ее не понимаю, но мы вместе работаем над Avant-gang и нужно учитывать мнения друг друга.

— Верно. Ты чудесный, Хосок-а. Спасибо.

Щеки снова загорелись от чужих слов. Зачем он так говорит? К чему такое количество комплиментов и ласковых слов? Или он со всеми такой внимательный и любезный? Хосок не был уверен, что хочет знать ответ на последний вопрос.

Стоило бы заканчивать разговор, но, снова посмотрев на темную улицу за окном, Чон задумчиво произнес:

— Хен. Как ты думаешь, это последний снег в этом году?

— Какая разница?

— Нет, ты ответь.

— У тебя дорамное настроение? — усмехнулся в трубку Мин. — Да хер знает. Если рассуждать логически, то уже конец зимы, плюс снег в Корее в принципе не так часто выпадает, так что, может быть, и последний.

— Это твое окончательное решение? — сразу ухватился за чужие слова Хосок.

— Допустим, — крайне настороженное в ответ.

— Отлично! — с энтузиазмом и растущим адреналином в крови. — Ты утверждаешь, что это последний снег. Я спорю на то, что снег еще выпадет.

— Споришь.

— Да, спорю!

— На что? — заинтересовался Юнги.

— На 1000 вон.

— Фу, нет, — проворчал старший. — Даже не надейся. Как минимум на желание.

— Что, желание? Это ужасно банально, хен.

Чон подумал, что, возможно, идея спорить со старшим была и не такой уж хорошей. Она точно не звучало безопасной.

— Зато очень практично. Решай, Хосок-а, либо так, либо ищи энтузиастов-синоптиков где-нибудь в другом месте.

Танцор надулся и подозрительно посмотрел в окно. Как назло, несколько минут назад снегопад закончился. Осталось черное небо со светящимися от уличных фонарей голыми ветками. Стоило бы просто посмотреть ближайший прогноз, но это было бы слишком скучно. К тому же Хосок уже повторно отдал себя под странные музыкальные опыты Мин Юнги. Вверить свою судьбу на волю погоды при таком раскладе звучало не так уж и страшно.

***

Ни через месяц, ни через полтора Юнги так и не нашел решения проблемы. Хосок об этом не заикался, потому что боялся показаться назойливым. Однако энтузиазма с каждой репетицией становилось все меньше.

Спустя два месяца Чон и вовсе начал зашиваться от количества учебы, ежедневные тренировки изматывали, а утро очередного воскресенья он встречал взглядом в потолок и вопросом «зачем он все это делает». Ответ лежал на поверхности: он все еще надеялся, что начинающий композитор увидит в нем нечто большее, чем танцовщика для своих треков; он все еще чертовки гордился самим фактом, что из тысячи талантливых студентов с танцевального Юнги обратил внимание именно на него. Но самое главное — он до тризма в желудке ожидал того момента, когда с тяжелым дыханием поднимет на старшего слипающиеся от пота глаза и вновь увидит темный распаленный взгляд. Восхищение, возбуждение, любование — Мин показывал эти эмоции только минуту с момента окончания композиции. Но этого было достаточно, чтобы Хосок каждый раз прибегал в общежитие, запирался в ванной и не помня себя дрочил, прокручивая в голове этот 60-секундный взгляд. Иногда он вставлял в задний проход зубную щетку. Для него это было особенно постыдно и грязно, но зато кончал он после такого как никогда ярко.

Новая личная трагедия пришла в начале апреля. Как всегда, Чон сидел после разогрева на полу, слушал с закрытыми глазами новый трек, Юнги в это время устанавливал камеру. В последнее время он любил снимать Хосока еще до его готовности станцевать, когда он только прорабатывал только что пришедшие в голову идеи хореографии. Младший вначале противился, утверждая, что первые одна-две пробы слишком сырые. Мин на это парировал, что в этой сырости и неуверенности есть особое очарование.

А Чон все слушал. И слушал. Третий раз, четвертый, на пятый Юнги спросил, что не так.

— Тебе не нравится?

Хосоку нравилось. Das Schimmer, «Мерцание» — возможно, это был первый трек в их совместной работе, который с первых тактов запал танцору в душу. В нем была более осмысленная и прослеживаемая главная тема, которую преимущественно отыгрывал аккордеон, что было необычно, но невероятно красиво и изящно. В этом-то и была проблема — у Чона не получалось воспринимать ее как танцор, он слушал ее как… слушатель.

— Прости, хен, мне нужно больше времени.

— Конечно. У нас еще несколько часов до сдачи студии.

— Нет, — качнул головой Хосок. — Я имею в виду, что мне понадобится несколько дней.

В следующее воскресенье они так и не встретились, оба не видели в этом смысла, так как Чон ни к чему не пришел. Он заслушал Das Schimmer до дыр, но в голове было пусто, ни одного движения. Наступил тот самый кризис, которого танцор все это время опасался. Без аудитории, чужой реакции и понимания, в какую сторону стоит развиваться, Хосок по итогу просто встал в тупик.

Из-за стресса и жесткой неудовлетворенности собой усугубилась другая проблема — Чон снова стал лунатить. Обычно приступы удавалось контролировать: Хосок клал мокрое полотенце перед кроватью и, когда ночью вставал на него, вновь ложился в кровать. Однако барьер перестал работать, и всю следующую неделю Чону приходилось терпеть хохот Юнквона, который обожал снимать бессознательного парня, чтобы потом демонстрировать видео всему этажу. Наверное, его расстройство и правда со стороны могло показаться забавным: он часто, не жалея выражений, клял строгих преподавателей, порой пытался делать акробатические трюки, делился своими переживаниями со стенами, а еще жестко агрессировал на шкаф, который по непонятной причине в моменты лунатизма был всегда у танцора виноват во всех мировых терактах и войнах.

Больше всего Хосок переживал, что когда-нибудь сболтнет про Юнги. Потом что тогда весь этаж, а, может, и университет, будет смотреть не ситком, а гомосексуальную дораму, основанную на реальных событиях. Одно дело, если все узнают о его ориентации и чувствах к знаменитому студенту — это уж он как-нибудь переживет. Но совсем другое, если слухи дойдут до самого Мина. А тут, как известно: хочешь, чтобы чай остыл, признайся ему в своих чувствах. Юнги был, скорее, черным кофе, но смысл от того не менялся.

Приступы паники перед сном провоцировали еще более жесткие и неадекватные приступы лунатизма. Хосок начал думать о том, чтобы временно съехать в отдельную комнату. Когда же в четверг Юнквон с ошарашенным видом разбудил Чона в 7 утра и без лишних комментариев включил новое ночное видео, танцор понял, что, видимо, день побега наступит именно сегодня.

Сначала Чон явно пытался выйти за дверь, дергал защелку, но та не поддавалась — после нескольких горьких опытов жизни с лунатиком Ли всегда на ночь запирал дверь на ключ и прятал у себя под подушкой. Тогда Хосок пошел к окну — здесь камера начала скакать по комнате, потому что Юнквон, перепугавшись, побежал к соседу и попытался уложить в кровать. Чон не поддавался. Поняв, что парень не успокоится, пока не исполнит очередной бессознательный перформанс, Ли сел к себе и уже со стабильным ракурсом продолжил снимать. К его удивлению, в этот раз не было ни ругани со шкафом, ни попыток встать на голову — совершенно сознательно Хосок принялся танцевать.

— Чувак, это очень круто! — с восторгом рассматривал движения спящего танцора Ли. — Неужели вас так дерут на практике, что ты теперь даже во сне тренируешься?

Хосок не стал тогда уточнять, что на видео — полная импровизация, он был слишком занят другой поразившей его мыслью. Все это время проблема с визуализацией нового трека Юнги лежала не в самой хореографии, а в месте. Именно это пыталось подсказать его сознание, когда тащило бессознательное тело за дверь, а позже и к окну.

В тот же день Хосок позвонил и поделился своей идеей с Мином. Тот впервые звучал настолько удивленным, но при этом он не сказал и слова против. Поразмыслив несколько секунд, Юнги только уточнил локацию для съемки и заверил, что все устроит. Снимать решили в ночь с субботы на воскресенье.

До того момента за видео отвечал сам Мин. Но с учетом сложности идеи музыкант решил не рисковать, поэтому попросил помочь своего друга с режиссерского. Второкурсник Чон Чонгук показался Хосоку забавным и милым парнем, а еще на голову отбитым, потому что далеко не каждый согласится снимать парочку фанатиков ночью в +10, а потом еще смонтировать получившийся артхаус исключительно за «спасибо». Но вроде как они с Юнги хорошие приятели, плюсом предусмотрительный Чонгук заранее поставил условие, что если видео получится хорошим, то он зальет его на свой канал на YouTube.

Был и другой «отбитый» знакомый Мина — второкурсник Ким Тэхен с музыкального, который согласился отыграть главную тему аккордеона. Пока трое парней обсуждали примерный план действий, Тэхен, сидя на лавочке неподалеку, молча раскачивал меха и лениво повторял Das Schimmer. При первой встрече парень показался Чону закрытым и даже немного высокомерным: шел поодаль ото всех, говорил только по делу. Но он стал крайне чувствительным и эмоциональным, как только опустил на свои бедра массивный инструмент. Растягивая меха и касаясь клавиш, он вжимался в холодный корпус всей грудью, хмурил брови, приоткрывал рот. Это выглядело настолько интимно, что при всем желании не спускать с Тэхена глаз, Хосок лишь косился на него, не желая лишний раз беспокоить. Теперь и своеобразно подрезанная челка, закрывавшая лишь треть лба, и мешковатая классическая одежда выглядели уместно, а не странно или эксцентрично. Танцор быстро понял, почему Юнги заприметил этого парня.

— Кстати, Чонгук-а, а сколько у тебя подписчиков на канале? — с легкой одышкой спросил Хосок, прыгая на одном месте. На нем были только черные леггинсы и блестящий пиджак на голое тело, так что приходилось двигаться, чтобы совсем не продрогнуть.

— 43 тысячи.

— О-о-о, — с еще большим воодушевлением запрыгал Чон. Юнги не поленился одарить танцора хмурым взглядом. — Что? Я просто оцениваю наши перспективы, если мы снимем что-то годное.

— Не набирается аудитория? — понимающе хмыкнул Чонгук.

— Ага, — принялся делать мельницу Хосок. — Юнги-хен против капиталистических методов рекламы, так что мы вообще никак себя не продвигаем.

Тэхен неожиданно прыснул:

— Юнги-хен у нас борец за справедливость и равные возможности для всех людей искусства.

— А ты против? — не понял танцор.

— Я полностью за. Но порой обстоятельства сильнее человека, так что подобные благородные порывы крайне не реалистичны.

— Странно слышать это от тебя, Тэхен.

— Да, хен, — мгновенно ощетинился Ким, — у меня обратная ситуация. Но ее причина тоже лежит в неравных возможностях, поэтому мое привилегированное положение нисколько меня не устраивает.

— Тэхен-а, сколько можно мусолить эту тему? — скривился Юнги. — Тебе самому не надоело жаловаться?

— Хен, пожалуйста, хватит, вы сейчас снова посретесь, — взмолился Чонгук. Парень подошел к аккордеонисту, собираясь положить руку на плечо, но Тэхен уклонился и встал, закидывая инструмент за спину.

— Действительно, Юнги-хен. Может, стоит хоть раз принять чужую позицию, а не пытаться снова указать мне свое место, при том, что я добровольно согласился на ночную съемку перед своим единственным выходным?

— Тебя здесь никто не…

— Так, стоп! — встал между парнями Хосок и вскинул руки. — Я без понятия, что здесь за нерешенная проблема, но, пожалуйста, давайте на сегодня про нее забудем и сделаем то, ради чего пришли. Тэхен-щи, — повернул голову к насупленному аккордеонисту Чон, — я прошу прощения за Юнги-хена, он может быть порой резок в выражениях, но мы очень благодарны тебе, что ты согласился нам помочь. Я буду очень тебе благодарен, если ты останешься, несмотря на все слова. Хен, — голова повернулся к старшему, — это же нам нужно. Зачем ты настраиваешь людей против нас?

Несколько секунд Мин буравил нечитаемым взглядом лицо танцора. Хосок своего решительного настроя тоже не сдавал и, к счастью, все же победил в этом раунде. Со вдохом Юнги перевел глаза на Кима.

— Мне жаль, Тэхен-а, мне правда не стоило снова начинать этот разговор. Ты знаешь, что несмотря ни на что, я считаю тебя очень талантливым человеком. Надеюсь, что ты останешься.

Теперь уже три пары глаз смотрели на аккордеониста. Чонгук вообще схватил своего друга выше локтя, будто боялся, что тот прямо сейчас сбежит. Ким наигранно сморщился:

— Я и не собирался уходить из-за такой ерунды, — соврал он и удобнее подхватил инструмент за спиной. — Пойдемте, у Хосока уже губы синие.

***

Не было спланированного сценария. Договориться удалось только о примерных локациях. Когда же Чонгук спросил Хосока, что примерно он собирается делать, тот только и мог, что пожать плечами:

— Обычно я импровизирую, это один из важных элементов нашей концепции. Но если тебе сложно с таким работать, я могу что-то заранее продумать.

Чонгук аж фыркнул от чужого предложения:

— Не недооценивай меня. Импровизация так импровизация — можешь на меня положиться.

Хосок благодарно улыбнулся. Уже через минуту он остался один посреди полупустой ночной улицы. Юнги стоял где-то вдалеке, чтобы не лезть в кадр. Чонгук находился рядом, но вел себя крайне профессионально, так что даже с громоздкой камерой его было легко не замечать. Хосок включил колонку, вслушался в первые такты «Мерцания» и остро почувствовал правильность всего происходящего. Наконец, в его голове всплыли нужные движения.

В том, что Чон делал не было смысла и сюжета. Размашистым шагом он рассекал пустые улицы, порой почти ползал, порой стоял, рассматривая темные витрины магазинов и пуская на них пар изо рта. Конечной точкой был подземный переход, где уже стоял Тэхен с нацеленными над клавиатурой пальцами.

Хосок незаметно кивнул ему, и «Мерцание», отбиваясь эхом от холодных стен, зазвучало с еще большей силой и полнотой. Чон окончательно забыл о трех своих зрителях, перешел на тот вид импровизации, когда мысль, не успев сформироваться, сразу перетекает в тело. Тогда пришли и сложнейший в балете grand temps levé passé, и взмахи несуществующего веера, и непредсказуемость contemporary, и сексуальность стрип-пластики. Он сворачивался в узел у стены, кидался наземь и закидывал ногу, фиксируя за головой, исполнял десятки движений, неестественных для человека.

В этом было что-то артхаусное, в тот момент ему казалось, что это искусство.

Аккордеон давно перестал играть, но гул в голове продолжал звенеть. Грудь ходила ходуном, рот хватал холодный воздух, Хосок стоял спиной ко всем посреди подземного перехода, освещенного искусственным светом. Только когда остывающее тело начало покрываться мурашками, Чон вспомнил, что где-то на середине скинул с себя пиджак. В голове всплыл и момент, когда незнакомый мужчина испугался полуночных артистов и попытался быстрее пройти. А Хосок его обежал, заглянул в глаза, неестественно выгибая шею, еще больше пугая. Что удивительно, не было стыдно.

На плечи опустилась теплая от чужого тела куртка. Танцор с опаской развернулся и наткнулся на взгляд, который боялся уже никогда не увидеть: безумный, темный в своем возбуждении и тотальном минутном преклонении.

— Спасибо, — прохрипел Юнги.

Под большим впечатлением от его представления остался не только Мин. Половину дороги до общежития парни по кругу обсуждали прошедшую съемку:

— Это было что-то сумасшедшее, — с непривычной для себя эмоциональностью говорил Тэхен. — Я несколько раз почти сыграл мимо, потому что пытался за тобой уследить.

— Ой, давай, расскажи мне, как ты, Тэхен-а, не мог за ним уследить, — снова принялся шутливо жаловаться на свою нелегкую долю оператора Чонгук. — Я там узлом изворачивался, пока снимал его. Не знаю, как ты примешь эту информацию, Хосок-щи, но я уверен, что еще никто не видел тебя в тех ракурсах, в которых успел увидеть я.

— Надеюсь, вид тебя не разочаровал, — расхохотался танцор.

— О, с видом как раз все было в порядке. Но вот мои ноги и поясница определенно раздумывают о том, чтобы спросить с тебя моральную компенсацию.

— Думаю, мы с ними как-нибудь договоримся.

— Забей. Они успокоятся, пока я буду отлеживаться в своем кресле и монтировать.

— Ты же не собираешься снова прогулять? — нахмурился Тэхен.

— Конечно, нет, — хмыкнул Чон. — Я собираюсь правильно расставить приоритеты и посвятить свое ценное время созданию шедевра, вместо того чтобы просиживать задницу на ненужных парах.

Ким недовольно покачал головой, но отчитывать друга не стал. Каждый решил остаться при своем мнении, поэтому они дружно переключились на обсуждение какого-то нового сериала. Хосок его не смотрел, да и не горел желанием болтать. После того, как Юнги накинул на него свою куртку, он тихо предупредил Чона, что хочет что-то обсудить. Чужая куртка всю дорогу грела голые плечи, так же как чужие слова — уставший мозг. Мин даже не намекнул, о чем будет разговор. Предположений и опасений было так много, что Хосок не заметил, как они добрались до общежития. Тэхен и Чонгук быстро попрощались и скрылись за дверью. Чон остался топтаться около входа, рассматривая, как серебристые пайетки его пиджака красиво переливаются в лучах рассветного Солнца.

Его сценический жакет смотрелся немного чужеродно на Юнги, но все же очень мило. Именно этот аргумент привел Хосок, когда уговаривал старшего накинуть свой пиджак вместо одолженной куртки, потому что на улице все еще было слишком холодно, чтобы расхаживать в тонкой водолазке. Аргумент ожидаемо сыграл против, но парочка напоминаний об ангине, цистите и подмороженных почках заставили рациональность возобладать над мужским достоинством. Лицо Мина при этом светилось недовольством ярче самих пайеток на его плечах. О том, что так Юнги выглядит еще милее, Хосок, конечно, решил умолчать.

— Так о чем ты хотел поговорить?

— М-м, — неуверенно начал музыкант. — Я бы сначала хотел задать тебе вопрос. Почему ты согласился на мое предложение?

Чон мысленно порадовался, что покрасневшие щеки можно списать на утренний холод.

— Мне было интересно, что из этого выйдет, — почти не соврал он. — И ты сказал мне очень необычный и красивый комплимент.

— Так ты падок на красивые слова? — с ленивой улыбкой протянул старший.

Хосок падок на Мин Юнги. А когда композитор говорит странные шокирующие комплименты, то Чон кончается вдвойне.

— Странный вывод, — поднял глаза к розоватому весеннему небу танцор. — Мы все любим комплименты. Вряд ли мне здесь можно что-то предъявить.

— Ты исключительно чувствителен к чужим словам, — коротко рассмеялся Мин. — Я не пытаюсь тебя чем-то подколоть или упрекнуть, я пытаюсь тебя понять.

— И что ты обо мне понял?

— Пока мало. Но зато я, наконец, понял себя и что к тебе чувствую.

Хосок резко опустил голову, тут же натолкнувшись на крайне спокойные черные глаза. Чон предполагал, что слова старшего не будут признанием в своих чувствах, точно не в классическом понимании, но от того, в какое русло перетек разговор, дыхание все равно сперло.

— Ты знаешь Ман Рэя? — снова начал издалека Юнги.

— Нет.

— Это культовый фотохудожник, который жил в 20 веке, — терпеливо принялся объяснять музыкант. — Он славился не только фотографическим и художественным мастерством, но и своим музыкальным талантом, Ман Рэй превосходно играл на скрипке. Однажды он увидел в изгибах женской спины очертания этого инструмента и так сделал одну из своих самых известных фотографий, на которой изображена обнаженная девушка с эфами на пояснице. Этой девушкой была Кики де Монпарнас, его любимейшая модель. Он видел в ней инструмент, с помощью которого исполнял свои шедевры. Она была его скрипкой Энгра.

Хосок не до конца понял все то, что рассказал Юнги, но через запутанные метафоры и незнакомые термины зацепился за суть.

— Ты хочешь сказать, что я твоя… муза?

— Да, — еле заметно улыбнулся старший. — Почти так.

— Почему почти?

— Потому что Кики де Монпарнас также была любовницей Ман Рэя, — не стесняясь, прямо в глаза. — Так вот, Хосок-а, ты хочешь быть моей Кики?

Еще никто так элегантно не предлагал Хосоку потрахаться. Это вышло красиво, совсем не пошло, вопреки вкладываемому смыслу. Тем не менее, стоило бы ради приличия хотя бы нахмуриться, пообещать подумать, по крайней мере выдержать паузу. Но, как они уже успели понять, Чон Хосок слишком падок на Мин Юнги.

— Если я люблю слушать красивые слова, то ты определенно любишь их говорить, хен.

— Так же, как и делать красивую музыку, — не стал лукавить старший.

Они долго играли в гляделки. Хосок все ждал, как чужие губы растянутся в широкой улыбке и произнесут судьбоносное «шутка». Тэхен выбежит из-за угла и задорно отыграет на аккордеоне заставку к Produced by Robert B. Weide, а Чонгук крупным план снимет шокированное лицо Хосока.

Но Юнги тоже продолжал ждать. Его ответа.

— Хорошо, — для пущей уверенности кивнул Чон. — Давай попробуем. Но только если предложение быть твоей Кики не подразумевает, что мне придется переодеваться в женское платье.

— Возможно, это станет моим желанием, которое ты мне проиграл, — невинно улыбнулся Юнги.

Точно. Проигранное желание. После того дня снег так и не пошел. Хосок, конечно, помнил об их разговоре и к концу марта понял, что выиграл прогноз старшего. Но Чон не предполагал, что композитор вспомнит их детский спор и на полном серьезе затребует свою заслуженную награду. Тем более, такую.

Видимо, лицо танцора было достаточно напуганным и шокированным, чтобы Юнги быстро сдал назад:

— Я шучу, Хосок-а, — рассмеялся он. — Я не собираюсь тебя насиловать и к чему-то принуждать. Женское платье будет целиком твоей инициативой.

— Ну, нет, с кинками пока повременим, — нервно усмехнулся младший.

Не дожидаясь ответа, Хосок снял с себя чужую куртку и протянул хозяину, мгновенно покрывшись мурашками от холодного ветра. Он быстро накинул свой пиджак, еще теплый после чужого тела, и тихо сказал:

— Тогда до воскресенья?

— Да. До воскресенья, — и, нисколько не замявшись. — Подготовишься перед следующей репетицией?

Хосок не сразу понял, о чем идет речь. А как понял, снова покрылся мурашками. Вышло пошло, совсем не красиво. Тем не менее:

— Хорошо.

***

Чонгук сделал с видео что-то невероятное. Он не спал двое суток, к неудовольствию одного Ким Тэхена, все-таки прогулял все пары, зато скинул результат ночной съемки в максимально короткие сроки, пусть никто от него этого не требовал. Весь двухминутный ролик Хосок смотрел, почти не моргая. Он был уверен в себе, когда дело касалось продуманных выступлений с заранее проработанной хореографией. Но после той ночи он не мог вспомнить и 70% из того, что делал. Так что свои движения, поведение, выражение лица воспринимал фактически как зритель — и ему чертовски нравилось. Конечно, большое значение сыграл и талант Чонгука, не многие бы смогли с первого дубля так качественно и виртуозно отснять настолько сложный материал.

Хосоку казалось, что идеально было все: его изломанный анормальный танец, нездорово-желтый свет подземного перехода, нетипичные ракурсы, столкновение с напуганным прохожим, даже красивые руки Тэхена, чувственно бегающие по клавишам аккордеона. От впечатлений он не мог себя сдерживать и, не раздумывая, написал Юнги.

Jung_dnc_hoseok:

Хен, это вышло очень круто!!!!

Min-Yng:

Да, вышло замечательно. Ты отлично поработал, выглядишь невероятно.

На этом переписка в общем-то и закончилась, но Хосок и этому был счастлив. Дело пошло в гору, он был в этом уверен. И он был прав.

Чонгук и сам не мог нарадоваться результатом съемки, потому сделал аж два видео: удлиненный трейлер для своего канала и ключевой клип для парней. Всего за четыре дня просмотры трейлера превзошли по количеству все ранее снятые работы Чонгука, люди нахваливали все: от музыки до танцора. Сыграло роль и то, что Тэхен залил видео в свой Инстаграм, в котором, как оказалось, было больше 80 тысяч подписчиков. Оригинал в популярности трейлеру уступал, однако Хосок из-за этого не сильно расстраивался, самое главное — на их совместный канал с Юнги, наконец, начали подписываться люди, в каком-то нереальном для самого Чона количестве.

Утром воскресенья он по привычке зашел на их профиль и от первого юбилейного числа завизжал на всю комнату, разбудив Юнквона. Весь день Хосок не мог найти себе места, он по кругу пересматривал оба видео, с гордостью скидывал ссылки друзьям, в сотый раз благодарил Чонгука и Тэхена. С Юнги он планировал обсудить их маленькую победу лично.

Уже вечером до заранее снятой студии он фактически бежал. Распахнув нараспашку дверь, танцор пронесся до стола, за которым сидел Мин, и хлопнув по деревянной поверхности ладонями, закричал:

— Хен, наша первая тысяча подписчиков!

Юнги сдержанно, но с нескрываемой гордостью улыбнулся:

— Да, наша первая тысяча.

— Я… — бегал глазами по чужому лицу Чон. — Я могу тебя обнять?

— Конечно, — без малейшей задержки.

И обежав стол, Хосок обнял. В три погибели согнувшись, поставив колено меж худых ног, чтобы не потерять равновесие, обнял очень крепко:

— Спасибо, хен, — тихо на ухо. — Я никогда не занимался чем-то подобным и даже не думал, что у меня получится. Но ты во мне что-то открыл.

— Я просто увидел в тебе это, — ответил парень, обвив одной рукой талию танцора.

— Ты принес сегодня новый трек? — немного отстранившись, с горящими глазами спросил Хосок. В тот момент он был способен сымпровизировать хоть под десятки композиций Юнги.

— Нет. Думаю, нам для начала нужно обсудить будущую стратегию.

Они общались недолго, не больше часа. Оба согласились, что формат видео-зарисовок (по-другому получившийся клип нельзя было назвать) стоит использовать и дальше, но только если они сами увидят в этом смысл, а не потому, что подобного ждут новые подписчики. Юнги уже поговорил с Чонгуком, парень согласен продолжать сотрудничество, которое на самом деле сам же и предложил. Также Мин поделился, что у него есть на примете еще несколько талантливых приятелей с музыкального, которые наверняка не откажутся поучаствовать в съемке нового видео. Все это звучало поистине вдохновляюще.

Той ночью Хосок долго не мог заснуть из-за возбуждения и прилива сил. Хотелось танцевать до потери сознания, хотелось танцевать только под музыку Юнги. Он много думал о том, какие перспективы перед ними могли бы открыться, представлял, что их начнут звать на закрытые выставки по современному искусству в качестве эксклюзивных уникальных артистов. Короче говоря, фантазировал, да. Но остановиться не мог. Хосок достал наушники и снова включил «Мерцание». Надеялся, что мелодичность и неторопливость музыки поможет успокоиться, но по итогу уже через 30 секунд открыл личные сообщения:

Jung_dnc_hoseok:

Прости, что так поздно. Я просто еще раз хотел сказать, что ты написал прекрасную музыку. Она специфичная, но не становится от этого менее прекрасной! Так что я уверен, что дальше будет лучше, и твой экспериментальный стиль получит большое признание!!

Несмотря на начало 4 утра ответ, на удивление, пришел через пару минут.

Min-Yng:

ты все еще не можешь осознать, что у нас первые 1000 подписчиков?)

Jung_dnc_hoseok:

дааа, это же целый стадион людей!

Min-Yng:

нет, совсем не стадион, скромный концертный зал. Но я уверен, что мы наберем и 10 тысяч, а потом и 100 тысяч подписчиков, а это уже больше Олимпийского

Jung_dnc_hoseok:

о боже

Jung_dnc_hoseok:

какой ужас

Min-Yng:

Хосока, ты человек сцены, в чем проблема?)

Jung_dnc_hoseok:

да, но я никогда не выступал вживую перед таким количеством людей…

Min-Yng:

Если говорить о нашем проекте, то ты выступаешь только передо мной

Хосок мгновенно спрятал лицо в подушку, пытаясь продышаться. Что вообще-то нелогично, но ему было все равно — щеки пылали от присланного сообщения. Вряд ли Юнги вкладывал флирт в свои слова, но для Чона вышло именно так.

Jung_dnc_hoseok:

перед тобой и еще будущими 100 тысячами людей. Но мне стало легче, скорее всего, я их просто никогда не увижу

Min-Yng:

Увидишь обязательно. И они будут говорит тебе только комплименты

Jung_dnc_hoseok:

и тебе!

Min-Yng:

возможно, и мне

Min-Yng:

Все, спи

Min-Yng:

Тебе понадобятся силы в воскресенье

Jung_dnc_hoseok:

Верно) спокойной ночи, хен!

Min-Yng:

Добрых снов, Кики

***

Хосок заснул только под утро. Весь следующий день он был вялым и рассеянным, потому что не мог перестать думать о последнем сообщении Юнги. В суматохе клипа и прилива подписчиков он напрочь забыл об их разговоре около общежития, сначала было неловко об этом думать — а после он просто забыл. В последнюю встречу он даже не подумал о том, чтобы заранее сходить в душ и хотя бы хорошенько подмыться. Старший же в воскресенье не сделал ни единого намека об их уговоре, не было ни одного недвусмысленного жеста или слова. Ждал ли он первого шага от него? Пытался ли он напомнить об их новых отношениях за счет странного прозвища?

Чону даже не с кем было обсудить сложившуюся ситуацию. Можно было бы расспросить Чонгука, но они с Хосоком не были настолько близки. Да и Юнги не был похож на человека, который любит обсуждать свою личную жизнь. Так что поддержку и хоть какие-то ответы Чон решил найти в биографии Ман Рэя, человека, роль которого по непонятной причине взял на себя Мин в их отношениях. Пожалел танцор об этом быстро.

Претензий к самом фотохудожнику у Хосока не было, не то чтобы он впечатлился его работами, но некоторые сюрреалистичные фотографии и экспонаты показались ему действительно интересными. Однако его отношения с той самой Кики уже вызывали вопросы. Любовница, муза, партнер, объект страсти и сильного влечения.

«Он видел в ней инструмент, с помощью которого исполнял свои шедевры».

Верно, не девушка, не возлюбленная — инструмент. А у любого механизма есть свой срок годности. Так что и любовь Ман Рэя с Кики де Монпарнас продлилась всего семь лет. Подобное красиво в книгах и фильмах, но не в реальной жизни, когда ты влюбляешься в человека и хочешь всех самых клишированных банальностей: ходить на свидания, переписываться ночами, обжираться едой из фастфуда за просмотром фильма, заниматься сексом, возможно, строить какое-то будущее. Хосок хотел этих обычных романтических отношений, а не сидеть на холодной плитке в ванной общаги, тускло смотря на шланг от душа, от которого полчаса назад открутил лейку. Он почти ничего не ел последние сутки, через полчаса нужно было выходить, чтобы не опоздать на очередную воскресную репетицию, но парень продолжал морозить в необогреваемой ванной свою задницу, гадая, стоит ли совать в нее шланг или нет.

Казалось бы, не было особо проблем. Допустим, они переспят, возможно, станут постоянными партнерами — секс без обязательств, кого сейчас подобным удивить. Однако в их случае было в этом что-то унизительное. Из инструмента, с помощью которого Юнги исполняет свои шедевры, Хосок превратится еще и в инструмент для удовлетворения сексуальных потребностей. Нет, спасибо, не хотелось. Рука потянулась к крану и резким движением перекрыла воду.

На репетицию он все-таки опоздал. Влажные волосы пушились и раздражающе лезли в глаза, пока Хосок складывал вещи в ящик. Затянув непослушную челку в маленький хвостик, парень встал в середине комнаты и ускоренно принялся разогреваться:

— Прости, что опоздал, — смотря через зеркало на старшего, произнес Чон.

— Что-то случилось? — поднял лицо Юнги.

— Да нет, засиделся в душе.

Задранные над головой руки замерли, так же, как и компьютерная мышь в ладони старшего, которой секунду назад он работал. Через стекло глаза в глаза. Правда — это факт, но даже факты все понимают по-разному. И по глазам Мина Хосок увидел, что информация определенно дошла до старшего искаженно. В том самом искаженном положении, в котором Юнги представлял тело танцора под собой, когда предлагал ему себя подготовить.

Но Хосок слишком устал копаться в подсмыслах чужих слов и действий, потому оставил факт без лишних пояснений и продолжил молча разминаться.

10 минут игры в молчанку. И Чон, вытирая пот после короткого разогрева, снова сидел на полу с закрытыми глазами, пытаясь воспринять специфичность нового трека Юнги. Amphibian dogs чем-то напомнила самую первую композицию, которую включил ему Мин: резко, громко, тревожно, пугающе. Хосок впервые слушал без пустой головы, он все еще был погружен в свои переживания. Сама музыка и ее название слишком сильно напоминали ему самого себя — сидящую в ледяной ванне общаги псину-амфибию, которую хозяин приручил без какой-либо ласки, просто по факту своего существования. И эта химера, гибридное бесполезное существо, не могло выразить себя никак иначе, кроме как станцевать, для себя и для своего хозяина.

Движения Хосока были резкими, грубыми, порой страстными. Очень странная интерпретация того, что он услышал. Но у всех в этой комнате была своеобразная интерпретация на всю сложившуюся ситуацию, поэтому он позволил себе хоть раз показать не саму музыку, а визуализировать самого себя через эти экспериментальные звуки. Он впервые смотрел на Юнги, пока танцевал, кричал на него четкими хлесткими движениями, при этом отталкивал колючим холодным взглядом.

«Я хочу вызвать в слушателе эмоции, которые он сам от себе не ожидает. Я хочу пугать его, заставлять чувствовать ком в горле, напряжение в животе, желание блевать или рыдать».

Что будет, Мин Юнги, если выбранная тобой человеческая визуализация собственной музыки напугает тебя, заставит чувствовать ком в горле, заставит тебя рыдать? Если она перестанет танцевать посреди комнаты и неторопливо пойдет на тебя отточенным вызывающим шагом. Что будет, когда она окажется совсем близко, выйдя из обзора камеры, и на последнем пронзительном инструментальном крике будет тяжело дышать тебе в губы, сидя на коленях?

Колонки затихли. Хосок в легкой прострации смотрел в ожидаемо потемневшие глаза, которые находились всего в 10 сантиметрах от его. Он высказался, прокричался, больше ничего не было нужно. Облизав пересохшие губы, он почувствовал легкую прохладу от чужого тяжелого дыхания. Как и всегда, грудь Юнги часто вздымалась, как если бы он сам исполнял все тяжелейшие движения вместе со своим танцором. Хосок спустил правую ногу на пол, собираясь подняться, но резким рывком под коленом Мин дернул ее обратно, возвращая себе на бедра.

Минута еще не прошла, вот и Юнги все еще не остыл. У него было согласие, у него был карт-бланш в виде разгоряченного парня, который сам забрался к нему на колени в порыве яростного танца. Этого было достаточно, чтобы старший крепче ухватился за стройную талию, а вторую руку вплел в запутанные влажные волосы и приблизил чужое лицо к своему.

Подтянувшись ближе, он сократил те жалкие 10 сантиметров между губами и дал несколько секунд, чтобы сказать свое «нет». Протеста не было.

Юнги не терял времени, будто боялся упустить те 60 секунд страсти, которая вспыхивала в нем при виде движений танцора. Тонкие губы накрыли приоткрытый рот, тут же проникая внутрь языком. Слегка грубо, очень жадно, правая рука смяла белую потную футболку, приподнимая и открывая поясницу. Хосок не успевал отвечать, дышать тоже, слишком много тактильности и голодных собственнических касаний. Юнги склонил голову, всасывая нижнюю губу Чона, чтобы после снова проникнуть глубже, практически вжимая своим языком чужой язык в глотку; вжимая рукой бедра Хосока в свои, четко дав почувствовать эрекцию.

Танцор слабо застонал, одновременно от удовольствия и от страха. Рука ударилась о спинку кресла, пытаясь хоть немного отстранить.

— Хен, все, остановись, — все еще на грани нового поцелуя.

— Что случилось? — приоткрыл глаза Мин.

— Я не готов.

— В смысле… — пальцы музыканта проникли за пояс штанов.

— Во всех смыслах, — вырвав несколько сантиметров дистанции, ответил Хосок. — Я не готовил себя, и морально я тоже не готов.

— Это твой первый раз? — слегка отстранился Юнги.

— Нет. Просто я…

— Я понял, хорошо.

— Хорошо? Ты не злишься?

— А ты ожидал, что я буду реветь Берсерком и насильно стягивать с тебя штаны? — иронично приподнял бровь Юнги. — Конечно, все нормально. Ты не готов, я понимаю. Даже если ты никогда не будешь готов, я все равно это приму.

— Правда?

На этот раз Мин уже закатил глаза. С легкой насмешливостью он накрыл щеку ладонью и низко произнес:

— Я никогда не вру о таких вещах. Я вообще очень редко вру. Раз у нас возникло недопонимание, сразу все разъясню: я хочу тебя. Сначала я увидел в тебе только потрясающего артиста, свою музу, ты согласился ей стать. Сейчас я хочу тебя и как своего партнера, и я готов подождать столько, сколько тебе понадобится. У нас очень много времени, Кики. Бери от него, сколько тебе угодно.

7 лет — это не так уж и много, подумал тогда Хосок. Но если измерять все в секундах, то выйдет почти бесконечность. И ненадолго он отпустил свои переживания, путаясь руками в объятьях своего композитора.