— Так быстро темнеет.

      — Зима, чего ты хотел.

      Они неторопливо брели по заснеженной улице: Сейшу жмурился от яркого света фонарей, Кен крепко держал его за руку. У Инупи были перчатки, но... они так не согреют. Да и, если уж на то пошло, ни одна одежда не согреет так, как прикосновения Доракена.

      Сейшу безумно любил поздние зимние прогулки с самым дорогим человеком; любил чувство спокойствия, тягуче разливающееся в груди; любил таинственно мерцающий снег и тишину, предназначенную для них с Кеном. Такую знакомую и уютную. Хотелось звонко рассмеяться и выкинуть какую-нибудь нелепость: кинуться с головой в сугроб, утянув за собой Рюгуджи, съехать с горки прямо на заднице или ещё чего... Но Сейшу лишь продолжал неторопливо вышагивать по заснеженной аллее, держа под руку своего молодого человека.

      — Я люблю тебя, — хрипло нарушил тишину Кен.

      — И я люблю тебя, — ответил Инуи, не отрывая взгляда от снежинок, круживших около фонаря.

      Доракен легко потянул Сейшу за плечо, прижимая ещё ближе и заставляя обратить на себя внимание.

      — Я, — поцелуй в нос, — тебя, — в лоб, — очень, — мягкое прикосновение к шраму, — сильно, — к замёрзшим щекам, — люблю, — и особенно трепетный поцелуй в губы.

      — И я, — Сейшу довольно зажмурился, смакуя неожиданный прилив нежности, — тебя очень-очень сильно, — он взял тёплые ладони Рюгуджи в свои вечно ледяные и доверчиво посмотрел в чёрные глаза, — люблю, — прижался губами к огрубевшим костяшкам. — Хочу говорить тебе это всегда.

      — Говори, — влюблённо выдохнул Доракен, наклоняясь к лицу Сейшу. — Хочу всегда это слышать.

      — Смотри, сам напросился.

      — Это должно меня испугать?

      Инупи лишь молча поцеловал Кена, уцепившись за края подаренного им же шарфа.

      Это был один из тех вечеров, когда казалось, что весь мир вымер: ни единого звука, ни живой души, ни дуновения ветерка. Только существующее для них двоих пространство да изредка похрустывающий под ногами снег. И фонарь — свидетель множества таких временных аномалий. Если бы он мог, он бы усмехнулся.

      Мир продолжил своё существование, стоило им открыть глаза.